Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 272, 2013
Ирина Гуаданини. Письма. – Санкт-Петербург: «Реноме», 2012. 180 с.
«Письма» – название маленького стихотворного сборника (Мюнхен, 1962, 200 экз.,). Автор стихов – русская парижанка с изысканной итальянской фамилией, в конце 30-х годов пережившая короткий бурный роман с Владимиром Набоковым. Нынешнее изящное переиздание стихов (и «анонимного» рассказа), скорее всего, мотивировано неугасающим интересом к автору «Дара». В аннотации книжка именуется «первой попыткой творческой биографии талантливой поэтессы ‘парижской плеяды’».
Открывает книжку предисловие Русины Волковой «Судьбы сплетенья», готовящего читателя к знакомству с неизвестным автором. Пафос статьи – в опровержении «массы выдуманных историй, связанных с отсутствием знания и о ней (Ирине Гуаданини. – Е. К.) и об их романе с Набоковым». Как результат – «выдумки, догадки, откровенные сплетни станут переходить из статьи в статью в качестве якобы точных сведений». Но, как известно, «точные сведения» сокрыты от специалистов: сохранившиеся набоковские письма к Ирине и ее дневниковые записи находятся в частных архивах. Поэтому и сам тон опровержения автором упомянутых домыслов довольно неуверенный. К примеру: «Хочу предположить, что роман с Ириной был для Набокова отличным от других его увлечений не только по интенсивности чувств, но и по причине абсолютно мистического характера их отношений». Это многообещающее суждение не обрастает убедительной аргументацией, хотя далее воспроизводится разветвленная история семьи Гуаданини-Кокошкиных. сама по себе вполне занимательная.
Другое суждение Волковой кажется более перспективным для уяснения «сплетения судеб»: «Не имея возможности писать Ирине после разрыва их отношений, Набоков начал посылать ей открытые письма…, вставив свои мысли в чье-то чужое письмо». К примеру, «Прощай, бедная моя любовь. Я никогда тебя не забуду и никем не смогу заменить» – этим признанием открывается объемное цитирование из романа «Подлинная жизнь Себастьяна Найта».
Далее автор обращается к стихам Гуаданини: «Ее (письма. – Е. К.) к нему – это единственный изданный сборник ‘Письма’. Стихи неровные, уступающие по таланту многим своим современницам-эмигранткам, но каждый листок этого сборника – это неотправленное письмо, кусочек судьбы». В этом заключении неточно слово «каждый» – тематика стихов куда более разнообразна: воспоминания, картины природы, описания европейских красот… Кстати, по поводу поэтического уровня стихов Ирины (рядом со стихами ее парижских современниц) Игорь Чиннов в письме Юрию Терапиано справедливо заметил: «Стихи Ирины были не хуже тех, кого печатали русские литературные издания, но ее поэтической судьбе не было суждено сложиться в то время».
Открывается книга трагическим стихотворением, кажется, лучшим в сборнике, которое прочитывается как эпиграф к нему.
Письма
Кружатся, как птицы носимые ветром,
Кружатся, как листья, опавшие с ветром,
А листья – листы и листок – лоскуток.
Скользнул, оторвался, умчался клочок,
От сердца клочок и на сердце замок…
Танцуют, как листья, носимые ветром,
Несутся, как листья, опавшие в ветре
Слова – вы бессмертны, слова, вы – нетленны,
Рожденные в бурю – вы бурей рожденны
И сладостной горечью вы напоенны,
И в цепи как звенья: сегодня-вчера,
Звучанья, созвездья, огни, вечера,
В кругу фонаря, как при свете свечи,
В танцклассе дорожек, и пахнут цветы
От клумбы незримой. На листик блокнота
Ложатся, как краски, слова – словно ноты
И нежного деревца пестрая тень…
И надо дожить, чтобы завтрашний день
Принес бы нам радость – письмо как поэму,
Поэму о счастье – на вечную тему…
Бегут, задыхаясь, друг другу навстречу
Слова, спотыкаясь, горячие речи,
Такой косолапой походкой руки
Исписаны все уголки… И листки
Кружатся, как ветром гонимые птицы –
Слова как огонь – не сжигают страницы…
Кроме 36 стихотворений (сопровождаемых редкими иллюстрациями видов французских городов из альбомов и бедекеров 1930-х годов), книга включает и «анонимный рассказ»: Алетрус – «Туннель». Решение включить в переиздание поэтического сборника прозаический текст говорит, вернее всего, об излишней «раскованности» составителя книги Евгения Белодубровского. Его собственная работа на тридцати страницах («лоскутное одеяло», по определению автора) имеет заглавие: «Как отблеск жизни предыдущей, или Скрипка и немножко нервно. (Из заметок литературного старателя)». Белодубровский повествует о своих многочисленных встречах с интересными людьми и литературных разысканиях, среди них – включенный в сборник «Письма» отклик Ирины Гуаданини на смерть Б. Л. Пастернака.
Памяти поэта (Б. Л. Пастернаку)
Моих врагов червь кости сгложет,
А я пиит и не умру.
Державин
Они надеялись, толпа лакейских теней,
что брани грязь тебя позором заклеймит
и что они тебя поставят на колени…
Где им понять, что вправду ты пиит!
Ты не умрешь, живая речь поэта,
Хотя коснулась смерть увенчанного лба,
Призывные слова полны огня и света,
а тем – не избежать позорного столба!
Ты свой народ любил всего превыше.
Страну родную ты свободе предпочел,
и истинная Русь по-прежнему все слышит
твою живую речь…Ты с нею – не ушел…
Текст «Туннеля» (напечатан в Торонто в журнале «Современник», 1961) открывается эпиграфом: «‘На закате, у той же скамьи, как во дни молодые мои…’. В. Сирин.» (цитата из книги «На закате». Берлин, 1935). Все без исключения 13 главок «Туннеля» имеют один или два эпиграфа – строки из стихов лучших поэтов Серебряного века. Эпиграф к заключительной главке вновь из В. Сирина: «Но не смей ты шептать заклинаний судьбе, чтобы мне перестать тосковать о тебе». («Правда, пока мне не удалось отыскать в поэтическом наследии Владимира Набокова (Сирина) этих строк», – признается составитель). В эссе Марины Минской «Любовь как на сердце печать» рассматривается сложная структура произведения «Туннель» – «это «мемуары, рассказанные от третьего лица, в которых рассказчик – он же участник и адресат ее мемуаров. Это история любви, в которой воспоминания героя и рассказчика переплетаются, устанавливая некую перспективу и объективность картин прошлого». Странный псевдоним – «Алетрус» пытаются разгадать усердно, но безуспешно, все участники издания, и не только они. «Не может быть, а скорее всего, – полагает Белодубровский, – и псевдоним, и сам рассказ? – Это называется ‘подать голос’ (помните, у Ахматовой ‘Мне голос был, он звал утешно…’) и желание новой встречи… Был ли услышан Набоковым этот голос? – неизвестно. Вернее всего – нет!»
В заключение хочу процитировать еще одно стихотворение Ирины Гуаданини с таким «набоковским» названием.
Дар
Как отблеск жизни предыдущей
И эхо самых высших вдохновений,
Осталось разве только ощущение …
Руки мои – тебе.
И отраженьем глаз, как в зеркале, зовущих, –
как чашей, полною нездешних отражений, –
Глаза полны лишь тенью воплощенья…
Очи мои – тебе…
Мельканьем снов, прозрачных, необычных,
Струеньем слов, любимых слов привычных,
Душа напоена в восторге восхищенья…
Сердце мое – тебе.
Елена Краснощекова, Атланта