Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 276, 2014
Людмила
Флам. Правовед П. Н. Якоби и его семья. – М.: Русский
путь, 2014. 190 с.
Петр Николаевич Якоби (1877–1941) был одним из самых уважаемых
представителей русской общины в Латвии «золотого» буржуазного периода между двумя
мировыми войнами. Выпускник Императорского училища правоведения, он во время
первого всемирного побоища служил прокурором Рижского окружного суда. Авторитет
Петра Николаевича был настолько велик, что его после Февральской революции,
которую он как подлинный государственник принял крайне отрицательно, назначили
одним из главных ответственных за амнистию, проводимую Временным
правительством. Он даже выпустил фундаментальный труд «Амнистии
Вклад Якоби в общественную жизнь Латвии, надо сказать, был оценен должным образом. Он стал одним из немногих русских, кого удостоили почетным орденом Трех звезд. Награду эту Петр Николаевич получил за участие в разработке Латвийского уголовного уложения. Именно он, вместе с другим юристом из России, Петром Минцем, впоследствии сгинувшим в недрах ГУЛага, подготовил окончательный текст документа и передал на ратификацию в Совет министров республики. Но, пожалуй, самым весомым вкладом в юриспруденцию стал журнал «Закон и суд», который под руководством Петра Якоби выходил в Риге в 1929–1939 гг. Авторы, и прежде всего сам Петр Николаевич, стремились продолжить лучшие традиции российского правоведения и проследить их влияние на европейскую жизнь. Журнал был разгромлен вовсе не с приходом советских войск. Закрыли его по распоряжению правительства Карлоса Ульманиса, который, как известно, считал, что на территории Латвии прежде всего должна существовать латышская культура и выходить издания на латышском языке.
Всего вышеперечисленного, думается, достаточно, чтобы понять, какая судьба ждала Петра Николаевича Якоби после воплощения в жизнь пакта Молотова–Риббентропа. Его арестовали сразу. К слову, когда Гитлер призвал балтийских немцев срочно переезжать в Германию, Якоби отказался. Он был в полной уверенности, что в Советском Союзе проросли традиции права и с ним ничего не случится.
Через семьдесят лет после его гибели в августе 1941, уже в июне нынешнего года внучка Петра Николаевича Людмила Оболенская-Флам, чей голос в свое время проникал к советским радиослушателям на волнах «Голоса Америки», открыла памятник своему деду в архангельском городе Котлас. Там, в местечке Макариха, сгинули в тридцатых годах тысячи сосланных и арестованных, сосланных на строительство железной дороги на Воркуту и моста через Северную Двину. Перед поездкой на Север Людмила Сергеевна представила в Доме Русского Зарубежья им. Александра Солженицына свою книгу «Правовед П. Н. Якоби и его семья. Воспоминания».
Это не просто воспоминания о судьбе семьи Якоби-Лихачевых, перемолотой «красным колесом» ХХ века. Людмила Флам, автор прекрасных книг о княжне Вики Оболенской, казненной гестаповцами в Париже, и о судьбах поколения «второй волны» эмиграции, не изменяет своему историческому подходу. Воспоминания и свидетельства о прошлом переплетаются с цитатами из писем и следственных дел, с которыми автору удалось познакомиться. Образ Петра Николаевича вырисовывается совершенно фантастический – как человека необыкновенного благородства и полного убежденности в незыблемости норм права. Вот что, к примеру, он доказывал следователю: «Я считаю нужным обратить внимание на юридическую сторону дела, что мои произведения и доклады появились в свет при демократическом правительстве суверенной Латвии, преследовавшем коммунизм. Будучи изданы десять-двадцать лет назад, эти произведения подпадают под действие давности». А когда конвоир посреди архангельской топи приказал всем стать на колени, не стал один Петр Николаевич. «Я становлюсь на колени только перед Господом Богом», – сказал он.
И вот теперь мы можем прочесть об этом поразительном человеке, проследить судьбы его родных и близких; ярко, зримо увидеть жизнь Латвии до присоединения к СССР. Все это возвращает нам книга Людмилы Оболенской-Флам.
Виктор
Надежда
Городецкая. Остров одиночества. Романы, рассказы, очерки, письма. – СПб.:
Росток – Пушкинский Дом, 2013. 844 с.
«У Городецкой – хороший почерк, она умеет видеть и изображать увиденное. В ее книге нет фальши, она правдива. Это не захватывающий, не уносящий головокружительный роман, но это хорошо и искренне написанная повесть, тихий рассказ о тихой жизни.» Так писал критик и литературовед Петр Пильский, до Второй Мировой войны живший в Риге; писал о творчестве русской писательницы Надежды Даниловны Городецкой (1901–1985), публиковавшейся на страницах русских газет и журналов в Париже. Впрочем, дарование Городецкой высоко оценивал не только он. Восторженные слова посвятил ей А. Куприн: «Русский язык, которым пользуется Городецкая, можно определить как природный, богатый и, самое главное, оригинальный». И тем не менее творчество Надежды Даниловны, долгое время бывшей одной из популярных писательниц в эмиграции, а потом ставшей глубоким и серьезным православным мыслителем, в России до сих пор было почти неизвестно, невзирая на, казалось бы, почти не оставшиеся белые пятна в издании литературы первой волны.
Она писала об одиночестве русских изгнанниц, о тоске по жизни, навсегда канувшей в лету, – словом, о чем писали сотни других собратьев по перу, выброшенных со своей земли. Но было в ее произведениях нечто такое, что особенно притягивало читателей. И не только, как сейчас бы сказали, русскоязычных. Ряд повестей и рассказов писательницы перевели и издали на французском. Тема расколотого мира, неприкаянности, чужого окружения была близка европейцам.
Надежда Городецкая родилась в Москве в семье журналиста, которого многие считали неудачником. Семья переезжала из города в город, в конце концов они оказались в Полтаве, откуда и устремились на юг вместе с огромной волной беженцев, уходивших от вала Гражданской войны. Там, в немыслимой давке, она навеки потеряла мать и сестру.
Дальше был Константинополь – впоследствии пребывание там Городецкая описала в повести «Мемуары эмигрантской бабушки»; затем – Македония. Нравы этого края, входившего тогда в состав Королевства сербов, хорватов и словенцев, также послужили темами для ее рассказов.
Переехав в Париж, Городецкая сначала бралась за любую работу – швея на фабрике кукол, статистка в кино, гувернантка. Но постепенно в «Иллюстрированной России», «Воле России», «Днях», «Сатириконе» и особенно в одной из центральных газет русской эмиграции – в «Возрождении» – стали появляться ее рассказы и заметки. Они напоминали рассказы Надежды Тэффи – та же грустная интонация, но в них было намного меньше юмора, писательницу больше интересовали душевные переживания героев. Впрочем, в отличие от большинства авторов Зарубежья, она не следовала только этой единственной дороге. Так, в своеобразном романе-утопии «Дом отдыха» Надежда Даниловна развернула действие в России, ставшей свободной от большевиков. Там беспрерывно мирятся и ссорятся обитатели старческого дома, бывшие белогвардейцы и бойцы Красной армии.
Многие критики прежде всего отмечали аскетизм стиля писательницы, четкие, точные характеристики героев. Подобно большинству авторов русского изгнания, осознанно или нет, она следовала дорогой Чехова.
Там же, в Париже, в Городецкой произошел глубокий душевный перелом. И
связан он был с одним из самых ярких деятелей Православной Церкви в Европе – с
архиепископом Львом (Жилле). Путь к православию этот
удивительный человек начал в австрийском плену во время Первой
мировой. Там он познакомился с русскими военнопленными, там узнал о
Достоевском. Впоследствии он принял постриг в бенедиктинском
монастыре, а позднее перешел в православие. В
Вокруг него сложился круг людей, считавших, что изгнание было послано русским для того, чтобы возродить на Западе православие. И одной из самых ревностных сторонниц этой идеи стала Городецкая.
В 1934 Городецкая переехала в Англию. Начался совсем новый период жизни. Проза была отставлена. В Англии Надежда Даниловна стала первой женщиной-лектором на богословском факультете Оксфордского университета, там же она опубликовала свои исследования о Тихоне Задонском и Зинаиде Волконской; потом руководила кафедрой славистики Ливерпульского университета. В конце жизни все силы Городецкая отдавала фонду, на средства которого был построен русский старческий дом.
И вот сегодня усилиями известного исследователя литературы эмиграции Алексея Любомудрова и питерского издательства «Росток» наследие Городецкой возвращается к нам. Увидел свет большой, в 840 страниц, том ее произведений. Здесь и короткие рассказы, принесшие ей славу в Париже, и роман «Несквозная нить», и повесть «Детство Нины», а также записи интервью с Буниным, Куприным, Зайцевым, Ходасевичем, очерки «Женщины русского Парижа», письма, которые неутомимый составитель нашел в различных архивах. «Тихий рассказ» Надежды Городецкой продолжается.
Виктор
«Ивану
Денисовичу» полвека. Юбилейный сборник. 1962–2012. – М.: Русский путь, 2012.
742 с.; «Дорогой Иван Денисович!..» Письма читателей. 1962–1964. – М.: Русский
путь, 2012. 360 с.
Осенью
Сегодня даже трудно представить, что означало это произведение для Советского Союза. Бомба, взрыв, переход в новую реальность. В один день сознание миллионов людей было перевернуто. Конечно, к тому времени уже состоялся исторический доклад Хрущева, сотни тысяч заключенных обрели свободу и были реабилитированы, памятники Сталину сброшены с пьедесталов… Но оставался железный обруч идеологии, сковывавший общество. Шестьдесят шесть страниц повести Солженицына перевернули все. Кроме рассказа о трагедии народа, переданной через восприятие мира простого русского мужика, проживающего один день в лагере, было еще нечто другое, – то, что в течение долгих лет пытаются определить литературоведы и историки. Абсолютно новая страница русской и мировой литературы, наследующая все лучшие традиции классики, – и, тем не менее, «Один день…» знаменовал собою прорыв в истории прозы. При внешней простоте и безыскусности текста такого еще не писал никто.
За полвека, прошедшие с исторического дня появления синих обложек 11-го номера «Нового мира», и особенно с переменами, когда в эпоху перестройки страна просто не могла не обратиться к вермонтскому изгнаннику, кто только не упоминал о Солженицыне и его фантастическом литературном дебюте. Дом Русского Зарубежья, созданный по воле великого писателя и ныне носящий его имя, естественно, не мог обойти пятидесятилетие появления «Одного дня Ивана Денисовича» и выпустил две книги: огромный, более чем в 700 страниц, юбилейный сборник «Ивану Денисовичу полвека» и немного меньший по объему, но никак не уступающий по содержанию, другой – «▒Дорогой Иван Денисович!..’ Письма читателей. 1962–1964».
Первый том, составленный Тамарой Есиной и Павлом Спиваковским, включает в себя сотню самых различных статей, отзывов и рецензий, даже документов ЦК КПСС, появившихся за эти пятьдесят лет. Книга открывается разделом «Перед публикацией», и здесь, в первую очередь, – восхищенная заметка К. И. Чуковского «Литературное чудо» («…Мне даже страшно подумать, что такой чудесный рассказ останется под спудом. Ничего нецензурного в нем нет. Он осуждает прошлое, которого, к счастью, уже нет. И весь написан во славу русского человека.») и отзыв С. Я. Маршака «Правдивая повесть». Затем представлена целая серия рецензий, вышедших в свет или просто написанных в 1962–1965 гг. Здесь и восторженные отзывы К. М. Симонова и Г. Я. Бакланова, и потрясающее по своей мощи письмо Варлама Шаламова. В этом послании «зека к зеку» Шаламов, не скрывая восхищения перед подвигом и талантом автора «Одного дня…», говорит о своем несогласии с некоторыми деталями повести. Впоследствии ряд авторов попытались изобразить трения между этими двумя блистательными мастерами русской прозы как непреодолимые. Рекомендую прочесть это письмо – все станет на свои места.
Полифония голосов огромна. Представлена, скажем, знаменитая статья Владимира Лакшина «Иван Денисович, его друзья и недруги», вызвавшая столько споров. Павел Спиваковский, составитель книги, в предисловии особо выделяет работу филолога Сергея Артамонова, рассматривающего «Один день…» в контексте мировой литературной традиции. Статья Артамонова была написана, когда над головой Александра Исаевича уже сгущались тучи. Выделяет Спиваковский и исследование Татьяны Винокур «О языке и стиле повести А. И. Солженицына ▒Один день Ивана Денисовича’», опубликованное уже в самый разгар травли писателя.
Однако мы можем познакомиться не только с восхищенными или просто доброжелательными отзывами. Советую не пропустить письмо сотрудницы Министерства охраны общественного порядка Анны Захаровой. Свифт и Булгаков, кажется, оживают в каждой строке: «Понятно, что герой произведения Шухов… только и надеется на санчасть, чтобы как-то увильнуть от работы, от искупления своей вины перед Родиной. А ведь он находится в исправительно-трудовых лагерях, пусть даже и невинный, так он должен, как настоящий советский человек, как коммунист, показать всем пример, зажечь остальных, а не разлагаться и других не разлагать». Комментарии, естественно, излишни, но становится не смешно, когда думаешь, сколько сегодня людей хотят снова поднять на пьедестал людоеда, уничтожившего почти всю мыслящую и достойную часть населения своей страны.
Другой значительный раздел книги – «▒Один день Ивана Денисовича’ глазами русской эмиграции». На Зарубежье, как и на весь Советский Союз, повесть произвела впечатление шоковое. Но если для большинства населения СССР «Один день…» стал открытием правды, то для эмигрантов это было знáком перемен на родине.
Среди авторов и Роман Плетнев, и Зинаида Шаховская, и, конечно, многолетний главный редактор «Нового Журнала» Роман Гуль. Гуль вообще отказал автору «Одного дня…» в принадлежности к советской прозе. «Это произведение появилось в свет, минуя советскую литературу, оно вышло прямо из литературы Серебряного века. Оно, как спутник, молниеносно прошло сквозь безвоздушное пространство сорока пяти лет советской литератур-пропаганды…»
Завершают сборник разделы «Преодолевая запреты (СССР, 1988–1989)» и «Свободное обсуждение (С 1990)». Здесь, конечно, особенно выделяются отзывы на призыв Елены Цезаревны Чуковской вернуть Солженицыну гражданство СССР. Яростная, могучая волна требований установить справедливость буквально прокатывается по страницам. Желание перемен сразу сделало Александра Исаевича одним из главных символов свободы для возрождающейся России.
Само собой, за последние годы различные авторы не раз возвращались к гениальной повести. В книге приводятся статьи Мариэтты Чудаковой, Павла Басинского, американского слависта Алексея Климова и многих других, продолжающих осмыслять и анализировать этот 1962 года.
«Один день Ивана Денисовича» стал одним из самых ярких событий отечественной истории. Что эта повесть обозначала для обычных людей, какую революцию произвели шестьдесят с небольшим страниц в сознании общества огромной страны, мы можем понять, взяв в руки еще одну книгу, изданную Домом Русского Зарубежья, – подготовленный Галиной Тюриной сборник «▒Дорогой Иван Денисович!..’ Письма читателей. 1962–1964».
Ошеломленные, взволнованные, потрясенные люди, прочтя повесть, слали письма. На имя Твардовского, в редакцию журнала, а иногда, наивно, и самому Ивану Денисовичу. Они торопились высказать благодарность, писали взахлеб. Многие впервые за годы репрессий и террора доверяли свои откровенные мысли – таково было впечатление от «Одного дня…». Особенно это касается бывших заключенных – во многом благодаря их посланиям появился «Архипелаг ГУЛаг». Разыскивали своего комбата и фронтовые товарищи, воевавшие с ним до его ареста за несколько месяцев до Победы. Но были и другие письма. Бывших охранников или просто тех, кто считал, что не надо ворошить прошлое. Не все могли принять факт, что их жизнь была отдана неправому делу и неправедным целям.
Новая почтовая волна обрушилась на журнал, когда в январе 1964 было объявлено о выдвижении Солженицына на Ленинскую премию. Однако мощное охранительное сталинистское племя к тому времени опомнилось и стало организовывать многочисленные «протесты трудящихся». Как известно, главная премия страны тогда миновала писателя.
Все это эпистолярное многоголосье составительница книги нашла в Российском государственном архиве литературы и искусства, где хранится фонд «Нового мира», а также в личном архиве Александра Исаевича, находящимся в Троице-Лыкове. Открывается «Дорогой Иван Денисович…» материалами из архива «Нового мира» и самого Солженицына, в том числе потрясающим чеканным письмом Твардовского Александру Исаевичу: «…Будет все, что называется славой, ярким восходом нового большого имени на литературном горизонте, т. е. все то, что Вами вполне заслуженно и чего не избежать, да и избегать незачем. ▒Иван Денисович’, по-моему, явится фокусом, в котором преломятся многие лучи – судьба этой вещи больше собственно литературной судьбы произведения. И всю эту речь я веду к тому, чтобы подчеркнуть мою надежду на Ваше спокойствие, выдержку, на высокое чувство собственного достоинства, зрелость мысли, на бескорыстие, несуетность Вашего прекрасного дара.» И Солженицын, будущий автор “Архипелага Гулаг», ответил: «…Вся жизнь приучила меня гораздо больше к плохому, чем к хорошему, и в плохое я всегда верю легче, с готовностью. Я усвоил еще в лагере жизненный девиз, русскую пословицу: ▒Счастью не верь, беды не пугайся’».
Так он и жил, этот поразительный человек, повлиявший, как мало кто другой, на российское сознание. И осмысление опыта влияния «Одного дня Ивана Денисовича» на наше общество за прошедшие полвека более чем необходимо сейчас. Слишком многое сошлось и переплетено в этой небольшой повести, которую сам Солженицын считал рассказом.
Виктор