Судьба и репутация Эриха
Федоровича Голлербаха (1895–1942), как при его жизни,
так и после смерти, причудливы и парадоксальны.
Автор одной из лучших, самой
знаменитой, элегантной и изящной книги о Царском Селе – «Города муз» – был царскоселом по рождению, но учился не в знаменитой
гимназии, а в реальном училище. Кажется, он – единственный знаменитый царскосел, кто в ней не учился, но фамилия «Голлербах» устойчиво ассоциировалась именно с этим городом,
даже когда он носил другое имя. Недаром добрый приятель и земляк Голлербаха Всеволод Рождественский написал:
Для харит возвышенного брата
У меня особая хвала:
Он принес под купол Лениздата
Вкус и меру Детского Села.
Голлербаха
никогда не запрещали, но долго замалчивали. Его долго замалчивали, но никогда
не забывали. Его никогда не забывали, но помнили и изучали однобоко, в
результате чего многие стороны его деятельности остаются если не забытыми, то не оцененными по достоинству. Стихи – одна из них.
Спросите: кто такой Эрих Голлербах? Вам без труда ответят. Историк искусства. Знаток
русской графики – книжной иллюстрации, гравюры, экслибриса. Художественный
критик и тонкий стилист. Музейный и издательский работник. Первый биограф
Василия Розанова. Коллекционер. Глава Ленинградского общества библиофилов.
Недурной рисовальщик. Мастер дружеских посланий, эпиграмм и стихотворных
тостов, а также автор «заумных» философских эссе. Не слишком ли много для
одного человека? Но поскольку ни в одной области Голлербаха не называют «великим» и редко в какой –
«выдающимся», может быть, это всего лишь «прекрасный дилетант», талантливо
коснувшийся до всего слегка? Помнить надо, а переиздавать вроде нечего – кроме
великолепного «Города муз». Так ли это?
Эрих Голлербах
родился 11 (23) марта 1895 г.
в Царском Селе, в семье кондитера Федора (Теодора) Георгиевича (Егоровича) Голлербаха (1849–1924) и Эмилии Адольфовны Голлербах (урожденной Вунш, ок. 1860–1922), жившей в
доме напротив Гостиного Двора и неподалеку от Лицея1.
О своем детстве и отрочестве Эрих Федорович рассказал в книге «Разъединенное»,
опубликованной его внуком Евгением Голлербахом через
полвека после смерти деда. Пересказывать ее нет смысла, читать – необходимо.
Даже тем, кому не интересны подробности биографии нашего героя, ибо это –
незаурядное явление русской прозы и еще одна из малоизвестных граней таланта ее
автора.
Окончив в 1911 г. Царскосельское
реальное училище, Голлербах поступил на
общеобразовательный факультет Санкт-Петербургского психоневрологического
института, который в ту пору считался «демократичной» альтернативой
университету, однако с оттенком «второсортности» по отношению к нему – как
реальное училище, даже в Царском Селе, по отношению к гимназии. Позже он учился
на историко-филологическом и физико-математическом факультетах университета, но ни на одном из них так и не окончил курс.
Первые известные нам
стихотворения Голлербаха относятся к 1914 г., когда автору
исполнилось 19 лет. Для тогдашних молодых людей с литературными интересами это
поздно: некоторые выходили из гимназии сложившимися поэтами или, как минимум,
овладев стихотворной техникой; иные умудрялись в это время выпустить первую
книгу. Эрих Федорович уже в первых дошедших до нас
текстах (возможно, более ранние просто не сохранились) демонстрировал умелое
владение формой и хорошую культуру стиха. И вообще, хорошую культуру – его
опыты не производят комическое или анахроническое впечатление, они «на уровне»
времени и места.
Juvenilia
Голлербаха, к которой можно отнести стихотворения
1914–1918 гг., не вошедшие в его первую книгу «Чары и таинства», и сегодня интересна ценителю поэзии, а не только ее историку. Читатель
может составить о ней собственное мнение по подборке впервые публикуемых
стихотворений Эриха Федоровича в этом номере «Нового Журнала». Автор предстает перед нами как сознательный продолжатель
символистов, особенно «старших», что делает его немного старомодным для своего
времени, как бы опоздавшим лет на пять-семь: похожими стихами на рубеже 1900-х
и 1910-х годов дебютировали Сергей Шервинский и Алексей Сидоров (будущий
знакомый Голлербаха и автор его поэтического
портрета-акростиха) – но разница в возрасте всего в несколько лет может стать
разницей литературных поколений. Петербургские ровесники и погодки Голлербаха, писавшие и публиковавшие стихи, – Всеволод
Рождественский, Лариса Рейснер, Виктор Тривус,
Георгий Маслов, Владимир Злобин, Николай Оцуп, не говоря об уже выпустившем
несколько книг Георгии Иванове и странно смотрящемся в этом ряду Сергее Есенине,
– как раз отталкивались от «старших» символистов, от «мечты неясной о чем-то
неземном» и ориентировались, каждый по-своему, на «веселую землю» в ее разнообразных проявлениях, на «Цех поэтов» и Кузмина, делая возможное исключение
для Блока, который в эти годы перестал восприниматься как «символист» и вообще
принадлежащий к какой-либо «школе» или «направлению».
Молодой Голлербах
подчеркнуто серьезен и возвышен. В 1914 г. Борис Пастернак
заметил в письме к родителям под впечатлением от опытов своего друга Александра
Штиха: «О как неисправимо
всегда и везде священнодействует дилетант. Какое отсутствие иронии над собой,
смешка, легкости, простоты и какого-то будничного недоумения перед тем, как
празднуют свои будни окружающие»2. Удачная характеристика ранних
стихов Эриха Федоровича, которые явно контрастировали с легкомысленными опытами
сверстников из «Кружка поэтов», возникшего при Петроградском университете в 1915 г. С ними Голлербах, похоже, и не общался, поэтому нет его имени ни в
«Богеме», ни в «Рудине», ни в «Арионе». Здесь видна позиция: он аппелировал к
старшим, обращая почтительные письма и стихи «о вечном» к Розанову,
Мережковскому, Гиппиус, Бердяеву, а также к Бальмонту, Брюсову, Сологубу.
Мережковские, Бердяев и особенно Розанов проявляли к Голлербаху доброжелательный интерес, но не как к поэту,
даже не как к литератору, а как к молодому «вопрошателю» и потенциальному
ученику. Это отделяло его от стихотворцев, которых опекала Гиппиус и чьи
опыты, в числе прочих, вошли в составленный ею сборник «Восемьдесят восемь
современных стихотворений», вышедший в конце 1917 г. Судя по стихам, Эрих
Федорович чувствовал себя одиноким и перед «вечными вопросами», и в
литературном мире. Не знаю, просил ли он знаменитых корреспондентов о
содействии в публикации своих произведений, но в печать они пробивались с
трудом.
Дебют Голлербаха
состоялся в студенческом журнале «Северный гусляр», выходившем с октября 1914 г. по июнь 1915 г. и имевшим гордый
подзаголовок «Орган молодой надпартийной интеллигенции». В марте 1915 г. там появились его
антипозитивистское эссе «Ценность индивидуализма» (№ 6; есть отдельное издание
– видимо, оттиск) и стихотворение «Памяти Уитмэна» (№
7). В следующий раз он увидел свое имя в печати только через полтора года в
журнале Михаила Спасовского «Вешние воды» –
единственном издании, печатавшим Эриха Федоровича до наступления 1919 г.
Выпускник юридического
факультета Петербургского университета, Спасовский
был старше Голлербаха всего на пять лет, но на
какое-то время стал для него главным «старшим товарищем». Несмотря на симпатию,
внимание и готовность к участию, Мережковские, Бердяев и даже «интимничающий»
Розанов оставались если не «богами», то «полубогами», а здесь можно было
держаться почти на равных. Публиковавшийся с 1909 г., Спасовский
в 1913 г.
создал и возглавил Научно-литературный кружок русских студентов, в 1914 г. выпустил книгу
статей «Больное творчество» и сборник «трудов» кружка под названием «Вешние
воды», а затем начал издавать одноименный журнал, к сотрудничеству в котором
привлек Розанова. Об этом друге и наставнике Голлербаха
долгие годы предпочитали не вспоминать, поскольку Спасовский
был ярым националистом, юдофобом и оккультистом, а
позднее, в эмиграции, стал видным теоретиком русского фашистского движения – во
всех отношениях «дурная компания». В поэтическом разделе журнала в 1917 г. частым соседом Голлербаха оказывался… Пуришкевич (да, тот самый!). После
Февральской революции Спасовского начали травить в
печати как «агента охранки» и обвинять в получении от нее денег на издание
«Вешних вод». Тем не менее, журнал продолжался и не терял сотрудников. Его
отношение к большевистскому перевороту было однозначным: «Ведя решительную
борьбу с дьявольскими ордами, ввергающими Россию в бедствия и неслыханный
позор, ▒Вешние воды’ призывают Русских людей к объединению и взаимопомощи. Ибо
время наступило…». На той же странице – стихотворение Голлербаха
«Свете тихий».
Журнал выходил до апреля 1918 г., а Спасовский благополучно жил при новой власти и служил в
Академии художеств до 1926 г.,
когда, без излишнего шума, не вернулся из служебной командировки в Тегеран.
Эриху Федоровичу сотрудничество в «Вешних водах» не припомнили.
Насколько Голлербах
разделял взгляды Спасовского? В
годы войны и всеобщей германофобии этот русский немец не скрывал свою
национальность, не менял фамилию, не отрекался от родины предков и не старался
выглядеть «из русских распрорусским», хотя его
осознанное обращение к Розанову и к Бердяеву, переживавшему «славянофильский»
период, говорит о многом. Голлербах не был
юдофобом – лишнее доказательство тому, что Мережковские поддерживали с ним
отношения, но вступил в публичную полемику с Гиппиус, утверждая, что «был
эллином отец Христа – Пандера, и только мать еврейкою
была». Можно предположить, что репутация сотрудника антисемитского издания
вредила Эриху Федоровичу. Осенью 1917
г. он посылал стихи, включая цикл «Христос и еврейство»,
в народнический журнал «Русское богатство» – юдофильский, прогрессивный в
политическом отношении и консервативный в
литературном. Трудно подобрать издание, менее подходящее молодому символисту с
«реакционным» оттенком, поэтому неудивительно, что там стихи не появились. Со Спасовским Голлербаха
несомненно сближал интерес к оккультизму и религиозно-философским учениям
Востока, хотя в 1917 г.
редактор «Вешних вод» отверг его статью «Вселенская религия». Следует добавить,
что после Февральской революции Голлербах подал в
министерство исповеданий прошение об официальном переходе в буддизм, но получил
ответ, что в этом нет необходимости в связи с отменой национальных и
религиозных ограничений3.
Первый период поэтического
творчества Голлербаха завершился двадцатистраничным
сборником «Чары и таинства. Тетрадь посвящений», вышедшим в августе 1919 г. в Петрограде тиражом
500 экз. Для него автор отобрал лучшее из написанного к тому времени;
знакомство с отвергнутыми стихами – опубликованными и неопубликованными –
показывает, что он сделал верный выбор. На книжечке нет ни издательской марки,
ни, что более странно, цензурной «визы». Как и при выпуске философских брошюр
«Новые устои метафизики. Пролегомены к изучению мирового процесса» (1917) и «В
зареве Логоса. Спорады и фрагменты» (1920; вышла в
первой половине октября 1919
г.), автор выступил в качестве издателя, напрямую
договорившись с типографией, выбрав оформление и оплатив тираж. Почти все
стихотворения посвящены знакомым (с символически значимым добавлением «памяти
Анненского»), что должно было подчеркнуть не только литературную и философскую
ориентацию поэта, но и личную близость к знаменитостям; этой
же цели служили вынесенные в эпиграф к книге цитаты из инскриптов
Розанова и Бердяева. Немногочисленные отклики оказались предсказуемо
разноречивыми. Типичный представитель досимволистской
эпохи Владимир Мазуркевич на страницах «Вестника
литературы» заявил, что в книге «нет ничего ни чарующего, ни таинственного.
Обыкновенные стихи, гладко написанные, со звонкой внешностью и не всегда
удобопонятным содержанием». В допущенной в Советскую Россию рижской газете
«Новый путь» С. С. Розанов писал: «В авторе ценно многообразие его духовных
пристрастий, его щедрые отклики на самые разнообразные темы философии,
культуры, искусства, литературы… У Голлербаха нет
ни шаблонов, ни банальных мыслей, прискучивших образов»4. В 1927 г. сам Голлербах назвал книжку «случайной и очень слабой», но
вспомним, какие колоссальные изменения произошли в стране и в жизни автора за
эти восемь лет.
В 1919 г. Эрих Федорович
получил признание, прежде всего за вышедшую годом ранее книгу о Розанове, и
доступ в ведущие литературные и художественные издания Петрограда и Москвы
(«Жизнь искусства», «Вестник литературы», позднее – «Книга и революция» и др.);
расширил круг знакомств с писателями, критиками и художниками. Теперь он
не только много писал, но и часто печатался, в том числе, в заграничных
изданиях, не придерживавшихся антисоветской ориентации («Смена вех», «Новая
русская книга», «Сполохи»). К сожалению, мы ничего не знаем о составе
предполагавшегося поэтического сборника «Раздумья», о котором Голлербах в январе 1922 г. сообщил в Берлин А. С. Ященко. Резко
изменилась его поэтическая манера: на смену «символистским туманам» и
«философической грусти» пришли почти акмеистическая «вещность» и живописность в
сочетании с ориентацией на «классику», к чему располагала наконец-то
появившаяся в его стихах царскосельская тематика.
Новая манера в наибольшей степени воплотилась в цикле стихотворных портретов
знакомых поэтов и художников – совершенно «несоветских», включая расстрелянного
Гумилева и эмигранта Георгия Лукомского. Большая
часть портретов составила два издания одноименного сборника (в 1926 и 1930
гг.), но и оставшиеся за его пределами заслуживают внимания.
«Портреты» не затеряются даже в
исключительном богатстве русской поэзии первой половины 1920-х годов, и
репутация Голлербаха-поэта должна основываться
прежде всего на них. Ими же завершился его путь оригинального лирика. Видимо,
невозможность регулярно публиковать новые стихи, – оба издания «Портретов»
выпущены за счет автора (как и оба издания «Города муз»), на правах рукописи и
без применения ручного набора (написанные от руки тексты воспроизведены
цинкографией) – и отсутствие признания со стороны поэтов привели к тому, что
«лирический поток» иссяк. В конце двадцатых он начал поэму о своем царскосельском детстве, но от нее сохранились, кажется,
лишь четыре строки в одной из дневниковых записей 1933 г.:
Как бы иглою Пиранези,
Мир павильонов и аллей
Награвирован на железе
Ревнивой памяти моей.
Остались те самые застольные
стихотворные спичи и тосты на библиофильские темы, с которыми долгое время
ассоциировалась вся поэзия Голлербаха, а также инскрипты на книгах и альбомные послания; последние до сих
пор не собраны и не изучены.
Вторая половина 1920-х и начало
1930-х годов – расцвет творчества и пик известности и признания Голлербаха, хотя ортодоксы открыто причисляли его к
«классовым врагам». Спокойную и относительно безбедную жизнь нарушил арест в
начале февраля 1933 г.
по «делу Иванова-Разумника», однако следствие было недолгим: из Дома
предварительного заключения его отправили в психиатрическую больницу (об этом
его пронзительные записи «Незабываемо»), а в начале мая освободили и больше не
преследовали. Эрих Федорович вернулся к прежней жизни и работе, но стал
осторожнее. С этого момента то, что он писал, четко разделялось на две
категории – в печать и «в стол». Печатали его много и охотно – политически
нейтральные работы по истории искусства и литературы; с разрешения Главлита
статья о «непроходном» Рерихе вошла в альбом, изданный в 1939 г. в «буржуазной» Риге.
В столе, наряду с «Разъединенным», осталась великолепная книга философской
эссеистики «Meditata», впервые опубликованная только
в 1998 г.
«Большой террор» миновал Голлербахов, но догнала война: во время эвакуации из
осажденного Ленинграда по «дороге жизни» они попали под бомбежку. Жена Мария
Ивановна, чей силуэт открывал второе издание «Портретов», погибла. Эриха Федоровича довезли до Вологды, где он скончался 4 марта 1942 г. Позднее ходили
упорные слухи, что он выжил, но впал в «острое депрессивное состояние», был
доставлен в Москву (почему туда?) и помещен в психиатрическую больницу, где
умер в 1945 г.
В 1995 г.
О. С. Острой обнародовала точные, документированные данные о времени и месте
его кончины. Могила Голлербаха не сохранилась.
Его библиотека начала распродаваться еще при жизни, огромный архив частично
рассеялся после смерти, но не пропал. Надеюсь, нас еще ждут находки и сюрпризы.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Биографические сведения о Голлербахе
заимствованы из примечаний Е. А. Голлербаха (внука
Эриха Федоровича, исследователя и публикатора его наследия) к книге: Голлербах Э. Встречи и впечатления. –
СПб., 1998, – и из вступительной статьи и примечаний
А. Б. Блюмбаума и Г. А. Морева
к публикации: Письма Н. А. Бердяева к Э. Ф. Голлербаху
// «Минувшее». Исторический альманах. Вып. 14. – М.,
1993.
2. Пастернак Б. Полное собрание сочинений в 11
томах. Т. 7. – М., 2005. С. 179.
3. Голлербах Э. Встречи и
впечатления. С. 38, 433. Полученный им официальный ответ в конце 1990-х годов
находился в собрании М. Д. Эльзона.
4. Оба отзыва цит. по: Литературная жизнь России 1920-х годов. События. Отзывы
современников. Библиография. Т. 1. Ч. 1. – Москва и Петроград. 1917– 1920 гг. /
Отв. ред. А. Ю. Галушкин. – М., 2005. С. 437.
Токио