Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 281, 2015
I
Начавшаяся
1 сентября 1939 года II Мировая война и особенно нападение Германии на Советский
Союз летом 1941 г. раскололи и без того далекое от единства культурное и
политическое пространство Русского Зарубежья. Часть изгнанников встала на
сторону антигитлеровской коалиции, часть, напротив, оказалась в стане стран
Оси. Поэтому неудивительно, что некоторые философы-эмигранты поддержали лагерь
«оборончества», а другие – «пораженчества» и нацистов.
Для
этой статьи в качестве источников в основном взяты тексты, написанные
философами-эмигрантами только до или во время войны, дабы избежать последующего
«авторедактирования»1.
К
числу «оборонцев» относился Николай Бердяев. Философ довольно рано осознал
опасность национал-социализма. Он не выделял это направление из числа других
тоталитарных или протототалитарных моделей, считая частью общего культурного
контекста эпохи, названной им «новым средневековьем». В вышедшей еще в 1933
году книге «Истоки и смысл русского коммунизма» мыслитель, размышляя о
советском варианте тоталитаризма, писал, что «ленинизм есть вождизм нового
типа, он выдвигает вождя масс, наделенного диктаторской властью. Этому будут
подражать Муссолини и Гитлер»2. Уже после начала II Мировой войны в статье «Дух и сила» (1940 г.) Бердяев,
рассматривая феномен фюрера, отмечал, что «в лице таких явлений, как Гитлер,
мир выходит из чисто человеческой истории и вступает в эпоху истории демонов»3.
Поэтому неудивительно, как вспоминал сам Бердяев, что «все это очень
обострилось, когда началась война против России. Вторжение немцев в русскую
землю потрясло глубины моего существа. Моя Россия подверглась смертельной
опасности, она могла быть расчленена и порабощена… Было время, когда можно
было думать, что немцы победят. Я все время верил в непобедимость России. Но
опасность для России переживалась очень мучительно… Я делил людей на желающих
победы России и желающих победы Германии. Со второй категорией людей я не
соглашался встречаться, я считал их изменниками… Это вызывало во мне глубокое
отвращение»4.
Во
время войны Бердяев примкнул к одной из групп Сопротивления, созданной в 1941
г. эмигрантом Георгием Шибановым. 3 октября 1943 г. она оформилась в «Союз
русских патриотов»5. Несмотря на то, что с января 1944 года
издаваемая «Союзом» газета находилась под контролем гестапо, в результате чего
было арестовано 14 членов организации, об участии в ней философа немецкие
спецслужбы ничего не знали. Несколько бесед Бердяева с агентами гестапо, судя
по всему, не связывались с группой Шибанова. Мыслитель так писал об этом после
войны: «В Париже было очень тяжело. Начались аресты друзей, и некоторые друзья,
депортированные в Германию в качестве политических, погибли там
в очень трагической обстановке. У меня несколько раз были представители гестапо
и расспрашивали меня о характере моей деятельности. Но никаких прямых обвинений
против меня выставить не могли»6. Впрочем, нельзя исключить, что от
ареста Бердяева уберегла мировая известность, о чем он тоже впоследствии
вспоминал: «В швейцарской газете было напечатано, что я арестован. Через
несколько дней явились представители гестапо, как и всегда двое, чтобы узнать,
чем вызван слух о моем аресте. Я говорю по-немецки, и это облегчало разговор.
Мне сказали, что из Берлина был сделан запрос, что значит газетное сообщение об
аресте столь известного и ценимого в Германии философа, как Бердяев. По словам
представителя гестапо, это вызвало переполох, что, конечно, было
преувеличением… Я очень не люблю, когда люди преувеличивают свою известность
и свое значение, мне чуждо такого рода самочувствие. Но моя большая известность
в Европе и Америке, в частности в самой Германии, была одной из причин, почему
арестовать меня без слишком серьезных причин немцы считали невыгодным. Я шутя говорил, что тут обнаружилось почтение немцев к
философии». Нельзя исключить еще одной версии, также выдвинутой Бердяевым: «Мне
потом говорили, что в верхнем слое национал-социалистов был кто-то, кто считал
себя моим почитателем как философа и не допускал моего ареста»7. Тем
более что собственная деятельность автора «Смысла истории» в движении
Сопротивления в силу возраста и состояния здоровья не была активна, поэтому в
«Самопознании» Бердяев воздержался от ее описания8.
Довольно
рано осознал опасность нацизма друг Бердяева философ и священнослужитель Сергий
Булгаков. В статье «Расизм и христианство» (1941–1942 гг.) он подверг жесткой
критике «Мифы ХХ века» Альфреда Розенберга. Книга главы рейхсминистерства по
делам восточных территорий не только «симптом духовного состояния…
германства»9; содержащийся в ней антисемитизм, по мнению отца
Сергия, через борьбу с иудаизмом отрицает и христианство. Касаясь
непосредственно трагедии Холокоста, Булгаков в письме к монахине Феодосии (Дине
Соломянской) от 4 декабря 1941 года признавался, что «сейчас… как никогда,
под впечатлением совершающегося в мире, охвачен мыслью об историческом часе,
который мы переживаем, и о судьбах Израиля в мире (и, конечно, в России)»10.
Вновь к этой мысли теолог вернулся 14 (27) сентября 1942 года на проповеди в
честь Воздвижения Креста Господня в оккупированном Париже. Булгаков говорил,
что «наша теперешняя жизнь особливо изнемогает под крестом, ныне посылаемым
Богом… для всех народов, особливо народа избранного, и родины нашей»11.
Примерно в это же время в статье «Размышления о войне» он, как и Бердяев,
сравнивая нацизм и большевизм, задавался риторическим вопросом: «Кто правдивей
и лучше. Или все хуже. Конечно, ни то ни другое или, вернее, и то и другое»12.
Отрицательно
отнесся к нацизму и Федор Степун. Спустя месяц после прихода
Гитлера к власти он писал: «…считать, что национал-социалисты уже
окончательно избрали реакционную линию социальной политики… еще
преждевременно… в каком направлении он (Гитлер. – А. М.) поведет свою политику, покажет будущее. Но в каком бы
направлении он ее ни повел – духовный облик его движения от этого не изменится.
Тут последнее слово, в сущности, сказано. Оценка этого слова уже возможна, а
потому и обязательна»13. По мнению Степуна, основной порок нацистов
заключается в предательстве – истины, идеала свободы, в практике –
предательства своих избирателей. «Всякое зло есть предательство истины… К сожалению, анализ той головокружительной карьеры, которую сделала
национал-социалистическая партия, не оставляет ни малейшего сомнения в том, что
это объясняется не особою силою и глубиною гитлеровских идей, а той легкостью,
с которой национал-социализм, тысячами нитей связанный с очень глубинными
переживаниями и подлинными запросами германского духа, пошел на предательство
свободы как пути осуществления своей правды. Предав свободу,
национал-социализм предал и все остальное: и новое, порожденное войною
религиозное ощущение жизни, и правду пореволюционного ощущения нации, и правду
пореволюционного антимарксистского социализма. Программа национал-социалистов
определенно говорит о христианстве; но христианского духа в национал-социализме
нет ни грана. Не только что христианин, ни один человек христианских настроений
не примет за христианство идеократический монтаж Гитлера, с утверждением
свастики вместо креста, германской крови вместо крови крестной и борьбы с
чужеродным еврейством вместо борьбы с первородным грехом. Но Гитлер предает не
только мало дорогую ему, в сущности, идею христианства, он предает и свою
величайшую идею: нации… Только такою своеобразной денационализованностью
националистического сознания Гитлера и его соратников, только полной нечувствительностью
к судьбам своего народа объяснимо то отношение к
немецким социалистам и евреям, что проявили национал-социалисты за месяц своего
властвования. Только люди, не пережившие греха рожденного Германией
марксистского коммунизма как греха своего собственного нравственного бессилия,
могли так предательски обольшевичить душу и образ национальной Германии, как
сделали вожди германского национализма»14. Неудивительно, что в 1937
году наци лишили Степуна профессорской кафедры в Дрезденской высшей школе права,
и в дальнейшем он жил за счет случайных заработков15. Вместе с тем
автор «Бывшего и несбывшегося» подчеркивал, что «для России и нашей
политической борьбы против большевиков победа коммунистов в Германии была бы
много хуже»16.
Неприятие
тоталитарных идей было характерно и для Бориса Яковенко. Приход к власти Бенито
Муссолини вынудил его в 1924 г. (по другим данным в 1925) покинуть Италию, в
которой он жил как эмигрант с 1913 года, и переехать в Чехословакию. По
некоторым сведениям, до отъезда Яковенко дважды арестовывался итальянскими полицейскими17.
Так
же отрицательно отнесся к режиму дуче поэт и философ Вячеслав Иванов. В письме
к своим детям Лидии и Дмитрию от 17-18 декабря 1926 года он писал: «Вчера
неугомонный Рибольди18 устроил политическую дискуссию о фашизме
после английского урока от 11 до 1 часа ночи и в заключение пристал ко мне:
отчего я молчу? Я говорю, что иностранцу не приличествует вмешиваться в
обсуждение вопросов национального строительства. Но он настаивал, и тогда я
заявил, что правильным считаю поставление во главу угла вопросов реальной
политики, экономических и социальных; что абстрактного
либерализма и демократизма не одобряю, идеям французской революции не друг…
но, чтобы не быть неправильно понятым в своем протесте против французского
демократического лозунга (liberté – égalité – fraternité,
droits de l’homme
и пр.), считаю долгом заявить, что свободу личности признаю высшею
религиозно-моральною ценностью и не одобряю точку зрения крайних
государственников (каковы фашисты), по которой личность только средство для
достижения государственных целей; не одобряю забвения, что государство
должно быть христианским, а не языческим; Церковь поставляю выше государства,
христианина выше гражданина, и одобряю государство лишь в той мере, в какой оно
благословляется Церковью»19.
Вполне
логично, что Иванов неприязненно воспринял и нацистов. В письме от 19 июня 1934
года к философу Мартину Буберу, жившему в это время в Германии, он признавался,
что «хотел бы услышать от вас что-нибудь успокаивающее, хотел бы, по меньшей
мере, удостовериться в том, что в частной жизни вашей вы избавлены от казней
египетских»20. Беспокойство Иванова не было лишено оснований. Автор
«Я и Ты» в это время был лишен гитлеровцами места профессора во Франкфуртском университете.
Критика
нацизма нашла отражение и в знаменитом «Римском дневнике» (1944). В
стихотворении от 24 апреля, обращаясь к Вечному городу, который «стал
отечеством моим», поэт сожалел о наступившем времени немецкой оккупации, «когда
лихих гостей проказа / По телу скорбному ползла»21.
Спустя
пару месяцев, 22 июня Иванов радуется освобождению Рима (4 июня):
…готский стан, чья сила
Силой ангельской гонима
(Так от
Льва бежал Аттила)
Прочь от стен священных Рима.22
Правда,
не все мыслители Русского Зарубежья сразу же поняли порочность гитлеровской
политической модели. Так, извечный оппонент Бердяева Иван Ильин в работе
«Национал-социализм. Новый дух» (1933 г.) защищал ее: «Мы советуем не верить
пропаганде, трубящей о здешних ‘зверствах’, или, как ее называют, ‘зверской
пропаганде’. Есть такой закон человеческой природы: испугавшийся беглец всегда
верит химерам своего воображения»; «Что сделал Гитлер? Он остановил процесс
большевизации в Германии и оказал этим величайшую услугу всей Европе»23.
Позднее, после допроса в гестапо в 1938 году, а также запрета на печатную
деятельность и чтение докладов, Ильин, не без иронии названный политиком и
публицистом Иосифом Гессеном «без лести преданным»24, разочаровался
в нацизме и, уехав в Швейцарию, стал его противником25. Последнее, впрочем, не
помешало мыслителю и в дальнейшем использовать элементы тоталитаризма в своей социальной философии26.
Интересно
изменение взглядов на национал-социализм у Семена Франка. 14 апреля 1933 г. он
из Берлина писал Бердяеву: «Желаю полного успеха немцам в их национальном
возрождении». Одновременно философ считал, что покидающие Германию евреи
преувеличивают опасность нового режима27. Как утверждают современные
исследователи, «Франк с заметной иронией относился к ощутимому росту антисемитизма
в Берлине, в том числе и среди русских»28. Постепенная перемена
настроений видна в следующих словах из письма супруге Татьяне Франк от 4
августа 1936 г. Философ сожалел, что она «одна в Берлине и несет грязную
работу»29. Сам автор «Непостижимого» выехал из Рейха по английской
визе, как и Бубер, только в 1938 году30. Согласно воспоминаниям
одного из сыновей философа, это произошло после того, как мыслителем
заинтересовались в гестапо31. Тогда же он писал своему другу
швейцарскому теологу Фрицу Либу: «Я наконец-то покинул Германию и переселяюсь
во Францию»32.
Столь
поздний отъезд выглядит удивительным, если учесть, что после прихода нацистов к
власти Франк сразу же столкнулся с целым рядом проблем. В письме к Глебу Струве
от 22 августа 1936 года он жаловался на трудности с обучением своего сына Васи
в пансионе: «Непреодолимым препятствием… является немецкое законодательство»33.
Также философ был уволен из Берлинского университета и Русского научного
института. По свидетельству Василия, «он зарабатывал только за счет написания
статей и чтения лекций за границей, что было связано с определенными
трудностями в получении виз»34. В 1935 и 1936 годах философ лишь
дважды смог выехать в Швейцарию35. Другим источником доходов стала
помощь детей. В частности, Василия, который в эти годы был вынужден
зарабатывать торговлей молочными продуктами. Он вспоминал, что «одним из моих
постоянных клиентов был Владимир Набоков… Довольно часто Набоков или его жена
говорили мне: ‘Васенька, мы тебе заплатим на следующей неделе’. Они до сих пор остались мне должны за несколько порций творога и сметаны»36.
Трагический
опыт, в том числе и свой, философ попытался подытожить в последней книге «Свет
во тьме» (1949 г.). Франк задавался вопросом, почему «не так
легко, без всяких оговорок и дальнейших разъяснений, поверить, что всеблагий
Бог, с бесстрастием всемогущего владыки, заранее уверенного в благотворности и
разумности своих действий, избрал Гитлера орудием своей воли, чтобы через муки
удушения невинных женщин и детей в газовых камерах повести человечество по
заранее им определенному пути»37.
Не
сразу осознал порочность нацизма и Петр Струве. Точнее, философ долго не мог
определиться с собственным отношением к гитлеровской идеологии. Так, в 1931
году в «Дневнике политика» он дал две, во многом диаметрально противоположные,
оценки национал-социализма. В одной из статей Струве писал, что опасен не фюрер
и его окружение, а «наоборот, те, кто, отпадая от Гитлера, усиливают мировые
коммунистические ряды». Несколькими месяцами спустя он, напротив, утверждал,
что «коммунизм и национал-социализм суть те демоны или бесы, которые рождаются
из сочетания острой хозяйственной нужды с еще более
острой национально-политической уязвленностью»38.
Двойственность
прослеживалась и в последующих публикациях мыслителя. Так, весной 1934 года в
статье «Германия и Австрия» Струве писал: «То, что Германия благодаря Гитлеру и
его хирургии избавилась от коммунизма как открытой политической силы, было,
конечно, огромным успехом». Вместе с тем он осуждал атеизм нацистов: «В
современной гитлеровской Германии самым темным пятном является борьба власти и
сбиваемых демагогами с толку масс против религии и Церкви, как протестантской,
так и католической. Позиция гитлеровской власти в этом вопросе является
подлинной политической загадкой, настолько эта позиция не только морально и
религиозно превратна, но и политически бессмысленна». Также философ осуждал
«нелепую травлю евреев», хотя и оговаривался, что она может быть понятна
«психологически»39.
Подобные
утверждения опровергают мысль Семена Франка, вспоминавшего, будто еще летом
1932 г. Струве понял политику Гитлера и говорил об угрозе «натиска
национал-социализма… как разрушительного революционного движения»40.
Представляется, что ошибался и Николай Полторацкий, считавший, что «Ильина и
Струве многое связывало, в том числе и враждебно-критическое отношение к
Гитлеру и национал-социализму»41. Все происходило не так однозначно.
Только
после мюнхенского соглашения 1938 года у Струве постепенно намечается
разочарование в нацизме, окончательно оформившееся после пакта
Молотова–Риббентропа42. В марте 1939 г. он писал министру внутренних
дел в правительстве Невилла Чемберлена Сэмюэлю Хору о необходимости раскола
общества и политической элиты в Германии. Также, несмотря на
неприязнь «тончайшей ‘бердяевщины’», Струве соглашался со своим бывшим другом,
что «идеологически, то есть социально и политически, Ленин–Сталин с их
большевистским режимом и Гитлер и Муссолини с их режимами, несмотря на различие
тактики и даже видимых политических целей, представляют не только родственные,
но и прямо тождественные по основному смыслу явления»43. А в
письме к Франку от 9 декабря 1939 года подчеркивал: «Моя точка зрения сводится
к формуле: в один мешок! И национал-социализм, и большевизм должны
не только реально, но, главное, духовно, попасть ‘в один мешок’»44.
Столь
позднее осознание опасности в лице национал-социализма, возможно, было
обусловлено крайне слабой политической интуицией Струве. Так, уже в октябре
1932 года он утверждал, будто бы «сейчас происходят два знаменательных заката
или крушения: закат Сталина и закат Гитлера»45. В данном контексте
представляется ошибочным и утверждение биографа Струве Ричарда Пайпса о якобы
имевшей место «политической проницательности философа»46.
II
Вместе
с тем значительная часть философов-эмигрантов оказалась на стороне Адольфа
Гитлера. В данном случае нужно учитывать, что проблема коллаборационизма
существовала как на уровне принятия идей национал-социализма, так и на чисто
практическом уровне: многие эмигранты мыслили освобождение России от
большевиков через интервенцию, видя в нападении немцев на СССР лишь способ для
достижения цели, возобновление Гражданской войны. Однако, на наш взгляд,
говорить о войне с элементами гражданского противостояния представляется
некоторым преувеличением, так как, в отличие от Белых армий или крестьянских
повстанцев, коллаборанты, несмотря на все усилия, не выступали в качестве
самостоятельной силы, а были лишь инструментом германской агрессии, а зачастую
и геноцида.
Ученик
Ивана Ильина и Семена Франка Роман Редлих (выехал из СССР в конце 1932 г.)
работал в рейхсминистерстве по делам восточных территорий, занимался
пропагандой в лагерях для военнопленных в Вустрау и Циттенхорсте, затем служил
в Русской освободительной народной армии (будущей 29-й дивизии СС)
ваффен-бригадефюрера генерал-майора СС Бронислава Каминского. По одной версии,
переводчиком, по другой – в следственном и пропагандистском отделах под
псевдонимом «капитан Роман Воробьев»47. В архивах советских
спецслужб сохранились показания коллаборантов, утверждавших, что Редлих
возглавлял карательные экспедиции против партизан и местного населения: «Глядя
на груды трупов убитых по его приказу и при его личном участии крестьян, на
горящие избы, он, посмеиваясь, говорил… ‘Так им и надо. Пусть привыкают к
тому, что мы, их господа, шутить не любим’»48.
После
войны философ стремился по возможности оправдать Каминского. Редлих настаивал,
что бригадефюрер «воевать с поляками не мог»; еще ранее, когда части его
бригады были дислоцированы в Дятлово, он якобы «резко отказался» сражаться с
отрядами Армии Крайовой49. Подобную точку зрения мемуарист выражал и
в разговорах с автором настоящей статьи. Впрочем, единственным аргументом
Романа Николаевича были слова, что поляк Каминский не мог сражаться против
своих50.
Философ
и историк культуры Николай Арсеньев осенью-зимой 1941 года служил зондерфюрером
в лагере для военнопленных (Волосово). Согласно немецким документам, он вскоре
(не ранее весны следующего года) уволился из-за несогласия с восточной
политикой агрессоров, так как «забота русского националиста о своих интересах
перевешивает долг немецкого зондерфюрера». В частности, философ считал
необходимым создание Германией национального русского правительства («чтобы
восстановить прежний союз с русским народом»), а также выражал возмущение
отношением нацистов к местному населению51. Интересно, что подобное
желание создать альтернативное коммунистам правительство было характерно в
равной степени как для русской военной эмиграции (генерал-лейтенант Петр
Глазенап), так и для бывших командиров Красной армии, сотрудничавших с немцами
(генерал-майор Дмитрий Закутный)52. Спустя некоторое время Арсеньев,
вероятно, примкнул к Русской освободительной армии (о своем «опыте пропаганды в
РОА» он писал, в частности, в статье для журнала «Посев»53).
Ученик
Николая Лосского, сыновья которого в это время
сражались в американской армии (Андрей) и в знаменитой группе французского
Сопротивления Combat (Владимир), Сергей Левицкий служил в Винете (Dienststelle Vineta) – одном из подразделений восточного отдела
рейхсминистерства народного просвещения и пропаганды Рейха54. Также
он печатался в издании Управления делами русской эмиграции в Германии – «Новом
слове», редактировавшемся бывшим капитаном Императорской армии Владимиром
Деспотули (имевшим в кругах эмиграции кличку Гестапули). Следует, тем не менее,
отметить, что в публикациях Левицкого не было пропаганды нацизма. Круг
интересов философа ограничивался критикой коммунистического учения.
В
статье «Сила зла» мыслитель обращал внимание, что «русская эмиграция раньше
других и лучше других познавшая сатанинскую сущность большевизма, испытавшая на
себе ее злую силу, хронически страдала недооценкой этой силы зла». По мнению
автора «Трагедии свободы», в Русском Зарубежье были созданы два
взаимоисключающих мифа. Согласно первому, большевизм может эволюционировать,
согласно второму – в случае внешнего воздействия
возможно его «вырождение и самопожирание»55. Это ошибочные суждения,
возражал Левицкий, ведь «германская печать постоянно подчеркивает
необыкновенное упорство сопротивления Красной армии и говорит о Советском Союзе
как об ‘опаснейшем враге’, обладающем динамикой устремленности в будущее,
каковой не имели западные противники Оси». Залог подобной стойкости философ
видел в использовании «бессознательного биологического патриотизма масс». Ведь
в реальности «зло не имеет собственного источника силы. Оно есть паразит на
теле добра. Зло может быть сильно лишь через использование сил добра – то есть
обманом. И сила зла может быть тем разрушительнее, чем более высоко по типу и
по ценности то добро, маской которого прикрывается зло». Если учитывать, что
«большевизм есть профанация высокой идеи царствия Божьего на земле и в этом
извращенном мессианизме его главная сила», то станет понятно: «подлинный
источник относительной силы большевизма заключается в том, что он есть
своеобразная религия зла»56.
В
другой своей статье Левицкий задавался риторическим вопросом, почему в
Советском Союзе так и не удалось создать коллективной этики. Ведь в стране
«усиленно проводился и насаждался культ коллектива, примат коллектива над
личностью», который должен был «провести к расцвету общественной жизни, к
воплощению в жизнь ‘коллективной этики’, хотя бы ценой снижения уровня
индивидуального развития». В реальности коммунисты достигли прямо
противоположного результата. Коллективная этика «не только не привела к
сближению между людьми, к устранению розни между ними; наоборот, она
парадоксальным образом изолировала человеческие души, окружив их непроницаемой
стеной взаимного недоверия. Она привела не к укреплению, а к разрушению даже
минимума естественной солидарности. Условия советской действительности
воспитали культ рвачества, непомерно раздулся инстинкт
самосохранения, махровым цветом зацвел самый слепой эгоизм. Личность потеряла
свое неповторимое лицо и, сообразно требованиям момента и законам мимикрии,
надевала на себя ту или иную маску. Нигде более, чем в
СССР, не была применима пословица ‘Чужая душа – потемки’. Страна была охвачена
эпидемией внутренней шпиономании, объективно оправданным страхом перед
вездесущими и всеведущими агентами НКВД»57.
Все
эти процессы не связаны с деформацией марксизма, так как эта «философия,
понимающая человека, как придаток ‘производственного процесса’, видящая в нем
простого проводника безличных экономических тенденций, философия, отрицающая за
человеческой личностью ее самодовлеющее значение и незаменимую ценность – такая
философия органически не способна положить фундамент общечеловечески значимой
нравственности». Марксизм, по мнению Левицкого, не способен дать позитивной
этики, демонстрируя «нравственную импотентность…
марксистская философия подкапывает и подрывает при этом самые основы как
личной, так и общественной жизни. Ибо общественная жизнь расцветает лишь тогда,
когда общество ощущает себя единым солидарным организмом, единым сверхличным
‘мы’, а не механической суммой отдельных эгоизмов, отдельных ‘я’»58.
Сотрудничал
с рижскими курсами пропагандистов РОА и участник знаменитого сборника «Из
глубины» (1918 г.) профессор Сергей Аскольдов (Алексеев), о чем вспоминал
встречавшийся с ним полковник Владимир Поздняков, служивший в апреле–октябре
1944 года старшим русским офицером пропаганды при штабе группы армий «Север».
Он, в частности, писал: «…с большим успехом читал лекции профессор Аскольдов
– старый философ-идеалист из Ленинградского университета»59.
Вспоминал о мыслителе и историк Николай Поляков (Осипов), который был приглашен
прочитать лекцию на тех же курсах. Его супруга – журналист коллаборационистской
газеты «За родину» – Олимпиада Полякова (Лидия Осипова) записала в своем
дневнике: «15.6.44… Коля познакомился со стариком Аскольдовым и в восторге от
этого знакомства»60.
В
оккупации философ публиковался под псевдонимом С. Зырянский (образован от места
ссылки). За книгу «Диалектический материализм. Критический очерк» в 1944 году
получил премию61. Выбор темы Аскольдовым был неслучаен, так как
диалектический материализм составлял основу философии марксизма – официальной
идеологии Советского Союза. В предисловии к работе мыслитель заявлял:
«Опровергать диалектический материализм – дело неблагодарное. Это все равно что преследовать зверя, постоянно меняющего свое
направление и, подобно лисице, запутывающего свои следы». По мнению Аскольдова,
«в истории философской мысли задача эта вовсе не стоит на очереди. Никакого не
только авторитета, но даже сколько-нибудь значительного влияния среди
философов-специалистов диалектический материализм не имеет. Вообще материализм
как общее философское направление считается со второй половины прошлого
столетия среди профессиональных философов уже чем-то окончательно
преодоленным… Теория диалектического материализма, если только она
заслуживает названия ‘теории’, стоит совсем в стороне от больших дорог философской
мысли, как нечто искусственно придуманное, не в целях разыскания истины, а в
качестве некоего идеологического придатка к политической позиции коммунизма. И,
тем не менее, имеется самая настоятельная необходимость обратиться именно
теперь к критике этой ‘теории’ и обстоятельно ее разобрать. Именно для нас,
русских, задача эта является настоятельно необходимой, поскольку мы, волею
судеб, 25 лет находились под советским владычеством, которое весь этот период
все русское общество, от юношей до стариков, подвергало усиленной обработке в
духе своей официальной государственной ‘философии’. И это в условиях
жесточайшего цензурного режима, когда никто не имел никакой возможности
прочитать или услышать голос трезвой философской критики»62.
В
первой части книги Зырянский поднимал различные
вопросы материализма как общефилософского направления в контексте восприятия
понятия материи и «проблемы материалистического понимания душевной жизни».
Философ утверждал: «Связи нашей душевной жизни с функциями нервной системы
обосновывают два положения. Первое, состоящее в том, что
душевная жизнь, поскольку она всегда предполагает реальное единство сознания
(‘наше Я’), никак не может быть выведено из множественности материальных
элементов материи (sic!
– А. М.), если их понимать материалистически. Особенно ясна эта
невозможность в фактах мышления и волевого выбора. Второе же положение,
непосредственно вытекающее из первого, состоит в том, что кроме участия в нашей
душевной жизни клеточек нашего тела (которые ведь тоже живые существа) в нашей
душевной жизни участвует и некий независимый от них агент, то есть единство
сознания или наше ‘Я’, которому по всем фактам жизни и
особенно по процессам мысли и волевого выбора приходится приписать
главенствующую, организующую роль в оформлении наших жизненных переживаний, а
потому и возможность самостоятельного существования»63.
Во
второй части Зырянский писал, как в дискурсе диалектического материализма
воспринимаются диалектика, материя, душевная жизнь и философия истории. Он
затрагивал и такие темы, как «понятие материи в свете философского
спиритуализма (панпсихизма)» и диалектический материализм как миропонимание.
Аскольдов
обращал внимание на «ничем не оправданное противоположение диалектического
материализма… метафизике вообще… Но метафизических направлений и систем
очень много… все это разнообразие систем противопоставляется диалектическому
материализму, как бы сваленное в одну кучу». Вместе с тем было бы ошибкой
считать, что Аскольдов полностью отрицал теорию диалектического материализма.
Он писал: «…в ‘Кратком курсе’ мы находим такую фразу: ‘Значит историческая
наука, если она хочет быть действительно наукой, не может больше сводить
историю общественного развития к действиям королей и полководцев, к действиям
“завоевателей” и “покорителей” государств, а должна, прежде всего, заняться
историей производителей материальных благ, историей трудящихся масс, историей
народов… Ключ к изучению законов истории общества нужно искать не в головах
людей, не во взглядах и идеях общества, а… в экономике общества’. Если в первой цитате мы имеем, в общем, правильную мысль, что
исторические процессы нельзя сводить исключительно на военную историю, а надо
считаться и с факторами экономического порядка, то во второй в качестве вывода
провозглашается… что ключ к изучению законов истории надо искать не во
взглядах или идеях, а в экономике общества. Почему же именно тут должен
находиться этот ключ?.. Не правильнее ли и не более ли согласуется с фактами
истории то, что эти ‘ключи’ и ‘пружины’ надо искать во всех факторах
исторического процесса, как экономических, так и идеологических, вообще во всей
сложной ткани причинных отношений» 63.
Книга
получила положительные отзывы в коллаборационистской периодике. В журнале
«Новые вехи» в рецензии, подписанной инициалами И. С.64, отмечалось,
что работа Зырянского «представляет собою исключительно ценный вклад в
антимарксистскую литературу». Рецензент выражал сожаление, что «в русской
философской литературе критика материализма представлена совершенно непопулярными,
а подчас слишком филигранными анализами частностей этого направления,
совершенно недоступными широким кругам населения. Популярных же работ,
эквивалентных по своей элементарности, наглядности и общедоступности ‘Азбуке
коммунизма’65,– к сожалению, не имеется… ‘Диалектический
материализм’ профессора Зырянского – чрезвычайно удачно восполняет указанный
пробел… Будучи строго выдержанным философским трудом, эта книга, по своей
простоте, понятности и ясности изложения, вполне доступна широким массам
среднего читателя», при этом не являясь
популяризацией»66.
В
тех же «Новых вехах» философ опубликовал реферат своей книги. В статье «Дух и
материя» он подчеркивал, что «самым слабым местом материализма является
непродуманность, а в связи с этим неустойчивость понятия ‘материи’»67.
В марксизме есть несколько противоречащих друг другу определений материи. Так,
в «Кратком курсе ВКП(б)» это понятие, по мнению
Аскольдова, характерно не столько теории марксизма, сколько «наивному
реализму»: «материя есть то, что, действуя на наши органы чувств, производит
ощущения, материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении»68.
А в работе Владимира Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» предложено другое: «Диалектический материализм настаивает… природа
бесконечна, но она бесконечно существует, и вот это то
единственное категорическое, безусловное признание ее существования вне
сознания и ощущения человека и отличает диалектический материализм от
релятивистского агностицизма и идеализма»69. Как следствие, заключал
Зырянский, «разве не ясна во всех этих прыжках
марксистов с одной позиции на другую чисто софистическая изворотливость?
Словом, прыжки и лисьи повороты и извороты на каждом
шагу. И это на самом ответственном вопросе: ‘Что же вы понимаете под
материей?’»70.
Касался
философ и проблем этики. В статье «О святой ненависти» Аскольдов
противопоставлял две модели антагонизма, одновременно раскрывая причины
собственной коллаборации. Для большевиков была характерна «ненависть к своим
идейным и политическим врагам… Большевики ненавидели всех инакомыслящих. Они
жестоко расправлялись не только со своими врагами, но даже с родственными
партиями, которые раньше с ними же рядом боролись против царской власти. Они
ненавидели и жестоко расправлялись со своими братьями по идеологии, убежденными
марксистами-меньшевиками и с социал-революционерами и со всякого рода
‘уклонистами’ вроде Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Рыкова и других, лишь в
деталях от них отличающихся марксистов. Их ненависть
имела в своей основе крайнюю степень идейной и политической нетерпимости».
Зырянский противопоставлял им иную ненависть, «именно к этой идейной
нетерпимости, то есть только к этому впервые возникшему в человеческой истории
гнезду и сгустку исключительной лжи, насилия и злобы»; «именно к большевикам мы
никогда не можем быть снисходительными… по отношению к советской власти эта
ненависть, безусловно, имеет свое оправдание». Ведь «такого подлого и зверского
правительства, как Советская власть, в истории не найти… Ненависть к этой власти,
пробуждение ее в других должна быть священным долгом каждого и особенно
русского человека»71. Также в журнале «Для всех» им была
опубликована статья «Владимир Соловьев и соединение церквей» 72.
Не
сразу стал сотрудничать с прогерманским лагерем другой известный философ –
Борис Вышеславцев. Еще в начале 1942 года в письме к Бердяеву он жаловался на
«сплетни» о его работе с оккупантами и отрицал возможность подобной
коллаборации73. Тем не менее, позднее, под влиянием начальника
Главного организационного управления КОНР генерал-майора Василия Малышкина, а
также, возможно, и Сергея Левицкого, Вышеславцев примкнул к кругу председателя Комитета освобождения народов России
генерал-лейтенанта Андрея Власова74. Мыслитель был лично
знаком с главой КОНРа, который «неоднократно» просил: «напишите книгу с
объективной критикой марксизма»75. Согласно воспоминаниям, в конце
войны предполагалось, что Вышеславцев, в случае получения разрешения на выезд в Швейцарию, попытается там связаться с эмиссарами
союзников с целью донести до них идеи движения76. В Швейцарию
философ смог уехать: по одним сведениям – в последние дни войны, по другим –
сразу после победы; тогда же автор «Этики преображенного эроса» выполнил
просьбу Власова, написав книгу «Философская нищета марксизма» (1957 г.)77.
Также Вышеславцев подготовил статьи для журнала «Новые вехи»78.
В
данном контексте представляется ошибочным утверждение некоторых современных
историков философии, писавших, что «Вышеславцев возлагал надежды на вторжение
Гитлера в СССР»79. Вернее говорить о надеждах философа на власовское
движение, которое он, очевидно, воспринимал как самостоятельное и лишь в силу
обстоятельств вынужденное сотрудничать с Германией.
Следует
отметить, что и сам Андрей Власов, вероятно, неплохо ориентировался в
философии. Гауптштурмфюрер СА балтийский немец Сергей Фрелих, отвечавший за
безопасность генерала, вспоминал, как переводил беседу между Власовым и
профессором Венского университета, специалистом по патристике (теологии
Августина Аврелия) Хансом Эйблем. «Беседа генерала Власова и профессора Эйбля
продолжалась не менее двух с половиной часов. Я, не будучи философом, был
вынужден переводить ее, что далось мне весьма нелегко. Власов же философски был
хорошо подготовлен и на нужной научной высоте для такого собеседования.
Благодаря изучению марксистской философии русские научились понимать и другие
философские системы»80.
Печатался
в коллаборационистской периодике, в частности в официозе КОНР «Воля народа»,
под псевдонимом Н. Петровский будущий исследователь творчества Ивана Ильина
Николай Полторацкий81.
Сложнее
с вопросом коллаборации Владимира Ильина, а точнее с ее причинами. Как и
Левицкий, он сотрудничал с «Новым словом». Автор «Арфы царя Давида» призывал
противостоять «единому фронту плутократии и большевизма». Обращая внимание «на
внутреннее сродство капитализма и коммунизма», он утверждал, что «это единый
фронт… безбожия и омасоненных ханжей – против подлинной веры, против Сил
Небесных, против самого Богочеловека и Его Соборной и Апостольской Церкви»82.
А в статье «Защита культуры» Ильин, в частности, писал: «В своей последней
декабрьской, очень содержательной и с большим блеском произнесенной перед
рейхстагом речи Гитлер высказал в высшей степени важную мысль о защите
греко-римской культуры от коммунистического варварства. Это – целая программа.
Она обязывает нас остановиться на ней». Рассуждая о выступлении фюрера, Ильин в
качестве одного из мостов античности в современную культуру выделял Фридриха
Ницше.
Также
Ильин в письме от 2 января 1942 г. руководству внешнеполитического управления
НСДАП предлагал написать книгу биографий знаменитых немцев под названием
«Гитлер – сверхчеловек. Розенберг – его пророк и Ницше – его предтеча».
Мыслитель утверждал, что фюрер «первый настоящий сверхчеловек, появление коего
возвестил Ницше. ‘Майн Кампф’ и ‘Миф ХХ столетия’ завершают то, к чему
вступление образует ‘Так говорил Заратустра’». Поэтому, согласно заявке, работа
должна была быть посвящена «националистической сверхкультуре, нашедшей свое
полное выражение в титаническом явлении всемогущего и вездесущего сверхчеловека
Гитлера»83. Данное письмо было впервые опубликовано в парижской
«Русской мысли» 14 ноября 1957 года известным общественным деятелем Марком
Вишняком. Последний вспоминал, что Ильин болезненно отнесся к разоблачению,
назвав письмо «подлогом» и обвинив в его создании самого публикатора84.
В реальности текст в газете был воспроизведен по подлиннику письма руководству
НСДАП, который сейчас находится в архиве мюнхенского Института современной
истории85.
Также
философ протоиерей Василий Зеньковский высказал предположение, что именно Ильин
после увольнения из Свято-Сергиевского богословского института (Париж) написал
донос на его руководство, что вызвало допрос в гестапо, правда, оставшийся без
последствий86.
Судя
по всему, определенные симпатии к нацистам проявлялись у философа еще до войны87.
В 1935 году он под псевдонимом П. Сазанович написал для
парижского «Возрождения» статью «Идеологическое возвращенство», направленную
против книги Бердяева «Судьба человека в современном мире (К пониманию нашей
эпохи)», вышедшую годом ранее. В ней Ильин утверждал, что «современные
национализмы, как бы ни были грубы и тяжки их проявления (немецкий национал-социализм
– далеко не самая худшая их форма), лишь только законная реакция на коммунизм,
представляющий единственно подлинную войну на истребление, объявленную
человеческому лику» 88.
Вместе
с тем необходимо иметь в виду, что Ильин был женат на еврейке, вместе с ними
жила мать супруги, так что коллаборация философа была, очевидно, связана со
стремлением спасти своих близких89. (Подобные действия во многом
повторяют поступки писателя и драматурга Ильи Сургучева, оказавшегося в
аналогичной ситуации.) Кроме того, французский военный трибунал 4 января 1947
года, разбирая обвинение против философа в пропаганде в пользу немцев, не нашел
состава преступления. Правда, тогда не было известно его письмо во
внешнеполитическое управление НСДАП.
Следует
отметить, что подобное деление на «оборонцев» и «пораженцев» было характерно и
для писателей Русского Зарубежья. Ряд литераторов с оружием в руках сражались
против нацизма в армии (Георгий Адамович, Александр Бахрах, Яков Горбов), в
движении Сопротивления (Алексей Дураков, Илья Голенищев-Кутузов, Антонин
Ладинский). Или просто придерживались антинацистских взглядов (Марк Алданов,
Иван Бунин, Владимир Набоков). Другая часть поэтов и
писателей воевала в составе армий Оси (Владимир Герлах, князь Николай
Кудашев, Евгений Тарусский), или же просто симпатизировала нацистам в их
«восточном» походе (Нина Берберова, Георгий Иванов, Дмитрий Мережковский).
Примерное
равенство философов и писателей, ставших как на сторону союзников, так и на
сторону нацистов, не соответствовало общей тенденции, разделившей Русское
Зарубежье. 20-25 тысяч русских изгнанников сражалось в составе войск нацистской
Германии и ее союзников90. В то же время в
армиях стран антигитлеровской коалиции воевало не более 6000 выходцев из
России. Так, например, в Сражающейся Франции было 3000 эмигрантов. В движении
Сопротивления в Европе по самым оптимистичным подсчетам приняли участие
примерно 500 человек – хотя само название
антинацистского движения «Сопротивление» (Resistance) было придумано русскими эмигрантами91
Всего
же к началу II
Мировой войны русскоязычных эмигрантов насчитывалось от 345000 до 38600092,
большая часть из них осталась в стороне от участия в конфликте.
ПРИМЕЧАНИЯ
1.
Так, например, в статье Сергея Левицкого о Борисе Вышеславцеве, опубликованной
в 1965 году, сказано, что он «…во время II Мировой войны… переехал в Германию, где принял участие
в антикоммунистических сборниках». Вместе с тем в главе «Очерков по истории
русской философии и общественной мысли», посвященной автору «Этики
преображенного эроса», текстологически почти повторяющей статью, этот фрагмент
отсутствует. См.: Левицкий С. Б. П.
Вышеславцев (1877–1954) // Грани. – Франкфурт-на-Майне. Т. 57, 1965. С. 166; Он
же. Очерки по истории русской философии и общественной мысли. – М.: Канон,
1996. С. 404.
2.
Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского
коммунизма. – М.: Наука, 1990. С. 103. В последующем Бердяев, пытаясь понять
психологию диктаторов, обращал внимание на то, что «сентиментализм есть
лжечувствительность и сентиментальные люди могут быть очень жестокими. Сентиментальны Робеспьер, Дзержинский, Гитлер. Жестокость
может быть обратной стороной сентиментальности». См.: Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. Опыт персоналистической
философии // Он же. Царство духа и царство кесаря. – М.: Республика, 1995. С.
92. В то же время для супруги Бердяева Лидии советский режим был «фашизмом под
флагом коммунизма» (запись от 5 ноября 1936 г.). Бердяева Л. Профессия: жена философа. – М.: Молодая гвардия, 2002. С.
161.
3.
Бердяев Н. А. Дух и сила // Он же.
Грех войны. – М.: Издательство Культура, 1993. С. 237. Следует отметить, что
свои выводы Бердяев делал на основе книги бывшего президента
сената Данцига Германа Раушнинга Gespräche mit Hitler (1940). Современные историки считают, что признания
Гитлера, приводимые в этой книге, являются продуктом мистификации ее автора. См.,
напр.: Hensel J., Nordblom P. (Hrsg.): Hermann Rauschning. Materialien und Beiträge zu
einer politischen Biographie. – Fibre-Verlag
Osnabrück. 2003.
4.
Бердяев Н. А. Самопознание (Опыт
философской автобиографии). – М.: Книга, 1991. С. 335.
5.
Волкогонова О. Бердяев. – М.: Молодая
гвардия, 2010. С. 345-346; Она же. Н. А.
Бердяев: Интеллектуальная биография. – М.: Изд-во МГУ, 2001. С. 55; Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции.
– М.: Мысль, 1986. С. 211; Урицкая Р. Л.
Они любили свою страну… Судьба русской эмиграции во Франции с 1933 по 1948 г.
– СПб.: Дмитрий Буланин, 2010. С. 186
6.
Бердяев Н. А. Самопознание. С. 335.
7.
Бердяев Н. А. Указ.
соч. Сс. 335-336.
8.
Ольга Волкогонова называет ее «номинальной». Указ. соч. С. 346.
9.
Булгаков С. Расизм и христианство //
Он же. Труды по социологии и теологии. Т. 2. – М.: Наука, 1997. С. 582.
10.
Булгаков С. Автобиографические
заметки. – Париж: YMCA—Press, 1991.
С. 151.
11.
Булгаков С. Слова, поучения, беседы.
– Париж: YMCA—Press, 1987.
С. 29.
12.
Булгаков С. Размышления о войне // Он
же. Труды по социологии и теологии. Т. 2. С. 653.
13.
Степун Ф. А. Германия «проснулась» //
Он же. Сочинения. М.: РОССПЭН, 2000. С. 490.
14.
Степун Ф. А. Указ.
соч. Сс. 491, 492.
15.
Кантор В. К. Ф. А. Степун: Русский
философ в эпоху безумия Разума // Степун Ф. А. Сочинения. С. 32.
16.
Степун Ф. А. Германия «проснулась».
Сс. 493-494.
17.
Ермичев А. А. О неокантианце Б. В.
Яковенко и его месте в русской философии // Яковенко
Б. В. Мощь философии. – СПб.: Наука, 2000. С. 18; Рицци Д. Борис Викторович Яковенко //
Русские в Италии. URL: http://www.russinitalia.it/dettaglio.php?id=80 (дата обращения 02.11.2015). По мнению Рицци, на
отъезд Яковенко повлияло также дипломатическое признание фашистским
правительством Италии СССР.
18.
Рибольди Леопольдо (в монашестве Джузеппе Мария) (1885–1966), доминиканец,
ректор Колледжио Борромео в Павии.
19.
Иванов В. Избранная переписка //
Символ. – Париж – Москва. Т. 53-54, 2008. С. 504-505.
20.
Иванов В. Указ.
соч. С. 333.
21.
Иванов В. Собрание сочинений. Т. 3. –
Брюссель: Жизнь с Богом, 1979. С. 607.
22.
Иванов В. Собрание сочинений. Т. 3. С.
615. Ср. со словами Бердяева: «…нужно защищать человека, достойную жизнь
человека от нашествия гуннов и монголов, от Аттилы, от воли к мировому
господству Гитлера». (Бердяев
Н. А. Дух и сила. С. 237). Ср. также:
«Разрушил в бегстве Гот злорадный/ Нам акведуки, выпил свет. (Иванов В. Собрание сочинений. Т.
3. С. 619).
23.
Ильин И. А. Собрание сочинений.
Статьи, лекции, выступления, рецензии. 1906–1954. – М.: Русская книга, 2001.
Сс. 318, 319. См. также: Евлампиев И. И.
Иван Ильин как участник современных дискуссий // Иван Алексеевич Ильин. – М.: Политическая энциклопедия, 2014. С.
14.
24.
Гессен И. В. Годы изгнания. Жизненный
отчет. – Париж: YMCA—Press, 1979.
С. 242.
25.
Лисица Ю. Т. Иван Александрович
Ильин. Историко-биографический очерк // Ильин
И. А. Собрание сочинений. Т. 1. – М.: Русская книга, 1993. С. 31. По мнению
Николая Полторацкого, Ильин покинул Германию «после неоднократных вызовов в
политическую полицию», из-за доносов в его адрес. Полторацкий Н. Иван Александрович Ильин. – Tenaflay, NJ: Эрмитаж, 1989. С. 58; Он же. Иван Александрович Ильин.
К столетию со дня рождения (1883–1983) // Россия и революция. Русская
религиозно-философская и национально-политическая мысль ХХ века. – Tenaflay, NJ: Эрмитаж, 1988. С. 242.
26.
Евлампиев И. И. Иван Ильин как
участник современных дискуссий. С. 15.
27.
Цит. по: Буббайер Ф. С. Л. Франк:
Жизнь и творчество философа. 1877–1950. – М.: РОССПЭН, 2001. С. 183.
28.
Резниченко А. И. О смыслах имен:
Булгаков, Лосев, Флоренский, Франк et dii minors. – М.: ИД Регнум, 2012. С. 115.
29.
Архив Дома Русского Зарубежья им. А. И. Солженицына (АДРЗ). Фонд 4 (С. Л.
Франка). Оп. 1, ед. хр. 13. Л. 4.
30.
Франк С. Л. Биография П. Б. Струве. –
Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1956. С. 166, Резниченко А. И. О смыслах имен. С. 126. Буббайер ошибочно датирует
переезд Франка концом 1937 года. См.: Буббайер
Ф. С. Л. Франк: Жизнь и творчество философа. С. 185.
31.
Франк В. С. Семен Людвигович Франк.
1877–1950 // Сборник памяти Семена Людвиговича Франка. – Мюнхен:
б.и., 1954. С. 15.
32.
Янцен В. Письма русских мыслителей в
базельском архиве Фрица Либа: Н. А. Бердяев, Лев Шестов, С. Л. Франк, С. Н.
Булгаков (1926–1948) // Исследования по истории русской мысли: Ежегодник за
2001–2002 годы. – М.: Три квадрата, 2002. С. 518.
33.
АДРЗ. Ф. 4. Оп. 3. д. 5. л. 1.
34.
Франк В. Русский мальчик в Берлине //
Волга. Т. 10, 1998. С. 155.
35.
Поездки состоялись 15.06. – 14.07.1935 и 31.07 – 16.08.1936. Составлено на
основе: АДРЗ. Ф. 4. Оп. 1, ед. хр. 12. Л. 1 – 20; Ф. 4. Оп. 1, ед. хр. 13. Л. 1
– 11 об.
36.
Франк В. Указ.
соч. С. 129.
37.
Франк С. Свет во тьме. – Париж: YMCA—Press, 1949.
С. 82.
38.
Струве П. Б. Дневник политика
(1925–1935). – М.: Русский путь – Париж: YMCA—Press, 2004.
Сс. 598, 624.
39.
Струве П. Б. Указ.
соч. С. 798.
40.
Франк С. Л. Биография П. Б. Струве.
С. 162.
41.
Полторацкий Н. Иван Александрович
Ильин. С. 146.
42.
Пайпс Р. Струве: правый либерал,
1905–1944. – М.: Московская школа политических исследований, 2001. Сс. 534,
512.
43.
Цит. по: Пайпс Р. Струве: правый
либерал. Сс. 535-536.
44.
Франк С. Л. Биография П. Б. Струве.
С. 174.
45.
Струве П. Б. Указ.
соч. С. 716.
46.
Пайпс Р. Указ.соч.
С. 511.
47.
Александров К. М. Офицерский корпус
армии генерал-лейтенанта А. А. Власова 1944–1945. – М.: Посев, 2009. С. 429; Окороков А. В. Фашизм и русская
эмиграция (1920–1945). – М.: Русаки, 2001. С. 475.
48.
Кривошеев С. КГБ против НТС. – М.,
Троицк: Тровант, 2015. С. 175.
49.
Редлих Р. В бригаде Каминского //
Материалы по истории Русского освободительного движения 1941–1945 гг. Вып. 2. –
М.: Архив РОА, 1998. С. 434.
50.
В реальности Каминский приказал направить на подавление Варшавского восстания
(1 августа – 2 октября 1944) сводный полк. Подробнее см.:
Мартынов А. В. По обе стороны правды.
Власовское движение и отечественная коллаборация. –
М.: Вече, 2014. Сс. 236-252.
51.
Центральний державний архів вищих органів України, Ф.
3676, Оп. 1 Д. 149, лл. 381-402.
52.
Когда Глазенап не получил от главы OKW генерал-фельдмаршала Вильгельма
Кейтеля гарантий, что Германия создаст русские национальные армию и
правительство, он отказался от переговоров с немцами о сотрудничестве. Institut für Zeitgeschichte (IfZ) ZS A-3/1.
См. также: Глазенап П. Письмо в
редакцию // Часовой. – Брюссель. Т. 303, 1950. С. 23. В то же время Закутный,
также получивший отрицательный ответ от германских офицеров, согласился с ними
сотрудничать, возглавив 14 ноября 1944 г. Главное гражданское управление
Комитета освобождения народов России (КОНР). См.: Александров К. М. Офицерский корпус армии генерал-лейтенанта А. А.
Власова. С. 423; Нуждин О. И.
Политические взгляды командиров Красной армии в плену, 1941–1944 годы // Труды III международных исторических чтений, посвященных памяти
профессора, Генерального штаба генерал-лейтенанта Николая Головина. – СПб.: Скрипториум, 2013. Сс. 417-418.
53.
Арсеньев Н. Не внушать, а убеждать //
Посев. Т. 38, 1954. С. 8.
54.
Александров К. М. Указ. соч. С. 786. Он же. Русские
солдаты вермахта. Герои или предатели: Сборник статей и материалов. – М.: Яуза,
Эксмо, 2005. С. 418.
55.
Левицкий С. Сила зла // Новое слово.
– Берлин. 07.09.42.
56.
Левицкий С. Сила зла.
57.
Левицкий С. Коллективная этика //
Новое слово. 14.02.43.
58.
Левицкий С. Коллективная этика.
59.
Поздняков В. В. Рождение РОА.
Пропагандисты Вульдхайде – Люкенвальде – Дабендорфа – Риги. – Сиракузы (США) –
[Буэнос-Айрес]: [Сеятель], 1972. Сс. 196-197.
60.
Осипова Л. Дневник коллаборантки //
«Свершилось. Пришли немцы!» Идейный коллаборационизм в СССР в период Великой
Отечественной войны. – М.: РОССПЭН, 2012. С. 173.
61.
Лосский Н. О. История русской
философии. – М.: Прогресс, 1994. С. 411. Лосский ошибочно называет книгу
Аскольдова «Критика диалектического материализма». Там же. С. 411.
62.
Зырянский С. Диалектический
материализм. Критический очерк. – Прага: Изд-во Новые вехи, 1944. С. 3.
63.
Зырянский С. Указ.
соч. Сс. 20-21, 22, 36.
64.
Вероятно, образовано от инициалов профессора И. М. Соловецкого (псевдоним?),
одного из авторов журнала.
65.
Имеется в виду книга Николая Бухарина и Евгения Преображенского «Азбука
коммунизма» (1919) – популярное изложение программы РСДРП(б).
66. И. С. Проф. С. Зырянский.
Диалектический материализм. Критический очерк // Новые вехи. Т. 2. Сс. 142, 143.
67.
Зырянский С. Дух и материя
// Новые вехи. Т. 2. С. 73.
68.
Аскольдов цитирует по «Краткому курсу» работу Владимира Ленина «Материализм и
эмпириокритицизм». Ленин В. И. Полное собрание сочинений в 55 тт. Т. 18. – М.:
ИПЛ, 1973. С. 149. История всесоюзной коммунистической партии (большевиков). В
«Кратком курсе» настоящая цитата приведена на странице 107.
69.
Ленин В. И. Материализм и
эмпириокритицизм. Сс. 277-278.
70.
Зырянский С. Дух и материя. С. 75.
71.
Зырянский С. О святой ненависти //
Руль. Русский антибольшевистский листок. – Барановичи. 26.04.44.
72.
Зырянский С. Владимир Соловьев и
соединение церквей // Для всех. – Рига. Т.4, 1944. Сс. 34-35.
73.
Письмо Б. П. Вышеславцева Н. А. Бердяеву от 06.01.1942 // Б. П. Вышеславцев –
М.: РОССПЭН, 2013. Сс. 336-337.
74.
Александров К. М. Указ. соч. С. 590; Алешин А. И. Хроника
основных событий жизни и творчества Б. П. Вышеславцева // Б. П. Вышеславцев. С.
335.
75.
Сообщено Романом Редлихом (ФРГ). По мнению начальника отдела внешних сношений
ГОУ КОНР Юрия Жеребкова, имела место лишь одна встреча весной 1945 года. Жеребков Ю. Попытки КОНРа установить
контакт с западными союзниками // Зарубежье. – Мюнхен. Т. 61-63, 1979. С.
21.Согласно воспоминаниям члена Президиума КОНРа Федора Богатырчука, Власов
говорил: «…как бы красивы и увлекательны ни были идеалы коммунизма, о них
можно только говорить в школах и университетах, но никак нельзя допускать их
практического осуществления». Богатырчук
Ф. П. Мой жизненный путь к Власову и Пражскому манифесту. – Сан-Франциско:
Глобус, 1978. С. 148.
76.
Жеребков Ю. Указ.
соч. С. 21.
77.
Жеребков Ю. Указ.
соч. С.21; Левицкий С. Б. П. Вышеславцев (1877–1954).
С. 166.
78.
Сообщено Романом Редлихом. Вероятно, статьи предназначались для третьего номера
«Вех», который был анонсирован в книге Зырянского, но, судя по всему, так и не
вышел.
79.
Гаврюшин Н. К. «Логика сердца» и безумие
индустриализма: философские взгляды Б. П. Вышеславцева // Б. П. Вышеславцев. С.
28.
80.
Фрелих не учитывал, что Власов окончил духовное училище и два класса
Нижегородской духовной семинарии (1915–1917). Фрелих С. Генерал Власов. Русские и немцы между Гитлером и
Сталиным. – Кельн: Markus, 1990. С. 96.
81.
Сообщено Романом Редлихом.
82.
Ильин В. Единый фронт плутократии и
большевизма // Новое слово. 21.09.41.
83.
Цит. по: Ермичев А. А. Casus Владимира Ильина, или О том, как трудно любить
Россию // Вопросы философии. Т. 4. 2012. Сс. 114-115.
84.
Ермичев А. А. Указ.
соч. С. 115. См. также: Вишняк М. Годы эмиграции
1919–1969. Париж – Нью-Йорк. – СПб.: Формат, 2005. Сс.
396-400.
85.
IfZ MA 116/6. См. также: Ильин В. Конфликт двух революций. – М., 2012.
86.
Зеньковский В. В. Мои встречи с
выдающимися людьми // Он же. Из моей жизни. Воспоминания. – М.: Дом Русского
Зарубежья имени Александра Солженицына. – Книжница, 2014. С. 271. До этого, как
писал Зеньковский, со стороны Ильина «не менее отвратительны были инсинуации на
институт… что мы пользуемся помощью ‘врагов рейха’». Там же. С. 271.
87.
В свою очередь, Александр Ермичев считает, что философ, напротив, «решительно
берет сторону» нацистов. Ермичев А. А.
Указ. соч. С. 112.
88.
Сазанович П. Идеологическое
возвращенство // Возрождение. – Париж. 01.02.35.
89.
Зеньковский В. В. Мои встречи с
выдающимися людьми. Сс. 269, 270, Козырев А. Исав, восставший на Иакова // Ильин В. Пожар миров: Избранные статьи
из журнала «Возрождение». – М.: Прогресс-Традиция, 2010. С. 19.
90.
Александров К. М. Против Сталина. –
СПб.: Ювента, 2003. С. 207.
91.
Цурганов Ю. Неудавшийся реванш. Белая
эмиграция во Второй мировой войне. – М.: Intrada,
2001. С. 149; Решетников Л. Любовь к
Родине оказалась сильнее классовой ненависти (к вопросу о позиции белой
эмиграции во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.) //
Коллаборационизм и предательство во Второй мировой войне. Власов и власовщина.
– М.: РИСИ, 2010. Сс.17-18.
92.
Данные на 1937 год. Raeff M. Russia
Abroad. Cultural History of the Russian
Emigration: 1919–39. – New York – Oxford: Oxford University press, 1990. P. 202.