Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 279, 2015
Анатолий Юрьевич Аврутин родился в Минске, окончил БГУ. Автор двадцати поэтических книг, изданных в России, Беларуси и Германии, двухтомника избранных произведений «Времена». Главный редактор журнала «Новая Немига литературная». Член-корреспондент Академии поэзии и Петровской академии наук и искусств (Россия). Лауреат многих международных литературных премий. Название «Поэт Анатолий Аврутин» в 2011г. присвоено звезде в созвездии Рака. Живет в Минске.
Вьюги поздним набегом
Города замели…
Я шептался со снегом
Посредине земли.
В суете паровозной,
У хромого моста,
Стылой ночью беззвездной,
Что без звезд – неспроста…
Я со снегом шептался,
Мне казалось, что он
Только в мире остался –
Ни людей, ни времен.
Хлопья рот забивали
И горчили слегка.
Комья белой печали
Всё сжимала рука.
Я шептался со снегом,
Я доверил ему,
Что спасаюсь побегом
В эту белую тьму.
Так мне видится зорче,
Если вьюга и мгла, –
Обхожусь, будто зодчий,
Без прямого угла.
А потом – перебегом –
По дороге ночной…
Я шептался со снегом,
Он шептался со мной.
Снег пришел осторожно
И уйдет невзначай,
Как попутчик дорожный,
Что кивнул – и прощай…
* * *
По русскому полю, по русскому полю
Бродила гадалка, вещая недолю.
Где русская вьюга, там русская вьюга,
Там боль и беда подпирают друг друга.
Там, слыша стенанья, тускнеют зарницы,
Пред ворогом там не умеют клониться.
Там ворон кружит, а дряхлеющий сокол
О небе вздыхает, о небе высоком…
О, русское поле! Гадала гадалка,
Что выйдет мужик и, ни шатко ни валко,
Отложит косу и поднимет булáву
За русское поле, за русскую славу.
И охнет…Но вздрогнут от этого вздоха
Лишь чахлые заросли чертополоха…
Лишь сокол дряхлеющий дернет крылaми
Да ветер шепнет: «Не Москва ли за нами?..»
О, смутное время! Прогнали гадалку…
И в Храме нет места ее полушалку.
Кружит воронье, а напыщенный кочет
О чем-то в лесу одиноко хохочет.
Аль силы не стало? Аль где эта сила,
Что некогда ворога лихо косила,
Что ввысь возносила небесные Храмы?..
Куда ни взгляни – только шрамы да ямы.
Лишь пес одичавший взирает матёро,
И нету для русского духа простора.
В траву одиноко роняют березы
Сквозь русское зарево русские слезы…
* * *
Все это читается между строк,
Предрекает – кажется, быть беде.
Звезды дружно ринулись в водосток,
Разбродились ангелы по воде.
Хоть давно рябине пора поспеть,
До сих пор не алы ее плоды.
Нынче даже певчий не хочет петь,
Нынче даже клены не золоты.
Лишь осинка призвана под ружье,
Охраняет пустошь, во тьме дрожа.
Да сосед ругается: «Ё-моё…
Кто-то снес канистру из гаража…»
Воронье на проводе – набекрень,
Всё глумливо каркает: «Быть беде…»
И дрожит, и ёжится белый день,
Весь в своей неласковой правоте.
И устанешь воду зазря толочь,
О звезду шершавую взор слепя.
Ведь потом останется только ночь,
Где не будет истины и тебя.
* * *
По раскисшей тропе, оступаясь, пройти
И в конце зарыдать почему-то.
Оттого ли, что прочие сбились с пути,
Оттого ли, что в памяти люто…
Ну, а следом, упав на жестокий песок,
Пропускать сквозь тщедушное тело
Тот глубинный, колючий, но сладостный ток,
От которого высь закипела.
И когда все терзания вверх воспарят,
Все метания, стоны и плачи,
Ты оставишь себе только память и взгляд,
Чтобы взгляд этот память иначил.
Пусть замечется он, робок и одинок,
Чуть отметив, что дождик закапал,
Чтобы выхватить челку… И пальчики ног…
И одежду, упавшую на пол…
Только миг просветленья… А после – провал,
После – черная эта минута.
Будто брел человек и куда-то пропал,
И забыли его почему-то…
* * *
Расстегнутый ворот… Спеши – не спеши,
Уже ничему удивляться не надо,
И тихая боль одинокой души
Не тише, чем шепот уснувшего сада.
И каждая буковка, как полустон,
Что в горле твоим же рыданьем задушен.
И в мире уже ни концов, ни сторон,
А только одни заплутавшие души.
Им больно вставать со скрипучих колен
И больно нести пустоту и усталость…
И гул не идет от натруженных вен,
Где в тусклой крови и мечты не осталось.
Лишь утлая лужа звездáми полна
Да клёкот сменил соловьиное пенье.
А были ведь песни на все времена…
Но то времена… А теперь безвременье…