Рассказ
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 268, 2012
Ольга Черенцова
Карнавал
Там на неведомых дорожках Следы невиданных зверей… А. С. Пушкин “Руслан и Людмила” |
1
Странности начались, как только мы въехали в Луизиану.
У входа в магазин, куда мы заскочили, обнимались двое: оба приземистые, крепенькие, в бейсболках, в потертых джинсах и майках. Вполне могли бы сойти за близнецов. На руке одного из них висел поводок, а самой собаки нигде не было видно.
Я подошла к стеклянной двери. Она медленно, со скрипом поползла вправо и потащила за собой отражения стоявших на парковке машин. Возле огромного грузовика, этакой махины с решетчатым прицепом, лежал крупный пес – черношерстный, с белыми, будто надетыми на них носочками, лапами и с хорошо знакомым мне молочным пятном на лбу. Вздрогнув, я обернулась. Где же он? Я опять посмотрела на дверь, но она уже отодвинулась в сторону, забрав все отражения, включая и мое – изумленное и взволнованное.
За кассой покачивался на табурете темнокожий парень со множеством закрученных в спираль хвостиков на голове. Пока я выбирала напитки, чувствовала его вязкий взгляд.
– Это ваша собака там на улице? – спросила я, подойдя к нему с покупками.
Глаза у него были влажные, томные. На его шее висел на шнурке пластмассовый зуб – вроде как выпавший изо рта. Когда он улыбнулся, в верхнем ряду зубов мелькнула дырка.
– Не-е, – протянул парень, не спеша, с ленцой, все подсчитывая.
– Может, она потерялась?
– Эта, что ли? – мотнул он головой в сторону двери, за которой стояли, уже оторвавшись друг от друга, крепыши. Оказалось – мужчина и женщина. Рядом с ними сидел черный пес. Значит, это не была галлюцинация, а вот белое пятнышко на его лбу было. Расстроенная, я вышла из магазина. Проходя мимо собаки, приостановилась, хотела погладить, но, поймав взгляд Власа, сдержалась. Протирая переднее стекло нашей “тойоты” от расплющенных насекомых, он поглядывал на меня с беспокойством.
– Держи, – протянула я ему банку его любимой шипучки “Доктор перец”. Как он только пьет эту гадость!
Мы сели в машину, тронулись. Делая вид, что рассматриваю местность, я оглянулась. Собака в белых носочках на лапах провожала меня взглядом. “Не уезжай!” – прочла я в ее грустных глазах.
– Ну, как тебе здесь, нравится? – спросил Влас.
– Нравится, – кивнула я.
Место было любопытное. Природа – как в сказках о нечистой силе. По обе стороны дороги тянулись сплошные болота, но не мутные, а ярко-синие. В них торчали голые деревья – низкорослые, похожие на кривобокие фигуры. Они покачивались на ветру, все сильнее, сильнее, вот-вот выдернут из трясины корни и пойдут по воде. А по небу растекалось лопнувшее солнце. Оно падало струями на деревья-фигуры, на стекло нашей машины, на висевшие повсюду вывески казино. Везде, в каждой забегаловке и заправочной стояли игральные автоматы. “Казино, казино!” – пело все вокруг. Текучее солнце слепило, срывало буквы с рекламных щитов, бросало их в болотные озера, и они плыли вместе с клубками растений по воде, выводя на синей поверхности “казино”… Весь последний месяц мое зрение вытворяло фокусы. Как в магазине, куда я зашла, – и продолжилось в Новом Орлеане.
“Может, это и не галлюцинации вовсе”, – думала я позже, сидя в баре гостиницы. И показалось, что мне подмигнула девица с рисунка на стене – полуголая, в кружевных панталончиках. Все стены были завешаны подобными картинками – под стать обстановке. Мимо нас ходили виляющей походкой девушки, едва прикрытые одеждой, расписанные краской. Когда одна из них, обернувшись официанткой, принесла нам стакан воды, ей на руку упала капля и, превратившись в бусину, скатилась с запястья на стол, – мираж, который, кроме меня, увидела только девица на рисунке. Миражи помогали, успокаивали…
В баре, где мы сидели, все было винного цвета: бордовые стены и ставни на окнах, такой же окраски плывущий под ногами неровный пол, лужа под одним из столов, которую потерявшая бусину официантка поспешно вытерла. И шумная компания молодых людей с пунцовыми лицами. Судя по количеству пустых бутылок на столе, они веселились с утра. Вино, вино, везде вино… Я потянулась к бокалу.
Мы с Власом чокнулись. В гостинице ему все нравилось, несмотря на пропажу сумки с книгами. Я почему-то была уверена, что стащила уборщица. Когда мы столкнулись с ней в коридоре, она поспешно отвела глаза в сторону и отвернулась.
– Потом зайду к менеджеру, может, все-таки нашли, – продолжил вслух Влас мою мысль.
– Не думаю, – засомневалась я.
А компания в баре совсем расшумелась. Хохотали, валились со стульев. Один парень, худющий, с сильно выпиравшими под шеей, будто сломанными, косточками, со светлой тонкой косичкой, упал на пол и лежал так, закатываясь смехом, дрыгая ногами. И никто не обращал внимания, как было бы в другом городе, где все чинно и благородно, где не валяются посетители на полу в ресторанах. Официантка – с темными волосами-пружинками, по которым можно было определить местных жителей, с прыгающими озорными глазами, вихлястая – подошла к нам, сорвала со столика пустые бокалы, поставила новые, наполненные до краев блаженной жидкостью, в которой тонул весь город. Коснулась меня игривым взглядом и, бросив как бы невзначай: “Вас зовут Маша?”, – убежала, не дождавшись ответа.
– Ты слышал? – спросила я Власа.
– Слышал, – ответил он, не придав тому значения. – Винцо здесь, однако, неплохое.
Значит, не померещилось, раз он тоже слышал.
– Откуда она знает? – спросила я.
– Ты про что?
– Про Машу.
– Решила, что это твое имя, – указал он на связку ключей на столе. “Маша” – было выгравировано на брелке. – Ты бы лучше спрятала, а то потеряешь.
Ах да, опять забыла! Я бросила ключи в сумку. Взяла бокал, отпила.
– Да, вино неплохое, – согласилась я с мужем. – Не напьемся, пока они убирают нашу комнату?
– Где еще пить, как не в Новом Орлеане, – улыбнулся Влас.
Мы поднялись на третий этаж. Вошли в номер – чистый, залитый светом, с крохотным балконом, на который можно было попасть только через окно. Я так и сделала: открыла створку и перелезла. Села на металлический стул, наклонившийся в сторону (одна ножка была короче остальных), протянула руку и дотронулась до перил балкона дома напротив. Мираж, мираж… А улица и впрямь была невероятно узкой. По ней неслись машины, ловко увиливая друг от друга. Вон одна мчится, навстречу ей – другая. У меня дрогнуло сердце: сейчас столкнутся! Но водители отскочили в разные стороны, чуть не въехав в стены зданий, и погнали дальше. И взирал на них с лениво-безразличным видом полицейский (с отполированным черепком громила). Полицейские здесь, по моим наблюдениям, особо ни во что не вмешивались, ну, только если кого-то начинали резать прямо у них перед носом. Ленность и расслабленность были свойственны не только им – плавающей в ночном угаре толпе и этой же толпе по утрам, опохмеляющейся и вялой.
Все во Французском квартале было узким, компактным. Как и дом напротив, с рядом балкончиков, заставленных красными цветами в горшках. На один из них вышла девушка с сигаретой – мускулистая, в военных брюках. Опустилась на пол и задымила. Гуляя взглядом по нашей гостинице, заметила меня. Мы обменялись с ней улыбками. Я встала, чтобы перелезть через окно назад в комнату. Вдруг сзади раздался лай. Я обернулась. Рядом с девушкой сидела собака. Черно-шерстная, в белых носочках.
2
Что-то должно было произойти. Об этом шептал мне город, намекали маски в витринах магазинов. Позже вечером эти же маски, ожившие и танцующие, зазывали, завлекали. Одна попыталась схватить меня за руку. “Аня!” – окликнул мужской голос. Откуда он знает мое имя? Я увернулась и чуть не попала в объятия другой маски. Подбежал Влас, вырвал меня из толпы, втянул в соседнюю улочку – безлюдную, пахнущую духами, едой, с вонючими лужами, в которые легко было угодить в темноте.
Из открытых окон баров и ресторанов падали на тротуар косые полосы света и вылетала музыка. Джаз, джаз – повсюду, как и спиртное. Мы вошли в ресторан, сели, заказали креветок, устриц, кучу всего. Объедаясь, напиваясь, слушали музыку. Я смотрела на пианиста – большого, мягколицего. Его объемное тело обволакивало стул, на котором он сидел, играя на рояле. Нет, не сидел, а качался в воздухе, самого стула не было видно. А потом вышла певица со знакомыми спиральками-волосами. Пела она красиво, сильно, заполняя своим мощным голосом зал, улицу, город. Ее голос несся нам вслед, сливаясь с другими, пока мы шли назад в гостиницу.
Пели везде, на каждом углу: за деньги, для себя, напившись, от радости. Пели, потому что не могли не петь. Вот как этот уличный музыкант с гитарой. Сидя на тротуаре, прислонившись к стене магазинчика, он исполнял популярный шлягер. Играл плоховато, но с чувством, от души. Ну а если от души, то и погрешности скорее простишь! Рядом с ним на стуле лежала еще одна гитара. Наверное, его напарник, отлучившись на минуту, зашел в этот магазин – открытый по ночам, как все в городе. Мы тоже туда зашли.
Внутри стоял со скучающим видом полицейский, подпирая макушкой потолок. Шныряли какие-то подозрительные личности, нисколько не смущенные его присутствием, да и они, судя по всему, его мало интересовали. Продавалось там все подряд: сувениры, чипсы, конфеты, спиртное. И множество кукол Вуду, обещавших все что пожелаешь: избавиться от врагов, найти работу и любовь, стать богатым и здоровым. Магазинчик был миниатюрный, так что оставалось только удивляться, как владелец умудрился набить его таким количеством товара. Я втиснулась в проход-щель между стеллажами и потянулась к пачке чая.
– Давай попробуем, – предложила я. Обернулась, но Власа не было.
– Попробуйте, вкусно, – ответила вместо него женщина. В соломенной шляпке, с серьгами-колесами. В первый момент я подумала, что она русская, раз поняла, что я сказала, но она говорила на английском, с южным акцентом.
– Впервые в Новом Орлеане? – спросила она. Глаза у нее были странноватые, асимметричные, смотрящие в разные стороны.
– Да, – кивнула я.
– На Джексон площади были?
– Пока нет, завтра пойдем.
– Надо прямо с утра.
– Почему с утра? – удивилась я.
Она не ответила. Продолжала смотреть на меня: один глаз уставился мне в правую щеку, а другой блуждал по левой половине моего лица. И стояла она не двигаясь. Не застряла ли в проходе? Объема она была не меньше пианиста в ресторане.
Появился муж, и женщина, с трудом развернувшись, ушла.
– Кто это? – спросил Влас.
– Понятия не имею.
Мы походили по магазину. В его глубине обнаружили за занавеской заднюю комнату. В ней – никого, только ряд стеклянных будок с сидящими в них большими куклами. Я подошла к одной – к бородатому магу в тюрбане и золотистом халате. “Узнай свою судьбу”, – гласила табличка на стекле.
– Интересно, что он нам предскажет? У тебя есть мелочь? – спросила я мужа.
– Предскажет дальнюю дорогу и хлопоты в казенном доме, – с сарказмом ответил Влас. Но монеты дал. Я кинула их в автомат. Маг ожил, закряхтел, заскрипел. Закатил к потолку шарообразные глаза, поднял кверху руки, пробормотал что-то неразборчивое трескучим голосом и опять застыл. Из отверстия вылетела карточка. “Новое вернет старое”, – прочла я применимое почти ко всему предсказание. Что еще можно ожидать от бездушной куклы?
Мы вышли из магазина. Около входа играл на гитаре и пел тот же музыкант. Рядом топталась в танце поддатая парочка туристов. Приезжих было легко распознать по выражению лиц. “Оторвемся по полной программе!” – читалось в их пьяных глазах.
Гитарист вдруг распелся, аж в раж вошел, даже прорезался голос. Парочка, прижимаясь друг к другу, закружилась. К ним присоединились другие. А рядом на стуле сидела женщина в соломенной шляпе. Так вот, оказывается, кто его напарник! Ее смотрящие в разные стороны глаза внезапно сфокусировались, устремились на меня. Она запела – звучно, сильно, ничуть не уступая певице в ресторане. “Завтра утром…” – услышала я куплет в ее песне.
В гостинице нас ждал менеджер. Симпатичный дядечка в шортах и с бусами на шее. Горячо извиняясь за пропажу сумки, он заверил, что это чистое недоразумение, что завтра нам все вернут, и вручил бутылку шампанского. Даже позаботился о ведерке со льдом. Потом выдал туманную историю: дескать, уборщица решила, что сумку забыли предыдущие постояльцы и отнесла ее в хранилище.
– Она завтра непременно все вернет, – повторил он.
Когда он ушел, мы открыли подаренную бутылку шампанского – весьма неплохого. Потом завалились спать. Влас отключился, как только уронил голову на подушку. Он умел засыпать за секунду в любом месте в любое время. Завидуя его способности, я долго ворочалась, думала. Это отодвигало сон. Кое-как мне все-таки удалось задремать. Но сон, терзая, перебросил меня на месяц назад в тот страшный день, когда Маша подползла ко мне из последних сил, ткнулась мордой в мои колени, уже слепая, чего я не поняла в первую минуту, проскулила, прощаясь, и затихла. Она так и не шевельнулась больше, не издала ни звука – ни в машине, которую я гнала по скоростной, ни в ветеринарной клинике, куда я влетела с ней на руках. Ее крепкие лапы в белых носочках обмякли, а сама она стала в два раза меньше. На моих руках лежал небольшой, с блеклой шерстью, зверек…
Я резко открыла глаза, обрывая сон. Мне так хотелось, чтобы во сне она была прежней, опять обнять ее, почувствовать теплоту пушистой шерсти, а мне постоянно снился этот ужас. Всего только раз Маша привиделась мне живой – она бросилась ко мне, повизгивая от радости, прыгнула на руки. В ту минуту она была щенком, смешным бордер колли, с белыми лапами и пятном на лбу. Такой мы ее купили двенадцать лет назад. Единственным отличием во сне был ее окрас: вместо черного – охристый. Но я знала, что это Маша. Я прижала ее к груди, она лизнула меня в щеку и… я проснулась. Потом долго лежала, пытаясь вернуть сон, но он не возвращался ни в ту ночь, ни в последующие. Вместо него опять наваливался кошмар, заставляя заново все пережить. Как и сейчас.
На улице орали, матерились, хохотали, ругались, пели. Весь набор разгульных звуков. Я подошла к окну, отодвинула штору. На балконе в доме напротив стояла знакомая девица в военных штанах. Она помахала мне рукой. Следом за ней меня поприветствовала ее подружка, тоже мускулистая. Я задернула штору, взяла бутылку шампанского, глотнула, поставила назад. В Новом Орлеане так и тянет пить. Я посмотрела на Власа. Он безмятежно спал. Его лицо было спокойное, отрешенное, без следа напряжения, с каким он приходил домой с работы. Ночью он отдыхал – не то что я!
Пойду прогуляюсь, раз сны превратились в муку. Я постоянно изводила себя, корила за то, что недостаточно быстро ехала в клинику или, наоборот, слишком быстро, и тряска в машине, причиняя Маше боль, все ухудшила. Считала, что если бы Влас был дома, а не в командировке, то помог бы, спас бы нашу бедную псину. “Никто уже не мог спасти, было поздно”, – сказал ветеринар…
Я оделась, тихо прикрыла за собой дверь, спустилась вниз. Влас поднимался ровно в шесть. Вряд ли он заметит, что меня нет, а к утру я вернусь. Пройдусь по улице, посижу в кафе на углу, манившем огнями, музыкой и копченым ароматом кофе. Луизианский кофе ни с чем не сравним.
– Не советовал бы вам одной так поздно гулять, – предостерег портье.
– Да я только кофейку попью, – пообещала я, словно он был моим родителем.
– Вы там поосторожнее, у нас здесь небезопасно.
В душе я слегка дрейфила. Чего ради потащилась в гущу разгула: чтобы доказать себе, что смелая? Видно, риск манит и будоражит.
Я вошла в кафе, разыскала свободный столик. Вокруг сидели прилипшие друг к другу парочки и сомнительного вида личности, бесцеремонно меня разглядывавшие. Один из них, сильно подвыпивший, перебрался поближе ко мне. Я отвернулась, подозвала официанта. Тот подскочил – вертлявый, длинный, с серьгой в ноздре. Изогнулся, заулыбался, вмиг притащил какую-то смесь из фруктов и рома, которую я тут же выпила для храбрости. Сразу стало легко, весело и не страшно. Тут прикатили девицы с балкона. Пристроились прямо напротив меня и забегали по мне блудливыми глазами. А может, мне мерещится, спиртное ударило в голову или все снится. Но даже во сне приставучесть девиц досаждала. И я дерзко глянула на них: отстаньте! Лукаво улыбаясь, они начали целоваться.
Появился скрипач. С длинными нечесаными волосами, с повязкой на лбу, тощий, почти бестелесный, точно голодал месяц. Играл он здорово: вдохновенно, отрешенно, как бы находясь в эту минуту не в кафе, а где-то в ином мире. Так играли почти все уличные музыканты, которым было не столь важно – за деньги, не за деньги, лишь бы петь и исполнять, не боясь ничего, не сдерживая себя, без всех этих заслонок и барьеров. Был в Новом Орлеане необходимый для свободы “яд”. Слушая скрипача, я думала о том, что вернусь домой и начну все заново. Забуду все, что умею, и начну так, как если бы ничего не умела. Поучусь у этих музыкантов и буду жить с той же легкостью, как и они.
Я встала, положила на стол чаевые и пошла по улице. С каждым шагом шум становился сильнее. Впереди крутилась толпа, танцевали маски, шатались с бутылками стар и млад. Все лица растекались, как в тумане. В окнах улыбались голые девицы, кидали вниз какие-то украшения, гирлянды. По земле разлетались бусины, за ними с хохотом бежали, вылавливали их из всех уголков. Одна подкатилась к моим ногам. Я нагнулась поднять, она передвинулась, будто кто-то, дразня меня, двигал ее на невидимой нитке. Меня качнуло. Зря я столько выпила, редко же пью. Бусина нырнула под помойный ящик. “Привет!” – донеслось из его глубины. И оттуда, как чертик из табакерки, выскочил кто-то взъерошенный, весь разукрашенный краской. Хихикнул и скрылся, захлопнув крышку.
Голова продолжала кружиться, и я тоже кружилась в танце вместе с другими, а музыка гремела все громче, громче. Я пошатнулась и чуть не упала на какого-то человека, сморщенного, с желтым лицом и масляным взглядом, – не то маска, не то старик. “Падайте, падайте, мне приятно”, – сладко прошептал он в ответ на мое “извините”. Все вертелось, бурлило, с ума сходило, пока не выдернула меня из этого водоворота чья-то крепкая рука.
– Как ты могла, одна, здесь! Я всюду тебя ищу! – влетело мне от Власа.
Утром голова раскалывалась от этой проклятой смеси с фруктами. Официант, должно быть, влил туда целую бутылку рома. Я открыла глаза и зажмурилась – солнце висело прямо в середине окна. Вернее, его отражение. Концентрированное, а не расплывчатое, как накануне, оно сверкало в стеклах дома напротив. Интересно, эти озабоченные девицы уже на посту на балконе? Приснилась мне безумная ночка, или Влас на самом деле меня спас?
– Пора завтракать, – сказал муж и пошутил: – Опохмелиться не надо?
В бордового цвета баре выдавали завтрак. Выглядел он неаппетитно, и мы отправились на поиски кафе.
– Не хочешь туда? – указал муж на то место, где я напилась ночью.
– Туда что-то не хочется, – отказалась я, обходя сидящего на земле человека. Он был серого цвета, как и тротуар, на котором он разложил стопки книг. Серый мятый пиджачок, кривая серая шляпа и серые глянувшие на нас из-под шляпы глаза. Книги были не новые, некоторые совсем потрепанные. Я приостановилась, заметив сборник рассказов Чехова. Надо же, у бродяги имеется русская классика!
– Продаю задешево, – сказал он.
Мой взгляд соскочил со сборника, переехал на другую книгу, в которой торчала знакомая мне закладка, и остановился на сумке. Нашей сумке! Сказать или нет Власу? Он в эту минуту увлеченно фотографировал улицу, по которой бродили, шаря глазами по сторонам, осоловевшие от ночной гулянки туристы. Нет, не буду говорить. Влас разозлится, поднимет шум в гостинице, начнутся выяснения с уборщицей. Не хочу омрачать отпуск, хочу быть в хорошем настроении. Да и невелика потеря: несколько справочников, какие-то вещички и сумка! Пусть этот серый бомж или кто его знает, кто он такой в действительности, возьмет себе. Может, и это очередной трюк зрения. Все в этом городе иллюзорно, с двойным дном.
– Ну так что, берете? – начал приставать бродяга.
– Нет, – покачала я головой.
Утром Французский квартал был совсем другим. Повылезали полицейские, которых ночью можно было по пальцам пересчитать, и, стоя на перекрестках, грелись на солнце. Вонючих луж уже не было, владельцы ресторанов, баров и злачных заведений смывали их водой. О лужах напоминал только висевший в воздухе запашок, сливавшийся с вонью прогнившей помойки в баках и ароматом кофе. Новый Орлеан – город запахов, зачастую не особо приятных.
Мы зашли в кафе. Сели у открытого окна, чтобы поглазеть на публику. Туристов было навалом, все в шортах и майках, с блеском в глазах. “Вернутся к себе домой, и блеск потухнет”, – думала я, наблюдая за ними.
Странноватых типов на улице тоже хватало. Около кафе неподвижно стоял один – облитый серебряной краской человек. Абсолютно голый. Но туристы не отводили глаз, не поджимали в возмущении губы, а смотрели, похохатывали. Одна дамочка даже хотела дотронуться до него, проверить, живой ли он на самом деле. Но ее спутник, засмущавшись, не разрешил.
Позавтракав, мы пошли дальше. Останавливались у витрин, заходили в лавочки, покупали, как и все, безделушки-сувениры. И незаметно очутились на площади Джексон, куда зазывала меня певица в соломенной шляпе. Там было оживленно. Играла группа музыкантов, внешне – вылитые хиппи. Народ слушал, танцевал. Повсюду сидели гадалки. Судя по их сонно-помятому виду и раскладушкам, многие из них здесь ночевали. “Узнай свою судьбу”, – прочла я знакомую фразу на картонке на одном из столиков, за которым полулежал рыхлый, с землистым лицом, мужчина. “Отвечаю на все вопросы: о любви, о работе, о здоровье”, – заманивал он прохожих. Я бы тоже могла ответить на один из его вопросов. Со здоровьем у него явно были проблемы.
Хиппи играли посредственно, но весело. Вместо музыкальных инструментов они держали самодельные шумелки, колокольчики и стиральные доски, которыми когда-то пользовались наши бабушки.
Влас, отщелкав кучу фотографий, предложил присоединиться к пляшущим парам. “Пошли”, – кивнула я. Музыканты так задорно играли, что мне захотелось потанцевать. Я сделала шаг и вдруг почувствовала, как к моей ноге прикоснулось что-то мягкое. Посмотрела вниз и замерла. На тротуаре, с любопытством глядя на меня, сидел щенок – охристый, пушистый, с белыми лапами и с белым пятнышком, перебравшимся с его лба на кончик хвоста.
Очередная галлюцинация? Я боялась двинуться – а вдруг это чудное видение исчезнет. Боялась спросить мужа, видит ли и он щенка – похожего на того, кто привиделся во сне. Вдруг Влас недоуменно скажет: “Где? Никого нет”, – и сотрет своим ответом дорогой мне мираж.
– Рада, что вы пришли, – внезапно услышала я. Передо мной стояла женщина, с которой я столкнулась вчера в магазине. Сегодня вместо соломенной шляпки у нее на голове был закрученный в тюрбан платок. А щенок, как сидел у моих ног, виляя хвостом, так и продолжал сидеть. И не только я его видела. Влас тоже смотрел на него с удивлением.
– Нравится? – с улыбкой спросила женщина. – Ну не прелесть?
– Очень нравится, – выдохнула я. – Откуда он? Где вы его взяли?
– Да вон там, видите, мой муж, мы сегодня их привезли, продаем, – указала она на сидевшего неподалеку мужчину. У его ног в корзине копошилось несколько густо-черных щенят.
– У нас дома пара бордер колли, это их детишки, бордер колли очень умные собаки, считаются самыми умными, – продолжила она.
– Я знаю, – произнесла я. Взяла щенка на руки. Он радостно повизгивал, смотрел на меня шаловливыми глазами. Я прижала его к себе.
– Вы ей нравитесь, – сказала женщина. – Мы ее назвали Песчинка, из-за цвета шерсти, ну а вы потом можете переименовать… если возьмете.
– Возьмем, – я повернулась к мужу: – Возьмем?
– Конечно, если ты хочешь, – ответил он с некоторой неуверенностью: “Не рано ли? Может, подождать?” – угадала я его мысли.
– У нас тоже была самка бордер колли, – сказала я женщине. – Откуда вы все знали?
– Я не знала.
Ее глаза опять разъехались в разные стороны. Правый внимательно меня изучал, а левый поглаживал щенка в моих руках.
– Вы же посоветовали мне прийти сюда.
Она не ответила. Стояла молча, улыбаясь, и смотрела на меня. А вокруг пел город, и охристый щенок, притихший и счастливый, лизал мне руку.
Хьюстон