Новые материалы со страниц грузинской печати 1920-х годов
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 277, 2014
Как известно, Сергей Судейкин приехал в Грузию из Крыма после болезни в состоянии тяжелой депрессии. Однако вскоре он со всей страстью своего творческого темперамента окунается в бурную художественную жизнь грузинской столицы: сближается с грузинскими поэтами-символистами из «Голубых рогов»[1], а через них – с художниками Ладо Гудиашвили[2], Давидом Какабадзе[3], Зигой Валишевским[4] и др.; принимает участие в выставке грузинских художников в Храме Славы[5] в 1919 г., и, наконец, расписывает артистическое кафе-клуб «Химериони»[6]. На грузинской земле художником было написано значительное количество картин, ныне хранящихся в фондах Государственного Музея искусств Грузии, а также в частных собраниях. Это – этюд «Боржоми», «Закатный час», «Натюрморт с автопортретом», «Карнавал», «Кафе ▒Химериони’» и др.
Один из ближайших тифлисских друзей С. Судейкина, грузинский поэт Тициан Табидзе вспоминал в своих автобиографических заметках: «Судейкин попросил меня прийти к нему домой посмотреть крымские этюды. Улица Грибоедова. Под квартирой Львова[7] – полуподвальная комната, полная картин.
Первой мыслью было написать ▒Диалог с художником’, в частности, о грузинской выставке, которая была устроена на средства правительства в Храме Славы.
Я отказался – его монолог об изобразительном искусстве был гениален. Я записал тогда его статью о грузинских художниках и напечатал в газете ▒Сакартвело’. Думаю, что это единственная в Грузии статья настоящего мастера, написанная со знанием и привычной экономией слова. Первым откровением для Судейкина был Нико Пиросмани[8], гений необъяснимый: ▒Хлеб и вино, пир и радость’»… Текст, записанный Тицианом Табидзе, был опубликован в газете «Сакартвело»[9] под заголовком «Грузинская выставка».
«Петербург… война до революции. Армия, затем Крым и болезнь. Такой мой путь к Тифлису. Я очень рад, что успел побывать в Тифлисе на выставке грузинских художников и смог познакомиться со всеми. Я умею рисовать – не мое дело писать…, но в виде диалога между художником и поэтом, как это умели Оскар Уайльд и Гофман, я бы смог что-либо написать…, но, поскольку вы не желаете фигурировать в диалоге, – вот мое мнение о грузинских художниках.
Ладо Гудиашвили – наивысшая точка видения грузинского духа, который неосознанно воспринял западную культуру – для возрождения Востока. Гудиашвили – художник с внутренним видением, и волнует так, как лучшие современники Бодлера. Все, что делает этот художник, наполнено той национальной мощью, которой не хватает Западу. Нам, художникам Востока, в Персии, Грузии и России, судьбою вменено открытие занавеса искусства будущего. Технические возможности Гудиашвили лапидарны, язык – ясный, и рисунки его, касающиеся быта и жизни, словно заканчивают пафосный стиль Пиросманашвили.
Те рисунки Гудиашвили, где он исходит из эмоции, но не виртуозности, создают впечатление законченности, современного видения. Победа мастерства в рисунках ▒Руставели’ оставляет чувство неудовлетворенности из-за шва в середине холста, но мы могли и не говорить об этом, т. к. в остальных своих работах он любит материал как настоящий художник. Его сцена ▒У монастыря’ пронизана тонким ощущением восходящего солнца. Из портретов я отмечу портрет Н. Бараташвили[10]. Гудиашвили характеризует яркий интеллект, который освещает внутренним взглядом полотно: портрет он наделяет духовностью. Но кроме этого взгляда изнутри необходим и взгляд глазами, и если Гудиашвили пойдет путем обоих видений – он большой мастер и художник. Ниже хотелось бы что-нибудь разобрать из картин Гудиашвили. Хотя бы ▒За городом’, но я не владею словом, для этого необходим поэт – чтобы описать выжатую чувственность перед зеленым телом и светлыми волосами проститутки, ее ногами и бюстом, который воздвигается над столом.
Если визионера Гудиашвили можно сравнить с Врубелем, Мосе Тоидзе[11] невольно напоминает Коровина, импрессионистов и Милло. Он утвердил культуру импрессионистов и полюбил густую фактуру и силу цвета. Наполовину фантастичный, наполовину бытописатель, бушующий молодостью, и неустойчивый, как юноша, и в то же время непосредственный мастер, он иногда волнует, как сладчайшая пища и в некоторых произведениях достигает законченного звучания палитры.
Д. Какабадзе я знаю… Мыслящий художник и мастерски использует свое знание. Влюблен в старое искусство Дюрера и создает картины, стоящие на высоком уровне. Один из лучших на выставке – ▒Портрет матери’… Мы словно переносимся в музейную живопись. Это аскетическое произведение словно бы соединяет грузина и немца. Зеленый и ржавый тона больше роднят нас с техникой движения аэроплана, чем прошлые нравы семейной жизни – беспощадной, но и одновременно уютной. Тем более странны по отношению к этому художнику-позитивисту футуристические тенденции. Это – настоящий футуризм. Его рисунок правильно схвачен с натуры, но не передает технику карандаша; он лучше выглядел бы в гравюре по дереву. Хотя фон в портретах мастерски совершенен, он не созвучен современникам. Пейзажи великолепны.
Скульптуры Якова Николадзе[12] как серьезного мастера-натуралиста создают хорошее впечатление европейского уровня.
Путь В. Сидамон-Эристави[13] также натуралистичный и сильный, но напрасно выставил он картины, похожие на русских ▒Богатырей’.
Фон выставки делает Пиросманашвили. Этот писатель народного быта и жизни волнует нас, умиляет нас своей непосредственностью и простотой, когда рисует пасторальным вином и хлебом полную Грузию – рождает национальный колорит и жизненную надежду. Метод Пиросманашвили – на черном фоне белое и на светлом – цветное, доказывает мастерство истинного ремесленничества, от которого отвыкла современная живопись. Пиросманашвили – грузинский Джотто; наверное, есть у него много собратьев по ремеслу, такие же безвестные, как и он сам, и которых, я думаю, обнаружат братья Зданевичи[14] или ▒голубороговцы’ – это только вопрос времени – там, где есть такая эстетика и потребность в живописи.
Ясно, что выставка грузинских художников оставляет впечатление настоящего искусства.
Сергей Судейкин».
Самой значительной работой С. Судейкина в Тифлисе явилась роспись кафе-клуба «Химериони» – приюта поэтов-символистов в Тифлисе (ныне – гардероб Государственного Театра имени Шота Руставели в Тбилиси).
В «Химериони» любили собираться представители артистических и художественных кругов Тифлиса, – как достигшие известности, так и пробующая силы молодежь. Об одном вечере рассказывается в воспоминаниях Николая Смора о Сергее Есенине «Тифлисская осень»[15]. «Через несколько дней после восхождения на Давидовскую гору[16], во время ужина в ресторане ▒Химериони’, Есенин прочел только что написанное стихотворение ▒На Кавказе’. В подвальчике было, как всегда, многолюдно. За поэтическим столом сидели В. Гаприндашвили[17], П. Яшвили, Т. Табидзе, Г. Леонидзе[18], режиссер – К. Марджанов[19], писатель и артист Ш. Дадиани[20], Коля Шенгелая[21], впоследствии ставший отличным кинорежиссером. Есенину пришлось дважды прочитать свое стихотворение. И когда он вновь начал читать, все, кто был вокруг, поднялись и стоя прослушали эту Есенинскую исповедь… Расходились в пятом часу ночи.»
Поэт Тициан Табидзе, вспоминая историю создания кафе с его прекрасными росписями, рассказывал, что Паоло Яшвили и он обратились к Судейкину с просьбой расписать стены «Химериони» – «С. Судейкин, Л. Гудиашвили и Д. Какабадзе согласились взяться за дело». В росписи «Химериони» нашли отражение прежние увлечения Судейкина гротескно-фантастическими образами, трансформированными под влиянием грузинской действительности. Стены, потолок, низкие крестовые своды и столбы, поддерживающие их, были расписаны стилизованными листьями, цветами, птицами, масками, химерами. Здесь были помещены изображения грузинских поэтов-символистов: Тициан Табидзе в костюме Пьеро, Паоло Яшвили в испанском плаще и шляпе с голубым рогом в руках и др. Композиции на стенах изображали характерную сценку Старого Тбилиси: трио музыкантов – игроков на национальных инструментах, женскую группу в грузинском платье на балконе. Грациозные лани, птицы и цветы дополняли эти композиции. Роспись «Химериони» произвела на современников неизгладимое впечатление. В местных газетах были помещены положительные отзывы о ней. Грузинский общественный деятель и писатель Давид Касрадзе, например, писал: «Перед нами – факт, который нельзя отрицать. Этот факт – ▒Химериони’, который надо признать прекрасным памятником в истории нашего искусства»[22].
В газете «Борьба» от 16 октября 1921 г. была опубликована статья «Химерион», за инициалами автора которой – В. Ц. – скрывался, как мы предполагаем, грузинский художник и коллекционер Владимир Цилосани (1885–1971). Статья была опубликована уже после отъезда С. Судейкина из Грузии.
«ХИМЕРИОН»[23]
Минувшей весной гостившему в Тифлисе художнику С. Ю. Судейкину предложили сделать роспись бывшего помещения ресторана «Анона», предназначавшегося для клуба грузинских поэтов, художников и деятелей искусства.
Самый утонченный и болезненно чуткий из современных русских художников С. Ю. Судейкин, приехавший в Грузию весной, когда Тифлис так полон очарования для каждого нового посетителя, – встретил здесь трогательный и сердечный прием. И когда ему предложили заняться росписью будущего дома грузинских собратьев по искусству, – он с какой-то исключительной любовью и энтузиазмом взялся за эту работу. Она и сама по себе была по душе этому прекрасному художнику, мечтающему о грандиозных формах искусства, о росписи храмов искусства, общественных зданий и т. д. Друзья художника, следившие за его трудом, изумлялись его настойчивости, терпению и подъему, с которым он работал. Его заставали за работой ночью в 3-4 часа, и сам он говорил, что с особым подъемом делает эту работу.
С. Ю. Судейкин – один из немногих художественных гениев, в котором огромное дарование гармонич-но сочетается с замечательной дисциплинированностью, любовью к работе и усидчивостью. «Если мне нужно будет расписать все улицы Тифлиса, – говорил он мне однажды, – я это сделаю непременно, даже под обстрелом неприятеля.»
И вот, уезжая из Тифлиса, Судейкин оставил на память о себе своим друзьям художественный памятник – изумительную роспись, равной которой по художественной ценности Тифлис не имеет. Но, к сожалению, менее всего этим зданием пользуются те, для кого работал Судейкин. В здании «Химериони» еще весною воцарилось какое-то отвратительное и жалкое кабаре с румынским оркестром, потом остался только ресторан. Но больше всего обидно становится при мысли о том, что тонкое благородное творчество Судейкина, этот памятник искусства, сделанный с такой любовью к грузинским поэтам и художникам, образы которых запечатлены художником в росписи – будут забрасывать окурками, обливать остатками вина, и будет предметом издевательства курящих компаний.
Когда Судейкин узнал о том, что «Химериони» превратился в кабаре, он заболел от огорчения и в его присутствии просил не упоминать этого названия.
Неужели это так останется, неужели не найдут грузинские поэты, художники и писатели возможности охранять этот памятник искусства, оставленный им с такой любовью и искренней дружбой?
В. Ц.
Нам остается сказать, что реставрированные росписи «Химериони» сохраняют свое значение для нового грузинского монументально-декоративного искусства – как символ совместной работы грузинских художников и одного из известных русских живописцев. Грузинские деятели культуры были братьями по духу для русского художника, как признавал это и сам Сергей Судейкин.
Во время пребывания в Тифлисе С. Судейкин принял участие во второй выставке «Малый круг» вместе с художниками Ладо Гудиашвили, Александром Бажбеук-Меликовым, Александром Зальцманом, Борисом Фогелем, Евгением Лансере, Иосифом Шарлеманем, Константином Тиром, Зигой Валишевским, Савелием Сориным и др. Выставка состоялась 20 мая 1919 г. в помещении Тифлисского кружка на Головинском проспекте (ныне проспект Шота Руставели). С. Судейкин был представлен 23 картинами, среди которых было два эскиза, две декорации, один натюрморт и 12 этюдов.
22 мая 1922 г. в газете «Кавказское слово» была помещена рецензия Сергея Городецкого[24] на выставку «Малого круга», в которой значительное место отводилось анализу картин художника.
«МАЛЫЙ КРУГ»[25]
Выставка художников, объединенных этим заглавием, интересная и в прошлом году, благодаря участию трех петроградцев – Судейкина, Сорина и Лансере.
Все эти три художника уже давно определились как крупные мастера, и было любопытно посмотреть, как отразились на их творчестве война и революция, пережитые ими в горниле событий. Их творчество углубилось и стало более строгим. Внешняя красивость, экзотика, изысканность сменились упорным желанием выявить самое сокровенное, что таится в них самих и в их натуре.
И более всего это заметно на работах Судейкина. Капризный мастер, безудержный фантазер в декорациях, с явным уклоном к эротике, создатель стольких раздражающе ярких и пряных композиций предстал теперь перед нами умудренным художником, глаз которого, равнодушный раньше ко всему простому, теперь заботливо выискивает в мире красок красоту иную, тихую, вечную, вдумчивую.
Этот благодатный переворот легче всего проследить на этюдах. Их много, и все они – куски природы, пейзажи, иногда с женской фигурой.
Кому знакома фактура С. Судейкина, тот узнает сразу его кисть, его палитру и будет поражен новой темой художника.
Простая группа деревьев, кустарников, лазурь и облако, уголок парка – этот повседневный пейзаж Крыма стал материалом его по-прежнему вдохновенной фантазии. И то, что экзотически-зоркий взор художника обратился именно к естеству природы, придает этим этюдам особенное очарование.
Чтобы оценить, насколько вырос талант Судейкина, знающим его прежние работы полезно проштудировать его картину «Балаган Арлекина» (№ 86).
Занавес только что раскрылся. Внизу – оркестр. Музыканты – из сказок Гофмана. Это фантасм, полууроды, полубоги своих инструментов. Они скорчились… рождая звуки, напряжение увертюры в их позах. Справа – трагический Пьеро со свечой, и над ним его вечная спутница, рок его, его несчастной любви, – Смерть! На сцене – дамы и гости в позах пира и любви, не весьма небесной. Это все персонажи прежних работ Судейкина, и композиции, подобные этой, у него встречались. Но никогда он так не владел своими образами, как в этой вещи. Никогда так уверенно не сплетал хоровода своих любимых цветовых пятен. И эта вещь – венец длинного цикла его прежних работ на близкие темы. Музей, желающий иметь «Судейкина», должен взять эту вещь.
С такой же уверенностью написаны и «Венецианские безумцы» (№ 87), этот лунный ноктюрн любви и тоски.
В значительной степени превосходит эти работы большая композиция «Карнавал» (№ 73). Здесь мастер захотел дать по-старинному большую вещь, со сложным продуманным сюжетом, с трудными техническими заданиями.
Безмерная тихая ночь. Купы деревьев в бархатной мрачности простерты ввысь, и вот, внизу, в торжественной процессии проходят персонажи карнавала.
Художник вдохновился «Карнавалом» Шумана. Он проштудировал автобиографию композитора, построение его шедевра и дал в живописи перифраз шумановской музыки. Огромная задача, и Судейкин разрешает ее просто и смело. В красивых группах показывает он все образы Шумана: Шопен с любовью великой и небесной, Давидс-бюндлеры[26], Флорестан, сам Шуман – все проходит в математически точном соответствии с натурой.
Наслаждение этой картиной легче всего начинать с этюдов к ней (следовало бы дать им всем подписи). Этюды превосходны. Необходимо, конечно, для зрителя знакомство с ходом музыки в шумановском «Карнавале». Изучив фигуры, можно перейти к картине. Ее глубокий, немного мрачный колорит напоминает старинные вещи. Фигуры в мощном контрасте с фоном. И, рассмотрев картину вблизи, хорошо отойти от нее и издали глядеть в эту синюю ночь, в которой движется карнавал. Вещь глубокая и мудрая. По глубине задания она напоминает мне «Атлантиду» Бакста[27], и для теоретика искусства «Карнавал» Судейкина – богатая тема. Ведь «переводов» музыки на язык живописи почти нет.
Отдельно стоит мистическое «Рождество». В картинах на религиозные темы самое главное, чтобы они были мистичны, чтобы стиль не убивал души. И радостное умиление русской девушки-роженицы Судейкин передает с чуткостью старых иконописцев.
В общем, его работы – большая радость для Тифлиса.
Сергей Городецкий
Д. Коган, автор первого монографического исследования творчества С. Судейкина, посвящает несколько строчек пребыванию и деятельности художника на юге, в Крыму[28]: «В том же 1917 г., измученный фронтовой контузией и нервной болезнью, гонимый вихрем событий, Судейкин оказался на Юге. Сначала он попал в Крым, затем обосновался в Новороссийске, участвовал в выставке, устроенной С. К. Маковским[29], работая по учету ценностей в национализированном Воронцовском дворце. Знаменательно, именно в этот период наибольшей душевной растерянности и безволия художника в его искусстве наконец-то одерживают верх те тенденции, которые исподволь зрели на протяжении 1910-х годов. Он отказывается от творчества по воображению, отрицает композиционность; без всякого удовольствия думает о работе в театре и прокламирует простой, немудреный контакт с зримым миром, писание с натуры».
Более подробно с крымским периодом знакомит нас беседа с С. Судейкиным, записанная Яковом Львовым, по всей видимости, тем самым журналистом и театралом, который и познакомил художника с грузинскими поэтами. Беседа была опубликована 11 мая 1919 г. в газете «Кавказское слово» вскоре после приезда Судейкина в Тифлис в апреле.
У ХУДОЖНИКА СУДЕЙКИНА[30]
Беседа
Сергей Юрьевич Судейкин – один из интереснейших современных художников, стилизаторов и декораторов – добрался к нам из Ялты с большими мытарствами.
Здесь, в Тифлисе, Сергей Юрьевич с большим интересом прочел помещенную в «Кавказском слове» 18 июля статью С. Городецкого о самом себе «Трагедия художника», в которой в качестве неопровержимого слуха сообщалось, что разум изменил художнику.
Сергей Митрофанович был не очень далек от истины, – говорит по этому поводу Судейкин. Два года назад меня, измученного и больного солдата с фронта, жена привезла в Крым. Полгода я не мог работать, и только простая, здоровая жизнь деревни вернула мне острую впечатлительность и желание деятельности.
Жили мы в Мисхоре[31], я бродил вокруг дома, писал жену то в огороде, то в оранжерее; рубил дрова, носил воду, в расписанной мною кухне ел приготовленный тут же обед. Вечером, в той же кухне под лапмпой за большим столом рисовал, слушал чтение, разговаривал с гостями…
Я отдышался.
Только такая жизнь дала мне полное выздоровление. Захотелось дать приютившей меня и оздоровившей Тавриде запас накопившихся сил. В Крыму при мне были организованы две выставки. Первая, устроенная в Ялте местными художниками, вызвала большой интерес. Крупных работ у меня не было, я дал целый ряд небольших этюдов, отразивших бесчисленные грани нескончаемого крымского солнечного дня, где передавались бегущее облако, прозрачные воды, порыв ветра, прыснувший дождь. В выставке участвовали Билибин (сказки и пейзажи) и портретист Сорин, давший великолепный портрет кн. Орловой, – той самой, которую рисовал Серов и которую называют самой модной дамой Европы, и б[ывшего] министра Сазонова.
2-я выставка была устроена С. Маковским в октябре 1918 года и составила событие в художественной жизни Крыма.
В ней было два отдела – современный и ретроспективный. Местные коллекционеры приняли большое участие в выставке, дав Кипренского, Левицкого, Боровиковского, Лампи, Орловского, Теребенева, Федотова, Греза, ван Остаде, Снейдерса, Тенирса и др. В современном отделе участвовали Билибин, Сорин, Браиловский.
У меня были две крупные работы – «Карнавал» и портрет моей жены…
Соседство с пианистом Влад. Дроздовым, игравшим мне «Карнавал» Шумана, пейзаж Крыма, моя любовь к Шуману – предвозвестнику нового искусства, мистика, которая так близка современной утонченности, – все это толкнуло меня написать мой мистически-мрачный «Карнавал», с застывшими в экстазе фигурами, с выделяющимися среди них Арлекином, Смертью, на фоне лунного пейзажа с большими деревьями.
Успех выставки дал толчок осуществлению давно назревшей потребности дать эстетическую культуру Крыму и обратить внимание правительства на этот вопрос. При Министерстве народного просвещения была устроена секция искусства, и в скором времени должна была открыться в Ялте Высшая художественная школа, профессорами которой были избраны Билибин, Сорин, Браиловский, арх. Дубинский и я.
Я должен был устроить декоративно-ремесленные мастерские для производства обстановочных вещей – задача мне близкая, ибо тождественная моим задачам в «Поощрениях» и на архитектурных курсах Багаевой в Петрограде. Мастерские, вырабатывая цеховых мастеровых специалистов, давали бы заработок безработной молодежи, которая, получая оплату, училась бы на заказах.
Мысль об открытии Картинной галереи, столь важной для художественного развития масс, также была близка к осуществлению. Коллекционеры жертвовали свои вещи. Неустановившийся, колеблющийся взгляд на картинную галерею должен был быть вытеснен, т. к. икусство не есть роскошь; искусство – летопись истории, нравов, быта и духовно-эстетических ценностей.
Следующая важная культурно-эстетическая задача, которая должна была быть разрешена, – это диктатура архитектуры.
Это вопрос чрезвычайной важности, ибо безвкусие капиталистов вызывает огрубение вкусов, поощряет синематографическую бессильность и делает из революции «Театр ужасов». Падение искусства идет рука об руку с дегенерацией правящих классов. Не зная хода истории, мы можем по одним архитектурным изображениям в гравюрах предсказать революцию (архитектура Екатерины II – Николая I) и полный упадок (Александр II – Николай II). Крым – когда-то греческая колония, обстраивается безобразными постройками модерн. Ливадия, Гурзуф[32] – синонимы безвкусия. Диктатура архитектуры должна была положить этому конец, т. к. все проекты должны были проходить через художественное горнило.
Кроме этих задач в компетенцию секции искусства должна была входить и цензура синематографа, т. к. предоставленное самому себе «творчество» современной синематографии дошло до апогея безвкусия и пошлости.
Таковы грандиозные и интересные перспективы, которые намечались в Крыму.
Намечалось, кроме всего перечисленного, в Ялте и большое театральное дело, для чего найдены были уже средства. Первой постановкой должен был идти «Карнавал».
Недолгим было пребывание в Тифлисе Судейкина, но оно оставило значительный след как в его творчестве, так и в памяти тех, кто его знал и помнил.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] «Голубые роги» (груз. Цисперканцелеби) – литературная группа грузинских символистов, созданная поэтом Паоло Яшвили в 1915 г. в городе Кутаиси и просуществовавшая до 1930-х гг.
[2] Ладо (Владимир) Давидович Гудиашвили (1896–1980) – выдающийся советский и грузинский художник-живописец и график, педагог. Народный художник СССР.
[3] Давид Несторович Какабадзе (1889–1952) – грузинский художник, теоретик и историк искусства, изобретатель.
[4] Зига (Сигизмунд) Валишевский (1887–1939) – польский художник. Жил в Грузии с 1903 по 1921 гг. Один из ярких представителей тифлисского авангарда.
[5] Выставка грузинских художников в Храме Славы. Ныне – Государственная картинная галерея Грузии.
[6] Т. Табидзе. Эта моя дорога (Кафе «Химериони»). – «Литературная Грузия», 1967 г., № 11-12. Сс. 49-50.
[7] Журналист Яков Львов.
[8] Нико Пиросмани (Николай Асланович Пиросманашвили (Пиросманишвили) (1863–1918) – выдающийся грузинский художник-самоучка, открытый в 1913 г. художниками Михаилом Ле Дантю, Ильей и Кириллом Зданевичами.
[9] № 115, 1919 г. Сс. 2-3 (на грузинском языке).
[10] Николай (Николоз) Мелитонович Бараташвили (1817–1845) – выдающийся грузинский поэт-романтик.
[11] Моисей (Мосе) Иванович Тоидзе (1871–1953) – грузинский живописец, народный художник СССР.
[12] Яков Иванович Николадзе (1876–1951) – грузинский скульптор и педагог, основоположник современной грузинской скульптуры. Народный художник Грузинской ССР.
[13] Валериан Владимирович Сидамон-Эристави (1889–1943) – грузинский живописец.
[14] Илья Михайлович Зданевич (псевд. Ильязд) (1894–1975) – русский и французский писатель и поэт, теоретик русского авангарда и дада, издатель, художник. Кирилл Михайлович Зданевич (1892–1969) – художник.
[15] Н. Стор. Тифлисская осень. – «Огонек», № 40, 1975. Сс. 22-23.
[16] Мтацминда (груз. Святая Гора) – одна из гор вокруг Тбилиси, названная «Святой горой» по аналогии с Афонской Святой Горой. Церковь Святого Давида находится в центре горы Мтацминда.
[17] Валериан Иванович Гаприндашвили (1888–1941) – грузинский поэт, переводчик.
[18] Георгий Николаевич Леонидзе (1899–1966) – грузинский поэт.
[19] Константин (Котэ) Александрович Марджанов (Марджанишвили) (1872–1933) – режиссер грузинского, русского и советского театра.
[20] Шалва Николаевич Дадиани (1874–1959) – актер, писатель, драматург, общественный деятель.
[21] Николай Михайлович Шенгелая (1903–1943) – советский кинорежиссер и кинодраматург.
[22] Д. Касрадзе. «Химериони». – «Сакартвело», № 3, 1920 (на грузинском языке).
[23] Статья приводится с небольшими сокращениями.
[24] Сергей Митрофанович Городецкий (1884–1967) – русский поэт.
[25] Статья приводится с небольшими сокращениями.
[26] Давидсбунд (Давидово Братство, Davidsbund) было придумано в 1833 г. композитором Р. Шуманом. Музыкальное братство, названное так в честь библейского царя Давида, должно было противостоять мещанским взглядам на искусство. Членами воображаемого общества, помимо реально существовавших композиторов Ф. Шопена, Ф. Листа, Н. Паганини, Л. Бетховена, Ф. Шуберта, И.-С. Баха, были поэт-мечтатель Эвсебий и Флорестан, выдуманные Шуманом персонажи.
[27] Леон Бакст (Лев Самойлович Розенберг, 1866–1924) – российский художник, живописец, график, театральный декоратор. Его талант проявился, в частности, в балетных спектаклях «Русских сезонов», а затем Русского балета С. П. Дягилева.
[28] Д. Коган. Сергей Судейкин. – Москва: «Искусство», 1974.
[29] Сергей Константинович Маковский (1877–1962) – русский поэт, издатель, художественный критик и организатор художественных выставок.
[30] Печатается с сокращениями.
[31] Мисхор – курорт в Крыму.
[32] Курорты близ Ялты (Крым).
Париж