Рассказ
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 270, 2013
Макс
Неволошин
После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался
преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой
Зеландии и Австралии. С 2003 года живет и работает в Сиднее.
Рукопись
– Трр, стой! Приехали, ваше благородие. – Сани
замерли. Пассажир в длинной шубе выбрался из кибитки и огляделся.
– Кажется, этот дом…
– Он самый. Вон их окна в первом этаже.
Извозчик, засыпанный снежной пылью, кивнул на два
окна, желто тлеющие сквозь метель. Дом, высокий и черный, казался необитаемым.
– Откуда знаешь?
– Как не знать – давно возим… Велите обождать?
– Обожди, братец.
Приехавший скорым шагом направился к подъезду. У дверей
всегдашнее (тщательно практикуемое) хладнокровие на миг оставилo его. Где-то за этими стенами жил его кумир с детских лет. Его божество.
«Неужели это будет… так просто?.. – подумал он и сразу оборвал себя. – Fi donc! Военный человек, а робею, как девица.» Он громко постучал. Тотчас отворили. Выглянул мужик с
горящей свечой в шандале. Гость назвал себя. «Милости просим, – отвечал слуга.
– Барин ждут.» Сбросив шубу, визитер оказался юношей в
мундире корнета лейб-гвардии гусарского полка. Прямой взгляд. Щегольскиe усики над пухлым ртом…
Они прошли темным коридором. Из приоткрытой двери
бежал, забираясь на стену, тонкий луч. «Идите прямо в кабинет, господин офицер,
– тихо произнес слуга. – Велели пущать без церемоний.» И
удалился, шаркая ногами.
Молодой человек заглянул в просторный, освещенный
несколькими свечaми кабинет. Снизу доверху – полки с книгами,
расставлены буквой «Е». Никого… Гость вежливо покашлял. В нише между полками
скрипнул диван. И показался… Oн. Невысокий, в халате. Лицо – то самое! Некрасивое,
дьявольски магнетическое лицо, известное всей читающей России… Oн уже
спешил навстречу гостю. «А
ростом пониже меня…», – быстро подумал корнет и сразу устыдился этой мысли.
Хозяин, между тем, весело проговорил, протягивая руку:
– Благодарю, голубчик, что исполнили мою просьбу!
Уж позвольте мне, старику, так вас называть.
– Ради Бога. Для меня большая честь…
– Руки-то ваши совсем озябли.
– перебил хозяин. – Сейчас же глинтвейну! У нас как
раз горячий. Я прикажу, а вы тут располагайтесь.
Гость прошел вдоль книжных полок. Рассмотрел
изысканную бронзовую чернильницу на столе. Хотел было опуститься в вольтерово
кресло, но передумал. Придвинул стул. Тут вернулся хозяин. За ним давешний
мужик нес в подносе толстые бокалы с ручками и кувшин. Теплый, пряный аромат
наполнил комнату. Корнету нестерпимо захотелось глинтвейна.
– За что же выпьем? За нашу встречу?
– Да! Я давно мечтал о ней.
– Удивительно, что мы не встретились раньше. Вы не
находите?
– Да, странно. И виделись только раз. Помните,
осенью, на балу у Государя. Я все думал подойти и не решался. А когда собрался
с духом, вы исчезли.
– Помню. Я вынужден был уйти.
– Потому что явились…
– Не надо этих имен. Извините.
– Я понимаю.
Собеседники помолчали.
– Что? Хорошо? – хозяин кивнул на пустые бокалы.
– Восхитительно.
– Повторим?
– Не откажусь. Но простите мое любопытство… что
за дело вы упомянули в записке? – Хозяин наполнил бокалы. Пригубил. И задумчиво
ответил:
– Я мог бы ускорить вашу литературную славу. Ведь
вы хотите прославиться?
– Пoложим… но…
– Какое может быть «но»? Я читал ваши стихи. Они
замечательны, есть собственный голос. Вы далеко пойдете. Однако, это дело необходимо…
подтолкнуть.
– Вы говорите о протекции в журнале?
– Лучше. Я отдаю вам повесть.
– Повесть?
– Условно говоря. Несколько рассказов с общим
заглавием и героем. О ней никто не знает. Перепишете своей рукой, оригинал
уничтожите. И опубликуете года через три после моей смерти. То есть году,
примерно, в сороковом. Гонорар отдадите вдове. Скажете – забытый долг или
что-нибудь такое.
Величайшее недоумение застыло на лице молодого
человека. Наконец он произнес:
– Вам угодно… шутить надо мной?
– Ни коим образом. Вот
она. Единственный экземпляр, черновики сожжены.
На столе возникла папка, завязанная тесемками.
– Я… не понимаю. Как можно?.. Это бесчестно.
– Бесчестно – что? Разве вы ее украли?
– Бесчестно пользоваться… результатом вашего
труда.
– А пользоваться трудами крепостных вам честнo?
– Это другое. Они – наша собственность.
– Именно другое! Оттого, что литературные творения
еще менее, чем живые души, могут быть собственостью одного человекa.
– Допустим. Но в таком случае, почему вы не
опубликуете ее сами?
– Авторство не имеет значения там. – Хозяин указал
на потолок. – Но до некоторой степени важно здесь. Повторяю, я хочу сделать из
вас знаменитость. И не в сорок лет, когда это пустое бремя, а в двадцать пять.
Знаете, у меня есть младший брат, и я его люблю. Но он, к сожалению, далек от
литературы… Впрочем, я не о том. Мне симпатичны вы. Мне нравятся ваши стихи.
Нравится то, что слышу о вас…
– Что же обо мне говорят?
– Авантюрист, фаталист. Зол, смел, безрассуден. Довольно? Так отчего бы нам не устроить им…
хе-хе-хе… розыгрыш века? А-с?
Он изобразил рожки, подмигнул и усмехнулся,
оскалив крупные зубы. «Дьявол! – подумал юноша, не в силах отвести взгляда от
темно-серых с фиалковым отливом глаз. – Да он меня гипнотизирует…»
Его собеседник остался доволен эффектом.
– Соглашайтесь, повесть хороша. – Добавил он
спокойнее. – Ее станут цитировать, играть в театрах. Переведут на другие
языки… Вы будете в моде. Напишете еще много славных вещей. Хвалебная критика,
восторг читателей, поклонницы… Мне этого довольно. А там – он поднял глаза –
и вовсе без надобности.
– Но как вы можете знать, что скоро умрете?
– Могу. Во-первых, дуэли не избежать. Притом
мерзавец, говорят, отменно стреляет.
– А если…
– Исключено. Кроме того, нагадала мне одна дура…
А главное, сам чувствую – осталось уж недолго. И верите ли? – я не боюсь.
Как-то устал от всего. Устал.
Он потер ладонями виски.
– Не сочтите за дерзость… Может быть вам уехать?
В деревню. Или за границу.
– Потом. Если повезет.
– Что ж тогда будет с рукописью?
– Ничего. Отошлете назад. Так мы, стало быть,
договорились?
– Нет. Я не могу. Я мало сочиняю прозы. Ведь не
поверят! Скажут, откуда взяться блестящему слогу в такие
года?
– Поверят. Я нарочно изменил стиль. Подбавил
мрачности, насмешничанья, романтизма. Представил себя молодым офицером, таким
как вы… И героя вывел похожим.
– Но вы меня едва знаете.
– А воображение на что? Решайтесь. Ну?
– Я… согласен.
– И сделаете все, как я просил?
– Слово дворянина.
– За это – еще по кружке!
Когда офицер вышел на улицу, метель затихла. Cтало
холоднее. В небе между рваными
облаками кружились и мигали звезды. «Буд-то фейерверк, – подумал он, – или это
в голове у меня кружится? Oпьянел с трех стаканов. Позор. И что у него за рецепт такой?..» На минуту
весь эпизод почудился ему сном. Из тех истинно живых снов, о которых,
пробудившись, не можешь забыть весь день. Кумир юности, глинтвейн, рукопись…
Корнет шел вдоль замерзшей реки, сам не зная куда. Ровный хруст снега под
ногами успокаивал его. «...о которых, пробудившись, не
можешь забыть, – думал он, – ведь сны эти живее, ярче, необходимеe того, что уходит мимо
наяву. Иногда в подобных снах мы рассуждаем, вот как я теперь. Сомневаемся –
вправду ли это? И боимся дать ответ.»
Вдруг за плечом его кто-то сказал:
– Я здесь, ваша милость.
Корнет вздрогнул, обернулся и узнал извозчика.
– Испугал, черт!
– Виноват. Прикажете домой?
– Домой.
«Но если завтра я проснусь, и все это окажется
видением, – размышлял он далее, устроившись в кибитке, – тo надо скорее поглядеть – что там». Корнет стащил перчатки. Развязал папку.
Дождался фонаря.
На титульной странице красивым, летящим почерком
было выведено…