Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 263, 2011
ПЕТУХ
Петух, запряженный в оглоблю,
увитую сотней свечений,
по городу тащит повозку
к дворцу губернатора ночью.
В домах просыпаются тени
испуганных птиц и растений.
И в спальнях, набухших хрипеньем,
цветы на обоях бормочут.
Прихрамывая и моргая
глазницами мокрыми окон
во тьме небоскребы бесшумно
за светлой повозкой шагают.
Зазубренный гребень откинув,
трехпалый Петух, кривобокий,
на холм, где маяк был, вступает.
Стеклянная хищная стая
за ним поднимается следом,
и слышно, как – слово за словом –
шныряет по комнатам шепот.
В тяжелое золото с треском
впивается клюв петушиный.
Над городом купол дворцовый,
как грецкий орех раскололся,
стал грудою темного блеска.
Стеклянные башни садятся
у ног Петуха полукругом.
Хор струнных гудит над повозкой,
вплетается в желтые звезды.
Жонглирует тенями ветер.
Со скрежетом бронзовый флюгер
над Северной Церковью бьется,
и тлеет над флюгером воздух.
Из недр небоскребов выходят
невзрачные черные люди.
Затянуты пленкой глаза их,
и хохот, как скользкие камни,
катается под языками.
Расправив костлявые груди
в ночь вытянув шеи, взлетают.
Над городом носятся плавно.
И ищут добычу. Кружатся
с жужжаньем прозрачные уши.
Сачки шелестят, как знамена,
в ладонях, горячих и влажных.
Крылатые черные люди
воруют у спящих их души
и с грузом своим драгоценным
назад возвращаются в башни.
Они проникают повсюду.
Откуда ты знаешь? Возможно,
они за тобой наблюдают,
кружáтся сейчас над постелью
и ждут.
Нет, одно только ясно –
во сне надо быть осторожным,
не спать глубоко, за душою
следить и держать ее в теле.
……………………………………….
Под утро шагают неслышно
по крышам с холма к океану
Петух, запряженный в оглоблю,
незрячие черные люди,
набитые краденым башни.
Они исчезают в тумане –
там где-то в невидимом мире
свой час поджидать они будут.
На самом краю океана
рассвет раздвигает потемки.
Их время, во тьме развернувшись,
со свистом несется обратно.
Сквозь сон проступающей явью
дворец восстает из обломков,
срастается купол. От солнца
на золоте первые пятна.
В саду за дворцовой решеткой
голодный изломанный хобот
подъемного крана проснулся
и начал заглатывать землю.
Все новости дня на английском
долдонит за стенкою робот.
А ты после ночи бессонной
под звук телевизора дремлешь,
присматривая за душою…
НЕТ
наугад что-то важное в небо лепечет,
весь зажмурясь от страха. И льется на плечи,
как молчание Божие, солнечный свет.
Миллионы дрожащих пружинок на спицах,
головастиков и закорючек лиловых
в направлении произнесенного слова
проплывают под веками. В череп стучится
гулкий звон колокольный, обернутый в пленку.
Засыпает мозги толстым слоем трухи.
Уцепившись за образ, лепечет стихи
человечек по имени “Нет” потихоньку.
голубые квадраты столов. Ходит между
наклоненных затылков, чуть ежась от холода,
и вещает в пространство про жизнь, про компьютеры
пожилой человек, потерявший надежду.
Борода его съехала вбок. Тусклым голосом,
как на автопилоте, бубнит неуклюже.
Веет сыростью здесь отовсюду. Похоже,
что туман, заполнявший склоненные головы,
незаметно, по капле выходит наружу.
Даже пальцем сейчас шевельнуть он не может.
(Его тело при этом по-прежнему кружит
посреди ограненного стенами голыми
куба комнаты желтой.) Урчат батареи,
будто прячется в стенах голодная стая.
И над всем этим лампочка голая реет.
Чарльз-Ривер мерцающим, медленным оловом
набухает в окне. Ночь от края до края.
Ему семьдесят лет. Он неправильно прожил.
В центре неба звезда лепестки раскрывает.