Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 283, 2016
КАСТИНГ НА «КЕЛИН»
Многострадальная «Келин»[1]–
картина непростая. Можно сказать, даже многослойная. Однако все, что было с ней
связано, часто выглядело смешным. Забавным. Порой доходило и до абсурда.
Сегодня, по прошествии лет, я могу говорить об этом с
улыбкой. Ну, а тогда смешного было мало. Впрочем, так бывает всегда. Ну, почти
всегда. То, что нам кажется порой трагедией, через какое-то время вспоминается
со смехом.
Запуск в производство «Келин» выглядел как сплошной
экстрим. Обсуждение худсоветом сценария, стремительный кастинг, подготовка к
съемкам, сами съемки, предварительный просмотр, отстранение режиссера, новый
кастинг, последовавшая после премьеры шумиха, травля в прессе, выступления
отдельных депутатов с требованием выслать автора из страны, привлечь к
уголовной ответственности, посадить в тюрьму, а сам фильм запретить…
Одним словом – много чего было.
Но я предпочитаю больше вспоминать хорошее. Тем более,
что отдельные эпизоды из жизни «Келин» заслуживают отдельных воспоминаний без
особого драматизма.
Вот, помню…
Нужен был гриф. Для покойника. В смысле – для пастуха,
которого убил в жестокой схватке соперник.
Искать и ловить грифа в дикой природе не представлялось
возможным. Где его возьмешь? А даже если и поймаешь – как потом с ним работать?
Он же дикий…
Но попытку мы все-таки предприняли.
Нашли главного по грифам. Он с ходу авторитетно заявил,
что гриф – птица особенная, падальщик, и с ним надо аккуратно. В чем
особенность падальщика, мы тогда еще не знали. И знать не могли. А как его
снимать – тем более.
Специалист по падальщикам научил. Для начала нужно
оставить дохлятину на видном месте. И тогда эти грифы, учуяв добычу за сотни
километров, начнут слетаться. Ну, во всяком случае – должны. Тогда, авось, и
получится кого-нибудь из них поймать.
На вопрос: а как же они узнают, что высоко в горах, в
таком-то месте для них накрыт стол, было сказано, что у этих птиц сумасшедший
нюх и фантастическое зрение.
– У них сетчатка глаза имеет до полутора миллиона
светочувствительных клеток в участке глазного дна! – сказал главный по
падальщикам и даже нарисовал мне на бумажке устройство глаза грифа в разрезе.
– И что это значит? – осторожно спросил я.
– Это значит, что он нашу с вами таблицу для определения
остроты зрения рассмотрит с расстояния в два километра.
Вот оно, оказывается, как! Ну раз такое дело, то конечно.
И еще, оказывается, у этих грифов имеется, в дополнение
ко всем их опциям, какая-то своя система оповещения, свое такое птичье средство
связи, ничем не уступающее супер-пупер-навороченным военным радарам.
– Так что будьте покойны – грифы соберутся. Вы только
организуйте доставку мертвечины, – посоветовал главный по падальщикам.
Ну что ж. Не доверять такому спецу оснований не было, и
на следующий день мы поволокли труп ишака в горы. Оставили там на самом видном
месте и стали ждать.
Ишак смердел – будь здоров, но стервятников не было.
Специалист велел, чтобы мы тут не маячили, а то грифы, мол, чуют подвох.
Ну хорошо, решили мы, раз уж грифы такие стеснительные,
оставим их один на один с мертвым ослом. Поставили силки и убрались.
Утром приходим – осла нет. Вокруг – звериные следы.
Может, волки. А может, и медведи. Кто их разберет? На этом же ишаке не
написано, что он предназначен исключительно для грифов.
Отправили за другим.
Привезли. Потащили дохлятину в гору. Положили. Ждем.
Никого нет. Небо чистое-чистое. Не то что грифов, даже
ворон не видно.
Как быть? Время идет. И главное, никто этим грифам ни по
какому устройству сообщить не может о такой вот неожиданной халяве.
Просидели мы так до вечера в засаде среди елок и сосен,
да и ушли опять не солоно хлебавши.
Утром приходим – ишака нет. Чисто.
Все ясно, думаю. Пора, видимо, закрывать бесплатную
доставку, а то мы так замучаемся ослов сюда таскать. Лучше уж без
экспериментов.
И мы отправились в наш любимый «столичный Алькатрас» –
Алмаатинский зоопарк, где тянут свои бессрочные срока несчастные зверюшки и
птички.
Объясняем тамошнему начальству: так, мол, и так, нужен
гриф на несколько съемочных дней. Правила знаем. Сохранность гарантируем.
Арендную плату за птицу внести готовы. Помогите, люди добрые.
Начальники отвечают: мол, мы бы рады помочь, но вы,
ребята, явились не совсем вовремя. У грифов сейчас в самом разгаре брачный
сезон. Другими словами, птицы заняты воспроизводством потомства, а это дело
ответственное, требует основательности и полного погружения в процесс. А потому
отвлекать птичек в такой серьезный момент, сами понимаете, никак нельзя. Так
что приходите через месяц-другой, когда грифы закончат, надеемся с достойным
результатом, все свои немаловажные дела, вот тогда и поговорим.
А нам деваться некуда. Не можем мы ждать, пока грифы
закончат свои немаловажные дела. Объясняем руководству, что съемки идут.
Остановить их никак невозможно: все расписано и осмечено. И гриф должен
исклевать труп строго в сроки, указанные в календарно-постановочном плане. А
это значит, в период с 18 по 22 января. И нужен гриф не простой, а надежный, не
обязательно красивый, но желательно с кинематографической харизмой, чтобы в
кадре смотрелся и чтобы подозрений никаких не вызывал. Словом, нужен не просто
гриф – а артист.
– А нельзя ли, уважаемые господа кинематографисты, –
намекают нам начальники зоопарка, – чтобы ваш труп исклевала какая-нибудь
другая птица?
– Нет, – объясняем. – Гриф – птица с прочно устоявшейся
репутацией. Авторы, когда сочиняли этот долбаный сценарий, понимали, о ком
пишут.
– А нельзя ли, – заходят тогда начальники с другой стороны,
– чтобы гриф исклевал этот ваш труп, скажем так, в конце феврале или начале
марта?
– Нет, – объясняем. – В феврале у нас запланирован кабан.
– А что должен делать кабан?
– Ничего, – отвечаю. – Его убьют в жестокой драке.
– А за кабаном вы тоже к нам придете? – испугались
начальники.
– Нет, – успокаиваю я. – Кабан у нас уже есть, и он
утвержден. С ним уже репетируют.
– Ну что ж. Все ясно, – говорят нам начальники и
предлагают такой вариант.
Живет у них, оказывается, в самом дальнем углу зоопарка
гриф. Вдовец. Лет ему уже, если честно, мало кто помнит сколько. Коренной,
можно сказать, житель. Родился и состарился здесь, в неволе, и сейчас находится
на заслуженном отдыхе. Пенсионер, одним словом.
Пары у него по понятным причинам нет. Была жена, да вроде
как померла лет десять назад. Теперь он доживает жизнь в одиночку. А поскольку
из большого секса он давно ушел, то из детородного списка списан и в брачные
игры уже не играет. Мыслями он уже в другом месте.
– Можно попробовать его, – предложили нам.
Ну что ж. Замечательно. Это даже хорошо, что он «списан
из детородного списка». Зачем, на самом деле, в столь почтенном возрасте
отвлекаться на всякие энергозатратные шалости? Баловство да и только. Пусть
этим занимаются другие. Отпахал уже в свое время. Хватит.
Зато теперь можно будет полностью сосредоточиться на
творчестве. Оставить, так сказать, немеркнущий след в искусстве независимого
Казахстана.
С этой мыслью мы отправились смотреть заслуженного
ветерана.
Пришли. Смотрим.
М-да.
Время не щадит никого. Особенно жестоко оно обходится,
видимо, с невольниками. А уж со вдовствующими грифами… так это просто
душераздирающее зрелище.
Гриф был совершенно лыс. Под чеснок. Перья на его длинной
шее также полностью отсутствовали. Со стороны он чем-то походил на безмерно
истаскавшегося университетского профессора. Не хватало лишь очков с толстыми
линзами и мятого портфеля. Чувствовалось, что жизнь за решеткой отняла у него
все жизненные силы и на этот бренный мир он смотрел уже каким-то потусторонним,
явно не артистическим, взглядом.
– Он хоть летает? – подал голос после некоторого раздумья
мой ассистент по живому реквизиту.
– Не знаем, – ответили служители. – Он ведь всю жизнь
здесь просидел. Может, и летает. Ну, должен вообще-то. Он же – птица.
В прозвучавшем предположении присутствовал смысл. Что до
оптимизма, то этих нот мы не расслышали. Впрочем, выбора у нас не было.
Пришлось утвердить предложенного грифа без кастинга.
Престарелого узника поместили в клетку, и мы поехали
снимать кино. С нами еще отправился сотрудник зоопарка. В качестве инструктора.
Так положено. Мало ли что может случиться с птицей.
– Хоть полетает перед смертью, – жизнерадостно воскликнул
инструктор и плюхнулся на переднее сиденье.
Съемки проходили высоко в горах. На территории
заповедника. Красивейшие, должен вам сказать, места. Горы. Снег. Звенящий
воздух. Ели.
Приехали. Выгрузились.
Площадка готова. Камера стоит. Свет горит. Мертвец лежит.
Группа ждет. Пьяных еще нет. Ну, чистый Голливуд, черт бы его побрал!
– Мы встанем здесь, – объясняю я инструктору. – Гриф
должен описать большой плавный круг, пролететь над теми елками и вернуться
обратно. Понятно?
– Еще бы, – отвечает инструктор. – Чего тут не понять? Я
лично все прекрасно понял. Осталось выяснить: летает этот тип или нет?
Грифа вытащили из клетки и привязали к ноге веревочку. На
всякий случай, мало ли. Где его потом искать? Мертвых ослов таскать больше не
хотелось.
Здесь, конечно, хочется дать волю перу, расписать, так
сказать, как гордый хищник наконец-то почувствовав свободу, окинул зорким
взглядом округу, вдохнул полной грудью мерзлый воздух, расправил крылья и
воспарил… Но я не буду преувеличивать. Я – за правду.
Гриф сделал пару сутулых шагов вразвалку, нахохлился и
хмуро уставился на группу. Прошло минуты две. Гриф не летел. Мало того – он
даже не шевелился.
– Ну и че? – подал голос оператор. – Долго он будет так
сидеть?
– Да, – вскинулся второй режиссер. – Чего он ждет? Почему
не летит?
– А хрен его знает, – пожал плечами инструктор. – Откуда
ему знать, чего от него хотят?
– Ну так сделайте что-нибудь.
– Щаз, – сказал инструктор и дернул за веревочку.
Гриф качнулся, но не полетел.
– Может его шугануть? – предложил оператор.
– Щаз, – сказал инструктор и бросил в грифа снежок.
Гриф расправил жидкие крылья, зашипел и повернулся к нам
спиной, демонстрируя облезлый зад.
– Вот скотина, – ругнулся второй.
– Скоро солнце уйдет, – предупредил оператор.
– Щаз, – сказал инструктор и толкнул грифа палкой. Тот
сделал пару шагов в сторону и снова выключился.
Съемка медленно накрывалась медным тазом. Продюсер смачно
плюнул в снег и закурил.
– А давайте его запустим? – предложил ассистент по живому
реквизиту.
– Что значит «запустим»? – насторожился инструктор.
– Ну, подойдем к краю обрыва и кинем, – ответил ассистент
по живому реквизиту. – Там же обрыв.
– Ну и?…
– Хочешь не хочешь – полетит.
– А если не полетит? – засомневался инструктор. –
Разобьется же.
– А мы внизу пиротехников поставим, – продолжил ассистент
по живому реквизиту. – Они поймают, если что…
– А если не поймают?
– Да блин! – возмутился вконец ассистент по живому
реквизиту. – Он же не пингвин! Должен лететь!
– А чего это мы должны грифа ловить? – возмутился тут
бригадир пиротехников. – У нас другая работа. Да и воняет он. Пусть вон
каскадеры ловят.
– Ничего с вами не случится! – прикрикнул второй
режиссер. – От вас тоже не шанелем разит. А каскадерам сейчас некогда, они
работают с кабаном. Так что айда – вперед, будете ловить.
И мы направились к обрыву.
Инструктор со вторым режиссером и грифом остались
наверху. Все остальные спустились вниз. Оператор нашел точку и все
приготовились к съемке.
– Скажи им, – предупредил я ассистента, – как только я
махну рукой, пусть сразу запускают. Но только по руке, не раньше!
Ассистент зычно выкрикнул в мегафон команду.
– …ахнет рукой…хнет рукой…кой-ой-ой… –
прокатилось эхо по ущелью.
Оператор навел фокус и молча кивнул. Я поднял руку.
– Приготовились! – скомандовал ассистент.
Я махнул.
– Дава-а-ай!
Инструктор из зоопарка раскрутил над головой птицу и
швырнул ее в пропасть. Гриф, как скомканный ковер, кубарем полетел вниз. С него
в разные стороны посыпались перья. Смотреть на это было страшно.
– П…ц, – не отрываясь от видоискателя, произнес
оператор.
Мы тоже все примерно так и подумали. Но, к счастью,
ошиблись.
Бедная птичка, видимо, сообразила, – или ей сильно
захотелось жить, или в ней все-таки проснулся природный инстинкт. Ну, короче,
гриф в какой-то момент вдруг расправил длиннющие крылья, выровнялся и полетел.
И красиво, надо сказать, полетел. По-настоящему. Сделал положенный круг,
просвистел над нашими головами и направился к противоположному склону. Но тут
кончилась веревка. Она со звоном натянулась, и гриф, как подбитый
«мессершмитт», неуклюже плюхнулся в снег.
– Как? – спросил я оператора.
– Пойдет, – кивнул оператор. – Но придется повторить.
Второй дубль – золотой.
Я нагнулся к самому его уху:
– А если нога оторвется?
– На два дубля хватит, – также шепотом ответил мне
оператор.
На секунду в моем воображении вспыхнула ужасающая
картина: сидит гриф на снегу с веревкой на шее и… без обеих ног.
Но процесс уже был запущен и остановить его не мог никто.
Тем более, умные люди говорят, что искусство без жертв не обходится.
Грифа выкопали из сугроба и бегом потащили снова на
горку.
Все приготовились ко второму дублю.
Я махнул. Ассистент крикнул. Инструктор раскрутил и
швырнул.
Гриф полетел.
На этот раз он летел уже увереннее. Можно сказать, даже
величественно. Я мысленно наложил на этот план скорбную музыку. Смотрелось
потрясающе!
Но тут снова закончилась веревка. И снова гриф ушел носом
вниз. И снова побежали выкапывать его из сугробов.
– Налетается сегодня старикашка, – предвосхищая события,
отметил второй.
– Да, – согласился с ним оператор. – За весь срок
отсидки.
План парящего символа смерти был, таким образом, снят.
Теперь нужен был план того же символа, но уже пикирующего на труп. Эта задача
казалась нам практически невыполнимой. Гриф летал только по прямой и пикировать
на труп, скорее всего, не собирался. А шансы объяснить ему смысл сцены
фактически равнялись нулю.
Но тут на площадке появились каскадеры. Они уже
отработали с кабаном и бодренько взялись
за грифа. Самым знающим из них оказался Казбек.
Он очень любил животных, в особенности волков. Месяцами
пропадал на охоте.
Казбек сразу все забраковал:
– Это надо делать не так.
– А как?
– Щаз, – сказал Казбек и смело шагнул к грифу. Взял
старика на руки. Тот, видимо, еще не совсем отошел от полетов, тяжело дышал,
вращал красными глазами и практически не сопротивлялся. Скорее всего, он даже
не понимал, что вокруг происходит. У него явно кружилась голова. Видимо,
укачало.
Казбек нарезал сырого мяса и сунул грифу под нос. То
есть, под клюв. Гриф не отреагировал.
Тогда Казбек раскрыл грифу рот, то есть клюв, и сунул
туда кусок мяса. Гриф ожил. Вернее, проявил слабый интерес к жизни. Так у
алкашей на секунду появляется смысл в глазах. Проблеск в мозгу.
Гриф вытаращился на Казбека. В обалдевшем его облике
читалось: «Ты кто?!»
– Пойдем, – сказал ему Казбек и понес старика к трупу.
Там они, как я понял, занялись поиском творческого
решения мизансцены. Мы не стали мешать. Отошли, чтобы оставить их наедине.
Издали все их телодвижения напоминали работу кинолога с собакой в поисках
наркотиков.
Казбек прятал куски сырого мяса в разные щели трупа, а
потом начинал их искать. Клювом. То есть – носом. Гриф сидел рядом и наблюдал,
чуть склонив лысый череп набок. Мне хотелось думать, что он критическим
взглядом пытается оценить артистизм партнера. Ну, на худой конец, просто понять
– чего от него хотят на этот раз. Чтобы побыстрее отвязаться, покончить с этим
безобразием и вернуться к себе домой, в зоопарк.
Шансов на грифову сообразительность, честно говоря, было
маловато, но к моему удивлению он вдруг тоже принялся искать мясо. То есть,
буквально – совать во все свой нос. То есть – клюв. Выглядело вполне себе
живописно: стервятник раздирает мертвую плоть.
– Можно снимать, – смахнул пот со лба Казбек, сунул
старика себе под мышку и полез с ним в гору. Оттуда он должен был его запустить.
Все разбежались по местам и заняли позиции. Я с
оператором – у камеры. Второй режиссер –
за мной. Хлопушка – у объектива.
Казбек с грифом уже стоял на верхушке горы. Ждал команды.
Остальные тоже наготове.
– Я махну рукой, – сказал я ассистенту.
Тот громко скомандовал эху.
Эхо повторило команду трижды.
Я махнул.
Казбек запустил грифа.
Голодный гриф высокохудожественно спикировал на труп и
стал кинематографично его раздирать.
– Как? – спрашиваю у оператора.
– Классно! – отвечает он. – Вот только расфокус. Не
успели поймать. Он так быстро подлетел, гад.
– Хорошо, – удовлетворенно потер я руки, и мы быстренько
приготовились ко второму дублю.
Оператор кивнул.
Я махнул.
Ассистент:
– Давай!
Казбек:
– На!
Гриф на труп – шмяк!
Сняли. Фокус на этот раз был, но в кадр залез чей-то джип
на заднем плане. А по сюжету события происходят во втором веке до нашей эры.
Группа вволю отвела душу на хозяине джипа. В список
перечисленных вошли не только его ближние, но и все дальние родственники по
материнской линии до седьмого колена. Хозяин джипа благодарно выслушал все
напутствия и молча убрал машину из кадра.
Приготовились к третьему дублю.
Но тут туча закрыла солнце.
Группа сразу поскучнела. Сели курить.
По небу поплыли облака разной конфигурации. Подул легкий
ветерок. Из леса вдруг вышла совершенно метафизическая корова, посмотрела на
нас сонными глазами и снова удалилась в чащу.
Шоферá сдвинули в круг ящики и раскинули карты.
Гримерши сели вязать носки.
Каскадеры со скуки стали бороться.
И тут открылось солнце. Все побросали свои дела и спешно
разбежались по позициям.
И тут гриф… никуда не полетел.
– В чем дело?! – заорал я. – Почему он не летит?!
– Наелся, – отвечает Казбек. – Сытый.
– Да и мясо кончилось, – добавил ассистент по живому
реквизиту. – Он все сожрал, свинья.
Я вижу, как у оператора багровеет затылок.
Понять его можно. Солнце садится. Группа мерзнет. Гриф
обожрался так, что не может взлететь. А мы еще ничего не сняли.
– А давай тогда «крупняк»? – предлагает второй. – План
летящего у нас есть? Так?
– Ну?
– Сменим объектив и станем ближе к трупу.
– Ну?
– Чего – «ну?!» – взбесился второй. – Казбек бросит эту
сволочь на покойника. Так?
– Ну?!
– А там, на монтаже склеим. Через темное небо.
– Гениально!
Мы сменили точку. Установили камеру на низкий штатив
вплотную к трупу. Казбек с грифом забрался на стремянку позади нас. По команде
он должен был бросить грифа на труп.
– Приготовились! – командует второй. – Плейбек!
– Есть.
– Камера!
– Есть.
– Хлопушка!
– Гриф, поедающий труп… Трата-та-та… дубль
трататата…
– Дав-а-а-ай!
Казбек кидает грифа на труп.
Гриф расправляет крылья и приземляется аккурат на голову
оператору.
– …ою мать…мать-мать-мать! – повторяет за оператором
эхо.
Трехэтажный пассаж слово в слово хором повторяет за эхом
вся группа.
Тут гриф неожиданно отвязывается и с дикими криками бежит
в горы. Именно не летит, а убегает – большими несуразными скачками. За ним
клубится след из пуха и перьев.
Казбек, проваливаясь по колено в глубокий снег,
устремляется за ним.
На помощь Казбеку бросаются остальные каскадеры. Замыкают
группу преследователей пиротехники. Гриф скачет, опережая всех, по склону вверх
и орет диким ором.
– У него сейчас может случиться инфаркт.
Я поворачиваюсь на меланхоличный голос сзади. Рядом со
мной стоит инструктор из зоопарка.
– У кого? – спрашиваю. – У Казбека?
– Нет, – отвечает. – У грифа.
– Да?! – ехидно вставляет второй. – А инсульта у него не
может случиться?
– У него уже был, – холодно отвечает инструктор. – Даже
два.
– Оно и видно! – срывается второй. – Не может с трех
метров попасть в труп! Идиот!
– У него плохое зрение, – слабо огрызается инструктор.
– А как же таблица умножения?! – еще больше распаляется
второй, путая разные таблицы. – Нам говорили, что он видит ее с двух
километров!
– Ну, когда-то видел, – уклончиво отвечает инструктор.
– И даже, наверное, складывал и умножал, – ставит жирную
точку в споре оператор.
Ну что есть добавить?
Грифа в тот день мы все-таки отсняли.
К вечеру, как говорят в стереотипных спортивных
репортажах, – усталые, но довольные, –
мы пожали вялую руку инструктору из зоопарка и поблагодарили за сотрудничество.
Гриф, как мне показалось, с великой радостью полез к себе обратно в клетку.
Видимо, тюрьма за все эти годы стала ему намного ближе желанной свободы.
Говорят же, что человек со временем привыкает ко всему. Звери, оказывается,
тоже.
Не могу ручаться, но, полагаю, этому грифу в какой-то
мере повезло. Ему будет что вспомнить и что рассказать своим товарищам по
неволе. И след свой немеркнущий он все-таки оставил в искусстве. А это,
согласитесь, дано не каждому грифу. Тем более – сидельцу. <…>
(полную версию текста вы можете прочитать в
журнале и / или он-лайн по электронной подписке)
[1] «Келин» («Невеста») – реж. Е. Турсунов, «Казахфильм», 2009. Награды: Grand Prix, Monaco Charity Film Festival (2010);
«Лучший игровой фильм», «Лучшая операторская работа», New York Eurasian Film Festival (2010), номинация на «Оскар» (2010) и др.