Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 276, 2014
КЛЮЧ
По
телевизору: осколки, грохот, дым, крики, недоумение, растерянность, глаза,
страх и отчаяние, люди, прыгающие вниз из окон и разбивающиеся, вой сирен…
лица у телеэкранов, слезы… борьба за выживание и храбрость спасателей…
узкий коридор, группа людей на полу, ожидание голоса-команды из мегафона,
молчание, страх, в конце концов – бег по квадратной винтовой лестнице вниз, в
поисках выхода… У одной женщины отказали ноги, она
медленно, как во сне, опускается на ступеньки, просит о помощи… Ее менеджер,
человек, с которым она здоровалась по утрам десять лет, бежит вниз и, отводя
глаза, говорит: «Sorry, каждый сам за себя»… сутолока, крутящиеся двери, толпа,
глаза, страх, мат, злость, ненависть, ужас, недоумение, прострация.
Кто-то бьется о стекло. Крутящиеся двери… Медленно движется людской поток.
Вот кто-то вырвался, побежал. Вдруг ему на голову падает какой-то предмет…
Удар!.. через секунду он смотрит вниз – это рука человека. Кровь. Дрожь. Смрад,
гарь, копоть, и падающие ошметки тел… Взрыв, уханье,
осколки… Девушка лет двадцати отчаянно бежит по асфальту, за ней по пятам
всепоглощающие клубы из дыма, обломков здания, дорожных знаков, велосипедов и
мусора...Стук в висках, слезы… Вот справа MacDonald’s. Туда? Там люди – битком, а может, пустят? Как
втиснуться? Рывок – дверь закрыта, отчаянный голос: «Пустите, пустите, please, help! Ради Бога!» Волна
уже близко. Совсем близко. Вдруг, как во сне, дверь
открывается, и она втискивается вовнутрь – душно, тела, дыхание, жизнь!
За окном – смерть! Крик – вот он полетел, тот, кто стоял и плакал на окне 86-го
этажа. Плакал и все звонил, звонил, чтобы сказать хоть кому-то о том, что он
жил, и сейчас, через минуту, через секундочку – его не будет, не будет больше
уже никогда! Нога, толчок, полет вниз, и всё белое, белое, и больше нет ничего.
Ничего? Нет…
…нет,
меня там не было в этот день. Задаваться вопросом почему – бессмысленно. Ответ
сокрыт где-то очень глубоко в подсознании. Это секрет. Я знаю его. Но даже,
если я и скажу вам, он не будет раскрыт. Слова тут бессильны. Итак, меня – там
– в тот день – не было. Но метафизически – я там была. Я принимала
сигналы-волны и от них холодела кровь.
Как
это было со мной… За десять дней до – я, как всегда, проходила в эти крутящиеся двери, шла по
зеркальной поверхности мраморного пола, проводила карточкой по детектору,
вызывала лифт, поднималась на 21-й этаж. Работа, полуденный lunch,
парк… Вопрос: «Почему наше здание без антенны, а рядом, подобное ему, – с
антенной?» Ответ: «Это чтобы отличать первое здание от второго». Теперь я знаю,
мое – второе. Иду обратно. Вестибюль, мрамор, вертушка, детектор, полицейские и
собаки. Что-то случилось? Ответ: «Никто не знает. Скорей всего, ложная
тревога…» Еду на лифте вверх. Беспокойство. Люди. Недоумение. Что-то ищут?
Ложная тревога. Смех… 31 августа. Завтра отпуск и первый день осени.
Запланирована долгожданная встреча с мамой в Париже. Пухлое лицо менеджера-ирландки,
голос как из рупора: «Вам положено официально только 10 дней отпуска, no more than
that!» 10-го – обратно. 11-го в 8 утра на работу.
Телефон. Гудок. «Мама, здравствуй. Всe
в порядке. Прилетаю 1-го, 10-го обратно». Мама: «Постой, но 10-го из Парижа в
Москву самолетов нет». Мама должна вернуться в Москву.
Ну
что же делать? «Ты останешься в Париже одна. Всего лишь на один день. Я должна
быть 11-го в 8 утра, как штык, на работе». – «Да, доченька, понимаю – крупная
фирма, ответственность. Деньги. Твоя судьба…» Кладу телефонную трубку. Мысль:
«11 сентября – 30 лет со дня свадьбы родителей. Мама одна – в такой день – в
Париже? Без языка. Одна в комнате. Слезы…» Звоню в туристическое агентство.
«Простите, не знаю, что делать…» В трубке – незнакомая женщина. «Дайте совет,
как быть, мать одна. Менять или не менять билет? Остаться или вернуться?» Голос
в трубке: «Решайте сами. Это ваш выбор». Выбор. Мать или карьера? Мать или
Деньги? Решила: «Меняйте билет. Нет, постойте. Я перезвоню». Иду как в бреду.
Менеджер. Немой вопрос: «Что надо?» Мольба в глазах: «Можно взять 11-ое без
содержания?» Пауза. Понимаете… мать… «Ну, давай подпишу, только денег не
будет, лети!» Все получилось, радость, завтра отъезд! Надо только сложить portfolio. Еще раз просматриваю за минуту
годы – Россия, Япония, Китай, мысли, планы, мечты, бессонные ночи, competitions – все здесь. Задвигаю ящик, последний
взгляд на стол…
Аэропорт.
Все удалось. Радость. Странно – никто не улыбается. Все ждут. Что-то не так.
Отрешенные лица стюардесс Air-France. Голос из
диктофона: «Сегодня полетов не будет, получите ваучеры на проживание в отеле».
Как? Невозможно! Мне надо лететь! Ведь мама уже в Париже! Слезы. Поймите, ведь
у меня только 10 дней! Отчаяние, просьба, мольба, опять слезы. Француз, капитан
самолета. Смеется: «Русская?» Да! «Мест нет». Быстро пишу адрес гостиницы в
Париже. «Передайте ей деньги. Она там совсем без денег!» Постойте, сколько ж у
меня денег? Слезы… «Ну ладно, посадим вот ту, что рыдает, и нашу,
француженку, СFО».
Париж
воздушный! Мой Петербург – лишь его зимняя копия. Мама. Время летит быстро. И
вот уже расставание близко. Последний вечер вдвоем. Улица. Вечереет. Она
смотрит вверх на высокое здание. Вопрос: «А как же самолеты?» Ответ: «Наше
здание еще выше. На нем огни – неопасно!» Аэропорт. Мама улетает раньше. Я
ухожу быстро, не оглядываясь, с трудом сдерживая слезы.
«Ваш
билет?» Багаж, самолет. Сажусь у окна. Даль неба. Земля. Рядом садится мужчина.
Лысый, с усами, араб. Мне как-то не по себе. Пульсация мысли: «Террорист.
Террорист». Пауза, взлет, еда. Я так люблю есть в
самолете. Мой сосед говорит стюардессе: «Я буду спать. Принесите, пожалуйста,
еду, когда я проснусь». Ну и ну. И опять в голове: «Террорист». Что со мной?!
Вот он просыпается. Кнопка вызова стюардессы. Принесите еду. Она уходит.
Возвращается, шепчет ему: «Простите, в нашем городе… Пожалуйста, никому не
говорите. Мы не хотим паники». Но я-то все слышу. Я-то все слышу! Катастрофа?!
11 сентября – усекновение главы Иоанна Крестителя.
Сосед объявляет всем: «Произошло…» Что, что, что?!! Телефоны, глаза, талмуды,
молитвы, немецкий, французский, английский, арабский, русский… Новое имя – Bin Laden. «Пожалуйста, одолжите
телефон на минуточку». – «Нет, не могу, мне самой надо звонить»… – «А вы?
Вы?! Пожалуйста. Мужчина. Пожалуйста! Ради Бога!» – «Окэй.
Только быстро». – «Алло, папа? Да, я жива. Да, моe здание. Я потеряла работу…» – «Глупая, ты
жива!!!» Мы над Канадой. Мест для посадки в Ванкувере нет. Садимся на остров Newfoundland, город St. John’s. Airport under construction. Аплодисменты.
Зеленое поле, лес, озеро, холодный океан, маяк, сувениры. Бабочка.
Суета
и растерянные лица. «Русская? В другой зал! Ожидайте!» Арабы, негры, дети,
зеленые стулья, кафельный пол. «Ваш паспорт. Ждите.» Жду.
Час, два, три… Женщина-канадка в иммиграционном окне. Красный паспорт. Удар.
Штамп. «Проходите.» Слезы. Люди. Человек 200. «Куда?»
Очередь. «Вам в церковь.» Захожу. Пол. Спальник. Люди,
лица, тени. «Я – король Нигерии и должен быть на заседании ООН.
Это моя жена. А вы симпатичны… Ложитесь рядом…» Слезы. К стенке. Лицом в
спальник. Клубком, калачиком. Крест. Не могу спать. 2-й, 3-й, 4-й, 5-й час
утра. Где я? Что же будет теперь? Телевизор. Вопрос: «Что вы плачете?» – «Я
работала там. Друзья. Враги. Живы ли?» – «Смотрите, ваша фирма на экране. Все
живы!» – «Постойте – вы в списках погибших!» Телефон. «Hello. Yes, I am alive… in Canada…» Жива. Бездна недоумения. Жива?
Аэропорт.
Прощай St. Johns. Прощайте
добрые люди, что шьют одеяла в помощь сибирским семьям. Жизнь. Больше репетиций
нет. Голос: «Вы одна из всего самолета, кто работал там. Вы родились в рубашке.
Второе рождение…»
Перебираю
вещи. Связка ключей. От входной двери, от квартиры, от почты… Серебристый
– с
надписью: «World Trade Center. Do not duplicate». Дымка, дождик, сентябрь. Do
not duplicate… Полет,
посадка. Квартира. Интересно, засох ли цветок? Я дома. Дома? Или в жизни? Кто
я? Как жить? Мое portfolio и все документы сгорели в
столе. Ответ: «Будь честной». В руке ключ. Вы живы! Солнце, закат, образы. А
завтра – рассвет, и снова движение, образы, жизнь. Я научилась молиться.
«Господи, дай всем людям на этой планете минуточку счастья, но только всем,
понимаешь, – всем!» Разбираю вещи. Кладу ключ в коробочку – на память. Туннель
в пространстве и времени: годы, лица, расстояния. Приятель: «Да поставь ты этот
ключ на eBay, хоть что-то заработаешь». Ответ: «Не
могу, это ключ от новой жизни».
07.07.2007
МОНАХ
Что
остается в памяти? Чувства и ощущения? Или картинки лиц, ландшафтов,
интерьеров? Движения, звуки, цвета, запахи, мысли, тень, свет? Зачем в нас эти
воспоминания? И куда они денутся после нашей смерти?
Тяжесть
руки, в воздухе крест, и земля из-под ног ушла, и какая-то бесконечность за
закрытыми глазами, и ни звука, только какой-то прохладный шум… это было
тогда, а сейчас только вспышка воспоминаний при задании: Опишите личную
встречу, которая оставила неизгладимый след.
Итак,
запуск ракеты-мысли во все уголки души и мозга, – встреча. Встреча личная?
Плохая или хорошая – а, все равно. Со словами или без слов – все равно. Встреча
и след. Здесь и сейчас – Нью-Йорк, за окном доминиканская музыка… переношусь
во времени, в пространстве… итак, вот что я помню:
Монастырь
Тихона Задонского, Россия. Мы – грешные, суетные люди, город,
автомобиль, пробки, а тут – лес, спокойствие, птицы и голубой храм. Идем
тихо – родители, знакомые… У них умер сын, 33 года, а у меня дедушка умер –
молчим. В душе что-то хрупкое. Дверь – мы на пороге церкви. «Входите, только
тише.» Тишина, высокие потолки, полумрак, ладан. И
люди, и лица, и благоговение перед иконами. Кто-то шепнул: «Вон он идет,
приготовься». Но кто, кто, кто?! «Тише, подойдешь к нему и попросишь
благословление. Вот и все, не бойся.»
Кто
он? Вдруг тень. Высокая темная тень, капюшон и плащ, и люди уступают ему
дорогу. Лица не видно, голова вниз – тень вместо лица. Темный плащ до пят.
Шорох одежды, а звука шагов неслышно. Тень надвигается ближе и ближе. Легкий
толчок сзади – иди. А ноги ватные, иконы голубые, и дымка, и уже нет ничего в
голове – ни хорошего, ни плохого. Подхожу, онемели губы, глаза вниз, только
руки лодочкой – благословите. Вдруг сверху рука, взмах, воздух, плавное падение
и убаюкивающая тяжесть его руки на моей голове, крест… Сколько прошло времени
– не знаю, время не существовало тогда. Вдруг меня отстранили. Кто он? – «Схимомонах, отшельник». Это тот, кто в пещерах, – да? На
всю жизнь – да? Компьютер, клавиатура, печатаю, а по голове мурашки, в том
месте, где 10 лет назад легла его рука. Я не видела его лица, не слышала
голоса, только рука, ее тяжесть, тень, и – благословение. Но это уже на всегда.
20.10.2008
«I
WAS LIKE… YOU KNOW»
«I was like… I
was
like…
I
was
like…»,
– эти слова звучат в Нью-Йорке повсюду: в метро, в магазинах, на улицах, в
ресторанах – везде! В пучинах ньюйоркских акцентов
американского языка незыблемо повторяется «I was like…», и поделать с этим ничего
нельзя. Это обычно предшествует рассказу о событиях, о действиях и состояниях в
тот или иной момент человеческой жизни. «I was like», – говорят здесь, в основном,
американцы, то есть – люди, рожденные в этой стране, в большинстве своем
молодежь, а также иммигранты и некоторые приезжие, пытаясь звучать «под своих». Разумеется, чаще это говорят женщины (женщины
просто больше говорят). По моим собственным подсчетам словосочетание «I was like» употребляется минимум три раза за
две-три минуты разговора среднестатистического жителя Нью-Йорка. Преследуемая
этой вездесущей навязчиво-неприятной фразой уже много лет (а для любого иностранца
она станет неприятной, потому что, в конечном счете, только ее из всей
американской речи мы отчетливо слышим и понимаем), я стала задумываться: а что
она может точно означать в переводе на мой родной русский язык? Долго сопоставляя возможные варианты, я, наконец, остановилась на
«прикинь, я такой…», и если продолжить – получится: «прикинь, я такой…
пришел, увидел, победил…» В общем, любой глагол, описывающий настоящее
или воображаемое действие в прошлом. Многие удивятся: «Ну, фраза как фраза, что
к ней привязываться-то?» На это отвечу: «Фраза эта, друзья мои, очень въедливая
и очень уж слух режет; приезжайте, услышите сами!» А, может быть, мне эта фраза
не нравится просто потому, что, живя в России, я никогда не говорила: «Прикинь,
я такая…» Необходимо добавить, что у многих ньюйоркцев, особенно мужчин, за
фразой «I
was
like…»
не следует, ожидаемо, глагол действия/состояния, а следует еще более
многозначительное: «you
know…»
Встречаю
на днях знакомого американца. Как и следовало ожидать, после нескольких слов
приветствия он говорит: «I
was
like…
You
know…»
И молчит, многозначительно глядя на меня. Сюрреализм. И вдруг меня осенило: он
передал информацию; этими словами «you know» он подстегнул к действию мои сознание и подсознание. А может, и того больше: я
уже все о нем знаю, просто догадываюсь об этом! Он помолчал. Я повернулась и
пошла. Он не понял и побежал за мной, торопливо рассказывая мне уже другую
историю, которая, как и следовало ожидать, начиналась с фразы: «I was like…» За этим последовал яркий
рассказ, но через паутину слов я слышала четко только: «He was like.. she was like… I was like… We were like… You
know». Как
сигнал морзянки крутилось это его послание: «You know».
«You know» – я погружалась в космос. «Ты
знаешь… знаешь… you know…»,
– твердила я себе. Надо только переключить рычаг и осознать (завладев всем
информационным полем Вселенной), мое-твое-наше
предназначение на планете Земля. Из этого сюрреалистического полета мысли меня
выбила пуля-фраза моего собеседника. ««You know», – произнес он многозначительно,
с особым ударением. Я остановилась, повернулась к нему и улыбнулась. Мы были
уже в метро. Присев на лавочку, я спросила его, плавно, нараспев: «А знаешь ли
ты, почему мы на этой планете?» От неожиданности он замолчал – и робко спросил
меня: «Что-то случилось?» – «Нет, – ответила я. – Просто… I was like… You
know.»
6.02.2014, Нью-Йорк