Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 278, 2015
Лев
Бердников. Русский Галантный век в лицах и сюжетах. В 2 кн. – Montreal: Accent Graphics Communications. 2013, 460
+320 с.
На протяжении многих лет Лев Бердников кропотливо
исследует русский XVIII век в
аспекте становления и развития новой культуры, обусловленной реформами Петра I; им изучена огромная научная, популярная, художественная
литература (библиография включает около пятисот позиций на русском и иностранных
языках), написано множество разнообразных очерков о знаменитых, малоизвестных,
а порой забытых или вовсе не известных лицах, определявших лицо новой
«Российской Европии». Эти очерки
публиковали самые популярные американские, европейские и российские журналы,
поскольку они пользовались неизменной популярностью среди читателей.
Розыскания писателя о русском XVIII веке, собранные вместе, дополненные и уточненные,
составили весьма внушительный труд, достойный самого пристального внимания как
специалистов по истории русской культуры, которых интересуют факты, документы,
исторические лица или события и характер их строго научного осмысления, так и
обыкновенных читателей, которых привлекает изобразительность, живая образность,
а также сюжетика, обретающия
под пером Бердникова нередко остроприключенческий
характер.
Героями
двухтомника выступают императоры и императрицы, их фавориты и шуты, любовники и
любовницы, вельможи, государственные деятели, частные лица. Здесь
живут, действуют, влюбляются, интригуют, изменяют, пособничают, обличают,
пытают, а порой и казнят неугодных царственным особам, среди которых Петр I, Екатерина I, Петр II, Анна Иоанновна, Анна Леопольдовна,
Елизавета Петровна, Екатерина II
и Павел I; здесь
вольготно обитают как иностранцы: Франц Лефорт, Анна Монс,
Виллим Монс, Антон Дивьер, Бурхард Христофор Миних, Рейнгольд Густав Левенвольде, так
и россияне: Петр Шереметьев, Петр Толстой, Матвей Гагарин, Александр Меншиков,
Иван Долгоруков, Иван Шувалов, Андрей Разумовский, а также Пимен Лялин, Никита Возжинский, Василий Чулков и многие, многие другие. При
этом автор не просто описывает своих героев, очерчивает круг событий, в которых
они принимали участие, определяет их роль в становлении новой русской культуры,
но и обязательно тонко, деликатно и, вместе с тем, вполне определенно выражает
свою точку зрения, не всегда совпадающую с
общепринятой.
На мой
взгляд, очень удачна глава, открывающая книгу. – «По имени Великий.
Василий Голицын». Хронологически это – преддверие Русского галантного века, а
по существу – его истинное начало. Фигура Василия Васильевича Голицына, с одной
стороны, стоит особняком, а с другой, удивительно вписывается в новое время.
Бердников, опираясь на свидетельства современников, исследования историков,
собственные наблюдения, позиционирует Голицына как «исключительно талантливого
государственника, дипломата и реформатора», чьи способности наиболее ярко
раскрылись в период регентства Софьи Алексеевны, когда Голицын не только
фактически возглавил правительство России, но и предпринял ряд существенных
реформ, которые во многом предваряли будущие петровские. Только, в отличие от
Петра, «не гнушавшегося кнутом и дыбой», Голицын стремился к осуществлению
преобразований «мирно, органично, ненасильственно». Блестящее
образование, широкий политический кругозор, тяга к католицизму, знание языков
(греческий, латинский, немецкий, польский), позволявшее свободно общаться с
иностранцами; роскошный, обустроенный по европейскому образцу дом, – снискали
князю славу западника. По словам Бердникова, Голицын –
галломан (собрал богатейшую библиотеку на русском и французском языках) и
модник (одним из первых облачился в европейское, в частности, польское платье),
его гардероб «включал в себя более ста костюмов из драгоценных тканей,
украшенных алмазами, рубинами, изумрудами, закатанных золотым и серебряным
шитьем. Его боярская шапка из редкого «красного» соболя стоила более
десяти тысяч червонцев». Однако именно усилиями этого князя-модника в
Традиционно
понятия «галантный век», «галантная культура» и связанные с ними фаворитизм,
куртуазность, гедонизм, рафинированность, театральность, а главное, –
совершенно особые формы отношений между мужчиной и женщиной, развившиеся в
высших слоях общества, – ассоциируются, как правило, с эпохой правления
французского короля Людовика XV (1715–1774). Льву Бердникову удалось
убедительно показать, что понятие «галантный век» вполне применимо и к русскому
XVIII в. Стремительная
насильственная европеизация за короткий период времени действительно
сформировала в России совершенно новый культурно-исторический тип, для которого
были характерны тяга к просвещению и образованию, интерес к загранице, общение
с иностранцами, изысканные манеры, куртуазное поведение, эротизм, чувственность
и чувствительность, деликатность. На российской
исторической арене появился, как пишет автор, «окультуренный человек»,
«политичный кавалер», «цивилизованный гражданин», которому присущи «ученость,
военная доблесть, преданность идее общего блага, бескорыстие, галантность».
Таковым хотел видеть русского человека Петр I, являющийся, безусловно, сквозным героем монографии, так
как его образ в большей или меньшей мере присутствует почти в каждой главе, с
ним сравниваются или противопоставляются многие
персонажи книги. В обрисовке Петра Бердников стремится к максимальному
разнообразию, уходя от однозначных традиционных штампов.
Каким же
предстает Петр? Само собой разумеется, в книге присутствует образ
царя-реформатора, преобразователя, вечного работника на троне, революционера,
«поднявшего Россию на дыбы», чтобы, наконец, отсталая Русь начала «перенимать
опыт и мудрость у просвещенного и цивилизованного Запада». Есть здесь и Петр
деспотичный, неуравновешенный, лживый, мстительный, жесткий, безжалостно и
беспощадно уничтожающий тех, кого считал врагами (будь то стрельцы или
собственный сын царевич Алексей). Но вот удалось ли русскому царю стать почитателем
мод, роскоши и галантным кавалером? Судя по наблюдениям автора, – нет. В одежде
Петр был приверженцем «строгого и простого военного стиля, ценил
функциональность и не терпел украшательств». Что касается
взаимоотношений с женщинами, то «нежный язык чувств» русскому монарху был
абсолютно чужд: «в делах любви он действовал грубо и напористо; за любовь
платил деньгами и подарками… не умел и не желал сдерживать свои порывы,
стремился овладеть буквально каждой женщиной, которая пришлась ему по вкусу»,
не исключая жен собственных подданных или даже родственниц, измен не прощал
никогда. Свою супругу Екатерину I «он любил любовью собственника, – как любят лошадь или
собаку: можно приласкать, а можно и отстегать», безгранично ей доверял. Когда
внезапно открылось, что Екатерина длительное время изменяла ему с камергером Виллимом Монсом, гнев монарха был
неистов. Екатерина любовную связь категорически отрицала. Монс,
боясь пыток, готов был все признать. Однако Петр, не желая прослыть рогоносцем,
в качестве «вины» предъявил незадачливому камергеру не адюльтер, а непомерное
взяточничество (от обличителей Монса среди жителей
Петербурга не было отбоя). Неосторожный возлюбленный императрицы после скорого
суда был обезглавлен. Петр потерял доверие к «свет-Екатеринушке»,
измена ускорила его кончину. Чем же привлек Екатерину Монс?
Как считает Бердников, в отличие от Петра, которому была присуща «грубоватая
фамильярность, приправленная циничными шутками», изощренный модник-камергер
покорил императрицу «рыцарским почитанием ее как прекрасной
дамы-повелительницы», которой поэт-дилетант посвящал сентиментальные вирши,
томные элегии, нежные романсы. Именно Монс оказался
тем галантным кавалером, в поведении которого проявлялись куртуазность,
чувственность, деликатность.
В связи с
Екатериной I хочу
обратить внимание на еще один сюжет, получивший развитие в монографии. После
смерти Петра императрица пустилась во все тяжкие: безудержно предалась
всевозможным удовольствиям, утопая в вине, «повседневных пиршествах и роскоши»,
проявляя «неукротимую любовь к мужскому полу, особенно к щеголям». Среди видных
щеголей при российском дворе тогда оказался и молодой красавец-поляк Петр Сапега. Предыстория здесь такова. В 1720 году польский граф
Ян Казимир Сапега и Александр Меншиков задумали
заключить брак между своими детьми – Петром Сапегой и
Марией Меншиковой. Княжна Мария выросла в неимоверной роскоши, была хороша
собой, умна, получила прекрасное образование: знала языки, умела поддерживать
светский разговор, к тому же хорошо танцевала. Молодой граф, прибыв в
Санкт-Петербург, все свободное время проводил у Меншиковых. Мария в него
влюбилась. Сватовства пришлось ждать почти 5 лет – пока Марии не исполнилось
пятнадцать. В 1726 году, наконец, состоялся сговор Марии и Петра, на котором присутствовала
сама Екатерина I,
вручившая жениху и невесте два драгоценных перстня, которыми
они обменялись. Далее оказалось, что сорокадвухлетняя императрица позавидовала
юной Меншиковой! Петр Сапега стал фаворитом
Екатерины, она щедро осыпала юношу подарками, а затем женила его на своей
племяннице Софье Скавронской.
Автор не
затушевывает, а, наоборот, выявляет те необычайные противоречия, которые были
присущи Русскому галантному веку, когда процесс европеизации сопровождался
нередко нелепыми курьезами, изощренным шутовством, всевозможным кощунством,
необузданным деспотизмом. При этом речь может идти не обязательно о
политической борьбе, а всего лишь о первенстве в моде, роскоши, любви…
Так, боголюбивая «дщерь
Петрова» Елизавета, став самодержицей, незамедлительно и «по-домашнему»
расправилась с соперницей – красавицей и модницей Натальей Лопухиной – только
за то, что та осмелилась появиться на балу в наряде того же цвета, что и сама
«венценосная щеголиха»; своевольница (статс-дама, старше Елизаветы на 10 лет)
была поставлена на колени и прилюдно отхлестана по щекам. И впоследствии Лопухины не остались вне внимания
Елизаветы: был сфабрикован некий мифический «заговор» – «лопухинское
дело», в результате жестоко пострадало все семейство и иные невинные люди. Что
же касается самой Натальи Федоровны, то она, согласно монаршему указу, была
приговорена к битью кнутом на эшафоте, вырезанию языка, конфискации имущества и
ссылке в Сибирь. Конечно, не всех своих героев автор ценит в равной степени, но
абсолютно каждого старается понять и надлежащим образом объяснить. И в данном
случае он усматривает в поведении Елизаветы не просто дурной характер, а
влияние матери: «стремление закрепить (законодательно!) собственную привилегию
быть моднее и элегантнее прочих восходит к… провозглашенному стареющей
Екатериной запрету носить статс-дамам драгоценности и златотканое платье».
Обращает
на себя внимание специфическая манера повествования Бердникова: умело сочетая
самый строгий документализм с элементами
художественности, он нигде не настаивает на своей точке зрения как единственно
верной; увлекательно, опираясь на факты, мнения ученых и художников слова, с
разных сторон показывает своих героев, добиваясь таким
образом объемной объективности, которая и становится доминантой его стиля. При
этом он отказывается от эмоциональной нейтральности, окрашивая героев своими
чувствами: восхищается, негодует, иронизирует и, таким образом, приближает
давно прошедшее современному читателю.
Я отметила
в этой рецензии лишь малую толику из того, что имеется в двухтомнике. Надеюсь,
что его читатель сумеет по достоинству оценить как разнообразие представленных
лиц и сюжетов, так и оригинальность авторских подходов.
Людмила Луцевич
/ Ludmiła Łucewicz
Варшава