Письма Софии Прегель к М. С. и М. О. Цетлиным (Публ. – В. Хазан)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 283, 2016
Вклад четы Цетлин, меценатов, общественно-культурных деятелей, издателей и редакторов – поэта, переводчика, беллетриста и литературного критика Михаила Осиповича (псевд. Амари; 1882-1945) и Марии Самойловны (урожд. Тумаркиной; в 1-м браке Авксентьевой; 1882-1976) – в социально-политическую и культурную жизнь как «России-1» (метропольной), так и «России-2-й» (эмигрантской), поистине безмерен. И хотя связанных с ними архивных и исследовательских материалов опубликовано в последние годы уже немало, data vitae обоих давно нуждается в пространном монографическом описании.[1]
Известная эмигрантская поэтесса, прозаик, общественный деятель, редактор-издатель, благотворитель София Юльевна (Юделевна) Прегель (1897-1972) состояла в родстве с Цетлиными через своего брата, Бориса Юльевича (Юделевича) Прегеля (1893-1976), женатого 2-м браком на Александре Николаевне (урожд. Авксентьевой; 1907-1984), дочери Марии Самойловны от известного революционера и общественно политического деятеля Н.Д. Авксентьева. Поэтому, помимо сугубо формальных отношений, между поэтессой Софией Прегель и Михаилом Цетлиным, одним из ведущих литературных критиков эмиграции, возглавлявшим к тому же отдел поэзии в авторитетных «Современных записках», существовали и отношения неформальные – дружеские и семейно-родственные. Вместе с тем едва ли только этим объясняется тот факт, что Михаил Осипович явился рецензентом всех трех поэтических сборников Прегель, изданных в Париже до Второй мировой войны: «Разговор с памятью» (1935),[2] «Солнечный произвол» (1937)[3] и «Полдень» (1939).[4] Нужно полагать, что ее поэзия привлекала его и своим содержанием, и своим мастерством, а сам автор – энергичным общественным темпераментом и трудовым рвением, отразившимися, помимо прочего, в нижепубликуемых письмах.
Следует сказать, что эти письма проливают свет на малоизвестный эпизод из жизни Прегель – ее роль и участие в подготовке серии «Русские поэты», в которой перед Второй мировой войной увидел свет ряд поэтических сборников, включая ее собственную книгу стихов «Полдень», упомянутую выше. Сама эта серия была основана И.И. Фондаминским в рамках издательства «Современные записки» в содружестве с «Домом книги», и, помимо «Полдня», в ней увидели свет еще девять выпусков:
— Вып. 1 (1938) – «Наедине» В. Смоленского (62 с.);
— Вып. 2 (1938) – «Сияния» З. Гиппиус (47 с.);
— Вып. 3 (1938) – «На ветру» Ю. Терапиано (46 с.);
— Вып. 4 (1938) – «В венке из воска» Б. Поплавского (62 с.);
— Вып. 5 (1939) – «На западе» Г. Адамовича (62 с.);
— Вып. 6 (1939) – «Жалоба и торжество» А. Гингера (48 с.);
— Вып. 7 (1939) – «Кровь на снегу: Поэма о декабристах» Амари (М. Цетлина) (60 с.);
— Вып. 8 (1939) – «Полдень» С. Прегель (94 с.);
— вып. 9 (1939) – «Человек: поэма» Вяч. Иванова (116 с.);
— вып. 10 (1939) – «Окна на север» И. Кнорринг (58 с.).
Письма Софии Юльевны Цетлину в известном смысле конкретизируют то место, которое она занимала в этом предприятии. Одновременно становятся более ясными некоторые стороны задуманного и осуществляемого И.И. Фондаминским издания, главной финансовой опорой которого должна была служить проводимая предварительно подписочная кампания – метод в условиях эмигрантского книжного рынка достаточно распространенный, когда успех дела, и немалый, зависел от общественного авторитета «агентов», бравшихся обеспечивать такую подписку. Прегель, по существу, и оказалась одним из таких «агентов».
Ее письма адресованы Цетлину в Англию, где он, будучи одним из совладельцев фирмы «Wyssotzky Tea Company»,[5] офис которой находился в Лондоне, порой надолго отлучался из Парижа (в октябре 1938 его сменил на этом посту Б.Ю. Прегель[6]). Одно из ее писем Михаилу Осиповичу (№ 5, от 26 июля 1944) написано уже в США, куда обе фамилии – Цетлины и Прегели – перебрались, спасаясь от гитлеровской оккупации Франции.
Как известно, по приезде в Америку Цетлин в содружестве с М.А. Алдановым основал в 1942 г. «Новый журнал», и почти одновременно с ним там же, в Нью-Йорке, свет увидел другой журнал – «Новоселье», плод организаторских и редакторско-издательских усилий Прегель, которая так же, как и Цетлины, перед угрозой оккупации немцами Франции перебралась в США.
Война, поставившая под угрозу существование гуманистических ценностей и жизни человечества вообще, была воспринята Софией Юльевной не как абстрактное, а как вполне конкретное зло: фашизм бросал вызов достоинству ее единичного человеческого «я», унижал нравственно и психологически, возмущал как личность. Необходимо было найти какое-то действенное противостояние этому всемогущему варварству, несущему смерть и разрушение, и замысел «Новоселья», по существу, явился выражением протестующего сознания и воли Прегель и ее окружения, мыслившего и чувствовавшего в точности, как она. Решающим импульсом мировоззренческой схватки Прегель с нацизмом как идеей и политической силой стало нападение Германии на Советский Союз. Она решает вложить силы и средства в периодическое издание, способное объединить вокруг себя антифашистские, либерально-демократические творческие силы, не только русскоязычные, но имевшие международный статус, влияние и известность. В результате возникло, пользуясь определением Н.Е. Андреева, «живое, беспокойное, ищущее “Новоселье”, детище Софии Прегель».[7]
В письме к Н.В. Кодрянской от 15 декабря 1941 г. автор этого детища, подчеркивая переживаемый ею творческий энтузиазм, писал:
Я теперь испытываю настоящий подъем.
Хочется быть активной. Так надоело
обывательское хождение «мимо жизни».
Нью-Йорк ничуть не изменился. Первое
условие победы: не падать духом, продолжать свое маленькое дело, как будто бы
земля «не задрожала» еще.[8]
С момента своего возникновения журнал внятно ориентировался не только на антифашистскую идеологию, но и на патриотические российские ценности, и это провело решительную грань между Прегель и той частью эмиграции, которая, отличаясь не меньшим, нежели она, либерализмом, в отношении к Советскому Союзу занимала куда более жесткие и непримиримые позиции. Так, например, в письме к Н.Н. Евреинову от 17 августа 1945 г. Прегель писала о произошедшем между ней, с одной стороны, и В.М. Зензиновым и Б.И. Николаевским – с другой, идеологическом разладе:
Что касается Зензинова,
Николаевского, то я с ними не встречаюсь. Сами понимаете почему. «Новоселье»
заняло позицию, которая им не по душе. А мне их – буквально отвратна.
Странно, бывшие
«аристократы» стали патриотами, а «бывшие» социалисты оскандалились…[9]
Далеко не все, однако, были готовы, подобно Прегель индульгировать большевистское зло из-за того, что на него обрушилось другое зло – нацистское. Показательной в этом смысле является известная история с В. Набоковым, к которому Прегель обратилась по старой памяти, как к давнишнему, еще по берлинским временам, знакомому и просила прислать стихи для журнала. В. Набоков, осведомленный о политическом направлении «Новоселья» и, кстати сказать, в феврале 1945 г. порвавший отношения с М. Слонимом из-за просоветских взглядов последнего, ответствовал стихотворным экспромтом, ясно дававшим понять, что его позиция касательно «barbarous regime»[10] идет вразрез с «патриотическим трепетом», который являлся священным для «новоселов»:[11]
Каким бы полотном батальным
ни являлась
советская сусальнейшая
Русь,
какой бы жалостью душа не
наполнялась,
не поклонюсь, не примирюсь
со всю мерзостью,
жестокостью и скукой
немого рабства – нет, о
нет,
еще я духом жив, еще не
сыт разлукой,
увольте, я еще поэт.[12]
Нет нужды объяснять, что подобный текст, резко оппозиционный тем «символам веры», которые исповедовало «Новоселье», никак не годился для этого журнала.[13]
Через три дня после того, как стихи были отосланы Прегель, в письме от 5 апреля 1943 г. к своему приятелю, американскому писателю и литературному критику Э. Уилсону (владевшему русским языком), Набоков, приведя их английский перевод, сообщал:
Вот стихотворение,
которое я послал редактору «Novoselye» в ответ на оптимистическую просьбу
дать им что-то свое.[14]
К сожалению, крайне любопытная ситуация почти одновременного учреждения в Нью-Йорке в одном и том же 1942 г. двух русских журналов, почти никак не представленная в архивных собраниях обеих сторон, остается «за кадром» и в данных письмах. Насколько позволяют судить сохранившиеся свидетельства, вроде бы никаких особенных трений между редакторами-издателями «Нового журнала» и «Новоселья» не происходило, чего, однако, нельзя сказать о вольно или невольно сравнивающей их между собой читательской аудитории. Так, скажем, А.А. Гольденвейзер, особого пиетета к прегелевскому предприятию, как видно, не испытывавший, в письме к Е.А. Фальковскому от 30 декабря 1944 г. писал об издающихся в США «хорошем» «Новом журнале» и «плохом» «Новоселье».[15]
Отметим, между прочим, в качестве «примиряющей» демонстрации некой, что ли, принадлежности обоих журналов родственным кланам, тот факт, что оформление обложек того и другого принадлежало А.Н. Прегель.
Другая часть включенных в данную публикацию писем Софии Юльевны адресована М.С. Цетлиной – человеку с крайне непростым характером, привыкшей в условиях неизменного жизненного достатка и исполнения малейших прихотей и желаний повелевать и властно распоряжаться. Недаром снайперски прицельная на глаз и слово В.Н. Бунина окрестила ее «матушкой-барыней».[16] О том, как складывались отношения этих двух женщин после породнения, почти ничего неизвестно. Крайне скупа документальная информация, касающаяся их связей в Нью-Йорке, где они оказались в годы Второй мировой войны. В 1948 г. Прегель вернулась из приютившей ее Америки в Париж, и возникшее между ней и Цетлиной, говоря цветаевским стихом, «рас-стояние: версты, мили» потребовало письменной коммуникации.
Как можно думать, одной из главных причин достаточно ровных отношений с Марией Самойловной была предельная «политкорректность» Прегель, старавшейся ничем не подорвать «имидж» «матушки-барыни» и в то же время сохранить известную дистанцию, необходимую для собственной независимости и свободы. Если вернуться в американские годы, к «Новоселью», то эта свобода должна была закрепить приверженность Софии Юльевны раз и навсегда выработанной политической линии журнала, для Цетлиной, конечно, неприемлемой. Наиболее известным инцидентом, в буквальном смысле потрясшим эмиграцию и имевшим серьезные последствия как для отдельных вовлеченных в него участников, так и для русской зарубежной литературы в целом, было открытое письмо Марии Самойловны Буниным, наиближайшим в прошлые годы друзьям (от 20 декабря 1947), в котором она объявляла о разрыве с ними каких-либо отношений. Причиной послужил выход обоих из Союза писателей и журналистов в Париже в знак солидарности с теми, кто был из него исключен как взявшие советские паспорта (В.Н. Бунина вышла из Союза 22 ноября, Бунин 11 декабря 1947). В качестве ответного шага на это письмо И.А. Бунин прекратил свое сотрудничество в «Новом журнале», его поддержал М.А. Алданов, один из его основателей, полностью принявший бунинскую сторону. На основе этого конфликта, приобретшего звучный и широкий публичный резонанс и горячо обсуждавшегося различными эмигрантскими кругами по обе стороны океана, произошли резкие размежевания и расколы между теми, кто по-разному к нему отнесся и соответственно по-разному солидаризировался с одной или другой позицией. В результате произошел разрыв не только Бунина и Алданова, с одной стороны, и Цетлиной – с другой, но и Ивана Алексеевича с Б.К. Зайцевым, чья дружба насчитывала несколько долгих десятилетий. Данный инцидент несколько раз подробно описывался,[17] многократно, по разным поводам, реферировался и поэтому не нуждается в дополнительном изложении. Интереснее обратить внимание на другое.
Реагируя на указанное письмо Цетлиной Бунину, остро-ироничная Тэффи писала Ивану Алексеевичу 8 января 1948 г.:
Меня страшно возмутила
Марья Самойловна. Папская булла. Предала анафеме. А ведь сама усижена
коммунистками, как зеркало мухами: Шура, Ангелина, сам толстопузый Прегель
«отдает должное советским достижениям».
Пишу бессвязно, но уж
очень меня возмутила ее выходка. Эдакая дура наглая.[18]
Комментируя это место из письма Тэффи, его публикаторы совершенно справедливо отмечают прокоммунистический настрой дочери М.О. и М.С. Цетлиных Ангелины (см. о ней прим. 4 к п. № 10, от 16 апреля 1956).[19] К этому, однако, следует добавить не названную, но, как видно, подразумеваемую автором письма Прегель (в чьем журнале, кстати сказать, Тэффи несколько раз публиковалась), а также то, что и Борис Юльевич, и, вероятно, Александра Николаевна, в той или иной степени разделяли советофильский дух «Новоселья» и «отдавали должное советским достижениям».
Если говорить о Борисе Юльевича, то своего пика эти настроения достигли в годы войны. Перебравшись из Франции в США, Б.Ю. Прегель стал одной из ключевых фигур в Eldorado Gold Mines Ltd. – крупнейшей американо-канадской компании по поиску и разработке урановых месторождений, добыче, обработке и продаже урановой руды. В ноябре 1940 г. он подписал с этой компанией контракт и стал ее главным торговым агентом. Созданная им торгово-промышленная фирма International Uranium Mining Company, которую он основал и возглавил (их с Софией Юльевной младший брат Александр занял в ней должность вице-президента), со временем оказалась поставщиком очищенного урана для Манхэттенского проекта по созданию американской атомной бомбы.[20] В политических кругах, отвечавших за разработку атомного оружия, Прегель получил прозвище «the uranium king».[21]
В 1943 г. Борис Юльевич продал партию урана (1000 pounds – чуть более 450 кг) Советскому Союзу. И хотя действовал он вполне легально, с ведома американского правительства и лично президента Т. Рузвельта, в 1949-1950 гг., в эпоху маккартизма и начинавшейся холодной войны, к нему были предъявлены серьезные претензии со стороны соответствующих государственных ведомств и служб безопасности. Разумеется, данная торговая сделка не имела и не могла иметь решающего значения в развитии советской атомной программы, однако сам по себе данный факт в новом политическом контексте приобрел весьма небезобидный смысл. Результатом этого стало судебное разбирательство и слушание дела в комиссии американского конгресса.[22] В итоге проведенного расследования было однозначно доказано, что Прегель не совершал никаких противоправных действий, тем более не приходилось говорить о государственной измене: все подозрения в пособничестве Советскому Союзу, если таковые и могли возникнуть, с него были сняты. И все-таки более чем сомнительно, чтобы на эту торговую сделку пошел бы убежденный антикоммунист, человек, который, помимо чисто коммерческой выгоды, не отдавал бы «должное советским достижениям».
В этом контексте между традиционным дружеским кругом Цетлиной – эсеровскими деятелями-эмигрантами, непримиримыми оппонентами большевиков, и членами ее семьи должна были ощущаться известные разногласия, которые, без сомнения, и ощущались, чему можно отыскать немало подтверждений. Так, скажем, находившаяся в это время в США Прегель, сообщая А.В. Бахраху (письмо от 28 декабря 1951), что она вместе с братом и невесткой приглашена на Новый год «к Марии Самойловне, в ее загородную резиденцию», с облечением замечала, что там
не
будет ни «политкаторжан», ни друзей ее детства. И то хлеб![23]
И, описывая в письме к нему же (от 2 января 1952), как прошло праздничное застолье у Цетлиной, она особо подчеркивала, что
политические друзья
М<арии> С<амойловны> блистали отсутствием, так что говорили о
предметах всем одинаково милым.[24]
Нет решительно никаких оснований, а главное – доказательных данных, утверждать, будто бы политические симпатии и антипатии каким-то образом влияли на семейные связи и отношения цетлинского и прегельского домов. Тем более что противоречия, если таковые в самом деле имели место, по-видимому, сглаживались и выравнивались, благодаря искусству межчеловеческой дипломатии, а также постепенному, но неуклонному отступлению «новосельского» редактора от тех категорических «патриотических»» императивов, которых она держалась в период войны и в первые годы после нее. Существенно важной в этом отношении была широко известная общественная активность обеих женщин – их склонность заниматься чужими делами, отдавая им и время, и нервы, и душевные силы, а нередко и собственные средства (см. фразу Прегель из п. № 16, от 18 февраля 1959: «Вы спрашиваете относительно 15.000 т<ысячах> фр<анков> Б.К. Зайцева – Сейчас же по получении Вашего письма Соломон Георгиевич дал мне эти деньги, и я немедленно отнесла их С.А. Водову»). Крайне показательно, что и София Юльевна, и Мария Самойловна оказались вовлечены в судьбу Мити – Дмитрия Петровича Сазонова (1921-2008), сына близкой приятельницы Прегель, писательницы, историка литературы и театра, литературного, театрального, балетного и музыкального критика, специалиста в области кукольного театра, актрисы, танцовщицы, режиссера и переводчика Юлии Леонидовны Сазоновой (Сазоновой-Слонимской; урожд. Слонимской; 1884-1957)[25] и живописца-«мирискусника» Николая Дмитриевича Миллиоти (Милиоти; 1874-1962). Ю.Л. Сазонова рассталась со своим официальным супругом, актером и режиссером Петром Павловичем Сазоновым (1883-1969), после того как в 1920 г. эмигрировала из России, а тот остался в советской России. По воле собственного неравнодушия и сердобольного характера Прегель стала свидетельницей, а в определенном смысле и участницей сложных жизненных ситуаций, связанных с отношениями матери и сына, а позднее, перед смертью самой Ю.Л. Сазоновой, – драмы, произошедшей между ней и Н.Д. Миллиоти. Образ несчастного, не совсем душевно здорового Мити появляется в нижепубликуемых письмах Прегель, которая, изо всех сил желая ему помочь, в то же время была бессильна сделать что-либо для этого способного, но выбитого из нормального существования человека, см. ее письма №№ 15, 16 и 17, соответственно от 11 и 18 февраля и 24 декабря 1959 г.
Наконец, и это главное: добрые отношения Прегель и Цетлиной возникали по естественной прихоти родственного чувства, природу которого София Юльевна довольно удачно как-то сформулировала в письме к брату Борису (от 15 февраля 1949): «с близкими хотелось бы всегда иметь общение в высоком плане…»
«Общение в высоком плане» Прегель с Цетлиной проявлялось, в частности, в постоянных книжных подарках последней: в 50-е гг. она неизменно присылала из Нью-Йорка книги, выходившие в издательстве им. Чехова. Для Софии Юльевны, привыкшей быть в курсе самых свежих литературных новинок, эти книжные сувениры были не просто знаком внимания, но поддерживали высокий ранг ее общественно-литературного реноме: не так много творческих деятелей в тогдашнем Париже могли похвастаться тем, что имели доступ почти ко всей книжной продукции, выходившей под маркой «чеховского» издательства, и, что было в особенности ценно – держали бы ее «под рукой», в домашней библиотеке.
Тем не менее, как отмечала Прегель в одном из своих писем к уже упоминавшемуся А.В. Бахраху (от 4 февраля 1952), ее дружеские отношения с Цетлиной были достаточно хрупкими и непрочными:
ниточка может каждую секунду порваться. Это
почище игры в фанты…[26]
Наряду с сугубо семейно-родственными контактами Цетлиной и Прегель нельзя не отметить участие последней в издаваемом Марией Самойловной журнале «Опыты»,[27] на страницах которого София Юльевна как поэтесса появилась, правда, лишь однажды: в 5-й книжке за 1955 г. (с. 8-9) были напечатаны два ее стихотворения: «Азбука счастья» («В равнодушии и бесстрастье…») и «Париж» («Нет, он праздничный, не всегдашний…»). Кроме того, «Опыты» дважды отзывались рецензиями на ее поэтические сборники – обе они принадлежали Ю. Терапиано: на «Берега» (1954, кн. 3, с. 197-198) и «Встречу» (1958, № 9, с. 95-97).
Возможно, не стоит делать далеко идущих выводов из некоторых действий Цетлиной по отношению к сестре своего зятя, о чем мы узнаем из переписки третьих лиц. Так, например, в письме Ю. Иваску, тогдашнему редактору «Опытов», Г. Адамович 20 октября 1959 г. сообщал:
Марию Сам<ойловну>
я видел несколько раз. Она сообщила мне («по секрету»), что вскоре должна
получить «немножко денег» и намерена издавать журнал – если «Опыты»
прекратятся. Узнав, что Рейзини склонен их взять, она заявила, что могла бы
войти с ним в компанию, «в какой форме он захочет». Свой журнал она хотела бы
сделать не совсем таким, какими были «Опыты»: шире, в расчете на менее
изысканных читателей. Возник (в разговоре) вопрос о редакторстве: она
предложила мне разделить его с Вами. Я решительно отказался и, зная, что о
редакторстве мечтает С.Ю. Прегель, – к тому же ее родственница, – выдвинул ее.
На это М<ария> С<амойловна> ответила, что «Юрию Павловичу Прегель
не подходит», и вообще скисла.[28]
Доподлинно неизвестно, по какой именно причине «скисла» Мария Самойловна, и всё-таки сама по себе семантика эпизода не может не быть принята во внимание при построении достоверной истории отношений двух столь известных общественных фигур. Одновременно с этим необходимо дальнейшее кропотливое накопление материала для расширения имеющейся в наличии нынешней фактологической базы. Этому, в сущности, и служит настоящая публикация.
Письма печатаются по автографам, хранящимся в семейном архиве Цетлиных-Прегелей; исключение составляют два письма – № 1, от 11 февраля 1954 г. и № 13, от 18 февраля 1959 г.: они оказались среди бумаг Н.Л. Слонимского – как приложение к его письму брату, Александру Леонидовичу, от 29 апреля 1959 г. (РГАЛИ. Ф. 2281, оп. 1, е.х. 207, л. 15-17 об.).
Приносим искреннюю признательность Ю. Гаухман (Чикаго) за предоставленную возможность познакомиться с этими письмами и разрешение их опубликовать. Публикация, подготовка текста, вступительная статья и примечания В. Хазана
[1]
За неимением такового см. некоторые первоначальные опыты их биографического
портретирования: Т.Л. Никольская, “Амари”, Русские писатели, 1800-1917:
Биографический словарь, т. 1. М.: Большая российская энциклопедия, 1989, с.
57; Ангелина Цетлин-Доминик, “Из воспоминаний”, Евреи в культуре русского
зарубежья: Сборник статей, публикаций, мемуаров и эссе, вып. 1: 1919-1939
гг. / Сост. Михаил Пархомовский. Иерусалим, 1992, с. 288-309 (впервые: Новый
журнал, 1991, № 184/185); V.W. Zetlin, “Memoirs of My Father M. Zetlin”, Творчество
диаспоры и «Новый журнал» / Под ред. М. Адамович и В. Крейда. N.Y.: New Review, 2003, c.
58-59; А. Войскун, “О коллекции Марии и Михаила Цетлиных в Музее русского
искусства (Рамат-Ган, Израиль)”, Зарубежная Россия 1917-1939, кн. 2.
СПб.: Лики России, 2003, с. 487-492; Н. Винокур, “«Всю нежность не тебе ли я
несу…»: Альбом Марии Самойловны Цетлиной”, Наше наследие, 2004, № 72, с.
39-405; О. Демидова, “Дом Цетлиных как локус русско-еврейской культуры в
эмиграции”, Русско-еврейская культура / Под ред. О.В. Будницкого <et al.> М.: РОССПЭН, 2006, с.
390-405; ее же, “«Ей Серебряный век обязан существованием» (К биографии М.С. Цетлиной)”, Jews and Slavs, vol.
17: The Russian Word in the
[2] Современные записки, 1935, № 58.
[3] Современные записки, 1937, № 67.
[4] Современные записки, 1940, № 70.
[5] Более подробно об этой стороне его жизни и деятельности см.: Владимир Хазан, “О потомках российского «чайного короля» и еврейских деньгах: Документальное повествование”, Лехаим (Москва), 2010, №№ 10-12; Леонид Лифлянд, Владимир Хазан, “Тот самый Высоцкий”, Евреи в России: Неизвестное об известном. М.: Достоинство, 2012, с. 159-167; Владимир Хазан, “Из повести об одном еврейском семействе”, Евреи: другая история / Сост., отв. ред. Г.С. Зеленина. М.: РОССПЭН, 2013, с. 307-355.
[6] Андрей Рогачевский, “Как это делалось в туманном Альбионе: русские евреи в Британии и их торговые империи”, Евреи: другая история / Сост., отв. ред. Г.С. Зеленина. М.: РОССПЭН, 2013, с. 372.
[7] Ник. Андреев, “Об особенностях и основных этапах развития русской литературы за рубежом (Опыт постановки темы)”, Русская литература в эмиграции / Под ред. Н.П. Полторацкого. Питтсбург: Отдел славянских языков и литератур Питтсбургского университета, 1972, c. 29.
[8] Leeds Russian Archive, Brotherton Library
(University of Leeds). MS. 1408.
[9] РГАЛИ. Ф. 982, оп. 1, ед. хр. 239. При этом В.М.
Зензинов, следует заметить, явился одним из авторов «Новоселья»: в первых двух
книжках были опубликованы его воспоминания о годах молодости, а в № 7 за 1942
г. (сентябрь-октябрь) о встречах с Л.Н. Толстым.
[10]
Определение, которым В. Набоков охарактеризовал советский строй в своем
комментарии к пушкинскому «Евгению Онегину», см.: Eugene Onegin: A Novel in Verse by Aleksandr
Pushkin: in four volumes, vol. 1 / Transl. from Russian with Commentary by
Vladimir Nabokov.
[11] О чем, не называя имен, шла речь в его выступлении на авторском вечере 7 мая 1949 г., на котором читались эти стихи, см.: “Владимир Набоков. Стихи и комментарии: Заметки <для авторского вечера 7 мая 1949 года>” / Вступ. ст., публ. коммент. Г.Б. Глушанок, Наше наследие, 2000, № 55, c. 86, 89.
[12] Письмо В. Набокова от 2 апреля 1943 г. с этими стихами, адресованное Прегель, см.: “Из архива Софьи Юльевны Прегель” / Публ. и вступ. заметка Юлии Гаухман, Евреи в культуре русского зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе, т. IV: 1939-1960 гг. / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иерусалим, 1995, c. 281. Без имени автора стихотворение было опубликовано в нью-йорском «Социалистическом вестнике» (1944, № 37).
[13] Об истории его допечатного бытования, публикации и читательско-критической рецепции см. работу Г.Б. Глушанок, упомянутую в прим. 11 (с. 75-89); а также: В.В. Набоков. Стихотворения / Подг. текста, сост., вступ. ст. и прим. М.Э. Маликовой. СПб.: Академический проект, 2002, с. 569-571 («Новая Библиотека поэта»).
[14] В. Набоков, Э. Уилсон. Дорогой Пончик. Дорогой Володя: Переписка. 1940-1971. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2013, с. 142.
[15] Алла Зейде, “Без Империи. Тексты и Контексты Жизни Русского Еврея Алексея Александровича Гольденвейзера; Алексей Гольденвейзер. Дневники и письма разных лет”, Ab Imperio, 2005, № 3, с. 391; “А.А. Гольденвейзер и Набоковы (По материалам архива А.А. Гольденвейзера)” / Публ., вступ. ст. и коммент. Г. Глушанок, Русские евреи в Америке / Ред.-сост. Э. Зальцберг. Иерусалим; Торонто; СПб., 2007, вып. 2, с. 121.
[16] В письме к Н.В. Кодрянской от 17 февраля 1948 г. (НИОР РГБ. Ф. 503, оп. 3, ед. хр. 11, л. 2).
[17] См.: А.Н. Дубовиков, “Выход Бунина из парижского Союза писателей”, Литературное наследство, т. 84, в 2-х книгах: Иван Бунин, кн. 2, М.: Наука, 1973, с. 398-497; “Конфликт М.С. Цетлиной с И.А. Буниным и М.А. Алдановым: (По материалам архива М.С. Цетлиной)” / Публ., вступ. заметка и коммент. Михаила Пархомовского, Евреи в культуре русского зарубежья: Статьи, публикации, мемуары и эссе, т. IV: 1939-1960 гг. / Сост. и изд. М. Пархомовский. Иерусалим, 1995, с. 310-325.
[18]
“Переписка Тэффи с И.А. и В.Н. Буниными 1939-1948” / Публ. Ричарда Дэвиса и
Эдит Хейбер, Диаспора: Новые материалы, вып. 2. СПб.: Феникс,
2001, с. 549; В.Н. Бунина перенесла это письмо в свой дневник (запись от 10
января 1948), см.: Устами Буниных: Дневники Ивана Алексеевича и Веры Николаевны
и другие архивные материалы: в 3-х томах, т. 3 / Под ред. Милицы Грин. Frankfurt am
[19] “Переписка Тэффи с И.А. и В.Н. Буниными 1939-1948”, с. 550.
[20] Более
подробно см.: R.
[21] Там
же, p. 140.
[22] См. об этом, например: “1943 Uranium Sale to Russia Charged”, New York
Times, 1950, № 33604, January 25, p. 11; “Mining”, Time: The Weekly
Newsmagazine, 1950, March 13, p. 31-32.
[23] Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia
University, New York). Ms. Coll. Alexander Bacherac.
[24] Там же.
[25] Ю.Л. Сазонова была одним из плодовитейших авторов «Новоселья».
[26] Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia
University, New York). Ms. Coll. Alexander Bacherac.
[27] «Опыты» – литературный журнал (Нью-Йорк, 1953-1958; ред. – Р.Н. Гринберг, В. Пастухов (№№ 1-3), Ю. Иваск (№№ 4-9); всего вышло 9 книжек), см. о нем: Литературоведческий журнал, 2003, № 17; Н. Богомолов, “Опыты преодоления изгойства” (эл. ресурс: http://imwerden.de/pdf/bogomolov_opyty.pdf).
[28] “Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску (1935-1961)” / Предисл., публ. и коммент. Н.А. Богомолова, Диаспора: Новые материалы, вып. 5. СПб.: Феникс, 2003, с. 530-531.