Документальная повесть
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 272, 2013
Окончание. Начало см. НЖ, № 271, 2013.
ГЛАВА 7. ВОЙНА
Учеба, наука, творчество – все прервалось. Началась война. Немцы бомбили окрестности Парижа, огнедышащие чудовища кружили над казармами, заводами, домами. Опасный пригород пришлось сменить: из 13-го округа пришлось спешно перебраться на Rue Frandrin, где размещался Русский союз сестер милосердия имени Ю. П. Вревской. Многие русские женщины, оказавшиеся в изгнании, вне зависимости от возраста, происхождения, опыта, входили в Союз; многие в страшные годы Первой мировой войны и в горькие годы национальной катастрофы работали в госпиталях, приютах, санитарных поездах. Не все, в силу возраста, могли быть полезны в условиях надвигавшейся войны, но Союз делал свое дело: начались лекции доктора Чекунова, организационной работой по выпуску сестер милосердия руководила Софья Спиридоновна Нарышкина.
Тяжелее всего Нине Федоровне было без Пети. Он вместе с другими эмигрантами был призван на военную службу. Не имеющие французского подданства русские студенты, таксисты и служащие, бывшие офицеры и солдаты, кому позволял возраст, шли в армию добровольцами либо по мобилизации. Петя попал в военное училище St. Maxim, получив после ускоренного курса лейтенантский чин.
На растерянную Францию, стремительно занимая города Бельгии, надвигались войска Гитлера. В центре Парижа были слышны раскаты бомбардировок, а утром гарь от горящих нефтяных и мазутных цистерн затмевала солнце, черные хлопья покрывали дома и статуи, газоны и дорожки в Люксембургском саду, черным потоком текла Сена. Все стремились покинуть столицу. Движение на юг напоминало исход.
То, что город будет сдан, не вызывало сомнения: растерянная нация оказалась лицом к лицу перед отлаженной и дисциплинированной регулярной немецкой армией. Оставаться в Париже было нельзя. Как всегда, помогли знакомые: корниловец Пелехин предоставил свой старенький «форд». Вместе с его сестрой Кити, приехавшей накануне войны из Америки, дочерью Ниночкой и ее женихом Иваном Михайловичем Сухановым, захватив кота, жившего в семье много лет, – все выехали из Парижа. Медленно двигалась вереница автомобилей, детских колясок, повозок лошадей, нагруженных клетками с домашними любимцами, матрацами, разной утварью. За медленно текущей человеческой рекой на бреющем полете следили летчики итальянской авиации.
После обстрелов – трупы людей и лошадей, опрокинутые повозки, загромождающие дорогу. Не разбирая направления, в кромешной тьме, продолжали движение. Остановились на ночь на незанятом пространстве; утром стало ясно, почему никого не оказалось рядом, – их окружало болото. Почему беженцев не засосало вместе с автомобилем, одному провидению известно.
Отсутствие вестей от Пети, информация, что Бордо находится в свободной зоне, повлияли на решение в выборе направления движения – военная школа в St. Maxim.
Немецкая авиация появлялась с завидным постоянством везде, в том числе, и в St. Maxim. Спешно продвигавшиеся немецкие войска заняли оставленный французами город. Утром Нина Федоровна увидела из маленького чердачного оконца немецких солдат, танки и пушки. Ловушка захлопнулась.
Плохо! Плохо! Что делать? Решили вернуться на Flandrin. Очаг сестер милосердия был цел, открытое ключом жилище поразило: его не разграбили. Тяжелее всего было с питанием: лавки и магазины были опустошены, продукты для гражданского населения не подвозились, зато процветал черный рынок; кофе пили из собранных в Булонском лесу желудей. Но все бытовые невзгоды меркли по сравнению с неизвестностью о судьбе сына: сын остался в составе офицерского батальона, сражавшегося с немцами в виноградниках St. Maxin.
Нина Федоровна вместе с Кити решили искать Петю. Путь их лежал на юг. Длительный пеший поход скрашивало то, что погода была нежаркой, и путешественницы бодро шагали вдоль полей, от деревни к деревне. На ночь останавливались там, где давали приют, чаще всего на сеновале. В дороге покупали еду, молоко, но были хозяева, отказывавшие даже в кружке воды. Нина Федоровна вспоминала Кубань, где ее с детьми приютили совсем незнакомые люди, которым поступок этот грозил смертью.
Маршируя под собственное пение, женщины продвигались все дальше. Кити натерла ноги, и каждый шаг сопровождался нестерпимой болью, но цель была близка: каким-то непостижимым образом Нина Федоровна чувствовала, что надо двигаться в Shateau d’Avaray, где Петя часто проводил каникулы в имении Cornot, принадлежавшее родителям его друга по лицею.
Материнское сердце не обмануло: живой и невредимый Петя ожидал их. Не было конца разговорам: сын рассказывал о боях в St. Maxim, о пленении – оставшихся от батальона нескольких человек немцы взяли в плен. Неожиданно легко и быстро Пете удалось бежать. Трудно было поверить в такое везенье: один из солдат, сопровождавший пленников, оставил на время без присмотра свой велосипед. Петя мгновенно этим воспользовался.
По возвращении в Париж Петр говорил всем, что был на юге, – звучало весьма правдоподобно, поскольку многие бежали после оккупации из столицы. Необходимо было скрывать свою службу в армии, – роль студента, желающего продолжить обучение в Сорбонне, подходила более всего. Пригодилось и юношеское увлечение автомобилями: устроившись в гараж мыть немецкие автомобили, можно было не бояться отправки из города, да и перепадавшие иногда продукты были весьма кстати.
Тем временем Ниночка и Суханов решили сыграть свадьбу. Невеста на венчании была прекрасна. Молодые прибыли в храм в с трудом добытой карете, гости добирались на метро. Хлеб-соль, благословление фамильным образом – когда-то мать Нины Котловой этой же иконой благославила старшую дочь. Образ, прошедший с Ниной Федоровной дорогами страданий и изгнания, наполнял душу молодых надеждой и покоем – пусть хоть на несколько мгновений в эти страшные для всех годы. В голодном Париже родные и друзья, употребив все свое умение, состряпали скромное угощение и испекли торт.
Жизнь, однако, становилась все страшнее: начались облавы; за каждого немца, убитого в кафе, на улице, в подъезде, расстреливали десять заложников, – расстреливали в Булонском лесу. Евреев отправляли в лагеря смерти; те, кто мог, пробирался на юг, многих прятали в монастырях, кого-то – в подвалах и на чердаках. Как ни горько вспоминать, но среди русских эмигрантов оказались люди, служившие немцам. Однако были и те, кто пошел в Сопротивление. Позднее имена матери Марии, княгини Вики Оболенской, казненных немцами, вошли в пантеон героев войны.
В городе ввели комендантский час. Кроме людей, схваченных немцами и французской полицией за национальность или антиправительственную деятельность, после ночных облав в участки попадали многие, не успевшие покинуть улицы до комендантского часа, – они становились заложниками или отправлялись в лагеря. Печально стал известен среди жителей французской столицы лагерь Компьень, именно там многие вплотную познакомились с «новым порядком».
Поначалу русские гимназии,
консерваторию, клинику немцы не трогали, и для многих эти места стали домом.
Ниночка ждала ребенка. Кити Пелехина практически
стала членом семьи – война объединяла людей, вместе они могли выжить. Прочитав
объявление о том, что из-за спешного отъезда в деревне
Была весна, пронзительно пахло травами, талой землей и свежестью. Цвели сливы, появилась завязь на черешне, вдоль забора были высажены низкорослые яблони «ранет», дом и каменную изгородь украшали плети винограда «шали», кусты сирени и роз обещали в будущем дивный запах на террасе во время вечернего чая. Все вместе и сразу принялись копать огород, посадили помидоры, капусту, посеяли огурцы, дыни и другие овощи, – все разом, было уже не до дней и сроков посадки. И земля не обманула: урожай помог выжить не только семье, но многим друзьям и знакомым, соседям, бежавшим из Парижа, которых Нина Федоровна и Петя переправляли, а часто и сами провожали в «свободную» зону. Если хлеб был не всегда, то овощи, фрукты поддерживали осенью и зимой; курятник, гусята, поросенок – подспорье и забота.
В просторном пятикомнатном доме с обширной кухней и передней, отапливаемых каминами, с летней студией для уроков и творчества, с обширным подвалом, где хранили запасы, и гаражем – поселились все, включая приехавшего из Нильванжа постаревшего и больного Петра Никитовича. Выходя по утрам на террасу, домочадцы любовались видом реки и старинного храма, украшавшего деревню; иногда идиллическое настроение прерывалось шумом и запахами бензина из находившегося внизу гаража, где Петя устроил мастерскую. Благодаря службе в гараже, Петя имел пропуск в «свободную зону» и длительное время беспрепятственно, по ночам, с большой группой, среди которой скрывались еврейские беженцы, проходил через заставы, пока однажды один бдительный солдат при возвращении их группы обратил внимание на то, что в обратный путь идет гораздо меньше людей. В тот раз откупились деньгами и сигаретами, но дальше переводили беженцев уже по реке, в обход постов.
К приятным хлопотам переезда, обустройства нового дома, огорода добавилась радость рождения внука. С появлением на свет Никиты, которого счастливая бабушка не оставляла ни на минуту, произошли новые встречи и знакомства: так, постоянно хворавшего Никиту лечила доктор Фабер, украинка по рождению, жена французского офицера, героя крепости Верден. Жизнь доктора Фабер – еще одна история о том, как нищая местечковая девушка, вопреки уготованной судьбе, где пешком, где в вагонах третьего класса, через всю Европу добиралась до Парижа, чтобы получить образование. Софочке-украинке помогла сама Мария Склодовская-Кюри.
…И вот настал Великий День.
Париж ликует, все жители вышли на улицы: завершен исторический десант, американцы в Нормандии. Союзники спорят, кто первым войдет в Париж. Войска генерала де Голля проходят маршем через Триумфальную арку. Незабываемый день, незабываемое время.
Генерал Петен заключен в крепость, министр Лаваль отравился, но тело приговоренного к казни министра мучили еще долго, привязав к столбу и расстреляв.
Юные прелестные француженки целуются с танкистами. Их подруг, которые гуляли с немцами, обривают и возят напоказ как изменниц. За все время оккупации не было на улицах пьяных солдат, в тот же вечер в Париже – пьяные от свободы люди, пьяные солдаты-освободители. Оценив французские вина и коньяки, американские военные стали «героями» пьяных бесчинств. Пришлось вернуться к запретам: французская полиция ввела комендантский час…
На фоне знаменитых процессов – Нюрбергского, Лионского – было больно видеть несправедливость по отношению к обычным людям. Долго преследовали Е. Шереметьеву за то, что она жила в одном доме с людьми, у которых сын вместе с маршалом Петеном был на юге; за то, что в доме их жили немцы… Мудрецы экономики решили вывести Францию из тупика за счет своих граждан: с людей, защищавших честь страны, воевавших, потребовали налоги за весь период войны, не избежал этого и Петя. Налог взимался за рояль, за собак и кошек, за чугунные перила изгороди на кладбищах и балконах, за памятники из бронзы…
В семье Сухановых, между тем, появился второй ребенок – внучка Маша. Петя женился на Кити Пелехиной, и они подарили Нине Федоровне внучку Кити (будущую талантливую певицу и королеву красоты Нью-Йорка 1975 года).
Жаркое пыльное лето выталкивало
семью из города, в деревне спели фрукты, процветал огород. Час езды по железной
дороге – и прохлада и очарование зелени, сумеречные туманы над рекой,
пение птиц по утрам. Истекающие соком сливы были не по силам деревьям, ветки не
выдерживали тяжести плодов. Семье такое количество не съесть, для варки варенья
нет сахара. Позвали кюре из соседней деревни, он бывал в
Страна еще не оправилась от войны; в деревне, особенно весной, был голод. Позвали мясника заколоть подросшего поросенка. На визг свиньи высыпала вся деревня. После раздачи мяса и сала, семье остались голова и ножки: неумеющим их готовить французам они были не нужны. Буровым достался холодец.
С весны до осени, от земляники до грибов, – их столько, что приходилось брать тележку, – дедушка с бабушкой возились с внуками, принимали гостей, по утрам вместе с Никитой ловили рыбу. Дочь, забыв о музыке и пении, вместе с мужем устроили на городской квартире мастерскую, где с несколькими художниками и мастерицами изготовляли модные шарфы из парашютного шелка: красили, расписывали. Петя пытался открыть свое дело, что-то получалось, правда, деньги это приносило не всегда.
Дипломы и научные степени зятя и сына оставались без применения: работы по специальности не было. Первыми об отъезде заговорили дочь и зять. Заложив в банке деревенский дом, где были так счастливы, стали готовиться к отъезду. Горестно сжималось сердце, когда на вокзале Нина Федоровна прощалась с пятилетним Никитой, подросшей Машенькой. Через год уехали Петя с семьей, несмотря на то, что ему уже удалось встать на ноги, организовать несколько фирм. Денег было более, чем достаточно. Но Кити стремилась назад, в Америку, которую она так неосторожно покинула накануне войны. Сухановы там, в Америке, понемного устроились, позднее зять стал одним из видных людей в Библиотеке Конгресса.
Стало пусто, непривычно тихо, и только с фотографий смотрели лукавые, улыбающиеся лица внуков. Иная бабушка жила бы воспоминаниями, новостями от письма к письму. А Нина Федоровна решила, что пришла пора осуществить заветное, – записаться в Сорбонну.
Истосковавшись по учебе и профессиональной деятельности, Нина Федоровна участвовала, кроме лекций и семинаров, в работе различных съездов по психологии и психиатрии, посещала госпитали, операционные залы. Жизнь в деревне теперь привлекала покоем, относительной дешевизной; Петр Никитович, который был уже серьезно болен, тянулся к деревенскому житью. Здоровье генерала Бурова было столь плохо, что Нина не решалась оставлять его одного, пришлось нанять прислугу на время ее отсутствия.
Выходные и праздничные дни жаркого душного лета помогали скрасить друзья. В доме постоянно бывали гости, приехала давняя подруга «Кота», – так внук Никита звал графиню Шереметеву, свою крестную. Кота была чудесным компаньоном в походах по историческим местам Франции, расположенным в нескольких милях от деревни, – мост Монтеро, помнивший бой Наполеона, леса и дворец короля Франсуа в Фонтенебло…
Многие подруги Нины Федоровны активно занимались благотворительностью. Бывшие великосветские особы, светские львицы, фрейлины Двора в эмиграции несли на своих хрупких плечах тяготы забот не только о собственной семье, но и о старых, больных, обездоленных русских эмигрантах, живущих в инвалидных домах. Создателем одного из таких домов была княгиня Людмила Ивановна Любимова. Многие поколения читателей «Гранатового браслета» А. И. Куприна ничего не знали о последующей жизни княгини «Веры Николаевны» – Людмилы Ивановны Любимовой, урожденной Туган-Барановской. В 1910 году юная Нина встречалась с этой величественной, красивой женщиной на акте в Виленском институте благородных девиц, – жена губернатора была почетной гостьей и раздавала награды отличившимся в науках институткам. У Нины тоже хранилась книга, полученная из рук Людмилы Ивановны. Теперь эта достойная женщина посвятила себя служению старым людям, организовав инвалидный дом и, будучи и сама в довольно преклонном возрасте, отдавала все силы своим подопечным. А энергии ей было не занимать. Вглядываясь в седую, но все еще красивую женщину с величественной осанкой, Нина Федоровна несказанно радовалась: далекое прошлое, всколыхнув душу, стало основой их сердечной, искренней дружбы.
Воспоминания о России и прежней жизни возникали часто весьма неожиданным образом. До конца жизни неповторимым для Нины остался день Святого Владимира, когда на несколько дней в деревню из жаркого, душного Парижа приехали три именинника, три Владимира: Владимир Иванович Поль с супругой, известный свящ. Владимир Брянчанинов и капитан французской армии Владимир Заричанский. Его жена, Ольга Зилоти, происходила из замечательной творческий семьи, в свое время и сама была «дивой» театрального Берлина. Рассказ Ольги о ее посещении итальянского поэта Габриэла Д’Аннунцио вызвал общее внимание. Ольга вместе с Маковским побывали у итальянского поэта дома – дом был выстроен как корабль, подъезжая к нему, казалось, что вы в море. Ольга рассказывала о многочисленных романах и дуэлях Д’Аннунцио с высокопоставленными рогоносцами. Сергей Константинович Маковский, сын известного художника и редактора «Апполона» Константина Маковского, декламировал свои нежные, красочные стихи.
Среди гостей был бывший донской казак, доктор Чекунов, с женой, коллегой Нины Федоровны по курсам Византийского искусства. Гости были все люди интересные, значимые, имеющие имя в эмиграции. Кто знает, если бы не случилось несчастья в 1917 году, имена их были бы еще более знамениты, а жизнь благополучной.
Ни у кого из тех, кто собрался в тот вечер за столом у Буровых, не было детей. Потомство русских семей в эмиграции, как правило, было немногочисленным. Поздно за полночь последний поезд унес в Париж Брянчанинова, Заречанских и Чекуновых; супруги Поль и С. К. Маковский остались еще на несколько дней. Василий Иванович Поль был не только прекрасным музыкантом, педагогом и философом, но и необычным художником. В те дни гости и хозяева разделились: Владимир Иванович уходил с мольбертом, жена его в сопровождении Нины наслаждалась купанием в Сене, воздушными ваннами в саду, где все благоухало и спело; Петр Никитович дремал на террасе.
Особый интерес среди гостей того лета вызывало имя Сергея Константиновича Маковского. В России Буровы были далеки от круга петербургской богемы, где царил Сергей Константинович – по возрасту он больше подходил родителям и мужу Нины, но в эмиграции люди сходились по интересам и возможностям. Так Нина Федоровна оказалась на курсах Византийского иcкусства, одним из организаторов которых и был Маковский. Впрочем, в силу занятости она смогла подружиться с Маковским лишь в последние годы жизни во Франции, сохранив приятельские отношения и в Америке.
В тот вечер Маковский начал рассказывать о себе и семье, более всего – о матушке; он всегда держал при себе портрет матери, признаваясь: «Она спасла семью, и я буду бесконечно ей благодарен, что до сих пор жив». Рассказ этот был, в общем-то, типичен для судеб русских эмигрантов и, в то же время, окрашен личностью главной героини. Когда Маковские покидали Крым, эвакуируясь вместе с Добровольческой армией ген. Петра Николаевича Врангеля, они, как и все, еще не знали, что это – навсегда. В Ницце, где, в конце концов, оказались Маковские, мать Сергея Константиновича начала работать кассиршей в русском ресторане. Вдова знаменитого художника была уже в солидных летах, но притягивала взгляды благородством своей неувядшей красоты. (Позднее, уже в Сан-Франциско, Нина Федоровна часто останавливалась в музее перед полотном К. Маковского «Свадебный убор», вспоминая рассказ Сергея Константиновича о матери.)
Как-то раз на рейде Ниццы появилась яхта миллионера, адмирала английского торгового флота. Внимание богатого клиента сразу привлекла кассирша, госпожа Маковская. «Красота поздней осени» очаровала старого вояку. Встречи их стали частыми и приятными для обоих. Адмирал помогал Маковским, семья стала жить более обеспечено, дети смогли продолжить образование, которое во Франции для иностранцев было почти недоступно дорого. Сергей Константинович начал издавать свои стихи…
С августа Нина Федоровна стала посещать занятия в университете. В гулких аудиториях Сорбонны читались лекции. Зимой амфитеатр, помимо студентов, заполняли клошары, приходившие греться: доступ на лекции был разрешен всем, и бездомные пользовались этим. Многие студенты пропускали лекции, поскольку не хватало ни времени, ни денег – надо было зарабатывать на жизнь. Поэтому так заинтересовала профессоров психиатрии Башеларда и Паскаля 54-летняя русская женщина, не пропускавшая ни одной лекции. Балард и Паскаль посоветовали своей ученице начать готовить диссертацию по психологии, опираясь на русскую литературу.
С 1948 по 1953 годы Нина Федоровна занималась исследованиями сна, опираясь на Пушкина и Льва Толстого, его «Войну и мир». Особенно интересной, заслужившей много похвал, оказалась статья Нины «О психологии Достоевского в ‘Братьях Карамазовых’».
Приобретенные знания и навык академической работы позволили Нине Федоровне систематизировать свои воспоминания и создать удивительно интересные статьи и эссе о Владимире Соловьеве, о русской культуре, об императрице Марии Антуанетте, о королеве Виктории, о героях и изгнанниках России – генерале Лавре Корнилове, изобретателе Игоре Сикорском… С практической психиатрией Нина Федоровна столкнулась при посещении госпиталя St. Anne для душевнобольных. Зимой 1952 года она защитила диссертацию. Окончен еще один период жизни, впереди – вновь неизвестность.
Дети, уже устроившись к тому времени в США, предпринимали решительные попытки для переезда родителей. С финансовой стороны все было нормально, поскольку Петя реализовался весьма успешно, создав несколько процветающих химических компаний. (Петр Петрович опекал родителей вплоть до их ухода – отца в 1954 году, мать – почти до конца 20-го века.) А вот с визами возникли проблемы, разлучившие старших Буровых. Нина Федоровна легко получила визу, т. к. место ее рождения – Вильна – в то время принадлежало Польше. С визой для Петра Никитовича возникли сложности. Генерала пришлось устроить временно в старческий дом; только через год он смог обнять своих близких.
…И вот подтянутая, энергичная брюнетка уже стояла на палубе парохода, пересекающего Атлантику на пути из Старого Света в Новый, из одного времени в другое. Позади оставлена Россия, кровь, страдания, 27 лет во Франции. «То, что за спиной – перечеркнуто», – решительно оборвала Нина Федоровна. Что осталось ? – Язык. Память. Вера.
ГЛАВА 8. В НОВОМ СВЕТЕ
14 февраля 1952 года на День св. Валентина в порту Нью-Йорка пришвартовался корабль Ile de France, неделю назад, 7 февраля, вышедший из Гавра. Февраль – время штормов и непогоды, поэтому цены на билеты были гораздо ниже, чем в сезон, и не шли ни в какое сравнение с ценами перелетов. Нина Федоровна имела довольно уютную каюту и наслаждалась путешествием, правда, совсем недолго, поскольку разбушевался шторм. Корабль немилосердно качало, палуба представляла собой каток, пассажиры как желто-зеленые тени лишь иногда появлялись на палубе. Нина Федоровна, на которую не действовала качка, практически одна наслаждалась в ресторане отличной едой и хорошими винами… Салоны, кино, рестораны были пусты…
Пока подходили к Нью-Йорку, удивлялись открывшейся панораме каменной громады, поражавшей воображение отличным от Европы архитектурным модернизмом. (Нина Федоровна до конца жизни воспринимала этот город отстраненно, совсем другое дело – Сан-Франциско.)
На пристани – родные лица дочери и сына, подросшие внуки. Долгих четыре года – только письма; внуки не узнали бабушку. До слез растрогали хлеб с солью на вышитом полотенце с надписью «Бабуся, Wellcome to USA».
Михаил и Петя успешно работали; сын взял на себя материальную поддержку матери, но Нине Федоровне, привыкшей заботиться о других, не хотелось быть обузой. Узнав, что в военной школе Монтерей требуется преподаватель русского языка, она отправилась туда. В работе ей отказали, предложив заняться репетиторством. Надежды на постоянную работу рухнули, но возвращаться в Балтимор Нина Федоровна не желала.
Сняв пустую лавку, бывшую Grossery с колоссальными двумя витринами, Бурова вычистила помещение, расставила прибывшие из Парижа вещи, в одной из витрин разместила свои живописные работы, в другой – мольберт. Так возникла художественная галерея Blue Pelican Нины Буровой.
Молоденькие жены офицеров стали ее моделями, писала Нина Федоровна и пейзажи. К началу сессии появились у нее и ученики – курсанты школы, в основном, из поляков. Жизнь потекла своим руслом, даря порой неожиданные встречи. Так Нина Федоровна познакомилась с учеником Циолковского А. Н. Цветиковым, обладателем прекрасной библиотеки. Круг людей, с которыми Бурова общалась в этот период жизни в Америке, был разнообразен по происхождению, интересам, национальностям, социальному положению. В сезон на пляже бывало много русских из Сан-Франциско. После переезда Нины в город Золотых Ворот знакомства эти помогли ей в обустройстве на новом месте. Она никогда не боялась начать все сначала.
Недалеко от Blue Pelican был дом священника из Мичигана, отца Александра Знаменского. В 50-е годы отец Александр приобрел старую синагогу хорошей постройки, переделав ее под православный храм. Энтузиазм отца Александра, его энергия и желание создать православный приход находили помощников. Нина Федоровна пополнила их число.
Биография отца Александра, его судьба, во многом, – отражение судеб русской эмиграции. Отец Александр принял духовный сан после весьма успешной карьеры в Голливуде. Там же он познакомился с балериной, позднее ставшей его женой, матушкой Верой. Их артистическая жизнь в Голливуде была связана с именем Ильи Руднева. Этот русский военный летчик обладал талантами музыканта, художника, артиста; делал декорации и играл царских городовых в фильмах о России. Позднее обе семьи обосновались по-соседству. Илья открыл мастерскую – красил шкафы и мастерил рамы для картин, поставляя их большой фирме; развел сад с экзотическими растениями и разными зверюшками.
Ни Знаменские, ни Рудневы, потеряв всех родных во время революции, не имели детей, Особая близость у Нины Федоровны сложилась с женой Руднева, Бертой. Необычна судьба этой индейской девочки, которую малюткой спасла и вырастила католическая монахиня. Берта получила прекрасное образование и престижную работу. До самой ее смерти в 1990 году подруги помогали друг другу.
Получив от о. Александра приглашение расписать храм, Нина Федоровна принялась за работу. Работа была в радость, вспоминались дни в Вильно в 20-е годы. Написав Голгофу, часть икон для иконостаса, а заодно и написав портрет отца Александра, Бурова вернулась домой, где закончила 12 икон Праздничного чина.
Неиссякаемый интерес к жизни и общительность дарили Нине Федоровне новых друзей, интересные встречи. Как-то на пороге «Голубого Пеликана» появилась очаровательная женщина. Как и многие, она просто зашла в галерею, покоренная необычным оформлением витрины. Познакомились. Лилиан Paca жила в двух кварталах от «Пеликана». У собеседниц нашлось много общих интересов. И дружба эта, как и в случае с Бертой, продолжалась до последнего часа Лилиан в 1995 году. Талантливая поэтесса и художница, Лилиан выступала в качестве иллюстратора своих книг. Как-то заглянул Робинсон Джефферс. Известный поэт хотел, чтобы его «Tamar» и «Roan Stallion» проиллюстрировала хозяйка «Blue Pelican».
После прогулок в чудесных рощах
калифорнийского дуба, особенно после дождей, Нина угощала друзей разнообразными
грибными блюдами. Вспомнила Нина и свое мастерство рыбака: первая пойманная ею
рыба весила
Прогулки вдоль берега. Экскурсии в мрачный, построенный поэтом замок, стилизованный под средневековый… Хмурые, как их хозяин, псы сопровождали Робинсона и Нину во время их прогулок вдоль берега. Иллюстрации Буровой поэту понравились, – похвала кружила голову. К сожалению, с внезапной смертью Джефферсона все закончилось.
Многие местные легенды и сказания привлекли внимание нашей героини, всегда интересовавшейся историей и мифологией. Так появились статьи Буровой в различных русских изданиях Америки; вышедшая в 1990 году в Вашингтоне книга Нины Федоровны «Река времен» включала многие исторические очерки, посвященные русским эмигрантам.
И вновь заказы: любимые питомцы, пейзажи и интерьеры, – и дружба с виолончелистом Костей Вадецким, который с женой жил в Сан-Франциско, а лето предпочитал проводить в своем доме в Монтерей. Вадецкие-то во многом и подтолкнули Нину к переезду. Еще до переезда в Сан-Франциско поступали предложения устроить там выставку живописных работ в Русском центре. Председатель его, господин Потоцкий, был большой энтузиаст своего дела; так на одной из выставок в Русском центре появилось несколько картин художницы Нины Буровой, – это было первое знакомство города с талантливой женщиной.
…За работой не заметила, как подоспела Масленица. Надвигался карнавал, необходимы были костюмы, и Нина Федоровна с энтузиазмом включилась в эту радостную и приятную суматоху. Кавалером Нины Федоровны на балу был учитель русского языка Говоров. Всеми уважаемый, корректный, но – тихий алкоголик, живущий с матерью и старенькой няней в маленьком домике. Получив ящик коньяка в качестве приза, победительница переадресовала его своему спутнику.
Впрочем, как ни хорошо было в Монтерей, но Ниной Федоровной вновь овладела «охота к перемене мест».
ГЛАВА 10. САН-ФРАНЦИСКО
Первое время после Парижа, войны, переезда, нужны были покой и тишина. Хорошо, что Петра Никитовича опекала Ниночка. Сын и дочь заботились об отце. Петя содержал его, но возраст и болезни не дали Бурову-старшему долго наслаждаться новой страной. На отпевании, случайно разговорившись с батюшкой, Нина Федоровна узнала подробности гибели любимого брата. Вновь вспомнилось детство, проводы, его неравный брак – жена Васи, польская графиня, была на восемь лет старше, что, конечно, не могло нравиться, а теперь и у Пети сходная ситуация.
И все-таки привычка взяла свое: Нина Федоровна любила и привыкла жить в больших городах. Переехав в Сан-Франциско, устроилась управляющей большого дома на Anza Street, хозяева которого уехали на два года в Европу. На следующий день встретила возле дома своего давнего парижского знакомого, архиепископа Иоанна Шаховского. Отец Иоанн оказался соседом и много помог дружескими советами. По его рекомендации подписалась на газету «Русская жизнь» и сразу погрузилась в жизнь русских в Сан-Франциско.
Знакомство с историей края, паломничества, устраиваемые Историческим обществом, встречи с интересными людьми, среди которых – профессора Петров и Ракитянский, – таких знатоков истории и культуры Китая Нина Федоровна еще не встречала. В Сан-Франциско после войны перебралась большая часть русских эмигрантов из Китая.
Энергии и идей было не занимать, как и желания помочь другим. Обсудив с энергичными и предприимчивыми новыми знакомыми насущные проблемы, решили, что Кредитный союз на манер куриной фермы Александры Львовны Толстой в штате Нью-Йорк, будет весьма кстати, и, как показала жизнь, это начинание дало блистательные результаты. Так получилось, что именно Нина Федоровна Бурова стала вдохновителем, организатором, создателем и тружеником этого начинания. Члены Лиги русских женщин под руководством Людмилы Красовской поддержали ее и помогли. Людмила – воспитанница Варшавского Института благородных девиц, подруга кузины Нины Федоровны Лёли Мандрыко, для первого офиса сдала свой гараж за символическую плату в 5 долларов в месяц. Вместе с Василием Ивановичем Дмитриевым, да и с другими помощниками, Нина Федоровна разъезжала по русским правосланым приходам Калифорнии, рекламируя Кредитный союз и выгоды членства в нем. Отклик превзошел все ожидания. Число членов постоянно увеличивалось, как и их вклады. Вскоре переехали в лучшее помещение; стали оплачивать казначея – остальные работали на энтузиазме.
Несмотря на занятость, при каждой возможности Нина Федоровна посещала заседания Лиги женщин; сложившийся там круг общения, приятные и милые встречи, совместные ужины и праздники создавали иллюзию дома и семьи. На вечерах Лиги Нина Федоровна подружилась и с Инной Бурской, когда-то – меццо-сопрано Метрополитен-опера. (Знала ли она в ту пору, что ее обожаемая внучка Кита станет коллегой Елены?!) Однажды на заседании в Лиге произошла чудесная встреча: Нина Федоровна не поверила своим глазам, когда в стоявшей рядом женщине узнала подругу детства – Ксению Карзину! Ксения была замужем за бароном Штральборном, бывшим офицером Императорского флота.
Однако прошлое возвращалось не только радостными встречами. Ранения на Кубани в Гражданскую, ночи на каменном полу в тюрьме и Чрезвычайке, Соловецкий лагерь – все это разладило здоровье. Доктор Тору, популярный среди русских врач из Латвии, настоятельно рекомендовал сменить климат и уехать куда-нибудь в Аризону или Неваду.
ГЛАВА 11. НЕВАДА
Невада была ближе. И Нина Федоровна выбрала ее. Штат большой, интересный, необычный. Большой Каньон покорил своим лунным пейзажем. На северо-западе штата, ближе к Калифорнии, около милого, с французским названием городка Рено в горах нашелся домик. Два раза в сутки мимо ходил автобус в город. Существовала неподалеку и организация художников, где Нину Федоровну встретили благожелательно.
Вокруг умирающего городка, где поселилась Нина Федоровна, находились заброшенные шахты. Раньше штольни изобиловали золотом, теперь золотоискатели ушли, а шахты заполнились змеями.
Как-то раз, зайдя в магазин индейских ювелирных изделий, Бурова была потрясена красотой продавщицы. Уговорив девушку позировать, Нина Федоровна легко завязала знакомства с местными индейцами. Настоящее потрясение вызвала резервация – окруженная проволокой, люди в одежде из мешковины… На вопрос «Как живете?» Бурова получила неожиданный ответ: «Хорошо, с помощью Сталина». Оказывается Советы после войны присылали индейцам посылки.
Как-то раз дочь вождя племени Blackfoot заказала Нине Федоровне свой портрет маслом для Музея индейцев в Лос-Анжелесе. Бурова услышала удивительную историю: молодая принцесса, оказывается, была замужем за Степаном Василевским, сыном русского офицера Добровольческой армии. В эмиграции он работал пилотом Air Force. Индейскую принцеcсу звали Миссис Василь. Получив прекрасное образование, она стала вице-президентом Департамента американских индейцев.
Вскоре у Нины Федоровны открылась персональная выставка. В это же время она становится активным автором газеты «Русская жизнь» в Сан Франциско. 1957 год стал знаменательным в судьбе Буровой: она получила гражданство США. Это было тем более приятно, что за 27 лет жизни во Франции ни она, ни ее дети не удостоились подобной чести. Как многие эмигранты, они жили по беженскому нансеновскому паспорту.
Чествование в мэрии обернулось весьма неожиданным, но выгодным предложением: Нину Федоровну пригласили стать переводчиком в суде города Рено. Рено – город быстрых браков и быстрых разводов, это, наряду с казино, привлекало в Неваду громадное количество народа.
В Рено
жила всего одна русская семья, – знакомство с нею было приятным и
продолжительным. Семья Ивашниченко, выходцев из
Сибири – муж, жена и двое детей, – попали в Америку из Харбина в 1950-м. Сергей
Ивашниченко был обойщиком. Первый заказ получил
быстро: обивка мебели кожей в одном из казино города. Хорошо сделанная работа
обеспечила Сергея постоянной работой. Очень быстро открыли собственную
мастерскую, жена стала закройщицей. Днем – работа, ночью – казино. Играли
Ивашниченки с азартом. И им везло. Скоро они купили
Через некоторое время Ивашниченки нашли в горах металлы. Отправили образцы в мэрию, получили сертификат, разработку его оставили на будущее. Но через два года сердце Сергея не выдержало изнурительной работы; его не стало…
В один из дней, отправившись на ранчо владелицы самого большого конфетного магазина в Рено, чтобы закончить портрет хозяйки, Нина Федоровна попала в неприятное положение. Подъехав к мосту, она оказалась перед стадом, которое возглавлял могучий бык. Увидев красный автомобиль, бык принял вызов. Нина Федоровна резко повернула руль… и перила моста рассыпались. Ее готовность заплатить за починку моста местная полиция не оценила – Нину Федоровну лишили водительских прав.
…Возвратившись в Сан-Франциско, Нина Федоровна с подругой сняла вместительный дом. Рядом находился католический храм, госпиталь Св. Девы Марии, в двух шагах – парк «Золотые Ворота», тянувшийся вдоль океана. Прогуливаясь среди этой экзотики, вдыхая непривычный аромат, пожилые женщины радовались жизни. Иногда, под настроение, подруга баловала Бурову исполнением оперных партий; карьера оперной дивы завершилась, но мастерство остались. А уж русские романсы в исполнении дуэта пользовались неизменным успехом на всех вечерах.
Дом был удобный и вместительный: два больших зала, столовая, хозяйственные помещения и две студии: для уроков пения и для живописи. Познакомились с новыми соседями. Долгие годы Бурову потом связывала дружба с профессором Ю. П. Миролюбовым. Много знаменитостей встречала Нина на своем жизненном пути – философов, писателей, артистов, но Юрий Петрович Миролюбов поразил ее энциклопедическими познаниями в филологии, по истории древней.
Отец Юрия Петровича был священником, мать – запорожская казачка. После окончания гимназии Юрий поступил на медицинский факультет Киевского университета, затем – университеты в Дерпте, Варшаве. Август 1914-го изменил судьбу мира, и вместе с ней – скромную судьбу Миролюбова. Студент ушел добровольцем в действующую армию. После революции прапорщик Юрий Миролюбов отправился на родной Дон; воевал в Добровольческой армии генерала А. И. Деникина. После эвакуации из Крыма попал в Египет, работал в Африке. Судьба забрасывала то в Индию, то в Италию, то в Турцию. Русский консул в Истамбуле помог уехать в Прагу, где чешским правительством была начата так называемая «Русская акция» поддержки эмигрантов. Как многие русские, Юрий получал стипендию. Карлов Университет, курсы в Бельгии – и, получив вид на жительство, – химическая лаборатория при Лувенском университете. Заключенный в 1936 году брак был долгим и счастливым. Переезд в 1954 году в Сан-Франциско стал последним этапом в череде блужданий Миролюбова по городам и весям.
На новом месте Юрий Петрович с энтузиазмом взялся за издание журнала «Жар-Птица», сотрудничал и с другими русскими изданиями. Единственным заработком была зарплата «маленькой Гали», работавшей медсестрой. Когда обострился мучивший Юрия Петровича артрит, Миролюбовы решали вернуться в Европу, в надежде на лечение и возможность издать труды Юрия Петровича.
В океане, на пути в Бельгию, на коленях у постели умирающего мужа, маленькая Галя поклялась издать его труды. И она сдержала слово. С 1974 по 1993 вышло 24 книги Ю. П. Миролюбова. Пять из них – сказания в стихотворной форме, четырнадцать – научные труды по истории русов, западных славян, по русской мифологии, и др. Кроме научно-исторических книг, исследования творчества и мировоззрения Н. В. Гоголя; остались еще книги рассказов.
Помимо живописи, Нина Федоровна продолжала заниматься иконописью. Ее иконы к свадьбам, крестинам, для храмов украшают многие церкви и дома русских эмигрантов в Америке. Сколько участия пришлось проявить ей к судьбе старого знакомого – отца Иоанна Шаховского!..
Хитросплетение судеб в русском рассеянии поразительное! Как-то униатский священник отец Андрей (Урусов) попросил Нину Федоровну написать хоругви для его храма. Было интересно узнать и понять, как русский князь стал униатом. И отец Андрей поведал. В 1918 году в их дом явились с оружием четверо коммунистов и арестовали родителей семилетнего мальчика – больше сын их никогда не видел. Он остался с няней. Однажды няня ушла в поисках еды – и не вернулась. Мальчик остался один; прождав какое-то время, он вышел на улицу. К дрожащему и плачущему ребенку подошел мужчина в длинном коричневом не то пальто, не то накидке, и спросил, как его зовут. «Князь Урусов», – ответил замерзший ребенок. Человек привел мальчика в теплое помещение вроде церкви, накормил, после чего Андрей заснул. На следующий день они покинули город. Железная дорога, путешествие по морю – и вот они в Риме. Маленького русского князя учили, среди прочего, и русскому языку, молиться же водили в костел. Спаситель оказался иезуитским монахом. Уже взрослым инока Андрея отправили проповедовать Унию в Сан-Франциско. Такая вот история.
Выполнив заказ, Нина Федоровна думала, что навсегда потеряла из виду отца Андрея. Однако позднее стали доходить до нее слухи, что архиепископ отец Иоанн Шаховский вернул его в православие.
…Нина Федоровна не хотела быть обузой детям; пока были силы, с удовольствием жила одна, добирая в общении в друзьями и в творчестве то, чего была лишена в молодости. Знала, конечно, о проблемах Пети в семейной жизни, сложно складывались отношения с Ниночкой (произошедший все-таки в 1969 году разрыв Ниночка преодолела лишь на панихиде по смерти Нины Федоровны в декабре 1998 года). Жизнь непредсказуема и зачастую задает нам вопросы, на которые нет ответа.
Но Нина Федоровна была любима своими многочисленными друзьями и весьма популярна среди русской эмиграции.
Однажды некая русская дама с восточной фамилией Ли принесла фото красивого молодого человека: ее сын Евгений погиб в Корее на войне. В мундире американской армии русский юноша ушел в мир иной. Для госпожи Ли, как для сотен и тысяч матерей во все времена, жизнь кончилась, началось служение памяти сына. Пожертвовав православной церкви большой лесистый, красивый участок земли, который был когда-то куплен для сына, женщина попросила написать икону Святого Евгения для часовни Евгеньевская Пустынька. Позднее на месте часовни был воздвигнут храм святого Евгения, а на участке раскинулся православный монастырь. В дар храму Бурова написала еще и Плащаницу. Пожертвование всегда доставляет большую радость, приобщает к святости.
Служил в часовенке, а затем в храме, монах отец Дмитрий Егоров. Убожество кельи монаха огорчило до слез. Женщины убрали, вычистили келью, постелили белье. А когда появились там в следующий раз, обнаружили белье в мусорном баке – отец Дмитрий снова лежал на досках, покрытых соломой.
Большое удовольствие Нине Федоровне приносила литературная журналистика. Кроме статей и рецензий в газете «Русская жизнь», которую тогда возглавляла А. И. Делянич, дочь адмирала Степанова, появлялись литературные и исторические эссе Буровой. Нина Федоровна стала членом корпорации газеты, ее секретарем и постоянным сотрудником. Сотрудничество это продолжалось тридцать лет, – с 1965-го по 1995-й гг.
Не обошлось и без политики. В 1958 году в Сан—Франциско возник Republican Russian American Club. Не раз в Клубе принимали политиков и президентов, в частности, Ричарда Никсона с супругой.
Не без инициативы Нины Федоровны возникло и American Russian Art Society, объединившее русских художников города; среди них – барон Клодт, Александр Лебедев, Виктория Маркова, академик А. Соколов, который стал Президентом ARAS после отъезда Нины Федоровны из Калифорнии.
Устраивались регулярные выставки в Сан-Франциско и за его пределами – в Модемо, Сан-Леандро, Беркли, в парке дворца графини Дандини… Когда оперный тенор Барталин купил старый костел, там тоже провели выставку. Многие русские художники были настолько популярны, что в Сан-Франциско, казалось, не осталось дома, где не висели бы картины работы русских мастеров.
…Знакомясь с воспоминаниями Нины Федоровны Буровой о тех годах, понимаешь, что творческая и художественная деятельность в городе, его русский культурный расцвет, произошел во многом благодаря и ее энергии. Для многих русских в Сан-Франциско она стала лидером, – точно так же, как в двадцатых стала командиром казачьего отряда – атаманшей Ниной, как заправляла рестораном в Париже, как помогала людям в военные годы…
Осенью 1963 года наступил грустный и торжественный день – День прощания с городом, членами АРАСа, Литфонда, коллегами и друзьями: Нина Федоровна Бурова покидала Сан-Франциско, перебиралась с побережья Тихого Океана на Восток, ближе к детям. Ей было грустно: казалось, что с отъездом все обрывается – и никогда больше не будет встреч с людьми, милыми сердцу. Был стол, речи, романсы в исполнении друзей и виновницы торжества, были альбомы и стихи с посвящениями. Впереди опять новая жизнь.
ГЛАВА 10. АТЛАНТИЧЕСКОЕ ПОБЕРЕЖЬЕ
После радостного, праздничного, полного друзей города – скучный, серый, зимний Элизабет, небольшой эмигрантский городок в Нью-Джерси. Правда, близость Нью-Йорка с его музеями, театрами, концертными залами, художественными событиями примиряет с действительностью. Да и не в характере Нины Федоровны грустить, оглядываясь на прошлое.
Рядом был Петя. У него вместе с другом Сергеем Блиновым успешная, широко известная химическая компания. К этому времени он получил развод; общение с матерью помогло скрасить хандру. Две зимы в Элизабет были связаны для Нины Федоровны с большим успехом – проданы многие картины, получены заказы на портреты и иконы. 1966 год – год всплеска спроса на иконы. Для русских эмигрантов, кому удалось стать на ноги, икона – центр дома. Написала она и портреты Государя Николая II, и барона Петра Врангеля, по движению души написалась символическая картина «Россия сегодня»…
Подрабатывала же портретами банкиров и президентов корпораций, местных политиков и людей искусства… Нью-Йорк радовал и привлекал не только музеями, театрами, ресторанами, но – встречами со старыми знакомыми художниками, писателями, друзьями молодости, а более всего – внучкой Китой Буровой, певшей в City Hall.
В нью-йоркском отделении Литфонда обрадовала встреча с давним заочным знакомым по Парижу – Андреем Седых, очаровали теплота его гостеприимства, блестящий ум, деликатность обхождения с людьми.
Вскоре Нина Федоровна перебралась в Вашингтон, ближе к семье дочери. Организованные Буровой в Вашингтоне лекции, концерты в пользу Литфонда давали внушительные сборы, что позволило осуществить издательскую деятельность. Именно там Нина Федоровна имела счастье встреч и знакомства с людьми, оставившими заметный след в культуре Русского Зарубежья – с философом С. А. Левицким, писателем Борисом Филиповым, супругами Якобсон, с тонким и проникновенным поэтом Иваном Елагиным. После неожиданной кончины Кучерова, председателя вашингтонского отделения Литфонда, на свой страх и риск выбрали молодого профессора русского языка из местного университета – Юру Ольховского. К счастью, выбор оказался чрезвычайно удачным: Литфонд стал расцветать.
Еще со времен создания в Сан-Франциско Республиканского женского клуба Нина Федоровна участвовала в избирательных кампаниях Республиканской партии. В Вашингтоне Бурова продолжила эту свою деятельность. В благодарственных письмах президентов Никсона, Рейгана, Буша-старшего высказано понимание вклада русских эмигрантов в их победу. Так вызревала в недрах США новая русская организация. Правительство предложило свое название – «Объединение Русских Американцев». Инициативная группа, в которую вошли Бурова, Левантьев, Ольховский, Никонишин, автор Устава, адвокат П. Р. Березкин, позднее – Чюрин и другие, твердо заявила: нет, Конгресс, – Конгресс Русских Американцев. КРА, как сокращенно стали называть их, – появился в Калифорнии в 1973 году.
Нина Федоровна была счастлива. Была и ее заслуга в том, что русская эмиграция сумела обрести свой голос. Включенность Нины Федоровны в американскую жизнь была особой, отличной от других; неудивительно, что в период очередных президентских выборов в предвыборном комитете Рональда Рейгана Русский клуб под руководством Буровой взял на себя работу среди русского меньшинства. Листовки, балы, встречи по привлечению единомышленников. Будущего президента, а затем – главу страны – интересовало мнение многих людей, оценка ими деятельности правительства, взгляд на будущее государства и мира. Нина Федоровна была среди тех, кто мог высказать – и высказывал Рейгану свое мнение и предложения.
Практически до конца жизни Нина Бурова не прерывала своей активной творческой и общественной деятельности: учитель, художник, реставратор, автор статей в журналах «Часовой» и «Первопроходник», президент женского Республиканского клуба на Capital Hill… В феврале 1994 года Нине Федоровне Буровой исполнилось 100 лет. За два года до того, в 1992 году, ей удалось издать книгу «Река времен». Н. Ф. Бурова, как единственная живущая свидетельница событий всего ХХ века, стала героиней многочисленных видеозаписей и интервью. Существовали попытки создания документального фильма о ней.
Что охраняло эту женщину и ее близких в нелегкой их судьбе? Что давало силы? На мой взгляд, – характер, сила воля, ответственность за себя, но более всего – за тех, кто был рядом. Трудно переоценить круг интересов и разнообразие деятельности Нины Федоровны. Но несомненно, ее жизнь и судьба вызывают восхищение и желание задуматься.
100-летний юбилей Нины Федоровны Буровой отмечали дома, среди друзей и близких. На исходе жизни, подводя итоги, Нина Федоровна, вспоминая с благодарностью всех, кто прошел в нею жизненный путь, писала: «Искусство, литература, живопись, иконопись и заботы создавать необходимые организации для благополучия эмиграции (1-й), мое терпение, сила во мне, бодрость духа и вера в помощь Всевышнего сформировали мою сущность пережить все столетние невзгоды. Они были трудными, жестокими, но без истерик, в горе, в слезах, угрозах разлуки, разочарования, постоянного кочевья, холода и голода, но никогда не было чувства одиночества в моей одинокой жизни. Ничего никому не должна: воля, бодрость духа, терпение поддерживали меня. Под влиянием исторических событий: войны, кровавой жуткой революции, изгнания, необходимости выжить и дать будущее благополучие детям, – сложился мой характер и мой образ жизни…»