Миниатюры
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 269, 2012
Ара Мусаян
“Мир закончится Книгой”
Размышления о слове, творчестве и человеке
О ЛИТЕРАТУРЕ
Чем интересна (читателю) литература?
Заходим ли мы в книжный магазин с намерением купить сонетов, пару-другую романов, философский трактат, как в продовольственном – картошку, морковь, капусту, или конкретное произведение, возможно, доселе нам и неизвестное, случайно найденное среди разложенных на прилавках, полках?
Разного рода “товары”. Как в анекдоте про книгу в подарок, а она, или одна, уже у юбиляра есть.
…………………
Кто-то уже в летах, из близких (жена) делится как бы осенившим ее: проблемы с младшими (братом и сестрой), на почве все усугубляющейся дряхлости матери, их возникновение и неразрешимость, порой граничащая с абсурдом (как часто в семьях – на денежной основе), упорство в отстаивании позиций каждого, грозящее разрывом отношений, ею вдруг относятся к отсутствию у них – не “культуры”, как я бы сказал, – а начитанности литературой, – “в книгах мы сталкиваемся с чужим жизненным опытом и как-то его присваиваем”.
Банк данных. Бесплатно раздаваемые линии кредита.
Театр теней в нас.
(Топор, которым отесывается сырой бревно-человек).
ЛИТЕРАТУРА
– модус письма, при котором филигранно сохраняется все прежде написанное самим автором и (в неуловимых пропорциях) во всей предыдущей отечественной и мировой литературе; – по прочтении пассажа “У моего окна” Ерофеева, перекликающегося “один к одному” с написанным мною о нем: “Водка – мгновенного действия средство индивидуального раскрепощения”. Мысль, не выраженная в последующих “Петушках” , просочилась-таки сквозь нее до читателя-меня – в шоке от вещи, чуть ли не полвека после ее выхода в свет. Классиков простительно открывать с опозданием.
(Возвращаюсь – для освежения памяти – к указанному пассажу “Окна”, в Анданте, и:
“Весьма вероятно, что весь ход развития человеческой мысли был всего-навсего бледной увертюрой к тому, что призван сказать я”).
БИБЛИЯ
– книга не для чтения, а так – для почитывания, время от времени, короче – почитания.
БИБЛИЯ – 2
Вся Библия начинается с трудовой шестидневки Элогима. Трудиться, трудиться и трудиться – не главная ли ее заповедь?
Писать, писать, писать…
И уже
не обязательно – читать.
ДУХОВНОЕ
– то, что позволяет перевести дух?
ЛИТЕРАТУРА
– писать на грани самонепонимания.
ЛИТЕРАТУРНАЯ ПЧЕЛКА
Пчелы вырабатывают мед, не зная, кто им его “заказывает”, – я пишу, не знаю для кого – и пойдет ли вообще это кому-нибудь впрок.
КУШАТЕЛЬ
Пишу, как кушаю блюда, пробую напитки на случайной трапезе, и на следующий день, и даже раньше – забываю.
СОВЕТ ОТ КОЛЛЕГ
Мне объясняют, как писать, какие применять приемы и средства по назначению – когда для меня каждый текст должен, как клин, расшатать, как минимум, вселенную, ось ее – или не быть.
ТРИ СТУПЕНИ
Чтобы удался космический полет, должны сработать все ступени ракеты. Полету предшествует критический момент взлета.
Есть птицы, которые предпочитают наземное существование, совершающие скачки от одной червячной кочки до другой, – ничем не “окрыленные”.
Процесс гораздо более долгий и трудоемкий, когда речь идет о “выходе на орбиту” – писателя. От нетерпения забываем, что должна была сработать еще одна, последняя, ступень, и – плюхаемся.
ГЕНИАЛЬНО
– то, что не могло быть высказано никем другим и что понятно (высказанное, и невозможность) – всем.
* * *
Есть уровень письма – рябь на поверхности вселенского безмолвия, – и это уже ничего,
– а есть письмо, заставляющее смолкнуть все доселе написанное.
ГЕНИЙ
Человек пережил нацистские лагеря, написал книгу, лично находился в самом средоточии зла, не то что какой-то там Дант, а вот – не получается и далекого подобия “Божественной”. Видимо, одних “переживаний” мало. Нужно что-то еще. А – что?
ТАЛАНТЫ
Сотни, тысячи поэтов в Интернете ждут с правильным, потенциально выигрышным номером в руках. Но – розыгрыши производятся раз в неделю, а то и раз в год, и большинство так и останется со своим “правильным” билетом в руках.
ЛИТЕРАТУРА СЕГОДНЯ
Разница между телевидением и литературой: задача первого – занимать (заполнять наше время, причем свободное), отнимать его у нас, задача второй – удивлять, дивить, отрывать от давящей на нас со всех сторон действительности, что подразумевает разовость – как укол больному, но не токсикоману.
Откуда: честь и миссия современной литературы – не пожирать, а наоборот, беречь время и свободу читателя, не вдаваться в химерические отныне “стихотворения”, “поэмы”, “романы”, “трактаты”, а быть фрагментарной и лапидарной, от слова камень, – чтобы литература будила, как камешек, дружески брошенный с улицы нам в окно.
СТИХОПЛЕТСТВО СЕГОДНЯ
Во многом русские подражали, и до сих пор – французам; Петр заказал себе Петергоф по образу и подобию Версаля, а вот чтобы взять пример с французов в поэзии – не тут-то было. Видимо, искусство – это то, что меньше всего доступно подражанию. Вот и продолжают версифицировать, ничего не зная и не желая знать о том, что уже сто лет как французские поэты окончательно отвернулись от стихосложения, – складировали стих, его размер и рифму в “магазин диковинок”.
ДИЛЕММА
Неприязнь, недоверие, страх российских поэтов перед выехавшими, оттудашними, особенно обосновавшимися во Франции – “старшей поэтической сестре” России: как бы те, живя, дыша у самых истоков, чем-то нас не обделили.
НАЗАД К ШТУРМУ И ДРАНГУ
Ручку усилителя сегодня надо повернуть до упора – в поэзии. Иначе ее не слышно. Вместо бродских “тихотворений” нужны “белые” – молния и гром.
ЗЛОБОДНЕВНОСТЬ МАЛЛАРМЕ СЕГОДНЯ
“Мы сегодня – свидетели неслыханной ситуации во всей истории поэзии, когда поэт уединяется с флейтой и играет ласкающие его одного слух мелодии; впервые с незапамятных времен поэты перестали петь в хорах”.
Конец эпической поэзии во Франции знаменует невозможность поэтической книги как таковой (отсутствие цементирующего повествовательного начала) и замену ее сборниками – чисто пространственно сопоставленных в пределах фолианта – стихотворений.
Общий замысел как единственный критерий, оправдывающий соприсутствие разных текстов в едином пространстве книги. Сборник – это может быть книжка, но никак не Книга (заменяющая – Идеал Малларме – все существующие книги, одновременно все их цитируя).
“Мир сотворен для того, чтобы закончиться Книгой.”
ПРЕДЫСТОРИЯ ШЕДЕВРА
Тридцать тысяч знаков препинания – перед начертанием первого слова.
ТВОРЧЕСТВО
С каждым новым погружением в письмо – ощущение вновь обретенной родины; с каждым периодом простоя – бедствования в изгнании.
ТВОРЧЕСТВО
Одно дело – переводы (сижу над “Солнцем” Понжа) – и чем дольше сижу, тем меньше, как будто, поводов писать от себя – с пустого места. А вспыхнет сигнал – все нутро выворачивает, словно расшевеливающийся в нем некий громадный червь-дракон.
Не из самых безбольных – ситуация, страшная – как если бы это было в первый раз.
ПЕРЕВОД
Переводчик опирается на оригинал, как глава государства – на текст, написанный сотрудниками, от которого он волен отклоняться по собственной суверенной инициативе и разумению.
МОИ ПЕРЕВОДЫ
Загадка: почему мне не удавались попытки перевода на французский язык, а удались – на русский?
Возможно, благодаря “помощи переводчику” со стороны авторов: волна, на которую садимся, – и она нас тянет.
ТЕХНИЧЕСКИЕ НОВОВВЕДЕНИЯ
Как не было бы импрессионистов без красок в тюбиках – современное техническое достижение, и таггеров – без аэрозолей, так не было бы и меня, не застань я эру компьютеров с заложенной в них системой обработки текстов.
ОРИГИНАЛЬНОСТЬ ПИСЬМА
По-русски пишу “непереводимо”, чтобы переводчикам захотелось довести свой собственный язык до уровня моего.
ПРЕФЕРАНС
Иные предпочитают скрипке – рояль, или наоборот; я одинаково, но по-разному люблю русский и французский язык.
ПОЛЬ ВАЛЕРИ
– в тексте на букву Е незавершенного “Алфавита” описывает себя как чуждого, отрешившегося, отделенного от всего, вплоть до (включая) собственное имя (историю…), отождествляя себя со всеобщим метафизическим Я, с позиций которого он и выступает,
единственное, однако, во многом земное, о чем он забывает и в чем он полностью забывает себя, – это язык, на котором он пишет…
Вопрос: есть ли французский язык то, посредством чего он пишет? В таком случае позиции сверх-Я улетучиваются.
Пояснение: суть ли национальные говоры – средство литературы, рычаг – как тот, что не хватило Архимеду сместить с оси Землю;
или, наоборот: преграда доставке доброй весточки ее единственному правомерному адресату – не соотечественнику, не полиглоту, а всякому пассажиру планеты Земля?
НАЦИОНАЛИЗМ В ИСКУССТВЕ
Смешно от еще недавней “традиции” – обычая – переводить либретто опер на национальные языки мест представлений. Есть, тем не менее, одно тому абсолютное оправдание: всякое дело должно выполняться – здесь, исполняться – с пониманием. Когда-то это само собой разумелось. Но вот глобализация затронула не только торговлю бутсами и джинсами, но и более высокие сферы – культуры. Все теперь исполняют всё: китайцы – Шопена, французы – Малера!.. Одни немцы и итальянцы избегают друг друга – опер. Знают, что делают, – не бросаются в свалку, как в очереди за хлебом… Почему бы Шопена не оставить полякам, хотя бы европейцам? Дело не только в школах пения, исполнения, но в самих начальных школах, где формируется слух. –
(Слушая “
Ich habe genug” в исполнении, увы! обожаемой Джанет Бейкер).
ПОДЛИННИК “ПРОЦЕССА”
Немцы не различают имена собственные от нарицательных: все существительные пишутся с большой буквы. Не проводят четкой, да и никакой границы между неодушевленными предметами, абстрактными понятиями, животными, профессиями и конкретными лицами. Странно, как это не они первыми ввели у себя уравниловку, не воплотили в жизнь – светлую, как день, идею коммунизма!
Пестрение заглавных, мешающее чтению, продвижению в тексте, как на каждом шагу – заросли, колы (особенно для начинающих, которым срочно вдруг понадобилось прочесть “Процесс” в оригинале).
“АРХИПЕЛАГ ГУЛАГ”
Пролетарская власть после полувекового топтания на месте – использовавшая книгу и автора как рычаг для снятия самой себя с оси истории.
ОТГЛАГОЛЬНОЕ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
Сначала был один общий глагол “бежать – побегать – побежать” – на все случаи жизни; дело сводилось к простому переходу с шага на бег, во всяком случае, на территории Руси, где, благодаря безопасности ее непроходимого простора, не от кого было, собственно, бежать, искать убежища, разве что от пожара, грома, наводнений; не было тюрем, каторги, крепостного права, пока не настал момент “цивилизации” и сложного отглагольного существительного – побег.
ТИПУН НА ЯЗЫКЕ
С момента образования Союза Советских, всякий раз – со временем все реже и реже, – когда в читаемом тексте попадалось слово “светский”, поначалу внутренне неминуемо произносилось “советский”.
Засорение святого храма языка отходами экспериментальной “социальной формации”.
* * *
Не удивительно ли, что при всех чудовищных – чудовищно интересных! – экспериментах с человеком не осталось никаких от автора блокнотов, заметок… Невозможность сталинской литературы.
ПЛУТОКРАТЫ
Пока любопытствующие, воспитанные на языках не славянских, пытаются разобраться в смысле слова плутократия, постичь его далекую этимологию, в русском есть прямое на нее указание – плуты, и все дело.
ОПТИЧЕСКАЯ ИЛЛЮЗИЯ
Читая “Конармию” – открывая ее себе в конце семидесятых, – одновременное под влиянием эстетического эффекта убеждение: “Правда на стороне поэтов, тех, кто воспевает, – здесь, красных, не белых”.
В эти же годы известные имена пророчествовали неминуемость победы коммунизма: Александр Зиновьев, Эдик Лимонов…
Пришлось, как в случае Фомы, дождаться “ощутимого” падения Стены, чтобы убедиться в реальности того, что и во сне не могло сниться.
Вот и живу с тех пор с неразрешенной теоретической и – моральной – проблемой: истина оказалась не на стороне поэта!
ПЕРЕСТРОЙКА
Удивительное совпадение во времени – гонений на независимых художников в СССР (Параджанов) и на Марию Каллас, в т. н. свободном мире. Тридцать с лишним лет после ее кончины – съемки, интервью, доселе не опубликованные.
В одном из последних: “Как я хотела бы поделиться моими знаниями с новыми поколениями певцов, опытом – с коллегами. Но люди не могут подавить в себе духа горделивости”. Лет десять до того директор Мета расторг с ней контракт за то, что она смела выразить критику его сценографическим решениям. Встать исполнителю на одну ногу с продюсером!
“После этого артисты уже не позволяли себе таких выходок”, – с интересом слушаем комментарий ведущего.
Параджанов дожил до перестройки – да не пережил.
Каллас ничего такого даже не светило – нет перестроек природе человеческой.
СЕМАНТИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ
Армянское чишт – правильный, – русское чист и французское жюст – справедливый.
Правильность, справедливость, чистота.
ЛЮБОВЬ
– самое “трудное” слово – труднопроизносимое практически и труднопонимаемое теоретически – тема, к которой не притрагивался Понж, а ведь сочинивший чуть ли не трактат о Солнце, о мыле… Понж строго придерживался, правда, “стороны вещей”.
Я – еще в семидесятые годы, в моих французских экспромтах, писанных под его влиянием (полдюжины коротеньких текстов), сразу же, однако, отошел от его чисто “вещественной” стихии – взяв “сторону слов”. Оригинальность Понжа заключалась в выявлении “словесного” в толще вещей. Моя амбиция скромнее: просканировать одну лишь толщу словесную, которая дана налицо, в отличие от гораздо более трудоемкой задачи Понжа – вникать, с лопатой в руках, лупой или микроскопом, в сути вещей, растений, животных…
ТРОГАТЕЛЬНО
– попасть случайно на фильм (на одном из сотни с лишком каналов – одни свободные, другие – платные), поверхностно американский (Фрэнк Синатра, Дин Мартин…), но с моментально слышимой доминантой литературности в этой второй по счету инсценировке Джеймса Джонса – в 60-х его считали возможным наследником Фолкнера, Хемингуэя.
“
Some Came Running”, 1958.Действие происходит в небольшом городке штата Иллинойс, 1948.
“Литературность”, или непредсказуемость, – редкая в кино, “поверхностном” по определению, без возможности затмения, как в третьем измерении пространства книжного.
Местами, кажется, что это переработка театральной пьесы (мелодраматизм, граничащий с водевилем). В романе они или были привнесены постановщиком экранизации – не знаю.
Поражает продуманность игры у “дилетанта”, певца по профессии, Фрэнка Синатры.
Потрясающая Ширли Маклейн – красота проститутки.
Неожиданная – как гром среди ясного неба, под финал – их помолвка: он – демобилизованный после войны, неудавшийся писатель, в начале фильма влюбившийся с первого взгляда, или, скорее, как ворона в басне – в сословно высшего ранга профессоршу литературы; она, встреченная в пути девица легкого поведения, Джинни, – по уши в него влюбившаяся.
Побеждает – простодушие.
– Ну, что же тебе понравилось в моем романе? – спрашивает ее Дейв, перед тем как сделать ей предложение.
– Все, абсолютно все понравилось.
– Какие из действующих лиц?
– Все понравились, весь твой роман – одно увлечение.
– В чем же, по-твоему, его смысл?
– Я не все в нем поняла, Дейв, но уверяю, мне он очень понравился. Прошу, не ругай. Я ведь и тебя не понимаю всего, а люблю.
БЫТИЕ
Открываю глаза – против меня – Солнце за черными стеклами очков и, несмотря на ослепляющие лучи и общую из-за сего “невзрачность” окружения, – мысль о “победе над ничто” и коренной “красоте” творения.
Но красота – сегодня утром, 11 часов, 21 марта (всего две-три породы кустов, дерев в цвету: белые благоухающей разновидности алычи; розовые, без запаха, наверное, тоже сливового дерева; желтые, непахучие, кизила, замеченные еще в прошлом году) – все же не та…
Лучше ли будет осенью?
И – значит ли это, что возврат в ничто – прекрасней весны?
Париж, 2011–12