Документальная повесть. Часть 2
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 271, 2013
История
одной семьи
часть II
Мы плыли по житейскому морю из старой, разрушенной
войной Европы в неизвестность Нового света. Нью-Йорк встретил нас туманным
днем, серой статуей Свободы и молодым священником, представлявшим Толстовский
фонд. Он привез нас на такси в квартиру милейшей семьи Марров (Махарадзе), они
были в отъезде. Квартира была на 73-й улице, неподалеку от Лексингтон Авеню.
Больше всего нас поразила влажная июльская жара и изобилие бананов в
продуктовых магазинах. Вскоре нашлась квартира в Бронксе, сперва на 172-й
улице, а затем в доме 1826 Bathgate Ave., напротив Вознесенского кафедрального собора,
где размещалось тогда управление Русской Православной Церкви за границей. После
войны квартиры были нарасхват, нужно было покупать имеющуюся в квартире мебель,
зато плата за квартиру была невысокой. В доме напротив проживали Владыка
Виталий (Максименко), Владыка Никон (Рклицкий), их келейник и о. Сергий,
настоятель собора. Отец был рад такому окружению, он был назначен на должность
второго священника. Жалованья его на жизнь не хватало, пошла на работу я и даже
мама (на швейную фабрику), сестра поступила в школу. Приход в Бронксе был
основан карпатороссами, они отнеслись к нашей семье с большим вниманием.
Помогали находить работу, рассказывали о местных обычаях, в частности, о том,
что новоприезжих называют «гринерами» – greenhorns. Особенно мы подружились с семьей Нестюк, мать –
Евдокия и дочери – Вера и Анна. Они во всем шли нам навстречу, помогая
осваиваться с американским бытом.
Сестра рассказывает:
Припоминается
мне случай, мы жили тогда на 172-й улице. Стук в дверь, входит мужчина.
«Батюшка, Вы меня помните? Вы были единственным человеком, посетившим меня в
тюрьме в Германии.» Человек протягивает папе пачку денег. Папа благодарит и
отказывается со словами: «Вы видите – у нас все есть, нам ничего не нужно. Вот
Вы приходите к нам в церковь». Они прощаются, и человек уходит. Я ничего не
говорю, только смотрю на папу, он читает мои мысли: «Как ничего не нужно?» – и
говорит: «Делалось не для награды, да и неизвестно, каким образом он приобрел
эти деньги».
Я работала на кухне в ресторане Shrafft, помогала готовить салаты, это было весело. Но прихожанка собора нашла мне
новую должность – filing clerk – в конторе на Bowery, улица, на которой находили себе пристанище
нью-йоркские бомжи. «Put a nickel on the drum, let us
save another bum. Salvation Army!», – гласила народная песенка. Армию Спасения называли «соловейкой», нас
научили покупать в их магазине, по дешевке, недостающую мебель. В сумрачном
подземелье я сидела год, тянувшийся без конца. Зато в выходные дни жизнь была
насыщенной – службы в храме, походы в
разные концы города, знакомства. Молодежь собиралась компанией; мы носились по
Нью-Йорку, заходили в рестораны, где денег хватало только на чашку кофе.
Собирались у нас на квартире, дружно лепили пельмени под маминым руководством;
на Масленицу мама пекла блины. Молодежь гурьбой ездила в Palisades Amusement Park, в штат Нью-Джерси,
на другом берегу Гудзона. Сперва на автобусе, потом пешком по мосту Георга
Вашингтона и еще мили две до парка. Там я как-то выиграла голубого попугайчика
и подарила его родителям – увы, он прожил всего несколько дней. Тогда мы с
сестрой купили зеленого попугайчика, он оказался очень бодрым, любил садиться
отцу на голову, когда его выпускали из клетки. Отец прозвал его Кузькой и очень
к нему привязался, разговаривал с ним.
Библиотека отца осталась в Риге. Вскоре после
приезда в Нью-Йорк он начал ездить по городу в поисках книг – в Фордамский
университет, к букинистам на Четвертой авеню, в книжный магазин «Нового
русского слова». Возможно, именно там он встретился с писателем С. И.
Гусевым-Оренбургским. Уже после смерти Владыки, разбирая его библиотеку, я
нашла книгу с дарственной надписью – «Протоиерею о. Иоанну Легкому на добрую
память от писателя с любовью». В книге «Курычанские прихожане», переизданной в
Нью-Йорке в 1948 году, речь идет о трудном пути священника, направленного
архиереем в дальний приход. Помню, как отец приезжал из походов за книгами с
пакетами, разворачивал их, раскладывал на ручки кресла и садился среди книг с
видом полного удовлетворения. Мама иногда слегка ворчала на трату денег, но
отказаться от книг он был не в состоянии. Я подшучивала: «Тебе важно не только
читать, но и просто быть среди книг».
Большой радостью для отца было общение с Владыками
Виталием и Никоном. Иногда келейник приглашал отца на обед в скромное их
жилище, рядом с храмом, говоря: «Обед сегодня будет роскошный», – это значило,
что будет подаваться мороженое.
Владыка Виталий разделял свои подвижнические труды
между созданным им Св.-Троицким монастырем в Джорданвилле и Вознесенским
Кафедральным собором в Бронксе. Жил он в монастыре, в пятницу выезжал поездом в
Нью-Йорк, в субботу делал необходимые по епархии распоряжения, совершал богослужения
в Вознесенском соборе или в одном из приходов и в понедельник возвращался в
монастырь. В монастыре было создано большое типографское дело, снабжавшее
приходы богослужебными книгами и церковной литературой на церковно-славянском
языке, а также образцовое фермерское хозяйство с
В числе преподавателей семинарии был проф. Иван
Михайлович Андриевский, отчим моей подруги Зои. Отцом ее был протоиерей Виктор
Добронравов, ныне священномученик, мать, Анна Константи-новна, происходила из
благочестивой купеческой семьи. Зоя работала лаборанткой в клинике при
Нью-Йоркском университете. Со временем и я поступила в гистологическую лабораторию
при Медицинском центре Колумбийского университета. Там служили две дамы из
первой волны российской эмиграции. Возглавляла лабораторию Нина Васильевна
Кураева, я сидела за одним рабочим столом с княгиней Гагариной, муж ее тоже
работал в одной из лабораторий. Обе они очень заботливо относились к младшим
сотрудникам – ко мне и Татьяне Михеевой (во втором замужестве Сперанская),
приглашали в гости, давали жизненные советы. Нина Васильевна, вспоминая о жизни
в дореволюционной России, рассказывала: «Жил в нашей местности человек,
который, разъезжая в собственной телеге, собирал милостыню с присказкой: ‘Я –
Коля бедный, ни папы, ни мамы, тетка родила’. Подавали ему охотно».
Помню, мы шли с Зоей по вечернему Нью-Йорку и я с
воодушевлением говорила ей, как люблю свою серого цвета шубку из искусственного
меха, потому что похожа в ней на медвежонка. Зоенька резонно наставляла, что
любить можно только одушевленные предметы. Впоследствии она долгие годы
преподавала русский язык в Барнард-колледже Колумбийского университета. Среди
частных ее учеников была Сюзанна Масси, автор книги «Страна Жар-птицы». Когда
Зоя выходила замуж за Милорада Трифуновича, в подвенечное платье она
переодевалась в нашей квартире.
В компанию молодежи, помимо сестры моей Галины,
Зои и меня, входили Юра Рябов (впоследствии известный коллекционер русского
искусства), его сестра Ольга, брат Владимир, Аня Нестюк (ставшая потом женой
Володи Рябова), Коля Зандер, художник Ника Добролю-бов, Андрей Орлов, сын
регента, Алеша Карпеня, мать которого много нам помогала. Бывал у нас и Валерий
Лукьянов, ныне заслуженный протоиерей, и Борис Киценко, впоследствии настоятель
Свято-Владимирского храма-памятника в Нью-Джерси. Молодежь училась, общалась,
ходила на балы, устраиваемые кадетами, скаутами, инженерами. Обо всем
происходящем узнавали из газеты «Новое русское слово», объединявшей разные слои
русского Нью-Йорка.
Эмигранты строили храмы, устраивали приходы, но
без распрей и разногласий не обходилось. Многие из эмиграции ратовали за
большее участие мирян в руководстве церковной жизнью. Эмигранты первой волны
испытывали некоторое недоверие к «советским» второй волны, но во многом им
помогали. Среди бывших «советских» распространен был страх преследования, порою
обоснованный. Случались и доносы друг на друга. Беженцам из Европы, все
потерявшим, было присуще увлечение тем, что отец называл «вещественностью века
сего». Некоторые критиковали духовенство, даже архиереев.
В первые годы пребывания в Нью-Йорке стихи
нахлынули на меня волной. Я послала подборку в «Новый Журнал», с оговоркой, что
в семнадцать лет все пишут стихи. И очень удивилась, когда получила
одобрительное письмо от тогдашнего редактора М. М. Карповича со словами «…но не
все пишут такие стихи». После появления их в одном из номеров «Н.Ж.» меня стали
приглашать на встречи поэтов.
Как-то родители отдыхали на даче братьев Левиных,
художника Иосифа и поэта Вениамина. У них проживал Александр Иванович Тодика,
родом из Бессарабии. Тодика, как мы его звали, усердно готовился к возвращению
к своей семье, собирал продукты, одежду, рисовал планы своей деревни, с храмом
посередине, от него солнечными лучами расходились улицы. На кладбище на могилах
взрослых стояли большие кресты, у младенцев – маленькие, вокруг незабудки, за
оградой было место для самоубийц. Тодика помогал моим родителям по хозяйству.
Просил у отца конспекты его проповедей. «Я никогда конспектов не пишу, –
говорил папа, – придется писать их после проповеди.»
Мама бережно хранила письма Владыки Виталия, в
которых он благодарил Марфо-Мариинское сестричество Вознесенского собора. Вот
одно из них:
«Досточтимая Матушка
Екатерина
Яковлевна!
Прошу передать возглавляемому Вами
Марфо-Мариинскому сестричеству мою сердечную благодарность за заботы обо мне,
выразившиеся в приобретении для меня шерстяного одеяла, и другие заботы о моей
келии. Да поможет Господь сестричеству трудиться во славу Божию и на пользу
Святой Церкви.
Ваш усердный благожелатель и богомолец
архиепископ Виталий»
Сестричество, помимо забот о благоустройстве и
уборке храма, приготовлении трапез, ухода за облачениями, передавало денежные
пожертвования Вл. Виталию и другим архиереям. В обращении по поводу столетия со
дня рождения архиепископа Виталия, Владыка Никон, верный соратник его, писал:
«Вл.
Виталий был бессребренником, он не брал жалованья из Вознесенского собора и не
пользовался деньгами из Свято-Троицкого монастыря на свои личные нужды, но сам
широко помогал; притоком средств для него были денежные подарки от его
почитателей. Из этих сумм он выдавал так называемые карманные деньги преподавателям
семинарии, получавшим от него по 10 долларов в месяц и питание от монастыря.
Более широкую помощь он организовал русским епархиям в Европе, церквам,
духовенству и беженцам, он основал Епархиальный благотворительный фонд, куда
поступали и расходовались средства в тысячах долларов».
Первый номер «Троицкого наследия», весна 2010, был
посвящен светлой памяти архиепископа Виталия и начинался статьей диакона Андрея
Псарева о нем – «Исторический портрет к 50-летию со дня кончины». Читаешь и
узнаешь подробности его поистине подвижнической жизни. Суровое детство, раннее
сиротство, ученье в духовном училище в Мариуполе, где за успехи при переходе во
второй класс был награжден книгами – сказками «Тысяча и одна ночь» и сочинением
Дарвина. Семинария, Киевская духовная академия, учительство в светской школе в
Екатеринославской глубинке… «Эта школа открыла ряд подвигов, строительств,
возрождений с нуля, прошедших через всю жизнь будущего Владыки Виталия», –
пишет диакон Андрей Псарев. «Я привел школьное помещение в жилое состояние:
повставлял стекла, достал дров и так занялся детьми с утра до вечера… На
экзаменах моя школа, не имевшая несколько лет выпусков и считавшаяся последней,
вышла первой…», – вспоминал Владыка Виталий. В это время о Василии (мирское имя
Владыки) узнает епископ Антоний (Храповицкий), и он продолжит заботу о нем всю
свою жизнь. Под его влиянием, пишет диакон Андрей Псарев, в течение Великого
поста
К концу Первой мировой войны о. Виталий был назначен духовником в
действующую армию и самоотверженно разъезжал по окопам. В одну из таких поездок
ему стало плохо, и он несколько недель пролежал без сознания. Узнав об
отречении императора, архимандрит Виталий прибыл в царскую Ставку, в Могилев, с
тем, чтобы умолять Государя взять свое отречение назад. Но к свиданию допущен
не был». После ряда злоключений о. Виталий прибыл в Югославию, по приглашению
митрополита Антония. В
«19 июня
В начале пятидесятых годов в Бронксе нам легко
дышалось в этом особом мире Церкви. Мы жили в окружении святителей, тружеников
и подвижников. Мы жили в отраженном свете их духовности. Чем дольше живешь, тем
с большим трепетом это осознаешь. Мы встречались с Владыкой Леонтием во время
его приездов из Южной Америки. Отец навещал Владыку Иоанна (Шаховского) в
бытность его в Нью-Йорке, они знали друг друга еще по Латвии. Владыка Никон
запросто бывал у нас. Сохранилась фотография его за столом в нашей квартире.
Молодежь поражалась тому, как Владыка Иоанн (Максимович) ходит летом и зимой в
сандалиях на босу ногу. А отец, возвращаясь из храма после сослужения с будущим
святым, был в состоянии трепета, которого словами не описать. На протяжении
десяти лет пребывания в Бронксе отец сослужил Владыке Виталию и Владыке Никону.
Архиепископ Никон (Николай Павлович Рклицкий)
родился 4 де-кабря
В октябре 1941 года он был пострижен в монашество
митрополитом Анастасием в Белграде. Белградский период жизни был ознаменован
близостью к митрополиту Антонию. Молодой священник записывал его проповеди,
собирал статьи, – все эти материалы легли в основу его многотомного
капитального труда – «Жизнеописание митрополита Антония».
Во время германской оккупации он – священник при
Русском Корпусе. Во время боев был ранен, а бывший с ним диакон – убит. По
окончании войны он выехал в Швейцарию, а затем в США, где стал секретарем
архиепископа Виталия.
28 июня
Долголетний канцелярский сотрудник Владыки говорил
о его на редкость сердечном отношении к работникам канцелярии, о его
невероятной трудоспособности. Он также свидетельствовал: «За всю свою долгую
службу в епархии, я никогда не видел Владыку выведенным из душевного
равновесия. Он всегда был ровным, приветливым, благожелательным, благодаря чему
атмосфера в канцелярии была спокойная, деловая… Большим испытанием и скорбью
для Владыки были возникновение нестроений в приходах и необходимость принятия
им срочных, ответственных решений. Вынося свое распоряжение, Владыка Никон
соблюдал интересы не отдельных лиц, а всей Зарубежной Церкви, чем не всегда
удовлетворял эгоистичные точки зрения спорящих».
Осиротевшие причт и прихожане Вознесенского
Кафедрального собора писали: «Недавно окончил свой земной путь и ушел от нас
незабвенный, дорогой Архипастырь и Настоятель нашего Собора. Он скончался в
нашем соборе, так же, как и его предшественник и учитель, дорогой архиепископ
Виталий». Покоятся останки Владыки Никона в нижней церкви Св. Владимирского
храма-памятника в Джексоне, Нью-Джерси, где находится и гробница Владыки
Виталия.
Несмотря на будничный день, отпевание Владыки
совершили свыше 50-ти священнослужителей – архиереев, священников и диаконов.
По окончании заупокойной литургии слово сказал о. Иоанн Легкий. Привожу эту,
одну из немногих проповедей отца, сохранившихся в записи.
«Добрый
рабе, благий и верный: о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в
радость Господа твоего». (Мат. 25,21)
Такие
слова услышит от Господа каждый верный и усердный труженик Христов по окончании
подвига и поприща своего. Верим, что праведный и милостивый Судия скажет это и
отшедшему от нас, дорогому нам Владыке Архиепископу Никону, верно и усердно Ему
послужившему и ревностно благовествовавшему – и устно, и в писаниях – о Церкви
святой. В Бозе почившего Владыку я знал 27 лет.
Все эти годы, а это большая часть моего 45-летнего пастырского служения,
я был в церковно-каноническом и молитвенном общении с почившим Архипастырем;
особенно ближайшее общение и сотрудничество было в первые 10 лет моего служения
в Вознесенском Кафедральном соборе в Бронксе.
Верный
ученик великого Аввы, блаженнейшего Митрополита Антония, Владыка Никон очень
часто и при различных церковных обстоятельствах в своих проповедях раскрывал
учение о Церкви и жил ее благодатной жизнью. Он был скор на совершение всякого
служения и послушания Церкви, возлагаемого на него Церковью же, и охотно, с
любовью, отзывался на просьбы пастырей послужить с благовествованием Слова
Божия или провести нарочитую беседу. К этому Владыка был готов всегда. Желая
послужить Церкви еще больше и совершеннее и пронести верное учение о Ней
повсюду, Владыка предпринял огромный труд, казалось бы в наше время
неосуществимый; но ревностный архипастырь, с помощью Божией, его осуществил.
Потратив неистощимый запас энергии, много лет и немало ночей, при отсутствии
денежных средств, Владыка написал и издал полное описание жизни и деятельности
Митрополита Антония, при этом ярко изобразив фон и обстоятельства церковной,
отечественной и общественной жизни, при которых проходило церковное служение великого
святителя и богослова Русской Церкви. Это описание заняло 10 томов. Но на этом
Архиепископ Никон не остановился, а издал и все труды Митрополита Антония, для
чего потребовалось еще 7 томов. Библиотека каждого служителя Церкви и всякого
церковного человека может пополниться 17 томами ценнейших трудов. Это огромная
заслуга Владыки Никона. Владыка много читал и писал при всей перегруженности
церковными делами. Когда мне, в бытность мою в Бронксе, приходилось временами
поздно ночью возвращаться из госпиталей, я видел при погашенных почти всюду
огнях мерцание света в келии Владыки в 3-4 часа ночи. Покойный мой настоятель
митрофорный протоиерей о. Сергий Пантелеев говорил мне, что Владыка Никон
поздно ночью поднимался из канцелярии в свою келью для продолжения своих
трудов. Владыка был неутомим, бодр и благостно радостен. Он был преисполнен
любовью и кротко принимал огорчения, не тая обиды в сердце. Если приходил
кто-либо из огорчавших Владыку к нему, даже не для извинения, а просто
пригласить его послужить, Владыка, забывая все огорчения, с любовью исполнял
желание просителя. Если же кто-либо испрашивал у него прощения, Владыка
старался предупредить его и сам просил прощения.
Почивший
архипастырь прекрасно знал душу русского богоносного народа с ее чаяниями, знал
тайники русского сердца, тянувшегося к Святой Руси и оказывавшего большую
любовь к помазанникам Божиим. Впитавший эти чаяния и любовь в свою душу с
детства, Владыка с твердым убеждением и верою учил, что для русского народа в
свете веры православной необходим царский образ правления.
Одним из
последних заветных желаний Владыки было осуществить прославление новомучеников
Русской Церкви во главе с Царской Семьей, но до этого Святитель Божий не дожил.
Он дождется этого прославления нами здесь новомучеников уже не здесь, а в
Церкви Небесной, где, верим, они Господом уже прославлены и где упокоиться ему
да сподобит Господь.
Протопресвитер
Иоанн Легкий
Ежемесячный епархиальный листок
Восточно-Американской и Нью-Йоркской епархии Русской Православной Церкви за
границей, № 10 /52/ Октябрь
Несколько лет тому назад я узнала, что
американский актер Питер фон Берг был прислужником Владыки Никона, держал его
жезл. Он с улыбкой рассказывал мне, как шалили прислужники, каким добрым был
Владыка Никон; иногда, когда служба затягивалась, он наклонялся к мальчику и
шептал: «Иди домой». – «А я даже усталым не был», – вспоминал Петя. В церковь
его приводила бабушка. «Однажды мы приехали так рано, что церковь была закрыта,
мы позвонили в соседнее помещение, дверь нам открыл сам Владыка Никон.» Помнил
Петя и папу. «Как-то раз – звонок в дверь, входит о. Иоанн. Мы удивлены, наша
серая кошка шипит на него, ощетинилась, а потом залезла под диван. Отца Иоанна
это не смутило, он освятил нашу квартиру». (В ряде приходов был обычай после
Крещения обходить всех прихожан и освящать их дома.) Помнил Петя и то, что в
субботней школе отец преподавал Закон Божий, советовал брать пример с учеников
католических школ: «Посмотрите как они с молитвенниками в руках в церковь
ходят». Помнил и то, что, прощаясь с приходом, папа еле сдерживал слезы.
Все это происходило в бедном районе Бронкса,
бедном, но очень спокойном и добрососедском. Петя с бабушкой уверенно
разъезжали по Бронксу, никому и в голову не приходило, что на тебя могут напасть
и ограбить. В нескольких кварталах от церкви располагался базар, где у мамы
завязались хорошие отношения с владельцами ларьков и лавчонок, тоже выходцами
из Европы, преимущественно евреями. Отец разъезжал по всему Нью-Йорку; будучи
человеком любознательным, он быстро освоился с системой городского транспорта.
Он навещал больных, посещал задержанных на Эллис- Айленде эмигрантов. Вечерами
ходил на курсы английского языка, где к нему дружески относились ученики, а
учительница, иногда выходя из класса, просила отца ее заместить. По отъезде
отца в Патерсон она писала: «Мы все жалеем, что это далековато, но знаем: то,
что потерял Бронкс, приобрел Патерсон».
Я тоже пошла в вечернюю школу на курсы английского языка. Учитель был очень удивлен цитатой из американской поэзии в моем сочинении: «We are the music makers, we are the dreamers of dreams»… Но больше всего с языком помогло не ученье, а чтение. Я брала в библиотеке английскую и американскую классику, которую в детстве читала в переводе на русский язык, и перечитывала их по-английски. На работе тоже был английский язык. А когда появился маленький черно-белый телевизор, он стал учебным пособием. Помню, как мы всей семьей следили за выборами американских президентов. А отец слушал проповеди ведущих католических и протестантских проповедников.
Позднее я поступила в School of General Studies при Колумбийском университете, сотрудники
Медицинского центра получали пособие на учебу. Там, на курсах английского языка
для иностранцев, я познакомилась с будущим мужем, Рамоном Ванделлос. Он
открывал мне новую страну – Испанию. А сам обретал новую семью. Перед браком
Рамон охотно, но не очень углубленно, перешел из католичества в православие.
Кое-кто косился на брак. Отец говорил: «Нет правил без исключений». Венчались
мы в Вознесенском соборе в Бронксе. Рамон поступил добровольцем в американскую
армию, его отправили в Германию, следом за ним отправилась и я. 13 августа
Вернулись мы в Нью-Йорк, когда Мише было без
малого два годика. Семья наша радостно воссоединилась. Я с недоверием отнеслась
к семейной новости о том, что Кузька разговаривает по-русски. Сестра
вспоминает:
«Кузька действительно говорил по-русски.
‘Мальчишка, попугайчишка, ты слышишь?’ – папа так к нему обращался каждый день.
В день Ангела папа ушел в церковь рано, а я еще спала и вдруг слышу:
‘Мальчишка, попугайчишка, ты слышишь?’ –
папиным голосом. Я думала, папа, кажется, ушел, кто же говорит? – И
Кузька повторил эту фразу. С тех пор он часто это говорил».
Через некоторое время мы переехали на квартиру в
доме, в котором жили родители. Во время нашего отсутствия сестра вышла замуж и
тоже за «иностранца», Ричарда Карлтона (в крещении Сильвестра), у них в
Мой второй сын, Димитрий, родился в 1959 году, в
больнице в Бронксе, где я в то время работала. Роды были быстрые. Первую ночь
дома Дима проснулся в 9 часов утра. Мне недолго пришлось кормить его грудью.
Когда дело дошло до бутылки, Дима быстро научился сам держать ее в руках и
выбрасывать пустую за загородку «playpen». Самостоятельный характер его проявился очень
рано. В этом же году у сестры родилась дочь Катя, единственная девочка этого
поколения. В раннем детстве Катя и Дима очень дружили.
Квартира наша была на пятом этаже, лифта в доме не
было. Я с коляской и двумя сынишками спускалась по крутым американским cтупенькам и направлялась
в парк. Пеленки стирала вручную в ванне. Меня это нисколько не утруждало.
В пятидесятые годы отца приглашали на место
священника в приходы в разных концах страны – в Сиэтл, в Бостон, в Кафедральный
собор в Сан-Франциско, звал его к себе в Ново-Дивеево и отец Адриан. Отцу очень
трудно было решиться по целому ряду причин. Главная, как он писал в
Сан-Франциско, заключалась в том, что «До сих пор в моем пастырском служении
мои перемещения всегда происходили помимо моей воли. Боюсь проявить ее и
теперь». Действительно всю свою жизнь отец с матерью полагались на Божью волю.
В 1959 году на Пасху отца направили служить в
Патерсон, там тяжело заболел настоятель протопресвитер о. Иулиан Ольховский.
Затем последовало прошение прихожан Первоиерарху Русской Православной Церкви за
границей митрополиту Анастасию, а также Владыке Виталию и Владыке Никону, в
котором заключалась просьба заменить болящего другим священником: «Таким
священником, по нашему глубокому убеждению, является протоиерей Иоанн Легкий, и
посему Церковно-приходской совет, имея в виду желание прихожан, обращается к
Вам с почтительнейшей просьбой: для пользы церковного дела назначить в
Архангело-Михайловский собор г. Па-терсона протоиерея о. Иоанна Легкого, с
награждением его митрой». Владыка Никон предупреждал отца: «Это осиное гнездо».
Отец Адриан, вероятно, довольный тем, что отец не уедет далеко, говорил: «В
Новом Дивеево для Вас всегда найдется место». В мае 1959 года отец с матерью
переехали в Патерсон, старый промышленный город километрах в 40 на запад от
Бронкса.
Архангело-Михайловский собор был расположен в
центре города, в бедном районе, населенном черными. Рядом была квартира для
священника. За все годы пребывания в этом месте никаких проблем с соседями не
возникало. На Пасху, когда Крестный ход обходил квартал вокруг храма, соседи с
интересом это наблюдали. Приход был действительно весьма разнообразным. Выходцы
из разных стран русского рассеяния, бывшие советские граждане, казаки, много
очень усердных прихожан, немало и «захожан», ходивших по храму и
разговаривавших во время службы. Отец старательно всех увещевал вести себя в
храме достойно. При храме по субботам была детская школа, где отец преподавал
Закон Божий. Заведовала школой Наталья Васильевна Антропова, ей помогал целый
ряд учительниц. Но были и люди, враждебно настроенные. Некоторые были
недовольны тем, что отец не разрешал устраивать танцы в подвальном помещении
церкви. Был случай, когда ему в воскресенье утром позвонили с предупреждением
не служить литургию, так как в храме заложено взрывное устройство. Отец,
конечно, пошел служить, никакого взрыва не последовало. Просто хотели его
запугать. Маму это все очень расстраивало.
После того, как брак с Рамоном распался, я
переехала с детьми в Патерсон. На втором этаже квартиры родителей было три
комнатки и ванна, там мы и поселились. Дом был рядом с церковью. Родители
наслаждались внуками, а об их благотворном влиянии на нас троих и говорить не
приходится. Миша учился по субботам в детской школе, прислуживал в церкви.
Иногда мы снизу слышали, как он басом делает возгласы. Когда мама наказывала
ребят, она посылала их наверх. Они хором возглашали: «Дорогая бабушка,
праасти!» и бабушка охотно их прощала. Рыбу в детстве они не любили. Когда на
обед подавалась рыба и мама звала их к столу, они дружным хором говорили: «Мы
не голодные». В таких случаях мама давала им несколько долларов, и они бежали в
закусочную за углом за сосисками или «гамбургерами». Мама, как и меня с сестрой
в детстве, приучала их к труду, и они с энтузиазмом ей помогали.
Друзья и знакомые отнеслись ко мне с большим участием,
наперегонки подыскивая мне работу. Я работала в кабинете офтальмолога, перед
Рождеством поступила продавщицей в магазин готового платья Lord & Taylor.
Мне предлагали там оставаться и после праздников, но к тому времени нашлась
работа в одной из лабораторий Медицинского центра при Колумбийском
университете.
Писатель Владимир Юрасов порекомендовал меня
генералу Бармину, возглавлявшему русский отдел радиовещания «Голоса Америки».
Я, не задумываясь, пошла на экзамен, быстро его сдала. И продолжала работать в
лаборатории. Через некоторое время – звонок из Вашингтона: «Приезжайте в
следующий понедельник». Я объяснила, что должна дать знать об уходе с работы за
две недели вперед. Так в
Мы часто бывали в церкви. Праздники в семье
бабушки и дедушки были очень радостными. В свою очередь, присутствие внучат
ободряло маму и папу. Маме их присутствие напоминало двух ее погибших братьев.
Папа шутил и играл с внучатами. Подшучивал он и над нами – мамой, мной и Галей,
называя дамами-покупательницами. Правда, мама о себе заботилась мало. Любила
покупать всем нам одежду, детям – игрушки, вещи для дома. Я любила покупать и
дарить ей платья. Мама много трудилась над покупками материй для длинных
одеяний отца. И, конечно, в первую очередь, заботилась о церковных одеяниях и
облачениях. В этом ей много помогали дамы из сестричества, которое она
возглавляла, пока ей позволяло здоровье. На Пасху мама с сестрой пекли куличи,
а я готовила пасху. После заутрени мы с сестрой и мамой шли домой и накрывали
пасхальный стол к возвращению отца после Пасхальной литургии. Крестный
Пасхальный ход совершался вокруг квартала, четыре полицейские машины
останавливали движение.
Службы Страстной седьмицы, проводимые отцом, –
незабываемы. Особенно Двенадцать Евангелий и вынос Плащаницы. Ощущалось, как
глубоко он сопереживает Крестному пути Иисуса Христа. Помнится, в Великую
пятницу он обратился к прихожанам со словами: «Есть люди, которые обвиняют
евреев в Распятии Христа, но ведь мы все каждый день прибиваем Его ко Кресту
своими грехами». После долгих служб Страстной недели усталости в Пасхальную
ночь в нем не ощущалось. Он сиял радостью. Особенно любил Пасхальное послание
Иоанна Богослова, читаемое на заутрени, приемлющее всех, даже в последний час
пришедших ко Христу. Он говорил сестре: «Как мне жаль людей, не родившихся с
верой, им так трудно жить».
Большое влияние на отца оказал о. Адриан
Рымаренко, впоследствии епископ Андрей. Родился он 15 марта (по старому стилю)
«Решающую роль в выборе жизненного пути сыграли
посещения Оптиной пустыни, знакомство со старцем преп. Антонием, а затем со
старцем преп. Нектарием. После бесед с ними решение было принято окончательно.
В октябре 1921 года Адриан был посвящен в сан священника и был назначен
настоятелем Александро-Невской церкви в родном его городе Ромнах. Пастырская
деятельность молодого священника развивалась под руководством старца преп.
Нектария. Отец Адриан неоднократно ездил в Оптину пустынь, а затем в Холмщину,
куда сослали старца Нектария. Умер старец под епитрахилью о. Ад-риана. Скоро
власти поняли, какую опасность представляет для них о. Адриан. Церковь закрыли,
а его выслали в Киев под надзор ГПУ. Приходилось жить, скрываясь у знакомых,
зная, что это может им повредить. В
Началась
война. По всей территории, занятой немцами, начали открываться одна за другой
церкви. Ремонтировались полуразрушенные, оскверненные, превращенные в склады и
конюшни храмы. Туда устремились верующие и неверующие. Чтобы понять, какой был
религиозный подъем, нужно было побывать тогда в храмах, особенно на Рождество и
на Пасху, нужно было видеть толпы людей на площадях и прилегающих к храму
улицах. В 1941 году, после занятия Киева немцами, о. Адриан стал духовником
вновь открытого Покровского женского монастыря, одновременно организовал дело
помощи нуждающимся, создал дом для престарелых и увечных, больницу. Помогал
всем, кто шел к нему.
Перед
отступлением немецкое командование предложило о. Адриану эвакуироваться из
Киева. На вопрос немецкого офицера, сколько у него родственников, о. Адриан
назвал цифру – больше сотни. В
Всегда
мягкий и ласковый в обращении с людьми, о. Адриан мог, когда требовалось, быть
непреклонным. Так, когда получили приказ гестапо запретить «остовцам» посещение
собора, о. Адриан, поддержанный митрополитом Серафимом, ответил категорическим
отказом. И собор по-прежнему был переполнен, главным образом молодежью, в
Германию вывозили преимущественно молодежь. Во время одного из воздушных
налетов был убит старший сын о. Ад-риана – Серафим. В
Во время
эвакуации из Берлина в селение Вестерхайм, где в гостинице остановился о.
Адриан со своими спутниками, начался танковый бой. Загорелась гостиница. О.
Адриан в облачении, с высоко поднятой в руках иконой Владимирской Божией
Матери, хранящейся теперь в Новом Дивеево, вышел на улицу со своими спутниками.
С одной стороны, немецкие танки, с другой – американские, а посреди священник в
облачении с иконой в руках, за ним – мужчины, женщины, дети. Сначала немецкие
танкисты прекратили огонь, потом и американские. Наступила тишина, и о. Адриан
вывел всех из зоны огня.
В
Начинали буквально без ничего. Для стороннего
наблюдателя – случайно, а для верующих – по промыслу Господню, был получен
бесплатно пустующий особняк. Через полгода приобрели землю с большим домом и
другими постройками. Здесь был прежде католический монастырь. Долго
беседовавший с игуменьей католического монастыря о. Адриан произвел на нее
такое впечатление, что она лично поехала в Нью-Йорк к кардиналу Спельману, чтобы
получить от него разрешение на продажу монастыря русским эмигрантам. О. Адриан
добился от штатных властей и разрешения на устройство нового кладбища. Он
говорил тогда: «Что-что, а уж русские кладбища на чужбине пустовать не будут».
24 августа/6 сентября
Вот что писал князь Д. В. Мышецкий о создании
Ново-Дивеево:
«Америка.
Нью-Йорк. И вот, на улицах Нью-Йорка, – православный священник в рясе, с
крестом на груди… борода, длинные волосы. Американцы смотрели на него с
изумлением, но и с уважением. Он ходил с переводчиком из банка в банк, стараясь
получить заем для покупки места для церкви. Человеку, ничего не имущему, без
денежной гарантии, этот заем невозможно получить. Но нашелся местный банкир с
добрым сердцем и с радостью пошел навстречу священнику. Заем был получен, но это
была только половина стоимости покупаемого места. Один русский старичок
пожертвовал все свое сбережение. Денег все еще не хватало. Тогда священник с
переводчиком опять поехал в Нью-Йорк в управление Епископальной Церкви, стал
просить, убеждать и наконец добился того, что пожертвовали нужную сумму. Так
Новое Дивеево начало свою жизнь на постоянном месте. Маленькая католическая
церковь, переделанная в православную, скоро не смогла вмещать множество
приходящего народа. Тогда батюшка начал хлопотать о постройке нового храма, и
почти исключительно своими силами был построен великолепный храм в честь
преподобного Серафима Саровского. Но для батюшки религия без милосердия
невозможна. За постройкой храма последовала постройка большого Старческого
дома, чтобы дать приют нашим одиноким старушкам, не знающим английского языка.
А дальше захотелось иметь и свое православное кладбище».
Так годы шли. И недавно весь этот, как американцы
называют, комплекс – монастырь, церковь, старческий дом и кладбище – был
признан американским правительством местом исторического значения, подлежащим
охране государства. Среди других помощников о. Адриана, В. Самарин выделяет
регента Бориса Митрохина, игуменью Серафиму (Янсон), о. Александра
Федоровского.
О. Адриан и мой отец друг у друга исповедовались.
Отец очень ценил духовную поддержку о. Адриана. Он часто бывал в Ново-Дивеево,
иногда бывала там и мама, ее духовником был о. Александр Федоровский.
Возвращались они оба с кладбища, с похорон прихожан, в просветленном состоянии
духа. Мне помнится кротость и краткость о. Адриана. Как-то раз в монастырском
дворе он говорил мне, указывая на отца: «Мы – сотаинники»; говорил он и о
богодухновении слова, и о том, что строгое следование обрядам еще не самое
главное.
Летом мы с сестрой вывозили детей на берег залива,
в спокойный городок Вудмонт, штат Коннектикут. Началось это с того, что моя
подруга Зоя (к тому времени она уже была замужем за Милорадом Трифуновичем и у
них была маленькая дочь Ксения) пригласила меня, Рамона и Мишу в Вудмонт, где
они снимали дачу. Двухлетний Миша храбро пошел в воду, его пришлось остановить,
чтоб не захлебнулся. Сперва мы снимали комнату, когда я поступила на работу в
«Голос» – домик. Мама смотрела за детьми, я приезжала в выходные и отпуск. Папа
служил в воскресенье и субботу, а в понедельник приезжал в Вудмонт на автобусе
с двумя пересадками. Внуки ждали его приезда с нетерпением, выбегали на улицу.
Завидев автобус, двухлетний Дима громко возвещал: «Тотовус!», и они бежали
встречать деда.
Небольшая русская колония Вудмонта встречалась
днем на пляже, загорали, купались. Дети лазили по небольшим скалам, пытались
ловить рыбу. Взрослые приносили на пляж русский скрэбл и играли с большим
азартом. Помню, как Зоя и Галя грелись на солнышке, ожидая, Зоя – Верочку, а
Галя – Филиппчика. По вечерам ходили друг к другу в гости. Художник Роджер Ван
Дам писал портреты. Среди соседей наших были Зоя и Юра Бологовские с детьми,
Ира Михеева, Алла и Ваня Шнейдер, Ольга и Филипп Временко с дочками. Бывала там
Вероника Гашурова с кузиной Светланой и с детьми, Люся Оболенская с дочкой Аней
и сыном Сергеем. У ее родителей был дом на берегу озера в одном из соседних
городков. Душой общества была Зоя Трифунович.
Мама, ни с кем из нас не посоветовавшись, купила
небольшой домик, в рассрочку. Стоил он около восьми тысяч. По Патерсону
мгновенно разнесся слух, что батюшка купил роскошный особняк за сто тысяч
долларов. В те годы это было неслыханной суммой. Мама выплачивала долг из тех
денег, которые я ей передавала. Домик был очень маленький, кухня с гостиной на
первом этаже и маленькие спальни на втором, но мы все там хорошо умещались,
никому и в голову не приходило, что мало места. Помню, как Дима и Катя заявили,
что хотят спать вместе. Мама строго сказала: «В этом доме мальчики спят в одной
комнате, а девочки в другой». На что последовало возражение: «Но мы любим друг
друга», и Дима добавил: «Боженька сказал, что надо друг друга любить». Дима и
Катя часами исчезали, носились по Вудмонту, бегали по пляжу. Миша и Ваня вели
себя более степенно. Все ребята брали уроки плавания, кроме Димитрия. Он
категорически отказался, тайком посматривал за происходящим. Через некоторое
время он пришел, сказал: «Идем на пляж, я покажу, что я умею плавать», – и
продемонстрировал свое уменье. Было ему четыре года.
С 1959 по 1987 год отец служил в Патерсоне.
Крестил детей, венчал молодые пары, навещал больных, совершал требы, преподавал
Закон Божий, хоронил людей, сопровождая их в последний путь на кладбище в
Ново-Дивеево или на иные. Люди охотно откликались на призывы и жертвовали на
украшение храма, на помощь обителям в Святой земле, на разного рода сборы.
Сестры устраивали трапезы в подвальном помещении храма. На Рождество – елка для
детей. В конце шестидесятых – переезд в новое помещение и его благоустройство.
Родители переехали в домик напротив храма. Птицы часто вили гнезда над дверью у
входа. В 1961 году отец был назначен благочинным Восточно-Ньюйоркской епархии,
он также сотрудничал с «Епархиальным листком». В эти годы он часто бывал в
Синоде, встречался с митрополитом Анастасием и с о. Георгием Граббе,
управлявшим с 1931 года делами Синода Русской Зарубежной Церкви. На должность
эту он был назначен еще митрополитом Антонием (Храпо-вицким), первым
возглавителем Русской Православной Церкви за границей.
Никто не перенес стольких нападок с разных сторон,
как о. Геор-гий Граббе, и тяжелее всего были нападки на него со стороны
прихожан Зарубежной Церкви и других православных. Его долго поносили и
преследовали, в частности, в связи с венчанием А. Н. Голеневского[*].
Отец очень переживал нападки на о. Георгия и, косвенно, как он выразился в
письме редактору газеты «Россия» (26 августа
«О.
Георгия и его добрую семью я знаю свыше 25-ти лет. Я был свидетелем того, как
он с его семьей помогали и спасали от выдачи безбожной власти русских людей, в
частности власовцев. Многое сделано им также и для единичного и для массового
переселения русских людей из Европы за океан. Прослуживший усердно и
добросовестно Русской Зарубежной Церкви 35 лет в исключительно тяжелых
условиях, любимый и оцененный Первосвятителями Русской Зарубежной Церкви,
блестящий богослов и канонист, знаток языков, о. Георгий и в Югославии, и в
Германии всегда подвергался всевозможным нападкам. Ему чинили громадные
препятствия для переезда в Америку. Ему мстили за его неустанную борьбу с
коммунистической властью и с темными, враждебными Русской Зарубежной Церкви,
силами.
Уже
прошло два года его страданий и скорбей. Наказание перенесено, я бы сказал,
двойное. Я сострадаю с ним, не понимая, чего же еще хотят от него. Утверждение,
что он, якобы, венчал Голеневского как наследника, сплошной абсурд, следует
посмотреть в метрические книги. Кроме того, имя Алексея Николаевича Романова
самозванец получил не от о. Георгия, а от повенчавшей его гражданской власти.
О. Георгий совершил т. наз. «секонд мэрридж». Нельзя же распинать и бесконечно
распинать его».
В Москве в 1998 году вышел сборник писем епископа
Григория (гр. Граббе) с предисловием протоиерея Михаила Ардова. Он пишет: «Я
благодарю Бога, что он даровал мне возможность узнать этого необыкновенного
человека и даже сблизиться с ним. Его редчайшие врожденные качества – трезвый ум, твердая воля, неизменность принципов
– выделялись на фоне всечеловеческих пороков и слабостей, а приверженность
Истине и стойкость в Православной вере – на фоне всеобщей апостасии». О. Михаил
также отмечает: «Вопреки тому, что утверждали злые языки, епископ Григорий всю
свою жизнь прожил бессребреником. У него никогда не было денег для того, чтобы
подобающим образом издать свои сочинения, его переписка еще и еще раз
подтверждает это».
Знаменательные события шестидесятых годов: 14/27
мая
ФИЛАРЕТ
(в миру Георгий Николаевич Вознесенский) (2 марта 1903, Курск – 21 ноября 1985,
Нью-Йорк) – митрополит, первоиерарх РПЦЗ. Родился в семье протоиерея. Семья
переехала в 1909 на Дальний Восток в Благовещенск. C 1920 в эмиграции в
Харбине. Окончил Харбинский Политехнический институт с дипломом
инженера-электромеханика. В 1931 рукоположен во иереи и принял постриг с именем
Филарета. Духовное образование получил на пастырско-богословских курсах, на
которых впоследствии читал лекции. Затем в сане архимандрита священствовал
около 30 лет в Харбине. Во время японской оккупации (1931–1945) проявил себя
бесстрашным защитником православия. Поcле захвата в Китае власти коммунистами в
1950 году выехал со своей паствой в Австралию. В 1962 хиротонисан в чин епископа,
служил в Брисбене. В 1964 собор архипастырей РПЦЗ под председательством
уходящего на покой митрополита Анастасия (Грибановского) избрал еп. Филарета
первоиерархом.
В комнате отца появился еще один портрет архиерея.
Во время правления митрополита Филарета были прославлены св. прав. Иоанн
Кронштадтский, Валаамский миссионер преп. Герман Аляскинский, св. блаж. Ксения
Петербургская. В 1977 митр. Филарет, после многих просьб, принял под омофор
РПЦЗ группу катакомбных священнослужителей в России, не имеющих архипастырского
окормления. Несмотря на дальнейшие трудности, мне думается, что это было звеном
сложного пути воссоединения Русской Церкви.
Владыка Филарет, еще до монашества, проявил
незаурядную музыкальность. Играл на рояле, сочинял духовную музыку. Писал и
стихи, которые иначе как молитвенными не назовешь.
Царю небес
Царю небес, Отец убогих,
Защитник слабых и сирот,
Помилуй нас и в дни тревоги
Нас не лиши Твоих забот.
Так трудно жить! Так много горя
Кругом… И дух наш изнемог –
Устал страдать в житейском море
Среди соблазнов и тревог…
Ты в мир пришел… Дал миру слово –
Святой Евангельский глагол;
Но мир искал «вождя» иного
И за тобой он не пошел…
Не блеск, не пышность, не порфиру
Ты здесь избрал – не царский трон,
Такой как Ты – не нужен миру,
Ты слишком кроток и смирен.
Придет иной – с своей гордыней,
С коварством, ложью, наглым злом,
С насмешкой злобной над святыней,
Над Божьей правдой и добром.
В 1968 году сотаинник отца о. Адриан, после смерти
матушки Евгении Григорьевны, принимает монашество и в том же году хиротонисан
во епископы. Он по-прежнему наставляет отца и ободряет его, когда в приходе
возникают трудности. Владыка Филарет и о. Георгий Граббе также неизменно за
него вступаются. В семидесятом году митрополит Филарет писал:
«Назначение прихода состоит в том, чтобы под
руководством пастыря верующие
объединялись в богослужении, в молитве, в жизни. Там не должно быть никакого
места злобе и выступлениям против своего духовного отца». Владыка объявляет
строгий выговор нескольким прихожанам и предупреждает: «Если они не прекратят
своей разрушительной деятельности и не испросят прощения у настоятеля, то им
будет воспрещено приступать к Святому Причастию, что повлечет за собою к
ограничению их прав в приходе. Нельзя без большого вреда душе приобщаться
Святых Таин в состоянии озлобления. Мы бы уже подвергли их такому прещению,
если бы за них не ходатайствовал оскорбляемый ими о. Настоятель».
Верную характеристику отцу дал о. Георгий Ларин:
«Он был всегда поглощен своим служением. О. Иоанн обладал прекрасной памятью и
обширными знаниями во всех церковных вопросах – богослужебных, святоотеческих и
бытовых. Будучи до крайности снисходительным к людям, в храме Божием он
требовал точного исполнения богослужебного устава, без малейших сокращений и
изменений. Искренно любя людей, он глубоко переживал, когда в ответ на его
заботы о них он встречал иногда непонимание и даже грубость. Ни разу мне не
приходилось слышать от него осуждения кого-либо, он говорил только отвлеченно,
не переходя на личности». Я помню, как отец иногда сокрушенно вздыхал и
говорил: «людчики». Мама, вступаясь за отца, могла выразиться резче; но и она
чаще говорила мне: «Если бы ты все знала». Она очень соболезновала отцу, и в
один из трудных моментов уговорила его ехать на паломничество в Святую Землю.
Он волновался, что нет денег. Мама была убеждена, что на нужное дело деньги
всегда найдутся. Отец вернулся окрыленным.
В 1968 году я перевезла детей в Вашингтон, они уже
были постарше. Но связь с родителями была крепкой. И мама, и папа приезжали в
Вашингтон. И я с детьми ездила к ним, особенно на праздники. Помню, мы одно
время ходили смотреть дома в Вашингтоне. Ребята, еще совсем маленькие,
осматривали дома, постукивали по трубам. Один дом мне понравился, он был в
хорошем районе и стоил очень дешево, но требовался капитальный ремонт. Купить
его я не решилась, к тому времени почувствовала себя в Вашингтоне не в своей
тарелке. Когда меня в
В тысяча девятьсот семидесятом году я с ребятами
переехала в Лос-Анджелес. Меня назначили русскоязычным корреспондентом «Голоса
Америки» на западном побережье США. Дети усердно мне помогали, пылесосили
квартиру, что же касается стирки, они категорически заявили, что я не знаю, как
нужно стирать. Я не возражала. За покупками мы ездили вместе. Готовила я. С
дедушкой и бабушкой мы часто говорили по телефону.
На Всезарубежном Соборе
РПЦЗ в Св.-Троицком монастыре в Джорданвилле
12/25 сентября
Епископ Даниил (в миру Дмитрий Борисович
Александров) родился в 1930 году в Одессе в семье офицера Белой армии,
пропавшего затем без вести в советских тюрьмах. Правнук по материнской линии
последнего правителя Русской Америки князя Д. П. Максутова, он начал служить
псаломщиком в
В
В 1978 году скончался архиепископ Андрей. 12 июля,
в день свв. апостолов Петра и Павла, 12 ударов колокола известили насельников
монастыря, что любимый и почитаемый всеми, кто его знал, Владыка отошел в
вечность. В последний путь архиеп. Андрея провожали сотни людей, съехавшихся из
разных штатов. В летнем скаутском лагере ОРЮР, узнав о смерти Владыки, сперва
решили, что ехать 4 часа на похороны слишком далеко. Но после того как
нескольким разведчицам он явился в воздухе, все бросили и приехали. Отец
молитвенно прощался со своим сотаинником, читал ночью у гроба, затем принимал
участие в длительной службе погребения архиерея. Когда мы везли его домой,
никакой усталости в нем не было, он был бодр и радостен.
В
«Он
представляется мне одной из самых трагических личностей истории. Обладая
несомненными добродетелями христианского властителя, он окружен был тягчайшими
условиями духовно-нравственного упадка окружающих и недостатка сотрудников,
которые были бы того же христианского духа. Сто лет ранее он был бы в истории
известен как великий Царь, а в наши дни неизвестно, кто мог бы справиться с
государством, быстро разлагаемым нашей интеллигенцией и нравственно падающим
правящим классом, к тому же утомленными войной».
Что касается монархии, Владыка Григорий писал:
«Я был и
есть монархист в том смысле, что считаю, что лучшим образом правления для
России была Монархия. Но Монархия хороша, только если она теократична. Если
народ на это не способен, и Монархия уже не то: это может быть абсолютизм или
республика с наследственным президентом, носящим титул монарха, но это уже
совсем не то. Не надеюсь при жизни видеть такого возрождения Святой Руси, чтобы
иметь Монархию. Поэтому у меня не может быть никакой политической борьбы: ко
всем другим формам правления я равнодушен».
В письме архиепископу Нафанаилу (21 июня/4 июля
Прославление Новомучеников и Исповедников
Российских и Свв. Царственных Мучеников состоялось 19 октября/1 ноября
«Когда
русский народ, в лице своих исповедников и страстотерпцев, проходил через
огненное крещение, орошаемый исповедническими подвигами и мученической кровию,
он покаянно возвращался и возвращается на путь, проложенный в крещении Руси св.
князем Владимиром… Земля Русская радостно прославляет Бога и его мучеников.
Когда смотришь на икону «Всех Святых в Земле Российской просиявших», видишь,
что есть тут и равноапостольные, и святители, и благоверные князья и княгини, и
Христа ради юродивые, но мучеников немного… Новый же образ новомучеников
показывает нам, что страстотерпцы российские восполнили в огромном, не
поддающемся никакому учету числе мученические лики всех времен и всех стран».
Четырнадцатого сентября
Не всем эти события понравились. Людям свойственно
не видеть бревна в собственном глазу; в стороннем сообщении в НРС отца обвинили
в расколе и волнениях в приходе. Они обвиняли его и за высокомерие и гордость.
Папа был из крестьянского сословия, с нежностью вспоминал, как в детстве, до
революции, бывал в белорусском селе Белицы, откуда семья родом. С любовью и
уважением относился к русскому крестьянству и ко всем священнослужителям,
несмотря на их принадлежность к той или иной юрисдикции. Говорил иногда:
«Русский народ вернется ко Христу». Платы за требы отец никогда не требовал. Он
очень любил детей; когда дети в храме плакали, он говорил прихожанам: «Это они
по-своему славят Бога».
Когда маму одолели болезни, старшей сестрой стала
Анастасия Целицо. С ней и ее мужем Василием родители были особенно дружны. В
храме неизменно трудились Мария Воробьева, муж ее был сторожем, мама была
крестной двух их сыновей; и Лидия Иванова, сыновья ее Саша и Коля были
прислужниками. Маруся стояла у свечного ящика и пела, Лида пела и возила отца.
Сам он машиной не правил, но много исходил и изъездил Патерсон на автобусах.
Галя и я считали Марусю и Лиду нашими старшими сестрами. Бывало, что в будние
дни отец служил, пели Маруся и Лида, больше никого в храме не было.
21 ноября 1985 года, в день Св. Архангела Михаила,
скончался митрополит Филарет. Всенощная, накануне отпевания, началась пением
предначинательного псалма композиции почившего Первоиерарха. В воскресенье хор
А. Б. Ледковского постарался с особой тщательностью исполнить все известные ему
сочинения Владыки для литургии. Служба проходила очень торжественно, много
архиереев, священников, диаконов и прислужников. Народу было, как на Пасху. На
запричастном стихе слово сказал о. Иоанн Легкий, в середине отпевания – о.
Александр Киселев. В конце отпевания краткое слово произнес архиепископ Виталий.
На следующий день после литургии состоялось временное погребение Владыки в
склепе под Успенской церковью на кладбище монастыря. Перенесение праха
митрополита Филарета на постоянное место упокоения, в гробницу под алтарем
Свято-Троицкого собора, было назначено на день тринадцатой годовщины кончины
Владыки 8/21 ноября
В «Духовном завещании» митрополита Филарета
сказано:
«’Держи что имеешь!’ (Апок. III, II)
Эти слова, взятые из священной книги Апокалипсис
(Откровение), в наше время, в наши многоскорбные, лукавые, соблаз-нами
исполненные дни, имеют особо важное значение. Они напоминают нам о том драгоценном
духовном богатстве, которым обладаем мы, чада Православной Церкви. Да, мы
богаты. И это духовное богатство есть то, что имеет Святая Церковь, и которое
принадлежит всем верным чадам Ея. Учение веры – нашей чудесной, спасающей
православной веры; многочисленные живые примеры жизни людей, живших по вере, по
тем высоким началам и правилам, которые предлагает нам Церковь, и достигших той
духовной чистоты и высоты, которая именуется святостью; красота и великолепие
нашего православного богослужения и живое соучастие в нем через веру и молитву;
полнота благодатной духовной жизни, открытой всем и каждому и как венец всего –
единение чад Церкви в той любви, о которой сказал Спаситель: ‘по тому узнают
люди, что вы – Мои ученики, если будете иметь любовь между собою’».
В
На следующий день после банкета нашу семью
настигло большое горе. Сестра Галина вспоминает:
Вернувшись
из поездки, я позвонила родителям. Ответила мама, говорит, отца отвезла в
больницу Лидия Иванова. Мама рассказала, как днем отец выходил на улицу,
поскользнулся на льду, упал навзничь. Вскоре после этого он пошел в храм
отпевать покойника. Везли гроб на кладбище на юге штата Нью-Джерси. На обратном
пути Лида заметила – что-то не в порядке. По возвращении в Патерсон, она
отвезла отца в больницу. «Как давно это было?» – спросила я маму. «Несколько
часов тому назад», – ответила она. Я
сразу же позвонила в больницу (St. Joseph’s) . Мне сказали, что он долго не
продержится. Через полчаса я увидела отца, он был в бреду. И вдруг совершенно
ясно начал молиться «Ныне отпущаеши», я взяла его за руку, и мы вместе
дочитали. Вызвали о. Владимира Шишкова. Отец немного успокоился, был в
полусознании. Мы, потрясенные событием, сидели в больничной столовой, ожидая,
что скажут доктора. А по телевизору, где-то в другом мире, шла передача о
гибели космического корабля Challenger.
Лида позднее вспоминала, что отец не хотел ехать в
больницу, она его всячески уговаривала. Он шутил: «В каком университете Вы
учились на адвоката? Я возьму два аспирина и лягу». Лида все-таки добилась
своего, свезла в больницу и спасла ему жизнь. Когда приехали в больницу, он
начал рвать с себя одежды, его стало рвать. Отец слег в больницу с
кровоизлиянием в мозг. Пролежал в коме дня два. Когда его перевели из
реанимации в палату, он еле говорил, писать не мог. Но однажды мы с о.
Владимиром Шишковым услышали, как он в полусознательном состоянии отчетливо
проповедовал. В те январские дни погода свирепствовала. Бывало, что на дорогах,
кроме нас, были только снегочистилки. Сестра вспоминает:
После
двух дней отец стал немного говорить, помню, как я его кормила. По вечерам он
старался вставать, чтоб читать вечерние молитвы стоя. Я поддерживала его как
могла, т. к. уговорить его сидеть было невозможно. Стоять и ходить он не мог. Я
не помню, как долго он был в больнице. Недели две-три? В день, когда его
выписывали из больницы, врач прописал ему коляску и больничную кровать. Мы
готовились его забирать, врач дает последние наставления, и отец вдруг встает,
сначала держась за кровать, и начинает идти. Доктор говорит: «Забудьте про
кровать и коляску – они ему не нужны». Я осталась ночевать, т. к. знала, что
маме одной не справиться. Самое трудное было удержать его от похода в церковь.
Опять приходилось его физически удерживать. Муж приобрел и установил аппаратуру
и электронику для передачи службы на дом. Со временем все эти приспособления
были отправлены в детский дом в Москве.
В больнице отец пробыл около месяца. Вечерами –
поездки в больницу по занесенным снегом дорогам. Радость, что отец уцелел и
медленно поправляется. И ощущение темноты и тяжести. Поддержки от нового церковного
начальства отец не получил. Приход был в недоумении. Недруги отца направили
«ходоков» к новоизбранному Первоиерарху РПЦЗ. Отцу трудно было отказаться от
прихода, от храма, в который он приходил задолго до начала службы и зажигал
лампады. Он вступил в скорбную полосу жизни. Припоминаю одну из его первых
служб после болезни в почти пустом храме. В день его именин, когда мы накрыли
праздничный стол (я как обычно, испекла его любимый торт), поздравить его
пришла только одна прихожанка. Нам с сестрой трудно было видеть и
злонамеренность людей, и то, как они от него отвернулись. В конце концов, мы
перевезли родителей в нашу квартиру, где у каждого была комната с ванной. Мама,
очень больная, была довольна, говорила: «Мы тут, как у Христа за пазухой». С
интересом наблюдала, как я готовлю. К тому времени я воспользовалась
возможностью уйти в раннюю отставку. Думаю, что отцу было нелегко жить вдалеке
от церкви, но он ни на что не жаловался. Мы с сестрой и с нашими мужьями возили
его в разные храмы. В греческом храме в соседнем городке его встречали особенно
радостно.
Вещи их перевезли к нам два старших внука – Михаил
и Иван. Я занялась перевозкой книг. Как-то из коробки выпал толстый том –
«Всеобщий путеводитель по монастырям и святым местам Российской Империи и св.
г. Афон», составленный А. А. Павловским. Тогда уже начали готовиться к
празднованию 1000-летия Крещения Руси. Я показала книгу мужу, Борису Пушкареву,
и он вместе с Габриелем Валком переиздали справочник в нью-йоркском филиале
издательства «Посев».
К этому времени мы приобрели дачу в лесу, на
севере штата Нью-Йорк. Мама побывала там всего один раз. Мы прекрасно провели
время с родителями и приехавшими в гости Лялей и Юрой Мэсснер, нашими большими
друзьями. Отцом Ляли был священник Георгий Лукашук. То, что мы были поповнами,
нас очень сближало. А Юра был другом Бориса по НТС. Ляля очень заботливо
отнеслась к маме, совсем больной. А мама
была очень довольна, что на даче нашли место часть их мебели и посуды.
В январе 1989 года ушла от нас в мир иной мама,
самоотверженно отдававшая себя заботам об отце и дочерях, вырастившая двух моих
сыновей. Мы с отцом долго приходили в себя. Нас очень тронуло сочувственное
письмо от о. Николая Веглайса из далекой Калифорнии (они с отцом все годы в
Америке поддерживали письменную связь). Он писал: «Утешительно, что матушка
Екатерина Яковлевна скончалась на Святках и притом в день памяти преп. Серафима
Саровского». Отец постепенно выздоравливал, много гулял по улицам маленького
нью-джерсийского городка. Соседи относились к нему очень доброжелательно. В
небольшой лавке, расположенной напротив нашего дома, владелец, кореец, дарил
ему писчебумажные принадлежности. В чистке гречанка никогда не брала денег,
когда я приносила его церковные облачения, я платила ей только за рясы (подрясники
можно было стирать). Как-то раз он решил сам взять рясу из чистки. От него
принимать деньги она категорически отказалась.
Развлекали отца наши друзья и знакомые, часто
бывавшие у нас в гостях. В частности, у нас в доме отец встретился с Владимиром
Солоухиным, приехавшим на съезд «Посева» в 1989 году. Эта встреча старой
дореволюционной России со страной, пробуждающейся после коммунизма, запечатлена
на фотографии, сделанной на балконе нашей квартиры.
На Архиерейском соборе РПЦЗ в 1990 году было единогласно
решено возвести в сан епископа протопресвитера Иоанна Легкого. Отцу предложили
стать епископом, что было для него неожиданностью. Он не знал, как ответить,
попросил дать время подумать. Сестра рассказывает:
Я
предложила поездку на дачу, в тишине и покое на природе подумать о решении.
Отец много гулял, ходил по лесным тропинкам. Лентой обозначили дерево, где ему
надо было поворачивать к нашему дому. Вечерами слушали церковные песнопения.
Прошла неделя. «Ну, что ты думаешь?» – спросила я. «Я боюсь отказаться и боюсь
согласиться», – ответил он.
Через некоторое время ему было приказано приехать
в Синод. Меня в то время не было дома. Он каким-то образом добрался сам из
Нью-Джерси в Нью-Йорк, вернувшись, рассказал: «Вхожу, сидят архиереи, Владыка
Виталий спрашивает: ‘Что Вы решили?’ – Я земно поклонился ему и сказал: ‘Воля
Ваша, Владыка’».
Сестра вспоминает:
Назначен
день пострига. Мы собираемся ехать в Джорданвилль. И вдруг отец говорит: «Мне
нужна белая рубашка». Около года назад мы с мужем были в Греции, и мне
почему-то захотелось купить длинную белую мужскую рубашку. Думала – пригодится.
Показала ее отцу. «Это как раз то, что надо», – сказал он. И мы отправились в
путь.
Мы в
монастыре. Начинается вечерняя служба – чин пострига. Храм переполнен, При свечном
свете черной лентой движутся монахи, обходя храм, прикладываясь к иконам. Мне
думается, что они наглядно принимают в свой круг нового послушника. Поет хор. В
приделе появляется отец в белой рубашке, в сопровождении двух монахов. В храме
тихо-тихо. Отец опускается и начинает ползти к амвону, где его ожидает игумен.
У меня мелькает мысль: «Это символ монашеского пути?» Ко мне вдруг обращается
женщина: «Вам плохо»? Я соображаю, что у меня текут слезы. «Это мой отец», –
отвечаю я. Продолжается чин пострига, чин перехода в иное бытие.
По
окончании службы, отец остается в храме, проводит ночь в молитве. С ним
остаются два бывших его ученика. Они дарят ему икону новомученика Святителя
Иоанна Рижского, его нового Небесного покровителя, который в 1931 году благословил
его на священнический путь.
На богослужении в Кафедральном соборе в Манхэттене
отец, в слове при наречении его во епископы, говорил:
Получив
извещение об избрании меня во епископы, я был в немалом волнении. Сердце мое
трепетало, сознавая свое недостоинство. Страшно было принимать великий сан. В
то же самое время душа страшилась отказаться, боясь проявить непослушание
архиереям Божиим. Покоряясь воле Божией, явленной в решении Святителей Божиих,
я дерзаю произнести ставшие традиционными слова: «Благодарю, приемлю и нимало
вопреки глаголю».
Тяжки
архиерейские одежды! Тяжел саккос, заменивший многокрещатую фелонь и
знаменующий хламиду червленую, или багряницу, одежду поругания, которая была
наброшена на ПРЕЧИСТОЕ ТЕЛО СПАСИТЕЛЯ перед бичеванием Его. Тяжел архиерейский
венец, напоминающий архиерею терновый венец Спасителя. Но тяжелее всего омофор,
знаменующий собою, по разъяснению Симеона, архиепископа Солунского,
«вочеловечение нас ради и воплощении СЛОВА, бывшее от ПРЕЧИСТЫЯ ДЕВЫ МАРИИ».
Уже издревле он из волны, т. е. овечьей шерсти, так как являет собою «заблудшее
овча», т. е. наше падшее естество, Спаситель взял на рамена Свои; нисшед с
небес, воплотившись, и будучи назван Агнцем, вземлющим грехи мира, Он был
заклан за нас…
В речи при наречении во епископы отец упоминал ряд
Святителей Божиих, с которыми ему довелось сослужить, исполнять их поручения,
слышать их наставления и просить их указаний и советов.
Возведшим
меня на священническое служение был умученный Архиепископ Рижский и Латвийский
Иоанн, ставший священномучеником. Его назначил в 1921 году на Рижскую кафедру
Святейший Патриарх-Исповедник Тихон, сказавший ему: «Ты – муж борьбы» и давший
ему автономное право управлять Латвийскою Церковью, поскольку она находилась в
самостоятельном государстве.
Приснопамятный
Владыка Иоанн рукоположил меня во иерея 1/14 сентября 1931 года с назначением в
Коплавский приход, бывшей Курляндской губернии. В 1934 году он назначил меня
2-м священником в Двинский Александро-Невский собор, где я в отроческие и юношеские
годы был прислужником и чтецом и в трудные времена помогал священникам при
отправлении служб и треб. Памятен мне этот собор тем, что в былые времена
настоятелем его был протоиерей о. Петр Белавин, родственник Св. Патриарха
Тихона. Грустно памятен он мне и тем, что известный законоучитель Двинской
женской гимназии, второй священник этого собора о. Федор Румянцев в 1919 году
был расстрелян. Я видел его лежащим в гробу. Вспоминается мне и убиенный в 1918
году протоиерей о. Петр Цитович, на отпевании которого я был. С грустью
вспоминаю я этот собор потому, что его – увы! – больше нет. Он снесен с лица
земли. То же сделала безбожная власть и с Двинской Успенской церковью. В обоих
эти храмах я неоднократно служил.
Вспоминал отец и «полного энергии, несколько
своенравного и одаренного» митрополита Литовского и экзарха Латвии и Эстонии
Сергия, основавшего в 1941 году Псковскую Духовную миссию, убиенного двадцать
девятого апреля 1944 года.
Вспоминается,
как посетил Псков экзарх Сергий. В конце одной из трапез экзарх вводит меня в
архиерейские покои и неожиданно спрашивает: «Вы знаете, кем был Митрополит
Антоний?», – имея в виду основателя Зарубежной Церкви, и тут же отвечает: «Это
отец Церкви. Я помню…, – продолжал он, – как на заседаниях Поместного Собора
Митрополит Антоний восклицал: ‘Нам нужен Патриарх!’ Это мне было особенно радостно слышать,
потому что я был почитателем Владыки Антония и сторонником Русской Зарубежной
Церкви.
Пребывание
в Псковской Духовной миссии и в ограде Русской Зарубежной Церкви – две
важнейшие вехи в моем священническом служении. На просторах многострадальной
родины приходилось служить в переполненных храмах, часто проповедывать,
проводить беседы, много крестить, совершать множество треб, приходить в храм
рано утром и выходить поздно вечером, а порой и около полуночи. Много раз
приходилось быть свидетелем слез, рыданий и страданий многострадального, но
верного Богу русского народа. Нередко случалось задавать самому себе вопрос – я
ли учу или многострадальные люди русские своей пламенной молитвой и
благочестием учат меня? Думается, что я учусь здесь.
Когда
Господь направил стопы мои к Зарубежной Церкви и я стал жить Ее дыханием и Ее
жизнью, я стал чувствовать, что две части Русской Церкви сливаются воедино.
Массы беженцев вливаются в Зарубежную Церковь и, расселяясь по всему миру,
умеют узнавать Зарубежную Церковь, где находят пристанище и покой. Огромное
влияние оказала на меня Зарубежная Церковь и ее вожди. И теперь мы видим, что к
ее омофору устремляется исстрадавшаяся подъяремная Русь.
В речи при наречении вспоминал он также и своего
отца протоиерея Савву, научившего его в шестилетнем возрасте
церковно-славянскому языку и введшего его в круг церковной жизни и работы, и
старшего брата, протоиерея Иакова.
15/28 августа, 1990 года, в день Успения Божией
Матери, отец был хиротонисан во епископа Буэнос-Айресского и Парагвайского.
Происходило это в Ново-Дивеево, в храме, основанном духовником отца
архиепископом Андреем. О назначении нового епископа в Южную Америку кто-то из
прихожан Синодального собора сказал: «Отправляют опального старца в ссылку».
Папа, улыбаясь, заметил: «Разве апостолов спрашивали, куда им угодно ехать?»
Сестра Галина вспоминает:
Еще до
прибытия в Америку из Германии епископ Леонтий, назначенный в Парагвай,
уговаривал отца ехать с ним. Помню, папа тогда говорил: «Вы знаете, где
Парагвай? На другом конце света». Нью-Йорк был поближе. Думали ли мы тогда
наивно о каком-то чудесном возвращении домой?
Сестра вспоминает, как она везла отца из
Нью-Джерси в Сино-дальный собор в Нью-Йорке на его первую архиерейскую
литургию:
Выезжаем
достаточно рано. У Вашингтонского моста обычное скопление машин. Времени еще
много, но отец посматривает на часы. Я говорю ему: «Папа, это нормальное
движение, не волнуйся, мы приедем вовремя. Без тебя не начнут». Он улыбается,
мы приезжаем вовремя. До меня еще не совсем доходит, что я везу архиерея. Где
ставить машину? Вижу место за углом от Синода на Парк-авеню. Встреча архиерея,
его облачение, литургия проходят мгновенно. Кажется, это самое короткое
богослужение в моей жизни. Выходим на улицу, подходим в машине. Окно выбито,
радио вытянуто. Потом мне говорили, что надо было ставить во дворе, но ворота
были закрыты. Я не подумала кого-то беспокоить, чтобы нам первым открыли
ворота.
Галя и муж ее Ричард взяли на себя походы в
Аргентинское представительство для оформления документов на постоянное
жительство отца в Аргентине. А мы с Борисом подарили ему билет в Сан-Франциско.
Встретили его там мой младший сын Димитрий с женой Джиной. Возили в Кафедральный
собор Сан-Франциско к архиепископу Западно-Американскому и Сан-Францисскому
Анто-нию, где его приветствовали колокольным звоном. Посетили о. Ни-колая
Виеглайса в храме Св. Иоанна Крестителя в Бурлингейме. Думаю, это было большой
радостью для них обоих. Они постоянно друг о друге молились.
Сестра вспоминает:
Едем в
Нью-Йорк, в Аргентинское консульство для оформления документов на постоянное
жительство. Нас приводят в большой зал, за письменным столом сидит женщина. Она
встает, приветствует Владыку. Просматривает анкеты, документы. «Это не возьмет
больше двух недель, – говорит она, – а когда епископ Иоанн собирается ехать в
Аргентину?» Я отвечаю, что епископ Иоанн уже назначен в Буэнос-Айрес и уже
готов ехать. «В таком случае, я выдам нужный документ сейчас.» Мы благодарим и
уходим.
Начинаются
сборы. Мне удалось найти четыре необычайной величины мягких чемодана для
облачений, ряс и подрясников. Еще 4 картонки книг и всей канцелярии Владыки.
Мой муж покупает билеты и в назначенный день такси везет нас на аэродром. Сдаем
вещи в багаж. Тут, как и в консульстве, к Владыке относятся с большим
уважением. Все проходит приветливо и быстро. Никакой добавочной платы за лишний
багаж не берут. Несколько человек провожает Владыку. О. Владимир Шишков садится
с нами в самолет – провожать Владыку до Буэнос-Айреса. Один из пассажиров
оборачивается к Владыке и говорит: «I never felt so safe flying». Отец
разговаривает с соседями, обсуждают религиозно-философские вопросы. Долетаем
спокойно и тихо. Спускаемся вниз на эскалаторе, в нижнем зале – толпа людей,
несколько священников. Встречают архиерея. Бросается в глаза группа бывших
членов кружка молодежи, которым руководил о. Иоанн в Мюнхене. Одна женщина
держит в руках Евангелие с надписью: «От протоиерея Иоанна Легкого, 1947 год».
И, конечно, тут Маша Гранитова (Михайловская) из того же кружка.
Чета
Михайловских взяла на себя заботы о Владыке в течение его пребывания в
Буэнос-Айресе. Каждый вечер они приезжали после работы и ужинали с Владыкой.
Следили за его питанием, гардеробом. Мы все были бесконечно благодарны и до сих
пор вспоминаем их огромную помощь, доброту и любовь. Мне было бы несомненно
труднее уезжать, оставляя его одного в чужой стране, незнакомом городе, если бы
не было их и о. Владимира Шленева. Но о нем позднее.
Надо
вернуться ко дню нашего приезда в Воскресенский Кафедральный собор на улице
Nunez 3541. Храм построен беженцами нашего поколения. Первое, что бросилось в
глаза, – краска, большими пластами сползающая с покатых стен и потолка.
Архиерейские покои в совершенно заброшенном состоянии. Мы выволокли на улицу
разодранное архиерейское кресло и другой мусор, красили стены, чистили
квартиру, купили книжные полки, занавески и прочее. Муж сразу же выписал чек на
ремонт храма. Еще одна прихожанка так- же сделала дар. Ремонт храма был
закончен до нашего отъезда. Мы с мужем провели две недели в Буэнос-Айресе,
главным образом приводя в порядок комнаты для Владыки. За это время хорошо
успели познакомиться с о. Владимиром Шленевым и матушкой. В Буэнос-Айресе о.
Владимир был настоятелем Св.-Сергиевской церкви и церкви Всех Святых в России
Просиявших, исполнял должность настоятеля в Св.-Владимирской церкви. Он также
обслуживал Покровскую церковь в Асунсионе в Парагвае, Воскресенскую церковь в
Монтевидео в Уругвае и Св.-Николаевскую часовню в Кордобе. Он был неутомимым
помощником Владыке во всех церковных делах епархии. О. Владимир любил и почитал
Владыку, помогал ему во всех поездках по Южной Америке, часто сопровождал его в
дальние поездки.
Пришел
день нашего отъезда. Владыка нас благословил. Глядя на меня, на его
выразительном лице проскользнуло что-то необыкновенное, появилось и ушло как
тень. Я подумала – тревога? Прощаясь с нами, о. Владимир с матушкой и Маша с
мужем обещали заботиться о Владыке. Я и без обещаний знала, что так и будет.
Владыка жил в своих покоях один. За всю жизнь
домашним хозяйством ему не приходилось заниматься. Я помню, как он восторгался
умением Владыки Антония Сан-Францисского готовить омлет. В один из своих
приездов в Нью-Джерси он рассказывал нам с сестрой, что, научившись варить
овсянку, решил рискнуть приготовить яйца. Отправился в небольшой
продуктовый магазин в двух кварталах от
церкви. Яиц не видно, спросить не знает как, рисует яйцо. Ему приносят авокадо.
Тогда он добавляет к рисунку курицу, яйца появляются.
Владыка часто прилетал в Северную Америку. Навещая
нас, бодро рассказывал, в каких странах Южной Америки он успел побывать. Многие
удивлялись, как беззаботно он переносил многочисленные полеты, несмотря на
возраст и болезни. Вспоминается, как мы с ним летели в Сан-Франциско на
прославление Святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского в июле 1994 года.
Посадка в самолет задерживалась. Я нервничала, чувствовала себя очень усталой.
Владыка был бодрым и веселым. Когда мы наконец сели в самолет, к нему подошла
стюардесса и сказала, что для экипажа большая честь приветствовать его в
самолете. Предложила ему место в первом классе. «Мне и здесь хорошо», – ответил
он. Сидел у прохода и оживленно беседовал со многими, к нему обращающимися людьми.
В Сан-Франциско нас встретили Дима, Джина и
двухлетняя Елена. Отец впервые увидел старшую правнучку. Когда мы привезли его
в Кафедральный собор на службу, моментально подскочил бывший шлейсхаймец Вова
Калякин и повел его в алтарь. Мы остались на улице, залитой народом и солнцем.
Маленькая Елена, сидя на плечах у отца, говорила: «Купола… купола». Улицы
вокруг Кафедрального собора Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радосте» были
закрыты для автомобильного движения. Толпа молящихся слушала торжественное
богослужение, льющееся из громкоговорителей.
«Подобно лучу обнадеживающего света среди тьмы,
является нам великий праведник и подвижник, новый угодник Божий, Иоанн
Святитель», – говорил в Слове на прославлении протоиерей Валерий Лукьянов.
Привожу отрывок из Слова о. Валерия: «Владыку Иоанна Господь щедро одарил
многими добродетелями. Он и строгий постник, и постоянный молитвенник,
отказавший себе даже в естественном отдохновении на одре. Был Владыка великим
утешителем болящих и скорбящих, неусыпно посещая больницы и места заключения,
был дерзновенным целителем недугов человеческих, подлинным прозорливцем,
знатоком души человеческой… Вкусил он немало оскорблений и гонений и тем не
менее был поистине милосердным, но когда того требовала церковная дисциплина,
был строг и взыскателен и всегда справедлив».
В один из своих приездов в США Владыка служил в
Патерсоне, в своем бывшем приходе, на освящении колокольни. Он также венчал
Александра, старшего сына Лиды Ивановой. Совершал богослужения в приходе о.
Георгия Ларина в Наяке. Владыка всегда отзывался об этом приходе как об
образцовом. Приезжал он и на соборы епископов.
В 1991 году в «Православной Руси» появилась статья
«Из жизни Аргентинско-Парагвайской епархии».
15/28
августа, в день Успения Пресвятой Богородицы, состоялась хиротония архимандрита
(в миру протопресвитера о. Иоанна Легкого) в епископа Буэнос-Айресского
и Аргентино-Парагвайского.
В
преклонном возрасте и находясь уже несколько лет на покое, отец Иоанн не
уклонился от предложенного ему нового служения Церкви. Не испугали его ни
тяжелые климатические условия его будущей епархии, ни еще более тяжелое ее
материальное положение, ни те необъятные пространства, на которых расположены
приходы южно-американских стран, вверяемые его архипастырскому окормлению.
Верный пастырскому долгу, оставя всех и всё близкое его сердцу, он сразу
отправился к месту своего нового служения.
Южно-Американская
епархия хоронила своих архипастырей, не получая замены, и в течение последних
нескольких лет на всей территории Южной Америки не было ни одного епископа.
Короткими
радостными моментами были два посещения архиепископа Лавра и епископа Илариона.
Но вот
раздался колокольный звон и в кафедральный собор города Буэнос-Айрес бодрой
поступью, несмотря на долгий утомительный путь, вошел епископ Иоанн. После
многих лет собор огласился пением «Ис полла эти, деспота», обращенным к своему
архипастырю, любовно встретившемуся со своей паствой.
И это
первое впечатление не было ошибочным: носивший в миру имя св. Иоанна Богослова
– апостола любви, Владыка собрал в себе неисчерпаемое сокровище этого
благодатного чувства и щедро расточает его всем, приходящим к нему за советом
или приносящим ему свои скорби.
Чтобы
приветствовать Владыку, прибыл из Чили всеми любимый и почитаемый о. архимандрит
Вениамин и провел несколько дней, сослужа Владыке и собеседуя ему.
Прошло
два с половиной месяца, а Владыка посетил уже все приходы города Буэнос-Айреса
и его окрестностей, епархиальные и скаутские школы, собирал молодежь, был и в
частных домах. Посетил Владыка и далекую провинцию Миссионес, а на святителя
Николая, по случаю престольного праздника, совершил богослужение в парагвайском
городе Енкарнасион.
Все
встречают Владыку с радостью, но, может быть, не всё его радует. Такое
количество лет без постоянного присутствия архиерея оставило следы на его
епархиях. Укоренились неправильные навыки, кое-что позабылось, кое-чему надо
учить, и любвеобилие Владыки не исключает твердости и настойчивости там, где
следует исполнять церковные правила или проявлять верность Зарубежной Церкви…
Положение
его затрудняется тем, что «жатвы много, а делателей мало», в распоряжении
Владыки очень мало духовенства. Священники часто должны оставлять свои приходы.
Преклоняясь
перед подвигом Владыки, будем просить Господа укрепить его в прохождении этого
нового служения под тяжестью архиерейского омофора, на благо Русской Зарубежной
Церкви.
Прихожанин
Многие люди, годами не видевшие архиерея,
встречали и принимали епископа Иоанна тепло. Обращались к нему за советами. Нам
с сестрой запомнились рассказы Владыки об Успенской женской обители в Сантьяго
в Чили. Игуменья Иулиания с монахинями (православные арабки из Святой Земли)
сшили Владыке голубое облачение, покрыв его замечательной вышивкой. В детском
приюте при обители чилийские ребятишки радостно встречали его возгласами:
«Бладыка! Бладыка!». Его приезд был для них праздником. Он всегда покупал им
мороженое. Сестра вспоминает, как в один из своих приездов в Нью-Джерси, в
гостях, он рассказывал о приюте. Кто-то спросил его: «А эти дети православные?»
«Двое из них, – ответил он, – но все они посещают богослужения и все нуждаются
в помощи.»
Разбирая архив Владыки, я нашла трогательное
стихотворение, ему посвященное: «Любви Божественной служитель предизбранный, /
Под ‘Южный Крест’ на скорбный крестный путь / Послушно стали Вы, Владыка
Богоданный, / Чтоб дух любви в сердца людей вдохнуть… Гр. р. Б. Мария»
В одном из рапортов митрополиту Виталию отец, в
мае 1993 года, писал:
Прежде
всего испрашиваю прощения, что не смогу, к сожалению, прибыть на Архиерейский
Собор. Причина тому – большое не-домогание. С половины ноября прошлого года я
совершал объезд Чилийской, Венесуэльской и Бразильской епархий. Сильно
приболел, особенно в Бразилии. Больным вернулся в Буэнос-Айрес, где болезнь
продолжалась. Около трех недель отдохнул здесь и направился в С. Америку. Тут
возобновились давнишние болезни и весьма повысилось давление. Приходится часто
обращаться к врачу и окружать себя лекарствами. Благодарение Богу, здоровье
улучшается.
Теперь о
состоянии епархий. Оно не из блестящих, но, по милости Божией, епархиальная
жизнь течет благополучно. В Бразильской епархии, в Троицком приходе, у о.
Георгия Петренко, чувствуется благодатная настроенность и озаренность.
К
скорбной странице жизни Южно-Американских приходов должно записать
недостаточность священнослужителей. Здесь особенно скорбят из-за того, что ряд
лиц, уехавших в С. Америку учиться в семинарии, получили назначения на приходы
в С. Америке и в Канаде. Пастыри наши несут бремя своего служения усердно.
Некоторые из них чрезмерно трудятся,
зачастую дальние поездки оплачивают из своих весьма скудных средств.
Украшением Аргентинской епархии являются протоиереи о. Владимир Шленев,
долголетний секретарь Аргентинской епархии, и о. Сергий Иванов, благочинный
округа.
На просьбу наградить о. Владимира и о. Сергия
митрами последовал, к большому огорчению отца, отказ.
Возраст, болезни, полеты не могли не сказаться на
состоянии отца. Пришло время уходить на покой. Сестра вспоминает:
Мы с
мужем снова летим в Буэнос-Айрес. Сразу видно, что трудные времена
неблагополучно отразились на уже слабом здоровье Владыки. Мне пришлось решать,
что брать с собой, что оставлять для епархии в распоряжение о. Владимира.
Прощальный молебен в Кафедральном соборе Воскресения Христова отслужил о. Игорь
Булатов. Плакали многие, особенно при прощании с Владыкой. Он воспрял духом и с
благостной улыбкой благословлял людей. Плакала и я, думая, – наконец
заслуженный покой. Мы везли его домой, к моей сестре Ираиде.
В прощальном слове о. Игорь Булатов назвал владыку
Иоанна «истинным и преданным служителем Православной Церкви, несущим этот крест
уже более 64 лет. Вы, Преосвященнейший Владыко, за время Вашего пребывания
здесь, взяли на свои плечи апостольский труд, окормляя своими молитвами и своим
присутствием целый ряд наших приходов. Верующие видели в Вас своего духовного
отца и внимали Вашим наставлениям. Прихожане горячо Вас полюбили и благоговейно
ценят Ваше святительское руководство». О. Игорь выразил Владыке Иоанну глубокую
благодарность за его пастырские труды и просил простить все огорчения и не
поминать лихом Аргентинскую епархию.
Отцу было восемьдесят семь лет, когда он в 1994
году ушел на покой с титулом епископа Рокландского. Он подумывал о поселении в
Ново-Дивеево (которое находится в округе Рокланд), вероятно, хотелось жить
вблизи храма, но, в конце концов, остался жить в нашей квартире. Был он очень
спокойным, просветленным.
Сестра вспоминает, как в 1995 году возила его в
Патерсон:
Прощенное
воскресенье, конец вечерни в Св.-Арх. Михайловском соборе в Патерсоне. Владыка
выходит на амвон, делает земной поклон и просит прощенья за то, что он «не в
силах сделать это перед каждым из вас». Я стою и думаю, что отец 28 лет
становился на колени на этом месте перед своими прихожанами.
Служба в
Наяке в понедельник. В среду я улетаю в очередную поездку в Россию. Прощаясь с
папой, говорю, что постараюсь узнать, что происходит в Пскове, и, если все
благополучно, поедем туда вместе. Папа пристально посмотрел на меня,
благословил и проникновенным своим взглядом дал мне знать, что этого не будет.
Я улетела в четверг, а в ночь на субботу меня разбудили друзья. Звонок из
Америки: Владыка скончался. Большей потери в моей жизни не было.
Друзья,
Владимир и Лариса Бобреневы, взяли на себя доставку привезенных детских вещей
по назначению, а я на первом возможном рейсе вылетела в Нью-Йорк. Муж встретил
меня, и мы прибыли в Патерсонский приход, куда через несколько минут привезли
Владыку на первую панихиду.
Отец Георгий Ларин писал: «Владыка как будто
предчувствовал наступающую свою кончину. Он прибыл на вечерню в собор Архи-стратига Михаила в г. Патерсон,
в котором нес крест послушания настоятеля прихода 28 лет, просил у всех прощения и призвал к взаимной
любви. На следующий день, в Чистый понедельник, Владыка служил в храме Покрова
Пресвятой Богородицы в Наяке. Выходя из церкви,
многие обратили внимание, как он необыкновенно низко всем кланялся. В Чистый
вторник я получил по почте очередное пожертвование от Владыки на нужды
приходской школы. Принимая во внимание более чем скромные средства Владыки, мы
приняли его дар, как подлинную лепту евангельской вдовицы. В Чистый пяток дочь
Владыки Ираида Иоанновна, вернувшись домой, нашла
отца скончавшимся у себя в комнате». Это было 10 марта
Я нашла отца упавшим на пути к аналою. Сразу же
позвонила о. Георгию Ларину, и он моментально приехал. Патерсонское похоронное
бюро привезло тело отца в собор Архангела Михаила, в Патерсон, где состоялась
первая панихида. Какая-то особенная атмосфера царила в храме, освещенном лучами
заходящего солнца, меня поддерживал старший внук Павлик. В голову пришли слова:
Ты
уходишь на Запад солнца
Льется
в окна священный свет
Панихиды
вечной вечерней
Дней
последних твоих на земле
Владыка простился со своим приходом в Патерсоне.
Отпевание было совершено в Наяке, в храме Покрова Пресвятой Богородицы,
митрополитом Виталием, епископами Евтихием и Иларионом, в сослужении девяти
священников. Несмотря на будничный день, храм был переполнен молящимися, среди
которых был и епископ Григорий (Граббе) в больничном кресле. При выходе из
церкви один из братьев Федяй сказал: «Последний из могикан». Похоронен был
Владыка на кладбище в Ново-Дивеево, неподалеку от могилы духовного отца своего,
епископа Андрея.
На похороны съехалась вся семья. Моя приятельница
Татьяна Кудрявцева колебалась, ехать ей или нет, но так четко ощутила
присутствие Владыки, что приехала, это было для меня большой поддержкой. Я
волновалась, что не выдержу длительного чина архи-ерейского отпевания. Волнения
оказались напрасными. Никакой усталости не ощущалось, наоборот, не хотелось
уходить из церкви и по окончании службы. В эти дни было особое чувство, будто
кто-то вел меня за руку в безвременном пространстве.
Молитвенно поминали Владыку на разных континентах
земного шара. В православном журнале «Возвращение» № 3-7, выходящем в
Санкт-Петербурге, читаем: «Молитвенно поминая ныне в России Преосвященного
Епископа Иоанна, мы почитаем своим долгом обратить духовный взор наших
читателей на все те многочисленные храмы Псковской земли, возобновленные для
служения во время освобождения от большевиков в 1941–1944 годах, в чем
несомненная заслуга почившего Владыки, не в воссозданном Петрограде, но посреди
русского духовного рассеяния нашедшего место своего вечного покоя».
После кончины Владыки я сразу решила, что его
голубое облачение, вышитое монахинями-арабками в Чили, следует подарить Владыке
Антонию в Сан-Франциско, но почему-то все медлила и послала не сразу. Со
временем пришел от него ответ.
Дорогие о
Господе Ираида Ивановна и Галина Ивановна,
Простите
меня великодушно за то, что с таким опозданием пишу вам и благодарю за
трогательный для меня дар ваш – облачение приснопамятного отца вашего
Преосвященного Иоанна, епископа Буэнос-Айресского и Аргентинского.
Я получил
вашу посылку как раз вечером накануне престольного праздника нашего
Сан-Францисского Кафедрального собора Пресвя-той Богородицы – Всех Скорбящих
Радосте и наутро уже служил в этом чудном облачении Божественную литургию, с
любовью поминая Владыку, отца вашего и вас.
Задержка
с письмом у меня произошла (каюсь) из-за старости моей, общей слабости и
слабости зрения особенно: мне уже летом исполнился 91 год, но меня это не может
оправдывать.
С
благодарностью вспоминаю сердечное отношение ко мне вашего родителя и на
Владимирской горке в Джаксоне, и в
Бронксе, в доме, в котором он принимал меня, напротив Вознесенского собора, в
котором он служил, и при моей хиротонии во епископа Мельбурнского. Случалось
мне у Владыки (тогда отца протопресвитера) и исповедываться. Да помянет его
Господь в царствии Своем! Приезжал он после своей хиротонии и к нам в Калифорнию и служил в нашем соборе.
Господь да упокоит души его и матушки вашей.
Ваш
доброжелатель, Архиепископ Антоний
Пришло время раздавать одеяния и облачения Владыки,
церковную утварь, его кресты, книги. У меня не было сомнений в том, что
основную его библиотеку следует отправить в Псков, в память о Псковской миссии,
хотя это было еще задолго до воссоединения Зарубежной Церкви с Московской
Патриархией. Я не знала, как на это прореагирует о. Георгий Ларин, но он
сказал: «Это, конечно, капля в море, но все-таки капля». Каталогизация
библиотеки заняла много времени. Помогала мне Марина Темкина, поэтесса и
приятельница. В один из его приездов из России, много помог мой муж Борис
Пушкарев. Закончив каталогизацию, он, вместе со старшим моим сыном Михаилом,
упаковал коробки и отвез их в транспортную контору.
Через три года после смерти Владыки, в феврале
1998 года, библиотека его была отправлена в Псков, в дар Псковскому духовному
училищу, при помощи немецкой гуманитарной организации Кirche in Not – Помощь
Церкви в беде. 57 коробок, около тонны книг: антикварные, нуждающиеся в
реставрации; богословие, философия, богослужебные и певческие, гомилетика,
Жития святых, издания РПЦЗ и ИМКА, издательства им. Чехова и «Посева», по
истории Церкви и пр. Я не удержалась и дерзнула вложить в одну из коробок
портреты архиереев Русской Зарубежной Церкви. А две коробки были предназначены
для передачи в Гдов, где в 1996 году уже побывала моя сестра Галина и
познакомилась там с о. Михаилом Женочиным. Гдов – это связь времен и людей.
Знаменательный лик убиенного митрополита Сергия (Воскресенского), основавшего
Псковскую миссию во время Второй мировой войны, память о моем отце, епископе
Иоанне (Легком), участнике миссии, гдовским благочинным, и светлый образ отца
Михаила Женочина. Сестра вспоминает:
О Гдове я знала с
детства по рассказам отца. В августе 1941 года первая группа русских
священников из Латвии отправилась в Псков. Основавший Псковскую миссию экзарх
Сергий говорил: «Я посылаю самых лучших». Одним из них был мой отец. Накануне
служили литургию в Рижском Кафедральном соборе, вечером напутственный молебен у
нас в монастыре. Я хорошо помню этот вечер. Мне семь лет. Уезжает мой любимый папа.
Слезы душат, чтобы не разрыдаться вслух, выбегаю из храма. По дорожке идет
монашка, увидев меня, говорит: «Галя, что с тобой?» Я шепчу: «Шнурок
развязался». Наклоняюсь, делаю вид, что завязываю, вытираю глаза и бегу домой.
Отец выбрал местом служения Гдов.
Добирался до него из Пскова на телеге две с половиной недели. Долгое время от
него не было никаких известий. После служения в Гдовской
области о. Иоанн был назначен в Псков, заместителем начальника Миссии. Получил
перед отъездом замечательную грамоту от гдовичан. О.
Михаил, слушая мои рассказы, говорил: «Я чувствую, что продолжаю миссионерскую
работу о. Иоанна». Я не знаю, кому из них было труднее. Знаю одно, что оба
творили дело Божие.
В 1989 году мне представилась возможность
присоединиться к группе американских художников, направлявшихся в Москву по
обмену выставок Вашингтон – Москва. Я встретила много поразительных людей. В
эти трудные годы мы в США собирали лекарства, одежду, продукты, игрушки.
Два-три раза в год я ездила в Россию. Мне помогали новые друзья – Лариса и
Владимир Бобреневы, художница Карине Назарова и много других, развозили и
разносили собранные вещи. Как-то раз в Питере я рассказала о служении отца в
Псковской миссии. Два художника, Валерий Обедков и Борис Пономаренко,
предложили помочь мне добраться в Псков. Это было в 1996 году. В Пскове никто о
Миссии не знал. Но в Союзе художников нашелся человек, который посоветовал
ехать в Гдов: «Там хороший батюшка». Я сказала, что именно в Гдов я и хочу
попасть. По дороге в Гдов немного сбились с дороги. Я все время думала,
насколько сложнее и труднее были поездки отца во время войны. С помощью
старушки нашли Гдовский собор, построенный о. Михаилом на месте взорванного в
1944 году храма. Вошли в храм. В правом притворе священник с детьми. О. Михаил
подошел к нам, объяснил, что занимается с детьми в храме, так как другого
помещения нет. Я сказала, что приехала по стопам отца, чувствовала его
присутствие. О. Михаил очень обрадовался, сказал мне, что отсутствовала
какая-либо информация о 1941–1944-х годах. О. Михаил и матушка приняли меня с
большой любовью. Незабываемые чаи и обеды в их скромном, но очень уютном
домике. Побывала я у них около десяти раз. Я передала ему копии указов и
документов времени войны, фотографии отца. Он повесил фотографию отца в
притворе.
В один из последующих приездов моих в Гдов одна
женщина, дочь бывшего гдовского городского головы, увидев фотографию,
воскликнула: «Это отец Иоанн Легкий!» При встрече со мной она вспоминала, как в
1941 году на школьном собрании о. Иоанна спрашивали, как обращаться с
непослушными детьми (отец был категорически против телесных наказаний). О.
Михаил мне передал чудом уцелевших два листка, напечатанные в Риге для
распространения в России: «Слава Божией Матери» и «Преподобный Иоанн и его Лествица».
Автор обоих – протоиерей Иоанн Легкий.
Отец Михаил говорил, что его мечта построить
приходской дом – школу. Я сразу поняла, что это мое задание. Мы собирали
деньги, устраивали выставки моих друзей-художников. Они все знали, что часть
полученных денег пойдет на постройку приходского дома. Большую роль в сборе
средств сыграл мой щедрый муж Ричард. Приходской дом Свято-Державного
Дмитриевского собора был воздвигнут в 2004 году в Гдове, в память о Псковской
миссии, действовавшей на северо-западе России в 1941–1944 гг., по благословению
экзарха Русской Православной Церкви митрополита Сергия (Воскресенского).
Отец Михаил всегда встречал меня в аэропорту,
возил по окрестностям, показывал храмы в Пскове, Кремль, здание, где находилось
управление Псковской миссии. Посетили мы и Псковское духовное училище имени Св.
Иоанна Кронштадтского, куда ранее была переслана в дар библиотека отца. В одну
из поездок оказалось, что книги Владыки прибыли в духовное училище накануне
нашего приезда. Один из учащихся, очень юный, подошел ко мне и спросил: «А вы
знаете, кто такой отец Иоанн Кронштадский?» Я сказала, что с детства знала, так
как родители очень его почитали. Добавила также, что у Владыки Иоанна, за
несколько дней до смерти, был сон: «Сижу в поезде, входит отец Иоанн Кронштадтский
и говорит – поедем вместе».
* * *
С 1992 года мой муж Борис Пушкарев поселился в
Москве, продолжая свою работу в НТС и впоследствии в издательстве «Посев». В
первый мой приезд в
В Псков и Гдов, по стопам отца, мы с Борисом
направились весной 1997 года. Из дневника: «Впечатление от Псковского духовного училища благоприятное и грустное.
О. Роман Гузу повез нас в Сурож-ский монастырь с древними греческими фресками,
а затем в Печорский монастырь. В пещерах ощущалась грань нашего мира с
загробным. В проводники о. Роман выбрал молодого послушника, сына бывшего
советского торгпреда в Нью-Йорке, прожившего там 3 года. На Вознесение мы были
в храме при училище, а затем о. Роман повез нас в Гдов. Подъехали прямо к храму
на пустыре внутри разрушенной стены Гдовского кремля. Храм крестообразный в
плане, стиль – псковский, с кирпичными сводами, большой купол на барабане,
стены – полтора метра толщиной. На постройку ушел миллион кирпичей. Удалось
построить храм чудом. И сам о. Михаил – самородок. Когда я спросила, как он
пришел к вере, он ответил: «Я с верой родился».
В первую же поездку в Псков в 1994 году меня сразили
скромные, светлые церкви Севера, заброшенные, утопающие в сыром грунте. В
голову пришли строчки: «Белые церкви Севера / Тонут в сырой земле / Белые
церкви Севера / Стонут под гнетом лет».
В 1996 году, в канун Вознесения, я с содроганием
читала повествование о. Михаила Польского о епископе, брошенном в крысятник со
своим келейником. Рано утром продолжила:
Святые светлые камни
Вопиют к небесам
О поруганных православящих
О растерзанных телесах
О живыми в землю закопанных
О прибитых живыми к кресту
О расстрелянных об утопленных
О святых которых не чтут
О народе морившем в крысятниках
Своих пастырей и отцов
Почитавшем вместо Распятия
Палачей лжецов подлецов
Белые церкви Севера
Вопиют к небесам
Об ославленных
уничтоженных
Не сломившимися под ношею
Имена их Ты знаешь сам
В 2000 году Новомученики Российские были
прославлены Русской Православной Церковью.
В 2002 году
выпуск 26-27 «Санкт-Петербургских Епархиальных Ведомостей» был целиком посвящен
60-летию основания Псковской православной миссии. Мое стихотворение появилось в
статье о. Ми-хаила Женочина: «Миссионер протоиерей Иоанн Легкий». Отец улетел в
Псков и Гдов. И в Двинск, на улицу трех архиереев, где он родился и где в
разные времена проживали митрополит Августин и нынешний глава Латвийской Православной
церкви митрополит Александр.
Нью-Йорк
[*] Речь идет о полковнике польской госбезопасности
Михаиле Голеневском, бежавшем на Запад в