Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 271, 2013
Князь
Владимир Кириллович Голицын – одна из интереснейших фигур русского Нью-Йорка.
Потомок старейшего российского рода (см. интервью с В.
К. Голицыным в НЖ, № 259, 2010), родившийся в эмиграции в Сербии и после Второй
мировой войны через Германию попавший в США, Владимир Голицын сумел сделать
успешную карьеру в крупнейшем банке страны – Bank of New York, занимался международными контрактами до ухода на
пенсию. Кн. Голицын много десятилетий является вице-президентом Дворянского
собрания Америки, казначеем Объединения кадет российских кадетских корпусов за
рубежом. Будучи воцерковленным человеком, он более сорока лет был старостой
Синодального храма РПЦЗ, принимал участие во Всезарубежных ее соборах. В 2005
году князь Голицын сопровождал в Россию прах генерала А. И. Деникина. Через
судьбу его семьи, через его душу прошла сама история Зарубежной России.
– Владимир Кириллович, история Вашего рода насчитывает более шестисот лет.
Что дает некое неоспоримое право отстраниться от событий сегодняшнего дня и
поразмышлять о них с высоты столетий. Не скрою, что современная историография
России, как в российских пределах, так и в иных, мировых, размышляющих о
России, мне напоминает сюжеты, выполненные в
излюбленном голливудском киножанре: «основано на реальных событиях». Иными
словами, на основе реальных исторических фактов пишется некая удобоваримая
легенда на потребу сегодняшнему заказчику. Вот я и предлагаю обратиться к таким
популярным мифам. Прежде всего – самый замшелый миф о том, что «русские ленивы
и не способны к самостоятельному социальному и государственному строительству»,
что все в русской истории сделано наемными иностранцами. Вам, как представителю
старейшей русской династии, своими руками выстраивавшей одну из самых
значительных национальных Империй новой истории, что думается по этому поводу?
В. Г.: – Мы все знаем, как о
нас, русских, думают. Русские не только ленивы, они еще и пьяницы,
танцуют с медведями и вообще ведут себя как-то диковато. Мы
же понимаем, что это совсем не так и что если бы не революция, то Россия была
бы на том же высоком уровне, которого она достигла в десятые годы ХХ века, а то
и гораздо выше (кстати, такие перспективы описывали для России английские
экономисты начала прошлого века) – высокие технологии, развитие научной мысли,
культура и т. д., – все это было. Да, и до революции были проблемы, но
они решались. Считая себя ультрамодернистами, ультралибералами, правительство
Российской империи упустило тогда несколько существенных моментов в развитии
страны. И это дало возможность всей швали, называемой большевиками, захватить
власть и повести страну туда, куда они ее и завели. Случилось то, что
случилось, и было потеряно время – более 70 лет. А презирать поверженного очень
легко.
Однако
миф о русской лени не выдерживает проверки жизнью. Русские очень трудолюбивы,
очень много работают – посмотрите на старую русскую эмиграцию. Да и новые
иммигранты из России – приезжая, сразу стараются что-то делать, бизнес
открывают, дома покупают, детей устраивают в хорошие, перспективные школы, обустраиваются
на новой земле… Ленивые не так себя ведут. Да, под
красной диктатурой люди из страха старались отойти от социальной жизни, и этот
уход в себя – в проекции на жизнь страны – выглядел как лень, тогда как это
было простым инстинктом самосохранения.
Миф,
о котором мы говорим, сознательно был выстроен и распространяется до сих пор, –
быть может, и от нежелания увидеть вновь Россию как мощное государство. Но мы
как русский народ, как нация, сами очень мало делаем, чтобы разоблачить
ложность такого мифа. Каждая нация как-то себя защищает в общемировом
пространстве, а мы сидим тихо-спокойно, молча. Да еще
и между собой ссоримся и разъединяемся. Почему так происходит – не знаю. Но на
сегодняшний день я бы тоже поволновался насчет будущего России – насколько она
способна стать мощной.
– Мы еще вернемся к этой теме в разговоре об
эмиграции, а пока я бы хотела вот о чем спросить: из контекста 400-летия Дома
Ро-мановых вылезает еще один миф, многими любимый, очень удобный – о
неспособности последнего императора к управлению, об эдаком «несоответствии
должности» Николая II, ну и о его агрессивности как царя
(«Николай кровавый»), его бездарности как правителя, о влияниях на него со
стороны известно кого… и тому подобное. Меня интересует точка зрения Голицына
– ибо и Ваш прадед, и Ваш дед были предводителями московского дворянства и
непосредственно организовывали официальные и неофициальные посещения Романовыми
старой столицы, знали Семью лично и наверняка как-то обсуждали среди своих те или иные стороны царствующих особ. Что Вы думаете –
откуда этот миф, на чем он основан?
В.Г.: – Что оказалось
вынесенным на поверхность во время войны с Германией – немецкая кровь
Государыни: неудачи и проблемы легче всего списать с себя на врага. Если найден
и назван такой «главный враг» – то твои собственные грешки как-то простительны
и незаметны. Раз дела пошли плохо, проще всего обвинять того, кто на авансцене
– Государя, причем одновременно в противоположных вещах: несильный, мол, и
нерешительный – и слишком властный, слишком давит… Это обычное обывательское
сознание. И супруга виновата, и Распутин кстати под
рукой оказался… (Однако если смотреть на Императрицу как на мать – несчастную
мать обреченного ребенка, – то помилосердствуйте! – в чем ее можно обвинять?!)
Интересно и то, откуда все шло: от своих же, дворян, эти слухи шли. Слухи не
шли с Запада – европейская Королевская семья неизменно выказывала уважение
Николаю Второму. Миф же о его слабости исходил от своих. Я часто говорю это, и меня критикуют за подобные
мысли, но факт остается фактом: само дворянство было в определенной степени
виновато в том, что слухи возникали, распространялись, вели к снижению
авторитета Семьи – и внесли свою лепту в то, что случилось с государством. Был
ли Государь лично слаб как правитель и главнокомандующий? – Не знаю. Но, как
император, он должен был быть окружен людьми, которые точно знали, что и как
делать. Как говорят здесь, в Америке, менеджмент у него оказался не тот. Не
император, а государственные мужи обязаны понимать, как управлять страной и как
воевать. И если ты этого не умеешь делать – нужно уйти в отставку, уйти не царю
– а царедворцу.
– Вся последующая катастрофа, что произошла с Россией, террор и одичание –
не было ли это связано с убийством Царской Семьи как с моментом, после которого
уже все стало дозволено, все покатилось в тартар,
потому что заглянули за предел? С Вашей точки зрения, убийство носило
мистический характер или было просто политической репрессией?
В.Г.: – Я лично считаю, что в
той реальности большевики менее всего думали, что убивают помазанника Божиего;
они уничтожали политического врага, каждый член семьи которого, останься он в
живых, мог встать во главе движения сопротивления, стать знаменем
антибольшевистской борьбы. Для большевиков это был единственный выход из
положения, иначе у них не оставалось ни одного шанса на победу. Они цинично,
холодно все рассчитали. Чисто политическое убийство, организованное так, чтобы
не оставить никого из возможных претендентов на престол.
– А что Вы думаете по поводу останков Царской Семьи? Ведь известно, что
Церковь пока воздерживается от признания их останками Романовых.
В. Г.: – Я помню все эти
обсуждения и с кн. Алексеем Щербатовым, и с Петром Колтыпиным, с Львом
Магеровским – с членами Комиссии по Царским останкам, которые активно возражали
против выводов экспертов. Ведь кн. Алексей Павлович Щербатов, будучи
президентом Дворянского общества Америки, поставил нас перед фактом, от имени
Общества выступив против признания, – вплоть до судебного разбирательства…
Совет директоров Общества ничего об этом не знал. Щербатова я очень любил, мы с
ним до самой его кончины были большими друзьями. Что его смущало?.. Если мы
верим, что найдены Царские останки – слава Богу, что их нашли и захоронили.
Если, не знаю почему, произошла ошибка на одну кость или на другую, но в общем это останки Романовых, мы их похоронили и можем
почитать. Все свидетельства, все изыскания, все анализы – три ДНК! – все
говорит о подлинности останков. Да, Колтыпин до сих пор не верит (Щербатов и
Магеровский уже в мире ином). Но три подтвержденных анализа ДНК!.. – Сегодня
людей из тюрьмы выпускают, если анализ ДНК свидетельствует об их невиновности.
Лично я верю, что найдены подлинные останки – может быть, не всё, может быть –
не всех, но самое главное – нашли и похоронили. Пришло время закрыть этот
вопрос. И Церковь со временем на это пойдет. Непризнание может быть частично
связано даже с церковной политикой – представители Церкви должны были бы
участвовать в такой комиссии. А Петр Сарандинаки продолжает поиски – он сейчас
ищет останки Вел. кн.
Михаила. Дворянское общество Америки финансово поддерживает эти его экспедиции.
Он уже ездил два раза, сейчас куплено специальное оборудование для прощупывания
в земле, вроде радара. Бог даст – найдет. Тогда можно будет опять сделать ДНК и
захоронить Михаила со всеми (в том числе с новыми обнаруженными останками –
Алексея и Марии, которые пока не захоронены).
– После Октябрьского переворота около 2-х млн. российских подданных
оказалось за границей. Жизнь их, как известно, складывалась непросто. Но
главное, что оставили они после себя, – это огромное выстроенное государство –
Зарубежную Россию. Государство без границ, но со всеми необходимыми структурами
– от начальной школы до университетов, от общественных организаций до управленческих, вроде Земгора, со своими храмами,
театрами и газетами. Живя вне границ, точнее – в границах других государств,
они были связаны друг с другом как граждане одной незримой Империи русского
рассеяния. Жители этого государства были объединены общей задачей сохранения
своего наследия и традиций во имя их возвращения в свободную от большевиков
Россию. Из этого возник очень красивый, литературный, миф, – который
сформулировала сама эмиграция – о том, как «сидели на чемоданах», ожидая
возвращения. Удивительным образом, жизнь Вашего деда почти задокументировала
этот миф – я помню, Вы мне рассказывали, как до конца дней своих он прятал под
кроватью упакованный чемодан. Прокомментируйте «миф о чемодане», – который,
кстати, очень любят в современной России. Мне много приходится работать с
современными российскими исследованиями (они сделаны, как правило, на высоком
профессиональном уровне), но жгучая слеза о том, как эмигранты «сидели на
чемодане», рыдая и ностальгируя, неизменно сползает по страницам этих книг…
Честно: окруженная людьми деловыми, успешными, гармоничными – при этом
действительно уважающими и безумно любящими Россию, я уже не могу слушать про
«чемодан». Ощущение (и даже некоторая догадка), что миф этот приятен
современной России. Что Вы думаете по этому поводу?
В. Г.: – Дело в том, что
«сидели на чемоданах», не чтобы вернуться в Россию, – чемоданы держали
собранными, потому что все время куда-то бежали. Вечные беженцы. Бежали из
России. Бежали из Югославии. Из Германии. Разбегались в разные страны, боясь
распространения красной заразы по послевоенной Европе. Как мой отец. Он никогда
не покупал дом, не обрастал имуществом, – всегда готовый бежать дальше. Многие
из его поколения не пустили корни в тех странах, которые их приняли после всех
ужасов – включая Вторую мировую войну.
Конечно,
нас воспитывали с первого дня, что нужно любить Россию. Что мы вернемся, что
это все – временное. Что придет момент, когда большевизм-коммунизм развалится,
и мы окажемся на родине. Я думаю о поколении моего отца… – Впрочем, не все
жили ожиданием, скажем, Сережа Муравьев, он пустил здесь корни – огромный
бизнес, дома и т. п., при этом он тоже никогда не забывал Россию и, когда стало
возможным, объехал всю Россию. О чемонадах… Я не уверен, что этот чемодан
стоял в нашем доме, чтобы вернуться, скорее, он стоял наготове, чтобы быть
подхваченным, когда побежим дальше. Потому что нужно было быть готовым в этот,
новый, раз, так как в прошлый убежали в чем были – и
голодали, и нуждались, страдали безмерно.
Да, всех нас готовили к тому, что мы должны сохранить свою
русскость, – до того момента, когда вернемся в Россию. О моем поколении.
Во-первых, я не собирался возвращаться в Россию. Я и до сих пор люблю туда
ездить, общаться, но мои корни уже тут. Я здесь учился. Здесь были и остаются
мои друзья. В начале 90-х приезжал сюда представитель
российского правительства. Собирал всех нас – Хлебниковы, Родзянки, Голицыны…
И первый вопрос, который ему задали: а когда вы вернете наши дома и земли? – Но
это же нереально! Если подумать, после 70 лет
советской власти этого не могло случиться ни при каких обстоятельствах. Однако в тот момент, в 1990-е, вполне
реально было другое: если продается имение семьи Голицыных – дайте первое право
им же и выкупить это имение – конечно, по современной стоимости. Забудем, что
когда-то отобрали. Но если появляется возможность купить – дайте
преимущественное право историческому владельцу быть первым среди покупателей.
Тогда же нашей семье предложили купить одно из наших имений, 8 ча-сов от Москвы, но на условиях, которые делали эту сделку
нереальной. Мы даже согласились, что в родовую часовню, которая стоит на нашей
земле, могут приходить все из окрестных поселений. Мы согласились и с тем, что
приведем дом в порядок. Но третьим условием было, что кто-то из семьи будет там
жить. Не просто приезжать туда, а – жить. Однако позвольте мне самому выбирать,
где и как мне жить. К тому же, законодательство 1990-х годов
очевидно говорило о том, что, сделай мы всё, – отстрой часовню, отремонтируй
дом, насади сады, – потом у нас все отберут. Это все было нереально.
Да,
мы продолжаем любить Россию, воспитывать детей в русском духе, но наши корни
здесь. И к тому же… – а кому мы нужны там? Очень много
в России людей и интеллигентных, и хороших, и добрых, которые прошли через все
ужасы ХХ века, – и это не вина их была, а судьба… Но надеяться на то, что
Голицыны или Хлебниковы приедут и будут спасать Россию… То же самое с
монархией. Многие говорят: нужно восстановить царя, и все будет хорошо.
Простите, сегодняшние времена – политические, экономические, социальные –
позволяют ли они такую форму правления? Да, Англия, да, королева, – все обожают
ее, испытывают историческое теплое чувство, но ведет-то страну не королева и не
королевская семья. А готов ли народ России к возвращению царя? Реально ли это на
сегодняшний день? Я-то сам не против. Идеал монарха
объединяет нацию, и это положительный момент. Но приложите это все к
сегодняшней России… Не знаю, не знаю…
– Хочу добавить, что жизнь только Вашей семьи иллюстрирует, насколько «миф
о чемодане» не соответствует реальной истории эмиграции. Еще в Сербии Ваши пока
не родители были уже вполне интегрированы в реальную жизнь страны обитания –
получили образование, работали, вели полноценное существование. Трудно вообще
переоценить вклад русских эмигрантов в национальные культуры и экономику
Сербии, Болгарии, Китая – и США! Попав сюда, в Штаты, в ранние 1950-е, из
абсолютной нищеты Голицыны поднялись на высокий социальный уровень. На примере
одного поколения – и Вас, Владимир Кириллович, лично, – мы уже можем наблюдать
гиперактивность, гиперпассионарность русского эмигранта. Вы выстроили себя, как
будто изначально произрастали на этой почве, – от привилегированной школы, куда
Вас взяли из добрых чувств, – до высокого поста в крупнейшем американском
банке. Вы интегрировались в общество просто идеально! Ваша жена Татьяна
Владимировна – тот же пример. Гиацинтов, президент Дворянского общества, – от
бедного эмигранта, которого сразу забрили на Корейскую войну, – до крупного
бизнесмена… Социологи утверждают, что эмигранты только в третьем поколении
поднимаются до среднего стабильного социального уровня, а русское рассеяние
интергировалось какими-то фантастическими темпами. Все это говорит о
пассионарности старой русской эмиграции. Давайте вернемся к тем, кто выстроил
Зарубежную Россию. И здесь есть одно имя, которое просто напрашивается в
разговоре, это имя Татьяны Шауфус, верного друга и помощницы Александры Львовны
Толстой, женщины, которая Вас просто… выкрала в детстве – и в результате Вы
оказались в Америке. Напомню читателям, что Шауфус была направлена в Германию,
где открыла филиал Толстовского фонда, чтобы помогать перемещенным лицам –
ди-пи – получать документы и визы, в частности, в Америку.
В. Г.: – Ну, «выкрала» она
меня еще до того. Татьяна Алексеевна Шауфус работала для УНРРА – The United Nations Relief and Rehabilitation
Administration, потом это стало называться International
Refugee Organization. Я помню там было два
здания ди-пи, один против другого, были колоссальные площадки для спорта, для
джигитовки – туда казаки приезжали. Моя мать, которая знала несколько языков,
устроилась на работу секретаршей к какому-то американскому генералу. Даже в те
времена все знали Шауфус – она была заметная, активная женщина. Я же в то время
оказался у дедушки с бабушкой во Франции. Мы жили у старшего сына бабушки, в
деревне, дядя работал далеко и приезжал на выходные, у него было уже семь
детей, ну и я. И в какой-то момент дедушка с бабушкой решили эмигрировать в
Аргентину. Естественно, со мной. И как это бывает в жизни, мамина прислуга,
которая любила играть в карты, за игрой в компании, в доме ди-пи, в Мюнхене,
услышала от старинного приятеля бабушки, что та с внуком уезжает из Франции в
Аргентину. Она в ужасе возвращается домой, разыскивает маму с папой – что делать?
И оказалось, что Татьяна Шауфус как раз в Париже. У нее было колоссальное
влияние – везде, международное. С ней связались, она дозвонилась до
американской военной полиции, и в воскресенье утром, когда мы уже были готовы
ехать на пристань, явилась полиция – крики, слезы бабушки… Меня отвезли на
вокзал, посадили в купе и сказали: сиди, жди, сейчас к тебе придут. И пришла
Татьяна Шауфус. Она вошла такая серьезная и скомандовала: «Ты спишь на верхней
полке, я – внизу. Завтра утром увидишь родителей».
– Может, назовете еще какие-то любимые Вами имена Русского рассеяния, о
которых незаслуженно нечасто мы вспоминаем, – а сейчас есть такая возможность.
Вы упоминали о. Александра Склярова, из Бруклина, который организовал там
приходскую школу.
В. Г.: – Чудный был батюшка.
Очень-очень строгий. Мой дед, мамин отец, фон Энден, был крайне религиозен. Они
дружили. У о. Алексан-дра была
маленькая церковь на Блейк-Авеню, за углом стоял большой собор Американской
Церкви – OCA,
он сих пор там стоит, на Пенсильвания Авеню. А наш храм расположился в старом
магазине. Приход был большой, в том числе
много заслуженных профессоров, преподавателей. Вот они и открыли
субботнюю школу, куда мы все ходили. И та школа была, многие признавали, даже
лучше, чем приходская школа о. Антония Граббе (туда ходила моя будущая жена, ее
мать тоже там преподавала). В моем классе были Наташа Свентицкая (сейчас она
живет в Вашингтоне), о. Константин Федоров, Юра Федоров, Мила Селинская, дочь
Ростислава Полчанинова (он там преподавал). Отец Александр был прекрасный
батюшка, хорошо проповедовал, но – строг! Если прислужник, вроде меня,
опаздывал на литургию, то он посылал перед Царскими Вратами бить земные
поклоны. Скажу честно, я приходил на службу, когда меня дедушка привозил, но
деда на колени не ставили. К нам очень часто приезжал Владыка
Иоанн Шанхайский. Он ходил, по обыкновению, босой, был он очень добрый,
но вид его пугал детей – необычный был он. Я же всегда прислуживал ему. Каждый
раз, приезжая в Нью-Йорк, он бывал у о. Александра.
Бруклин
тех времен был криминально-черный. На деда дважды нападали. Спустя какое-то
время после кончины матушки, о. Алек-сандр переехал в
Калифорнию. Что еще интересно про него… Его отец был священником в каком-то
селе и никогда за свою службу не получил никакой награды, кроме серебряного
креста, который ему дали, когда рукоположили. И о. Александр до конца жизни
отказывался от всех наград, сколько бы ему ни предлагал Синод. И хотя он служил
около 50 лет, он так и умер как простой батюшка. На Пасху крест он подавал на
целование после заутрени, а не после литургии, как обычно. Он стоял с крестом и
большим полотенцем. И когда женщины подходили к кресту с накрашенными губами,
он демонстративно тер крест. Спустя много лет я понял, насколько хорошим
священником он был.
– Объединение кадетских российских корпусов за границей. Это Объединение,
для меня, – ярчайший пример активности русской эмиграции. Стройно и логично
структурированное общество, кадеты за протяжении 90
лет участвовали в жизни Русского Зарубежья. Вы в Объединении, вслед за
отцом-кадетом, также активно участвовали. Расскажите об этом, о старых кадетах,
которые еще живы.
В. Г.: – Посмотрев на
Зарубежье в его реальной, а не мифической жизни, мы увидим, что шесть или семь
епископов Зарубежной Церкви были кадетами; директора и преподаватели русских
школ – кадеты, старосты соборов – кадеты, благотворительные проекты – кадеты…
Если проанализировать жизнь Русского рассеяния, кто вкладывал реальный труд и
имел реальное влияние на формирование жизни – то станет понятно: это были
кадеты. Алеша Йордан, мой отец, отец моей жены… Кадетское объединение очень много сделало, и не только в США, – в Аргентине,
Венесуэле, Франции. Если подумать, то самому младшему кадету сегодня – не
потомку, вроде меня, а настоящему, – должно быть от 82 и выше. Кто остался? – Павел Карасик, Гордей Денисенко, председатель (Вашингтон), Валентин
Мантулин, из молодых – Юра Лукьянов, которому под восемьдесят, Миша Миро – ему,
кажется, 83; самые молодые, конечно, версальские кадеты, во Франции они имели
корпуса до 1945-46 годов, – но и они все уже ушли – Жарков, Шидловский…
Остался Алексей Ермаков в Калифорнии, он очень активен. Агатов, Горбенко – все
скончались. Раньше выстраивалось 50-60 старых кадет, а теперь наше кадетское
объединение называется «Клуб вдов и будущих вдов». Потом, есть другой слой
Объединения – как я, Чумаков, Темидис, и др., – дети кадет. Но чувство локтя у
отцов возникало от школы, от корпуса, чего мы иметь не могли. Кадетское
объединение – это не совсем обычное эмигрантское объединение. Сегодня в нашем
официальном списке Объединения, включая нас, осталось человек 19. А раньше
годовое заседание собирало 150 человек. Мы стараемся поддержать тех, кому нужна
помощь. Деньги Объединения – весьма скромные – идут на эту поддержку, на похороны,
на летние русские скаутские лагеря.
За
последние годы у нас выросли теплые отношения с суворовцами и нахимовцами в
России. Фонд Алексея Йордана, созданный его сыном, поддерживает все кадетские
корпуса. Конечно, в этом сотрудничестве много вопросов. Но мы работаем. Сейчас
на наше годовое заседание приезжают из России два суворовца. У нас идут
серьезные разговоры, что делать с кадетским имуществом. Архивы – портреты,
значки, документы, – нужно решить, куда отослать. Самая жгучая проблема –
знамена.
– На Втором съезде кадет в 1970 году в резолюции
было записано отдельным пунктом «О воспитании молодежи»: «Краеугольным камнем
воспитания молодежи Съезд полагает любовь к России и ее
великому прошлому и верность Церкви»… «Любовь к России» – к земле, которую
дети старых эмигрантов не видели, – Вы сами побывали в России
когда первый раз? Не был ли за 90 лет – подумайте: целых 90 лет вне родины! – не был ли
эмиграцией создан миф о России – утопичной, мало похожей на реальную?
Мы сегодня с Вами говорим о мифах. Не создала ли старая эмиграция – что понятно
и исторически даже оправданно – свой миф? Почти век русская эмиграция хранила
наследие – для того, чтобы вернуть его в освобожденную Россию. Вернули уже
многое. А из того, что вернули, – оно востребовано этой, реальной, Россией? И
если вернуть все – то что же останется для Ваших
собственных внуков – вполне реальных детей, которых Вы ждете завтра в гости? И
если передать все архивы – туда, то на чем будут воспитываться они? Те, из
которых формируется будущее Зарубежной России. Или государство без границ не
имеет будущего и о мифе двух Россий нужно забыть?
В. Г.: – Я думаю, как это ни
горько думать, что вообще наша Зарубежная Россия заканчивается. Когда умрет
последний кадет – мы юридически можем сохранить организацию, но это будет уже
другая организация. Я думаю, тут вопрос глубже. Если мы оставим все здесь –
кому? Кто будет этим интересоваться? Вот у нас стоят знамена в церкви. Если раз
в год кто-то задаст вопрос – что это за знамена? – уже хорошо. А они стоят и
фактически истлевают, ведь время берет свое. Кроме Сумского знамени, они все в
ужасном состоянии. Да, это наши реликвии. Если бы у нас был маленький музей –
или деньги его создать, – хорошо, но у нас нет этой возможности. А кто из наших
детей и внуков будет серьезно этим заниматься? Да, они будут говорить
по-русски, и их дети, в свою очередь, будут ходить в приходские школы, это
будет продолжаться, – но больше ради языка и семейной памяти. У них не может
возникнуть того чувства, которое заставляло настоящих кадет все хранить и
беречь в изгнании. Я думаю, что все закончится.
– А в России это будет востребовано?
В. Г.: – А в России, так как
эмигрантское наследие сильно связано с историей самой страны, это будет
востребовано. Некоторые говорят: государство захватит, и все пропадет. Я же
думаю, прежде всего, там могут лучше сохранить, у нас нет таких возможностей; и
я не думаю, во-вторых, что там повторится тот кошмар, что случился в ХХ веке. И
опять же – а что здесь? Мы выносим знамена, лишь когда
кого-то хороним. Из Калифорнии уже послали большую часть своей библиотеки в
Россию. Да, там не все выставили напоказ, да, они убрали в запасники. А передай
мы все в Нью-Йоркскую публичную библиотеку – там вообще все уберут в
хранилище… Я не знаю. Это очень тяжелый вопрос. Джорданвилль готов принять,
что тоже вариант. Отец Владимир Цуриков делает великолепную работу по
сохранению архивов. И там можно устроить хороший музей. Кстати, самые главные
критики варианта отсылки в Россию – это вдовы. У них своя правота. Но и я
скажу. К примеру, Дроздовское знамя нельзя отдавать в Россию. Можно знамена
застеклить, оставив в церкви. Но, скажем, Полоцкое знамя мы просто уже не в
состоянии хранить, его нужно срочно спасать, реставрировать. Так что – будем
решать неотложно.
– Вы 40 лет служили старостой Знаменского Синодального собора в Нью-Йорке.
В прошлом году за заслуги на этом поприще Вы были награждены Орденом Пресвятой
Богородицы «Зна́мения» Курской Коренной I степени. Кому как не Вам сказать сейчас о роли
Церкви в собирании Русского рассеяния, в его спасении – не только в лоне самой
Церкви, но в качестве социального защитника и лидера. Святитель Иоанн
Сан-Францисский просто добился виз для китайской русской эмиграции, практически
все русские школы США – это приходские школы с общеобразовательной программой.
Вы были членом III (1974) и IV (2006)
Всезарубежных Соборов (РПЦЗ). Что сегодня представляет из
себя приход Синодального собора?
В. Г.: – Конечно, все наши старики ушли давно. В Великий четверг в былые времена в Синод нельзя было войти – все переполнено, на Пасху люди не только во дворе – на улице стояли! Из новых иммигрантов многие очень верующие, помогают церкви, сказать против нечего. Но, признаемся, у них несколько другое поведение. Скажем, они не привыкли ходить на Всенощную. Большой праздник – а у нас 20 человек в соборе. А в воскресенье – много… Или – освящение воды: приходят люди, которых вы никогда в жизни в церкви не увидите, набирают воду ведрами. Это считается крайне важным. Освящение куличей, пасхи, колбасы, сардинок, водки и т. д. – все важно. Освятили – и уехали домой… Для нас это странно, дико. Уважение к реликвиям – да, у них есть, не в чем упрекнуть. Так что – я не знаю, время должно все утрясти. Но знаю точно – к вопросу о святынях эмиграции и наследии ее: Курскую Коренную икону Божией Матери «Зна́мение» в Россию не надо отдавать, я категорически против самой мысли об этом. Она – хранительница всей нашей эмиграции. Это будет самое последнее, что случится в истории эмиграции. Это будет конец.
Май 2013, Нью-Йорк
Интервью взяла М. Адамович