Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 267, 2012
Рудольф Фурман
Дни промелькнувшие,
в которых пожить не успел,
которые, видимо,
не нуждались в моем участии,
даже не прочерк в судьбе,
а пустое пространство, пробел,
между счастьем несостоявшимся
и бедой, не случившейся, к счастию.
А мог бы заметить их,
если бы повезло
на улыбку неожиданную
мимо прошедшей женщины,
на нежданное доброе дело
и на такое же зло,
да так, чтоб осталась зарубка
или по сердцу – трещины.
Но так сложилось,
и нечего сожалеть.
Разве свой век
проживешь на высокой ноте?
Голос не тот,
да и жизнь не такая, чтоб петь.
Сам себе надоешь,
не говоря уже о народе.
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
В. Гандельсман “Ладейный эндшпиль”
Давай мы с тобой сыграем
в шахматы пару партий.
Мне все равно, какой ты
себе изберешь дебют,
как двинутся твои пешки,
спокойно или в азарте,
чтобы устроить прочный
в центре доски редут.
Каков результат случится,
поверь, меня не волнует,
приму, каков бы он ни был,
не важен игры итог.
Ценнее, что это время
не потеряю всуе,
в общенье познаю радость
и буду не одинок.
И если молчать ты будешь,
то тишины не нарушу,
поговорить захочешь –
я поддержу разговор.
Я не из тех, кто лезет
без спроса в чужую душу,
да и свою стесняюсь
открыть – в ней всегда минор.
И если в тебе однажды
возникнет желанье встречи
и в шахматы пару партий
сыграть со мной – не откажусь.
И почему-то верится,
что будет приятный вечер…
Короче, если надумаешь,
я вмиг к тебе соберусь.
ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
А будет когда-то последняя осень,
я буду печален и, может, несносен,
пытаясь волненье унять.
Пейзаж ее будет, как прежде, роскошен,
а я этой жизнью изрядно изношен,
привыкший за годы терять.
Ни холодно в городе будет, ни жарко.
Пройду по аллеям промокшего парка
и павшей листвой прошуршу.
А лучшего мне и не нужно подарка,
чем воздухом этим, густым, как заварка,
я вдоволь еще подышу.
Прощание будет у нас молчаливым,
без слов я скажу, что всегда был счастливым,
когда приходила она,
и в городе, с каждым ее появленьем,
стихами я жил и ее вдохновеньем,
и грустью, что черпал до дна.
ЛАСТОЧКИ
Ни ласточек стремительный полет,
ни глиной слепленных под крышами их гнезд
я не встречал, живя за океаном.
И небу надо мной, и мне недостает
их суеты, и птичьих их хлопот,
рисунка крыльев в лете филигранном.
Я помню, как всегда перед грозой,
они летали низко над землей
и как птенцов крылами прикрывали,
и как потом, сливаясь с бирюзой,
над городом моим, над головой
все таяли, резвясь в небесной дали.
И вглядываясь в прожитого холст
или листая прошлого страницы,
осознаю, что не в чем мне виниться –
ни в деревнях, ни в северной столице
не разорял я ласточкиных гнезд
и ни одной я не обидел птицы.
Нью-Йорк