Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 267, 2012
Галина Пономарева
Печорский край в “Повести о стихах” Юрия Иваска*
Статья выполнена в рамках проекта целевого финансирования SF 0130126s08 “Эстонский текст в русской культуре. Русский текст в эстонской культуре”.
В 1920–1930-е годы Псково-Печорский монастырь привлекал внимание многих русский писателей – как зарубежных (И. Шмелев, А. Седых, З. Шаховская), так и местных (П. Иртель, В. Никифоров-Волгин). В середине 1930-х годов Печорский край был местом научных экспедиций ученых из Праги, Парижа, Базеля. В них принимали участие Н. Андреев, Е. Малер, Б. Вильде. Отдал этому краю свою дань и Юрий Павлович Иваск, поэт, литературовед, критик, русский эмигрант, проведший послевоенные годы в США. В его “Повести о стихах” (Нью-Йорк, 1987) есть отдельная глава “Печоры”.
Ю. П. Иваск прожил в Эстонии 24 года. В его биографии этого периода до сих пор много неясностей. С. Г. Исаков в очерке об Иваске пишет, что тот был выслан в Печоры, но высылка “не мешала Ю. Иваску часто бывать в Таллинне и принимать самое активное участие в деятельности интересного объединения молодых русских литераторов – ревельского ▒Цеха поэтов’”1. У. Шульц в статье “Иваск и Эстония” указывает, что Иваск получил место податного инспектора в 1936 году2. Из просмотренных мною дел, хранящихся в Эстонском национальном архиве в Таллинне, выясняется, что Иваск выехал в Печоры 6 декабря 1935 года3.
После ареста 2 февраля 1932 года за участие в незарегистрированном кружке по изучению СССР, связанном с ВОКСОМ, Иваск провел несколько дней в одиночной камере № 8 в Центральной тюрьме Таллинна. Вскоре политическая полиция разобралась, что газеты просто создали шумиху, и 13 февраля Иваска выпустили4. Тем не менее с марта 1932 года ему было запрещено жить в Таллинне. В 1935 году Иваск писал в Ригу поэту И. Чиннову: “Я тогда (в сущности, очень невинно) проявил свою левизну и даже поплатился – меня выслали из Ревеля, и я должен был поселиться в Юрьеве5”. И. Борман в письме прозаику Л. Зурову в Париж от 1 декабря 1935 года упоминает, что Иваск в это время работал на стройке. “Иваск за 100 километров строит дома и умиляется, что его наз[ывают] господин десятник”6. Только в апреле 1935 года после неоднократных ходатайств Иваска ограничение в месте жительства было отменено. Но и после этого Иваск продолжал находиться под наблюдением политической полиции Эстонии. С 1935 по 1936 годы за ним велась слежка. Но благодаря ей мы узнаем, когда именно Иваск переехал в Печоры.
Видимо, мысль о жизни где-то “на русской окраине” возникала у него и раньше. В письме к И. Чиннову от 13 апреля 1935 года Иваск размышляет о возможности заниматься общественной работой: “Если уж заниматься общественными делами – так на русской окраине, там действительно много живого дела (а городские русские – такие, что мимо них хочется скорее пройти, – у Вас, думаю, они такие же) – но этого дела (мирно-просветительского) не знаю, и, кроме того, – не позволят мне”7.
Иваск получил в Печорах место в податной инспекции. Свою работу он описывает так: “Площадь c тремя домами – символами эстонского малодержавия: народный дом, гимназия, отделение государственного банка, а напротив – двухэтажные особняки. Один из них и есть место моего назначения, – податная инспекция”8. Большой карьеры чиновника Иваск не сделал. Он вспоминает: “Дослужился до секретарства, и если бы не мировая война, быть бы мне лет через двадцать податным инспектором”9. В его студенческом деле есть доверенность с просьбой выдать двоюродной сестре Хелене Иваск копию его диплома, которую необходимо предоставить в налоговый департамент в Печоры10. Поскольку до этого Иваск не работал по специальности, то копия диплома понадобилась только сейчас.
“Повесть о стихах” – текст не мемуарный, а чисто художественный. Города Эстонии для Иваска связаны прежде всего с именами русских писателей. Если Тарту (Юрьев, Дерпт) для Иваска ассоциируется с Языковым и Жуковским, а Таллинн (Ревель) – с Блоком, который приезжал туда к матери, то Печоры Иваск воспринимает в контексте произведений Н. В. Гоголя. В статье “Слово о Гоголе” (1929) Иваск писал: “И теперь еще живы гоголевские типы”11. Коллеги из податной инспекции напоминают Иваску чиновников из гоголевского “Ревизора”: “Сослуживцы лениво сплетничали и вяло грызлись между собой. Когда податной инспектор совещался с прибывшими из Ревеля контролерами, они подслушивали у дверей, приложив ухо или глаз к замочной скважине. Чем не Гоголь!”12 Однако служащие в Печорах слишком прозаичны. “Взяток не брали: миновала поэзия исчезающих в бюрократических рукавах и ворохах кредиток. Кувшинные рыла, несомненно, поэтичнее этих честных пошляков, и по сравнению с гоголевскими чиновниками выглядели они скучно-благообразно”13. Большинство чиновников в податном управлении были эстонцы. Работа оказалась нетяжелой, у Иваска оставалось много свободного времени. Он писал: “На службе высиживал с восьми до трех”. Но даже из этих семи часов часть времени оставалась свободной от служебных дел. “Работы мало, и я, обложившись делами, писал письма, кропал вирши или же по памяти вычерчивал генеалогические таблицы.” Дядя Иваска, известный библиограф Удо Иваск, занимался генеалогией, составил генеалогию своей семьи, и от него племянник перенял это увлечение.
Как Иваск воспринимал Печоры? В стихотворении “Псково-Печорский монастырь” (1937) он пишет: монастырь находится “на краю большой России”14. B “Повести о стихах” он задается вопросом: “Не был ли Печорский край миниатюрной Россией – такой, какой она могла бы быть после проведения столыпинских реформ или даже после Февраля, если бы Керенский не допустил большевиков?”15 Вернувшись в Эстонию после поездки в Париж в 1938 году, он вспоминал: “Через неделю я уже утопал в сугробах Псковщины, входящей в состав Эстонской республики”16. Мы видим, что Печорский край был для эстонского гражданина Ю. Иваска Россией и Псковщиной.
В 1930-е годы в Печорах жило 4 тысячи человек, половина из них – русские. Печорский край был местом, где жило около 60 тысяч русских. Здесь было много русских начальных школ, русских православных церквей, русских культурно-просветительных обществ. Поскольку в Печоры и Печорский край попало много русских эмигрантов из Пскова и Петрограда, то общий культурный уровень местной интеллигенции был довольно высок. В Печорах Иваск оказался в центре местной русской культурной жизни.
Устроился он не сразу. Вначале поэт снимал комнату у женщины, которая включала радио на всю мощь. Когда он попросил уменьшить звук, она сделала его еще громче17. Кроме того, хозяйка дома по заданию политической полиции должна была подслушивать его разговоры. Тогда Иваск подыскал новое жилье. Он снял комнату на чердаке, с отдельным входом, у Пимкиных (в “Повести о стихах” хозяева названы Пименовыми). В “Повести о стихах” описывается как раз эта комната: “Поселился я в большой чердачной комнате”, “А на лестнице обдавала теплая вонь из коровника с примесью хранящихся на чердаке яблок”18. Хозяева дома держали свиней и коров.
Учитель гимназии Михаил Андреевич Пимкин был многолетним председателем Печорского русского просветительного общества. Сыщик доносил, что в 1936 году Иваск побывал на юбилее просветительного общества в Пачковке, деревне в Печорском крае19. Письма Иваска перлюстрировались, в его деле хранится письмо поэтессы И. Борман, которая пытается помочь Иваску в хлопотах, связанных с различными притеснениями, направленными против Печорского просветительного общества. Там же в деле кратко излагается содержание письма прозаика К. Гершельмана – таким образом, мы видим, что Иваск, находясь в Печорах, продолжает общение с бывшими членами уже распавшегося в 1935 году таллиннского “Цеха поэтов”.
В том же доме, где снимал комнату Иваск, жили Николай и Мария Пенькина. Николай Пенькин – учитель и активный член Русского Студенческого христианского движения. Среди людей, с которыми общался Иваск, агент политической полиции называет русского журналиста Бориса Семенова. Последний действительно иногда помещал статьи в газетах и журналах, но он не был профессиональным журналистом, а работал многолетним инструктором Союза просветительных и благотворительных обществ Эстонии. В Печорах в 1934 году Б. Семенов стал инициатором организации литературного кружка20. До Печор, в Праге, Б. Семенов, как и Иваск, учился на юриста, был членом “Скита поэтов”. Он послужил прототипом Васильева из “Повести о стихах”21.
В “Повести о стихах” упоминается ветеринарный врач Полянский и его рассказы о жизни Печорского края. Как отмечал С. Г. Исаков, речь идет о ветеринаре Георгии Владимировиче Свидзинском22. Иваск вспоминал: “По четвергам я сражался в черви с ветеринарным врачом Полянским, его женой и Л. Ф.”23 Кто скрывается за инициалами Л. Ф.? Я думаю, что речь идет о писателе Леониде Федоровиче Зурове, который бывал в гостях у Свидзинских. Иваск общался с Зуровым летом 1936 года. 18 декабря 1936 года М. Цветаева пишет Иваску из Парижа: “Вчера, у Унбегаунов (Вы о нем, наверное, слышали: блестящий молодой ученый-филолог – получил премию – читает здесь и в Бельгии – русский немец вроде Даля <…> мой большой друг) – много говорили о Вас, с моей помощью – целый вечер. Wilde рассказывал много про теленка, Зуров про летнюю встречу с Вами”24. Б. Вильде учился вместе с Ю. Иваском в Тартуской гимназии, где у Иваска было прозвище “теленок”. С Ю. Иваском Зуров общался и в послевоенное время, Иваск рассказывал ему о судьбе знакомых печерян25. Зуров с 1935 по 1938 год регулярно приезжал в Эстонию и участвовал в реставрации Псково-Печорского монастыря. Мне представляется, что его взгляды на этот монастырь оказали определенное влияние на Иваска.
В “Повести о стихах” важное место отводится монастырю. Для русских эмигрантов монастырь – религиозная святыня, остаток старой православной Руси. Для Иваска, как и для Л. Зурова, он важен как средневековая военная крепость. “В долине Псково-Печорский монастырь, окруженный серокаменными зубчатыми стенами и башнями: не раз отражал он натиски поляков, шведов. За первыми вратами внутренний дворик с церковью Николая Ратного: это одноглавый храм-просфора с лепным крылечком-пазухой. Здесь бились с ворогом, и за Николу ему прорваться не удавалось”26. В 8-м выпуске альманаха “Новь”, издававшегося таллиннским “Цехом поэтов” под редакцией П. Иртеля, есть статья Л. Зурова “Из истории церкви Николая Ратного в Печорском монастыре”. В ней он писал: “Печорская обитель родилась в 15-м столетии на Ливонском рубеже Московского государства по соседству с орденскими замками рыцарского замка Нейгаузена (Нов. городка Ливонского). Во время страшного Ливонского похода игумен Корнилий построил вокруг монастыря каменный город с боевыми башнями, а на его Святых Воротах соорудил крепостной храм во имя Святителя Чудотворца Николая Ратного (Можайского), поручая ему охрану опоясывающих обитель каменных стен, защиту находящихся в монастырском овраге храмов и келий. Вот почему у древнего резного образа Николая, что стоит у церкви, в одной руке малый град – церковь, а в правой – обнаженный меч. Вот почему храм имел под крыльцом каменные палаты, в которых хранилось оружие монастырских стрельцов, пушкарей и воротников, ратных людей, оборонявших монастырь”27. Известно, что эта церковь была любимой церковью Иваска. В стихотворении “Псково-Печорский монастырь”28 (1937) он писал:
И храм еще – Николы Ратна,
Он невелик, сей храм-пскович,
Простой и светлый, многократно
Он в брани слышал верный клич.
В повести Иваск вспоминал: “Я исходил и исколесил весь Печорский край”29. Наиболее интересна была старая Изборская крепость. “Вырастающие из холма крепостные стены. Здесь оглашало рощи трубное имя – Трувор! А каменный кремль строился в XIV веке, при литовском князе Довмонте, во крещении – Тимофее. Был Изборск крайним северо-западным оплотом Руси”30. Варяг Трувор – легендарный правитель Изборска. Изборск для Иваска имеет такое же значение, как Печорский монастырь. Это пограничная военная крепость на рубеже чужого, враждебного мира. И Изборск для Иваска связан с православием, со сменой веры. Иваску интересны и другие исторические места, связанные с варягом Трувором. У городищенского холма он видит маленькую псковскую церковку. “Рядом кладбище с Труворовым могильником, а Трувор-то крещен не был!” Писатель сомневается в том, что Труворов крест подлинный.
Для Иваска каждое время года связано с определенным местом в Печорском крае. Весна же ассоциируется не только с местом, но и со звуком. “Весной в овраге за монастырем стеной поднимался стон-звон медведок, так в Печорах именовались цикады”31.
Лето – это поля. “Северное лето – короткое, и все же оно занимало и занимало необъятные угодья времени в памяти. Ласковые льны, покалывающая рожь, а июльское небо, как печь, горячо”32. Иваск неоднократно цитирует полюбившиеся ему строки печорского гимназиста Виктора Некрасова:
Июльское солнце, как печь, горячо,
А ветер целует тихонько в плечо…
Осень для Иваска связана с монастырем. Небо “едва голубеет над позолоченными березами монастырской аллеи, ведущей к ампирному портику Михайловской церкви. Как-то в сентябре в Печоры съехались все архиереи лимитрофных республик, из Латвии, Эстонии, Финляндии. Клобуки – белые и черные. Мантии – с легким звоном зашитых колокольчиков – голубые – митрополичьи, лиловые – епископские. <…> И на всю эту развевающуюся Византию осыпались с берез золотистые бумажные денежки”33. Во втором сборнике стихов Иваска “Царская осень”34 (1953) есть стихотворение, посвященное монастырю. Там монастырь (видимо, Псково-Печорский) снова связан с осенью.
Не плоть живая, прах и тлен, –
Но почему же так сияет,
Как бы бессмертье возвещает
У монастырских старых стен?
Почти без ропота и стонов
Рассталась с жизнью и мертва.
Но светоносна та листва
Высоких ясеней и кленов.
Видимо, тема осенних листьев у Иваска связана с “Опавшими листьями” В. В. Розанова. В № 7 альманаха “Новь”, с которым был тесно связан Иваск, был раздел “Осенние листья”. Это литературная хроника Русского Зарубежья. В “Нови”-2 Иваск опубликовал заметку “Розанов”35.
Зима ассоциируется с дорогой. Видимо, это связано с тем, что Иваск приехал в Печоры в декабре. “Сугробы, санки, русский возница”36. В комнате Иваска была русская печь с лежанкой, на которой писатель грелся холодной зимой. “Сугробы поднимались чуть ли не до моего чердачного окна, за которым я возлежал на изразцовой лежанке, напоминающей саркофаг”37. Но зима одновременно соотносится со смертью, кладбищем. В стихотворении “Эпитафия” зима тоже соотносится со смертью: “И смерти серебристый струится свет, // Тихий снежинок бред”38.
Для Иваска важны категории быта и бытия. Быт связан с городом. “Печорский мещанский быт со сплетнями”39. Бытие связано с монастырем, хотя в обители быт тоже присутствует. Иваск пишет: “Есть быт и в монастыре: игумен разводит индюшек, кое-кто попивает, даже запивает”40. Быт связан со временем, бытие – с вечностью. Печерские мещане соотносятся с бытом и временем, а печорские иноки – с бытием и вечностью. “Но каковы бы ни были монахи, долгие бдения их по ту сторону всякого житейского попечения и им, даже самым недостойным, – и для нас тоже – приоткрывается бытие в ладанном дыму, в лампадном мерцании, и если даже ничего не будет, все же из времени в вечность они поднимаются”. Но одновременно монастырь связан и с современностью, например, с противостоянием старого и нового стиля. Монастырь живет по новому времени, по грегорианскому календарю. Русские крестьяне и русские православные предпочитают жить по старому времени, по юлианскому календарю, поскольку он совпадает с сельскохозяйственным. Поддержавшему их епископу Печорского монастыря Иоанну Булину пришлось покинуть место настоятеля41.
Для Иваска печорского периода православная служба оказывается важнее поэзии. Он пишет: “Что наша поэзия, музыка перед чином и ладом православного богослужения”42. Иваск пишет, что вера помогла ему уменьшить страх смерти. Внезапно скончался коллега Иваска по налоговому управлению – не старый еще, средних лет: “Внезапная смерть Вейде ошеломила, и я пошел на исповедь в Лазаревскую церковь, при которой жил благообразный, но лицемерно-слащавый иеромонах Павел, в далеком прошлом основавший общество трезвенников. Он сказал, что полагается говорить. Ужас утих. Будто принял успокоительные капли”43. Иеромонах Павел – это отец Павел Горшков. Он был настоятелем монастыря во время Великой отечественной войны. Видимо, страх преждевременной смерти связан у Иваска и со смертью любимого дяди У. Иваска, который умер в 1922 году в возрасте 44 лет. В “Повести о стихах” он описан как дядя Феликс.
Иваск так описывает Печоры: “У монастырских стен десяток улочек с деревянными, не обитыми досками, кренящимися домами. <…> Я поселился в Бутырках – бывшей деревне, которая вошла теперь в городскую черту”44. В городе держали скот и был даже Коровий спуск. И говорили городские жители на том же диалекте, что и в деревне. Иваск воспроизводит речь его квартирной хозяйки Маши Пименовой. “Е грабельки, – звучно кричала Маша Мише, и он отзывался: – Есть.” “Двери просты означало открыты. Пожни – луга, дьянки – рукавицы, возгрея – насморк.” Иваск приводит и другие специфические слова печорского диалекта. Молодежь “ездила коплить картошку к богатым эстонским хуторянам”45. Он вспоминает слово песоцина – это слои плитняка, “обломки, которыми тарарахали друг друга разгулявшиеся мальцы”46.
Наряду с архитектурными памятниками, Иваска интересовал русский фольклор: старые песни и сказки. В повести Иваск пишет о встречах с полуслепой старой плакальщицей, сказочником Грешневым. Он приводит отрывок древней свадебной песни, которую пели в деревне Городище. “Стояли кумани, потупивши голову, / Не ели кумани травы-детлевины / Кумани-комани-кони – женихи”47. Иваск противопоставляет подлинную народную культуру лубочной: “В ларях сохраняются парчовые малиновые юбки и расшитые золотом кики. Это уже не современный русский лубок на днях просвещения, а красота, лепота”. Носителями этой лубочной культуры для Иваска являются инструктор Союза русских просветительных и благотворительных обществ Васильев (прототип – поэт Семенов) и опростившаяся московская немка-художница Шмид. “Мария Карловна Шмид – свободная художница <…> недавно поселилась в Печорах. Ярко раскрашенные стульчики, столики, художественный беспорядок, нечто вроде синего зипуна с костяными пуговицами, заикающаяся речь. Писала иконы – и плохо, но ей удавались лубочные картинки, гравюры по дереву”48. Прототип Шмид – художница Мария Романовна Шпис, которая рисовала портреты русских крестьян. В 1936 году выпустила книгу “Свадебные песни и обряды: из свадебной игры, записанной в деревне Городище, Петсерского уезда (бывшая Псковская губерн.) / запись и гравюры по дереву” (1936). Хранителем подлинной русской культуры Иваcк считает фольклористку из Базельского университета в Швейцарии, профессора Елизавету Эдуардовну Малер, собиравшую и записывавшую в середине 1930-х годов в Печорском крае старинные русские песни. В 1971 году Ю. Иваск опубликовал некролог Е. Э. Малер. В нем он перечисляет ее работы на немецком языке и указывает, что две книги – “Русские народные песни Печорского края” и “Свадебные обряды русской деревни” – “были написаны по материалам, собранным в той части Псковщины, которая была тогда уездом Эстонской республики и где я с Е. Э. познакомился”. Затем Иваск добавляет, что он “участвовал в ее фольклорных экспедициях у Псковского озера и в районе древнего Изборска”. Видимо, общение с Малер и участие в записях древних песен и повлияло на его концепцию русской старины.
Пространство Печорского края у Иваска связано с эстонско-советской границей. Он прекрасно понимает зыбкость этой границы. В 1938 году он говорил в Париже М. Цветаевой, которая предлагала отдать ему свой архив: “Эстония – страна пограничная, и мало ли что может случиться! Лучше отдайте рукописи базельским друзьям. И Марина Ивановна согласилась: эти бумаги до сих пор хранятся в Базеле”49. Базельские друзья – фольклористка Е. Э. Малер. Интересно, что Иваск отмечает: у плакальщицы, которая умеет петь по заказу, появился новый зачин: “Распроклятая эта границюшка”50. Граница, проведенная около 20 лет назад, находилась в трех верстах от Изборска. “Я видел похаживающего на вышке советского часового в островерхом шлеме”51. Граница – линия идеологической борьбы. Через границу его друг Васильев переправляет издания “Крестьянской России”. Печорские гимназисты (в том числе поэт Виктор Некрасов) переходят через границу. То, что происходит “за проволокой” (так называли эстонские русские эстонско-советскую границу), можно не только увидеть, но и услышать. Сказочник Грешнев, живший в деревне Велье неподалеку от Изборска, слышит звук колхозной машины на советской стороне. “Машина еде, всю деревню везе. И ревут, здесь слыхаем!”
В последней главе повести, “Нашествия”, отождествляются красные и коричневые. После встречи с дружелюбными советскими танкистами, которые катают на танках мальчишек и поют песни, начинается полоса арестов. Видимо, арест Иваска в 1932 году полицией Эстонии за участие в кружке по изучению СССР “помог” ему уцелеть во время массовых арестов в 1940–1941 годах.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ivask, 1926–1932. Ivask. Georgi (Jǖri) // EAA. Fond 2100. Nim.1.S. 3320.
2. Ivask, 1932. Ivask. Jüri Paveli, p. Tallinna Keskvangi maja (Keskvangla)// ERA. Fond 1868. Nim. 1. Arh. nr. 665.
3. Akt, 1934–1935. Akt Jüri Ivasкile Tallinnas eluloa pikendamise asjus (elamispiirkonna kitsenduste tühitamise asjuks)// ERA. F. 852. Nim. 1. S. 1.
4. Ivask, Jüri Pauli, p.1936 Poliitiline Politsei Komissar Petseris// ERA. F. 947. Nim. 2. Sü. 69.
5. Иваск, 1929. Ю. И<васк.>Розанов// “Новь”. 1929. №2. С. 6.
6. Иваск, 1929. Иваск Ю. Слово о Гоголе// “Новь”. 1929. № 2. С. 2.
7. Иваск, 1934. Иваск Ю. Эпитафия // “Новь”. Седьмой сборник под ред. П. Иртеля. Таллинн. 1934. С. 9.
8. Иваск, 1953. Иваск Ю. Царская осень. – Париж: Рифма. 1953.
9. Иваск, 1987. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987.
10. Иваск, 1971. Иваск Ю. Е. Э. Малер //“Новый Журнал”. 1971. Кн.102. С. 266-267.
11. Иваск, 2002. Иваск Ю. Псково-Печорский монастырь // Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918–1940 гг. Антология. Составление, вступ. статья, биографические справки и комментарии проф. С. Г. Исакова. Таллинн. 2002. С. 237-238.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Исаков С. Г. Юрий Павлович Иваск // – С. Г. Исаков. Русские в Эстонии. 1918–1940. Историко-культурные очерки. Тарту. 1996. С. 317.
2. Шульц У. Иваск и Эстония // Ю. Иваск. Похвала русской поэзии. – Таллинн: Aleksandra, 2002. С. 242.
3. Ivask. Jüri Pauli. p.1936 Poliitiline Politsei Komissar Petseris// ERA. F. 947. Nim. 2. Sü. 69.
4. Ivask, 1932. Ivask. Jüri Paveli, p. Tallinna Keskvangi maja (Keskvangla)// ERA. Fond 1868. Nim. 1. Arh. nr. 665.
5. Чиннов И. Монпарнасские разговоры // “Новый мир”. 2007. №10. С. 159.
6. Белобровцева И. К истории раскола “Цеха поэтов” и конца сборника “Новь” // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Т. XI. – Таллинн, 2006. С. 180.
7. Чиннов И. Монпарнасские разговоры // “Новый мир”. 2007. № 10. С. 199.
8. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 102.
9. Там же. С. 103.
10. Ivask 1926–1932. Ivask. Georgi (Jǖri) // EAA. Fond 2100. Nim.1. S.3320.
11. Ю. И<васк.>Розанов // “Новь”. 1929. № 2. С. 6.
12. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 102.
13. Там же. С. 102-103.
14. Иваск Ю. Псково-Печорский монастырь // Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918–1940 гг. Антология.
15. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 112-113.
16. Там же. С. 132.
17. Ivask. Jüri Pauli p.1936 Poliitiline Politsei Komissar Petseris// ERA. F. 947. Nim
. 2. Sü. 618. Там же. С. 104.
19. Там же. С. 69.
20. Исаков С. Г. Семенов Б. К. – общественный деятель и поэт // С. Г. Исаков. Очерки истории русской культуры в Эстонии. – Таллинн. 2005. С. 368.
21. Пономарева Г. М. Об одном прототипе в “Повести о стихах” Ю. Иваска // Труды Русского исследовательского центра в Эстонии. Вып.1. – Таллинн. 2001. С.164-173.
22. Исаков С. Г. Салон в Petseri // Вышгород. 1998. № 5. С. 133.
23. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 107.
24. Цветаева М. И. Письма к Ю. П. Иваску // М. Цветаева. Собр. соч. в 7 томах. Том 7. Письма. – М.: Эллис Лак, 1995. С. 405.
25. Белобровцева И. Леонид Зуров и Эстония // Русские в Прибалтике. – М.: Флинта. Наука. 2010. С. 305.
26. Иваск Ю. Повесть о стихах. Нью-Йорк. 1987. С. 103.
27. Зуров Л. Ф. Из истории церкви Николая Ратного в Печорском монастыре // “Новь”. Восьмой сборник под ред. П. Иртеля. Эстония. Изд. “Нови”. 1935. С. 93.
28. Иваск Ю. Псково-Печорский монастырь // Русская эмиграция и русские писатели Эстонии 1918–1940 гг. Антология.
29. Там же. С.112.
30. Там же. С.115.
31. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 103-104.
32. Там же. С.118.
33. Там же. С. 117.
34. Иваск Ю. Царская осень. – Париж: Рифма, 1953. С. 10.
35. И[васк]. Ю. Розанов// Новь. 1929. № 2. С.6.
36. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 102.
37. Там же. С. 118.
38. Иваск Ю. Эпитафия // “Новь”. Седьмой сборник под ред. П. Иртеля. Таллинн. 1934. С. 9.
39. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 139.
40. Там же. С. 111-113.
41. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 113.
42. Там же. С.112.
43. Там же. С.111.
44. Там же. С.104.
45. Там же. С. 113.
46. Там же. С. 115.
47. Там же. С.117.
48. Там же. С. 107.
49. Иваск Ю. Е. Э. .Малер //“Новый Журнал”. 1971. Кн.102. С. 266.
50. Иваск Ю. Повесть о стихах. – Нью-Йорк. 1987. С. 130.
51. Там же. С.115-116.
Тарту