Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 271, 2013
Петр Петрович Шереметев родился в 1931 году в Марокко. Архитектор, меценат, общественный деятель; ректор Парижской русской консерватории имени С. В. Рахманинова, основанной первой волной белой эмиграции по инициативе известного русского композитора и дирижера Николая Черепнина. П. П. Шереметев – председатель Российского музыкального общества в Париже. Также много лет он занимает пост председателя президиума Международного совета российских соотечественников, является соучредителем Ивановского кадетского корпуса, Ивановского университета образования и имиджа, президент «Шереметев-центра» в Иванове, Томске и Ярославле. Петр Петрович – кавалер Ордена искусств и литературы (Франция), кавалер Ордена дружбы (Россия), лауреат премии имени Людвига Нобеля, имеет Золотую звезду «Меценат столетия». Полный текст интервью опубликован в книге «Хранители наследия. Клубные беседы»[*].
А. Новиков-Ланской: – Петр Петрович, род Шереметевых – один из самых значительных в русской истории. А при Романовых ваша семья была известна, помимо Романовых, как чуть ли не самая богатая в России. Что случилось с ней в эмиграции?
П. Шереметев: – Романовы, Шереметевы и Юсуповы обладали основными российскими землями и ресурсами. Но грянула революция. Многие были расстреляны, потеряли жизнь в боях Гражданской или в ссылках. Моя семья была под арестом в Москве семь лет. Их отпустили, не расстреляли. И мы смогли уехать. Громадное количество людей очутилось за границей нашей империи, поехало в Европу без средств, в тяжелых условиях и организовало свою жизнь во Франции.
– А почему во Франции?
П. Ш. – Потому что уже было много наших родственников, которые посещали Францию и чувствовали всю красоту этой страны, все гостеприимство. Потом, русские при Дворе говорили по-французски. Толстой писал в «Войне и мире» целые страницы на французском языке. Так что ничего странного нет. Диаспора была громадная – триста тысяч русских, живущих во Франции, в Париже, Ницце. Триста тысяч беженцев. Без средств. Одни стали таксистами, другие – сторожами, третьи – вышивали у Шанель. Моя бабушка, графиня Голенищева-Кутузова, шила у Шанель шарфы и платья, чтобы заработать какие-то деньги. Вся элита, которая выехала из России, обеднела и должна была жить очень скромно. Они вдруг стали людьми, которые должны зарабатывать себе на жизнь, а они этого не умели делать.
Тем не менее, начало жизни этой диаспоры было веселым, несмотря ни на что. Группы друзей и родственников стали создавать салоны, устраивали общества. В 1923 году была организована консерватория в Париже, которая также стала тем местом, где все русские собирались. Она была создана как продолжательница традиций Императорского русского музыкального общества в Петербурге. Это была удивительная часть французского общества, которая увлекалась творчеством – живописью, романами, поэзией. И ясно, что это им очень помогало вспоминать свою родину в их трудной жизни. Люди были одаренными, но жили как беженцы.
Когда моя бабушка уехала в 1925 году из России во Францию, она уже потеряла своего мужа, моего деда. Большевики схватили труп моего деда и бросили его в лес. Она уехала как жена шведского дипломата, с условием – когда выедет за границу, они разведутся. Так и произошло. Бабушка очутилась в Париже с шестью своими детьми, двое остались в России, по разным причинам. Мой дядя был скрипачом, он имел в Московской филармонии хорошее положение, а старшая тетка вышла замуж за князя Оболенского, которого очень быстро посадили, потом сослали в Сибирь, где он и скончался.
– А была ли надежда вернуться в Россию?
П. Ш.: Всегда. Всегда была надежда вернуться в Россию. Они не могли понять, что не вернутся. Не признавали этого и не могли с этим смириться. Поэтому разочарование росло и, вместе с этим, увеличивалось какое-то чувство гетто. Во Франции, если у вас есть деньги, все возможно. Когда у вас нет денег – тогда вы можете легко подохнуть.
– То есть Франция равнодушно приняла русских беженцев?
П. Ш.: – Сперва нет, потому что она была привлечена титулами, благородными именами. Но когда исчезли последние караты, кольца, жемчуга, браслеты, – ситуация изменилась. И французы, которые могут быть очень грубы, отнеслись к русским с достаточно большим… я не сказал бы презрением, но с большой осторожностью. Франция никогда не любила иностранцев. Да, они старались для арабов, для африканцев – под предлогом прав человека. Я сам помню: когда ходил получать право на жительство во Франции, мне говорили: «Становись сзади и жди свою очередь». Еще прибавляли недоброжелательные слова.
– А был какой-то контакт между русской эмигрантской аристократией и французской?
П. Ш.: Нет. Мне кажется, что этого не было.
– Но ваша первая жена – французская аристократка.
П. Ш.: – Ну, она полурусская тоже, это другое дело. Мари-Эжен – дочь принцессы Мари-Клотильды Наполеон и графа Сергея Алексеевича де Витт. Так что я – потомок Кутузова, а она – потомок Наполеона.
Моя нынешняя супруга принадлежит к одной из самых богатых семей предпринимателей во Франции и Италии. До меня она была замужем за двумя миллиардерами. Первого она покинула, потому что он ей все запрещал. К сожалению, при разводе он забрал у нее ребенка, и она не могла выезжать из страны проживания, из Португалии. Она очень страдала и, в конце концов, попросила португальское государство помочь ей. Что и было сделано. Потом ее жизнь была прекрасной. Она всегда была толковой женщиной, трудолюбивой и умницей. И всю свою жизнь она интересовалась искусством. Вышла снова замуж за уникального французского богача, она была одной из десяти самых богатых женщин в мире. К сожалению, этот человек стал ее притеснять, он очень ревновал ее. Она ушла с одной сумкой, оставила свои бриллианты, дома, машины, картины, – все свое имущество. Ушла бедным человеком. Но она нашла способ выжить. Так что наши истории похожи. Она создала художественную галерею, благодаря которой просто царствовала в мире старинных картин. Я же стал архитектором, очень прилично всегда зарабатывал.
– Как получилось, что вы родились в Марокко?
П. Ш.: – Мой отец решил, что после университета, в котором он провел с 1925 по 1930 год, он поедет в Африку. До того он женился, так что привез свою жену в Марокко, тогда – колонию Франции. Страна была удивительно красива, щедра к людям, которые хотели работать. Конечно, отец не был богатым, но он мог содержать свою семью.
В Марокко образовалась огромная группа русских из Парижа – Апраксины, Трубецкие, Игнатьевы, Глебовы, Шидловские. Они создали замечательное общество. Многие стали богатыми. Для нас эта страна стала просто Эльдорадо. Отдыхая, мы занимались разными видами спорта: верхом ездили, играли в теннис, ходили плавать – мы жили на берегу моря в Рабате. Моя юность прошла просто роскошно. Моя сестра, кстати, продолжает там жить.
Мой отец ушел из жизни очень молодым, он тосковал по родине, впал в депрессию… Он ушел, когда ему было пятьдесят два года. Отец был крепкий и мудрый человек, талантливый музыкант – замечательный гитарист, пианист, играл на виолончели. У нас всегда звучала музыка, и всегда собирались люди. Моя мать пела как соловей, пела старые русские романсы, которые ей передал Михаил Львович Толстой, сын Льва Толстого. А Миша Толстой в те же времена тоже жил в Марокко. Он имел маленькое имение около Рабата, и мы туда всегда ездили. Он несомненно имел талант гитариста и композитора. Потом у них произошли неприятности в денежном смысле, и мой отец пригласил их жить у нас. Они провели десять лет в нашем доме. Михаил Львович и мой отец музицировали каждую неделю. Мы даже выступали, пели квартетом. Отец – бас, мать – сопрано, сестра – альт, и я – тенор. Сейчас я постарел, конечно, и уже не пою, как двадцать лет тому назад. Но все же знаю много красивых романсов плюс все сочинения Михаила Львовича и его супруги, Елизаветы Толстой.
Русские, жившие в Марокко, показали французам и арабам всю красоту русской аристократии. Это люди были простые, достойные, работящие. У нас в семье двое детей погибло, мой брат-близнец и сестра, четвертый ребенок, – они погибли от дизентерии, потому что в Марокко не было нормальных врачей, госпиталей, все это пришло гораздо позже. Но наша община там создала удивительный образец русского общества. Мои родители, друзья, знакомые, родственники каждый год устраивали русский бал. Многое было создано с помощью де Зобри. Маркиз де Зобри был из французов, которые покинули Францию в 1789 году и обосновались в России. Когда грянула революция, де Зобри уехали обратно, купили большой участок земли около Рабата, и, представьте себе, создали настоящее село. Там строили и Игнатьевы, и Трубецкие, и сами де Зобри… Это место называлось Устиновка в память их имения в России. Был посажен в песке целый парк берез. Конечно, с 1954 года, когда начались все те ужасные события, которые привели к самостоятельности Марокко, очень многих французов поколотили и даже убили. Русских не трогали, у них с арабами установились иные отношения. Но усадьбу разорили, все дома деревянные сожгли, срубили парк – пустили на древесину, они же варят еду на камнях. Словом, опять все пропало.
– Вы ведь сказали, что ваша сестра до сих пор там живет?
П. Ш.: – Моя сестра написала о русских, живущих в Марокко, четыре книги – о представителях русской диаспоры с двадцатых годов по шестидесятые. Русские были профессорами, геологами, строителями, они были математиками, занимались библиотеками. В Марраке-ше есть удивительная библиотека Кутубия. И создал ее тоже русский, тем самым он спас драгоценные старинные арабские книги.
А вокруг всех этих людей жили представители французского протектората. Они фыркали на нас, потому что хотели всем дирижировать, все держать в руках, а русские были свободными – создавали школы, танцевальные курсы, хоры, рестораны, оркестры. Был барон Штейгер, который замечательно играл на гитаре, большой друг моего отца, – он создал настоящий русский хор. А мой отец был регентом нашей церкви – мы построили церковь, настоящую православную церковь на участке земли, который купили. Эта церковь до сих пор стоит, она еще действующая. В ней я был крещен, моя сестра там венчалась. Все это имело громадный смысл. Я очень горжусь этим периодом моей жизни, потому что он был страшно красив – именно красив.
– И вы всегда себя чувствовали только русским?
П. Ш.: – Всегда. Потому что мы получили знание русского языка. Хотя французский язык стал одним из родных. Французский, и арабский, и английский, и русский. Знаете, мы учились, как наши предки. У моей бабушки и прабабушки было минимум четыре профессора на дому, каждый день говорили на каком-то одном языке. Каждый день мы должны были общаться на языке дня. К нам приходил отец Николай – один из священников той церкви, которую мы создали. Отец Николай учить нас катехизису, а еще – читать наших старых писателей; он читал нам Лескова и Тургенева еженедельно.
– А как сложилась ваша жизнь, когда вы приехали в Париж?
П. Ш.: – После бакалавриата я решил стать архитектором. И мои родители делали все, что было в их силах, чтобы обеспечить мне образование во Франции; они послали меня в архитектурную школу Парижа. Туда я попал уже взрослым юношей. Мне было достаточно трудно покинуть мой светлый Марокко, мое голубое небо, все, что делало нашу жизнь такой красивой.
– Да, Париж – не самый солнечный город.
П. Ш.: – Особенно в 1953 году, Париж был черным. Попав туда, я был просто в шоке, я потерял всю красоту, в которой мы жили: никаких пляжей, никакого моря, лыж, тенниса, лошадей и клубов. Да и учиться было нелегко. В конце концов, я окончил архитектурную школу первым и тут же попал в фирму архитекторов, которые меня взяли помощником. Но я очень-очень тосковал. Потом, конечно, я понял, что должен быть благодарен родителям, которые очень трудно жили, чтобы позволить мне учиться во Франции в университете.
– Но в Париже вы увидели огромный круг других русских людей?
П. Ш.: – Вот. Это было спасение. В 1953 году уже многие старые эмигранты ушли, но осталось большое количество их детей, которые сохраняли русское общество, – почти все были родственники. И церковная жизнь, и клубная, и музыкальная, – все это было страшно радостно. Я познакомился тогда со многими русскими семьями, которые были нашими родственниками или друзьями семьи. И это облегчило мое существование во Франции.
То, что я вышел первым из школы, мне помогло попасть в круг архитекторов и выиграть несколько важных конкурсов. Потом я стал работать самостоятельно, долго работал один, потому что не имел средств, чтобы привлечь в свою фирму помощников. Я все делал сам – рисовал, встречал людей, договаривался. Я вставал в четыре часа утра каждый день в течение десяти лет. В пять часов утра я уже был на работе и возвращался в восемь часов вечера. И иногда после ужина я возвращался в кабинет. Тогда была мода на Корбюзье. Я был современным архитектором и творил то, что было по вкусу французам, но всегда старался соблюдать пропорции гармонии в моих планах и фасадах. И в этом смысле я преуспел. Я очень много работал в провинции – в Бордо, в Бурже, в разных местах на западе и севере Франции. Много строил супермаркетов – но небольших, это была моя специализация. Потом – гостиницы, госпитали и, конечно, жилые дома. Моя карьера состоялась. И я не хотел уже возвращаться в Марокко. Тем не менее, я много работал в Саудовской Аравии по иностранным контрактам. Я искал больше контракты за границей, чем во Франции. Скажем, последние годы я работаю в России, но в России быть архитектором – это каторга.
– А когда вы впервые попали в Россию?
П. Ш.: – В 1979 году. Я никогда не думал, что попаду в Россию, тем более, что буду появляться там с постоянством уже тридцать три года. Мы же были беженцы, мы просто плевались на коммунизм, который был причиной нашей разлуки с родиной. Так вот. Меня позвал один друг, который много работал в России тогда и зарабатывал хорошо. Я приехал очень взволнованным, но без желания что-то предпринимать в России. Меня пригласили в NBCSport на Олимпийские игры, которые должны были проводиться в 1980 году. И предложили очень крупный контракт.
– Шереметев встречает вельмож всего мира на своей собственной территории!
П. Ш.: – Можно сказать и так. Потому что эта земля принадлежала моему деду, 50 тысяч гектар, на которых впоследствии построили четыре аэропорта Шереметьево. Значительно позже, когда я появился на юбилее «Аэрофлота», хозяин «Аэрофлота» тех времен представил меня публике служащих – три тысячи человек. Он сказал: «Я вам хочу представить графа Шереметева. Он сюда приехал не для того, чтобы забирать свои земли…» – и тут я его прерываю и говорю: «Господин директор! Да, вы правы, я приехал не забирать свое имущество, но я вас прошу за каждый самолет, который вылетел из Шереметьево или приземлился, два доллара». Тут эти тысячи служащих аплодировали мне…
– Что вы чувствуете, когда идете по огромному аэропорту, названному вашим именем?
П. Ш.: – От этого всегда сжимается сердце – слышать, что я приезжаю к себе… Так вот, я приехал тогда, получив контракт с NBCSport. Как вдруг Советский Союз завоевал Афганистан, американцы отказываются от игр, NBCSport – американская фирма – теряет свой контракт, и я тоже. А мне предлагали 250 тысяч франков. Я решил: нет, я не буду жить в этой ужасной стране. Потому что все было ужасно. Бедность, грусть, люди ходят по улицам, как мертвые души. Даже смотреть на них было страшно. Четыре года спустя мой друг опять пригласил меня. Он и не подозревал, что я потом так привяжусь к этой стране. Это все-таки моя родина, моя история. История Шереметевых совпадает с историей России с древних веков. Я – Рюрикович. Мы создали Россию.
– Вы ведь и с Романовыми в родстве тоже?
П. Ш.: – Не просто с Романовыми в родстве. Мы происходим из одного корня. Боярин Шереметев и будущий патриарх Филарет были не только друзья, но и родственники, потому что Шереметев женился на сестре Филарета. Оттуда пошло громадное имущество. Воевода Шереметев Борис Петрович побеждает шведов, освобождает Россию от Карла XII, становится первым русским графом, первым русским фельдмаршалом, которого награждает его троюродный брат Петр Великий. Имущество семьи растет. И, в конце концов, Николай Петрович, внук Бориса Петровича, становится самым богатым человеком в России, – и самым большим меценатом.
А супругу выбирает себе из села Березнино, около Ярославля, дочь простого кузнеца, крепостную. Она была блестящей певицей и актрисой – Прасковья Жемчугова. Он ее находит в возрасте двенадцати лет в Березнино, где она водила коров на луг. Из нее делает певицу. В результате она становится одной из самых богатых женщин в мире. Император не соглашается на этот брак. И тянет до последнего. В конце концов, разрешает этот брак. И у них появляется сын, но она умирает через три недели от родов.
Дмитрий Николаевич еще больше приумножает имущество Шереметевых. Уже построили Останкино, Фонтанный дом, Кусково, Странноприимный дом и т. д. Дмитрий Николаевич открывает большие школы, приюты, почты. Рождается город Иваново-Вознесенск, появляются фабриканты. Шереметевы участвуют во всем этом. На протяжении столетий им всегда сопутствовал социальный успех. Неслучайно говорили тогда: «Я пришел ужинать на Шереметевский счет». Им также повезло, что они были близки к семье Романовых по рождению. Они были предпринимателями, замечательными воеводами. Потом, после Бориса Петровича, занимаются уже только благотворительностью, гуманитарными делами. Действительно, семья была образованная, культурная, занималась искусством. Давала возможность архитекторам, художникам, музыкантам выходить в люди. Дегтярев и Ломакин, Аргуновы… Плюс красота – красота произведений, красота консерваторий, филармоний, концертных залов, оркестров, театральных учреждений – это все было сделано моей семьей.
У Шереметевых до революции было 850 тысяч гектаров земли. Города, села, монастыри, церкви. Они были людьми, которые не только строили дворцы, но всегда свои средства вкладывали в образование. Это – самая блестящая черта Шереметевых! Странноприимный дом был построен для Прасковьи Ивановны – дом, в который Шереметевы принимали двести-триста молодых крепостных девушек. Они выходили из этого дома образованными, Шереметевы их венчали с адвокатами, архитекторами, промышленными людьми. И давали каждой девушке приданое. Ясно, что это была исключительная семья.
Мы всегда отказывались заниматься политикой. Ни один из моих дедов, прадедов не участвовал в политике. Они были учеными, создавали замечательные коллекции, библиотеки. Они были историками – Сергей Дмитриевич, мой прадед, – замечательный историк. Когда грянула революция, он был единственным владельцем всего нашего имущества.
Во второй половине XIX века Государь император поручил Шереметеву, который был самым большим землевладельцем, решить вопрос освобождения крестьян. Это произошло в Останкино. Государь приехал в Останкино подписывать освобождение крестьян в этом дворце, в специальном кабинете. Поэтому большевики называли дворец Дворцом крепостных.
– Вы ведь тоже обладаете общественным темпераментом?
П. Ш.: – В России я стал создавать «Шереметев-Центр», стал соучредителем «Шереметев-Центра» в Иваново, в Томске и т. д. Кадетский корпус Шереметевский, художественная галерея Шереметевская, хор Шереметевский, который ездит по всему миру… Плюс мои обязанности как председателя Союза соотечественников – вот уже десять лет. Меня выбрали представителем наших соотечественников, живущих за рубежом. Я страшно рад, что могу участвовать в жизни страны и в области культуры, и в области социальной. В Париже я уже почти тридцать лет способствую жизни русской консерватории имени Рахманинова. Жизнь сложилась достаточно хорошо. Хотя много было измен, много было конфликтов с властями. Но много было и радости. В 2011 году я стал «россиянином года», получил от президента Д. Мед-ведева орден Дружбы, получил орден «Меценаты столетия», получил орден Белого Ангела и много других – я не могу повесить их все на пиджак, потому как стану похож на старого адмирала. Я не всеми признан, это ясно. Например, господином мэром Собяниным. Но я стараюсь быть тем, кто я есть, – настоящим патриотом России с десятивековой историей за спиной. Все, что относится к моей семье, относится и к истории России. Это моя гордость. Я знаю, что Господь Бог меня защищает. Я знаю, что он призывает меня делать как можно больше добра вокруг себя, как можно больше хороших дел.
– Можете ли вы определить главную черту аристократизма? Чем настоящий аристократ отличается, например, от буржуа?
П. Ш.: – Очень просто. Я встречал мэра, высокопоставленного чиновника русского города недалеко от Петербурга, который приехал ко мне во Францию, чтобы я ему помог найти инструменты для сельскохозяйственных дел. И этот человек имел смелость мне сказать: «Граф, вы как наши олигархи, – живете на те средства, которые вытащили из России». Можете себе это представить? Какое хамство! Я ответил: «Господин мэр, когда произошла война 1914 года, император Николай II обратился ко всем аристократам, имеющим имущество в Европе или в других странах, продать свои дома и земли и вернуть эти средства в Россию, чтобы помочь армии воевать с немцами. Попросите сегодня любого олигарха, который живет на пяти яхтах, продать свои яхты или дома, или свое имущество, и вернуть эти деньги в Россию, чтобы способствовать ее развитию. Вот, господин мэр, в чем разница между старым аристократом и нынешним олигархом».
– Петр Петрович, позвольте спросить вас о ваших вкусах и предпочтениях. Вообще, что такое для вас аристократический вкус?
П. Ш.: – Первое, он основан на образовании, потому что без образования вы не можете развить то, что лежит у вас в глубине сердца. Я убежден, что без образования ничего не может произойти, хотя можно сказать, и то, и другое необходимо – образование и жилки. У нас, скажем, были крепостные Аргуновы, которые поколениями работали нашими архитекторами. Они проектировали, например, Кусково, Фонтанный дом. Аргуновы же писали картины. Я люблю русскую живопись. Я и сам, как любитель, всегда рисовал очень много и писал картины тоже. Я влюбился в русский пейзаж. И двадцать пять лет тому назад стал собирать пейзажи. У меня эта страсть началась в Иваново-Вознесенске. Кстати, Шереметевы построили этот город триста лет тому назад. Там еще стоит несколько Шереметевских улиц. Там же сохранилась школа молодых художников, которые учились живописи через наследие Левитана. Я всегда был коллекционером. Собираю французский фарфор XVIII и XIX веков. Покупаю антикварную мебель. Я обожаю ориенталистов, вкус арабского, восточного. Я посвятил свою жизнь музыке, искусству, архитектуре. Я окружен красотой. В сущности, моя жизнь была посвящена красоте. Это важно, что я вам говорю.
Париж – Москва
[*] «Хранители наследия. Клубные беседы». Под редакцией А. А. Новикова-Ланского. – Москва – Париж: AuroraExpertum. 2012, 222 с. (Подарочное издание, книга в свободную продажу не поступала).