Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 277, 2014
Весенний день, детишки, Углич, нож –
Условные морали и законы
На годы промелькнувшие помножь
И, может быть, увидишь лучше – кто мы.
И я смотрю туда, через века,
Сквозь эти расстояния штрафные,
Ища вдали мальчишку-двойника,
Что вопреки всему живет и ныне.
Не царской крови, но из тех, чей смех
Тревожный май связал с травою первой
И радугу взметнул, как мост, поверх
Уже тогда намеченных барьеров.
* * *
Пусть, что было, давно разрушено,
Но в просвете ушедших лет,
Как под перышком Нади Рушевой,
Помню пушкинский силуэт.
Помню облако, вроде паруса,
Зацепившееся за фонарь;
В неснесенном еще доме Фамусова
Окна светятся, как янтарь.
Помню шелест первых «болоний»,
Что по этой Москве течет,
Помню парочки наодеколоненные…
Ты их помнишь ли, землячок?
* * *
Не брошу камень в ту страну, что корчилась
От голода, от страха и от войн, –
Там бабушек моих молитва «Отче наш»,
Как листья, шелестели надо мной.
Их заглушали музыка по радио
И те, кто об успехах верещал,
Но в праздники военными парадами
И стар и млад гордились сообща.
И я гордился этой силой общею,
Как сын полка, что на бойцов похож,
Но, словно в темноте живя, на ощупь,
Учился отличать от правды ложь.
Антисемитов и другие подлые
Душонки тех, с кем прочно дружен был,
Когда вдруг обнажались, – тоже помню я,
Хотя об этом лучше бы забыл.
Там все подчас затягивало тучами,
Наваливалась серая тоска,
Но панацеею являлись строки Тютчева
Про той страны «особенную стать».
Она ж была загадочно-великая,
В гербе меж злаков утаив быльё,
Единая и, вместе с тем, двуликая, –
И я не в силах был понять ее.
Ампир ВДНХ
И нормы ГТО…
Подальше б от греха,
От прошлого того!
А там – и серп, и сноп,
Стальных машин парад…
Нажать бы кнопку «стоп»,
Да сломан аппарат.
БОРИС РЫЖИЙ
Жил поэт, да ушел из жизни
Без иллюзий и лишних слез.
Кто-то к гениям его причислил,
В пессимисты кто-то занес.
Ни речей о нем, ни причитаний
Я не слышал – мне только жаль:
Слишком поздно стихи прочитал его,
Руку жившему не пожал.
Как в распаде времен он не выжил –
Это главное, что я смог прочесть,
Под листвою осенней рыжей,
Будто в память его и честь.
* * *
Пела женщина, стекла мóя,
Тряпку скручивая над ведром,
А вдали темневшее море
Было плоским, как аэродром.
Только чайки с него взлетали
И спешили куда-то вдаль…
Впрочем, все это – лишь детали,
Только женщина – не деталь.
* * *
Прохожу у кустов орешника,
Листьев слушаю тихий шорох –
Что им чьи-то заботы грешные
О каких-нибудь там оффшорах?
Что им банковская арифметика,
Предварительные или итоговые
Президентов и партий рейтинги,
Комментарии политологов?
Что газеты им и телевидение
С сериалами остросюжетными? –
Те, где сыщики – победители,
Даже если нет счёта жертвам.
Как завидую листве, независимой
От подобной цивилизации!..
Вот такие странные мысли
К мыслям прочим сейчас подвизаются.
То есть, просто устал я, видимо,
Всё, пожалуй, послать бы к лешему,
Не хочу ни чтива, ни видео.
Надоело. Тянет к орешнику.
Париж