Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 259, 2010
Алексей Арсеньев
Жизнь русских эмигрантов в Сербии
Прибытие и размещение русских беженцев
Сильно пострадавшее в балканских войнах и Первой мировой, но при помощи союзников одержавшее победу, Королевство Сербии в 1918 году вошло в состав Королевства Сербов, Хорватов и Словенцев (с 1929 г. – Югославия). Для русских беженцев оно оказалось одним из самых гостеприимных государств Европы; в 1919–1923 гг. Королевство СХС приняло гражданские и военные эшелоны российских граждан, эвакуировавшихся из портов Черного моря, а позднее – из беженских лагерей в Турции, Греции, Египте, на Мальте. Несомненно, этому способствовал молодой православный монарх – король Александр I Карагеоргиевич, воспитанник Пажеского корпуса в Петербурге, а также русофильские настроения политических партий, иерархи Сербской православной церкви и влиятельные представители интеллигенции. Новое государство на Балканах представляло реализацию идеи южнославянского единения, о котором в особенности мечтали сербы, веками разъединенные на этих территориях. Предоставляя временный приют русским беженцам, сербы отдавали дань признательности России за ее союзническую поддержку в войне с агрессорами.
Перед тем как первая беженская волна захлестнула страну, в Королевстве СХС уже находилось несколько тысяч российских граждан – военнопленных с Галицийского фронта 1914–1918 гг., солдат с Салоникского фронта 1917–1918 гг., а также одиночек, покинувших Россию после 1914 года.
Прибывшие с первой волной (начало мая – конец ноября 1919 г.), около 1600 человек, были беженцами так называемой 1-й «французской» эвакуации из Одессы. С мая 1919 г. в распределительном пункте в Белграде (т. н. «Доме чудес» – трамвайном депо на окраине города) о них заботился Русско-Югославянский комитет, имевший свои филиалы по всей стране. Второй поток, «англо-французская» эвакуация из Одессы (январь 1920 г.) и «английская» (или «сербская») эвакуация из Новороссийска (март 1920 г.), связанная с переговорами ген. Деникина и Милоша Ненадича, начальника дипломатической миссии Королевства СХС, составлял 7–8 тысяч беженцев, прибывавших партиями по железной дороге из Салоник или Софии. С 24 февраля 1920 г. в Белграде действовал Государственный комитет по устройству русских беженцев. Главным распределительным центром был пограничный пункт Гевгели на железнодорожном пути Салоники–Скопье.
После напряженных переговоров и подписания протокола с Англией (11 октября 1920 г.) страну захлестнули отсиживавшиеся на острове Лемнос – третья волна (27 октября – 17 ноября 1920 г.), всего 2053 человека. Эшелонами они грузились на пароход «Тамбов» и поездом прибывали из Салоник. О них заботилась созданная в июне 1920 г. Государственная комиссия по приему и устройству беженцев.
С четвертой эмиграционной волной (25 ноября – 23 декабря 1920) в Королевство СХС влилась самая многочисленная, «крымская», эвакуация. С пароходов «№ 206», «EasternVictor», «Szeged», «Siam», «Владимир», «Brisgavia», «Austria» и «Херсон» на берега Адриатического моря высадилось 21343 беженца, военных и штатских. Пятую волну (1 июня – 17 ноября 1921; февраль 1922; 5 мая 1923 г.) составляли новые эшелоны воинских подразделений Русской армии ген. Врангеля – всего 11750 человек1. Статистические данные об общем количестве беженцев, прибывших в Королевство СХС, варьируются от 34 до 74 тысяч. Если принять во внимание, что страна оказалась транзитной станцией для переезда русских во Францию и Бельгию (страны, нуждающиеся в мужской рабочей силе) и что среди эвакуированных солдат и казаков было распространено желание возвратиться на родину (и оно осуществилось), – можно доверить позднейшим переписям, согласно которым в стране осело примерно 44 тысячи подданных бывшей Российской империи.
Беженскую массу, осевшую в стране, составляли остатки Русской армии ген. П. Н. Врангеля и гражданские лица – семьи офицеров, административного аппарата южных городов России, несколько учебных заведений, люди свободных профессий, вдовы, сироты и военные инвалиды. Большие партии беженцев, высадившиеся с пароходов и поездов, некоторое время провели в карантине. Их размещали в казематах, крепостях, лазаретах, казармах, деревянных бараках, оставшихся от недавних военнопленных, и железнодорожных ангарах. Специальные государственные комиссии, международные филиалы Красного Креста и местные благотворительные общества прилагали усилия, чтобы временные пришельцы равномернее были распределены по всей территории страны. Все-таки подавляющее большинство людей осело в ее восточной, православной части – Сербии, хотя она была наиболее бедной, отсталой и потерпела от войны сильнее всего.
Инженер Георгий Владимирович Ярошевич (1909, Курск – 1996, Белград) вспоминал: «Было мне тогда 10 лет. Помню, в ноябре 1920 г. наш поезд из Салоник переехал границу. Мы проезжали сербские села, разрушенные и сожженные. Вдоль дороги попадались поля со следами недавних битв. На вокзалах крестьяне встречали наш поезд с горячим супом, чаем, молоком, бутербродами, жареным мясом, сыром… Постепенно нас стали рассредоточивать по городам… Отцепили вагон, и поезд продолжал дорогу. Ниш – отцепили вагон, Княжевац… Поехали дальше. Заечар… Неготин – последний вагон! В нем были мы.
Помню, толпа встретила нас на вокзале. ▒Русские приехали!’ Сербки в нарядных национальных костюмах, со сплошной вышивкой… Тотчас забрали нас, детей, увели в свои дома. Согрели, выкупали, накормили. Кровати стелены чистым, белоснежным бельем. Два года я не знал про кровать. Заботились, как с родными.
Взрослых также приняли гостеприимно, сердечно. А на следующее утро все пошли в городское управление. Там происходила регистрация и размещение по домам, кого куда.
– Кто примет отца, мать с тремя детьми?
– Я могу.
– Бери!
– Я могу лишь мужа с женой.
– Принимай!
Всех пристроили.
И так мы оказались на прочной почве, на месте, внушающем доверие. Нас ждала новая жизнь»2.
Уже в первые годы русские оставили заметный след в развитии и европеизации страны. В Белграде были наиболее благоприятные условия для богатой культурно-общественной жизни русской эмиграции. Вторым важным русским центром оказался придунайский городок Сремские Карловцы. В нем были размещены канцелярия, издательство и Св. Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей с первоиерархом РПЦЗ митрополитом Антонием (Храповицким), а также чины Штаба Главнокомандующего Русской армией с генералом П. Н. Врангелем (проживал там до осени 1926 г.).
Как в столице, так и при «русских колониях» во многих городах страны возникали храмы, столовые, школы, библиотеки, театральные, литературные, музыкальные общества, хоры, приюты, филиалы эмигрантских военных и политических организаций… Сербская православная церковь и правительство страны дали возможность русским иметь свои церковные приходы, начальные школы, кадетские корпуса, девичьи институты, гимназии, санатории, прессу и издательства.
В столице Королевства СХС и ее окрестностях осело около 10 тыс. русских беженцев первых эвакуаций. Городские власти были вынуждены ограничить их дальнейший приток. Однако, получив «путевку» в Белград, русские из провинции часто наезжали в столицу, так как им приходилось непосредственно сноситься с чиновниками канцелярий Государственной комиссии по устройству беженцев. Большинство из них стремилось переехать в Белград. Им казалось, что тут легче устроиться на работу, можно продолжить образование в университете, скорее получить материальную помощь; хотелось быть ближе к источникам событий, происходившим в России и диаспоре.
Административная жизнь русских колоний основывалась на «Положении о колониях русских беженцев в Королевстве СХС», принятом 10 марта 1921 г.3 Если колония насчитывала более 25 человек, то помимо председателя избиралось и правление. Функции руководства состояли в следующем: в представлении колонии перед Государственной комиссией, ведающей делами беженцев; в поддержании связей и сотрудничестве с местными органами власти; в регистрации беженцев; распределении месячных материальных пособий (в первые годы); в заботе об облегчении жизни русских; в выдаче соответствующих документов; в сохранении среди беженцев порядка.
В русских колониях сложилась система местного самоуправления. В первые годы неоднородную массу русских волновали одни и те же вопросы: судьба России и оставшихся там близких, розыск родственников и друзей, устройство на новом месте. Постепенно идейные единомышленники, земляки, люди одинаковых профессий объединяются, вступают в кружки и организации, нередко погрязая в политических распрях. Насыщенная общественная и национально-культурная жизнь облегчала общение и контакты интеллигенции, в первую очередь для той ее части, которая осела в провинции.
В первые годы русские беженцы получали месячную материальную помощь в объеме, зависящем от их семейного статуса, возраста и состояния здоровья. Постепенно государственная помощь беженцам уменьшалась и сосредоточивалась на финансировании русских гуманитарных и образовательных программ.
Весна 1924 г. ознаменовалась важной политической вехой русско-югославских отношений – установлением новых форм защиты интересов россиян, оказавшихся в Королевстве СХС. В начале марта 1924 г. была официально упразднена дипломатическая миссия бывшего Российского правительства. Василию Николаевичу Штрандтману (1877–1963), который по назначению правительства адмирала Колчака с 1919 г. состоял дипломатическим представителем России в Белграде, была определена роль «делегата, ведающего интересами русских граждан, проживающих в Королевстве СХС». Сообщая о дипломатическом «маневре» в Белграде, журналист софийской газеты «Русь» писал: «Установление новых форм защиты русских интересов в Королевстве СХС приобретает для русских эмигрантов характер полезного предупреждения. Оно напоминает нам о том, что все те разнообразные, по инерции сохранившиеся российские учреждения, которые отвечали беженскому периоду нашего пребывания за границей, рано или поздно должны выдохнуться и закрыться. Оно лишний раз подчеркивает наше превращение из беженцев в иммигрантов. Если мы сумеем правильно понять это новое знамение времени, мы сделаем из него правильные и целесообразные выводы. В новых условиях нашей жизни в изгнании, мы сами должны найти и создать отвечающие нашей эмигрантской сущности формы организации, защиты своих интересов и политической работы»4.
Казаки
Прибытие в Королевство СХС казачьих военных подразделений с Дона, Кубани и Терека, небольших групп астраханских, уральских казаков и калмыков, а также административных и учебных заведений, как и гражданских лиц с Юга России, было связано с эвакуацией Русской армии ген. П. Н. Врангеля из черноморских портов в Крыму осенью 1920 г., а позднее – из сборных лагерей в Турции и Греции. Количество казаков оценивается примерно в 5000 человек, из которых примерно 3500 были выходцами с Кубани5.
В течение многомесячного пребывания в неопределенном положении на пустом, ветренном Лемносе, рассредоточенные по лагерям в окрестностях Константинополя, замерзая в палатках, землянках и овчарнях, казаки выстояли перед ультиматумами французских оккупационных сил. Сравнительно малое число их репатриировалось в Советскую Россию, выехало на поселение в Бразилию или вступило во французский Иностранный легион. Большинство выжидало исхода переговоров эмиссаров ген. Врангеля о переправе трех армейских корпусов Русской Армии (Первого армейского, Донского и Кубанского) в славянские страны. Решения предыдущих, независимых переговоров казачьих атаманов с Правительством Королевства СХС о расселении казаков в Косово и Метохии, на неустойчивых границах с Албанией, не были реализованы.
В мае 1921 г. началась переправа казаков в Болгарию и Сербию. В первом эшелоне, через Салоники и сербский пограничный пункт Гевгели, 1 июля 1921 г. прибыли саперные полки Донского и Кубанского корпуса (вместе с полком Первого армейского корпуса, всего 4000 бойцов). Они были причислены к штату Министерства строительства и направлены на постройку стратегических дорог: Вранье–Босилеград (впоследствии эта дорога стала называться «Русский путь»); Гостивар–Дебар, Косовска–Митровица–Рашка, Штип–Кочане. С 1926 г. эшелон казаков получил работу на шахтах пирита в окрестностях г. Доньи-Милановац, на руднике «Кленовик» возле г. Пожаревац, затем работал на стройках железных дорог Кральево–Рашка и Мала-Крсна–Топчидер. Донские казаки строили железные дороги в Бихаче, Босанска-Крупе, а позднее, вместе с кубанскими – железную дорогу Ормож–Лютомер–Птуй (в Словении).
Во втором транспорте 9 июля 1921 г. прибыли основные части Кубанской казачьей дивизии, чины Генерального штаба и Гвардейский дивизион ген. Врангеля (состояла из 80-ти гвардейцев – донских казаков и по одному эскадрону кубанских и терских). Запорожский казачий эскадрон при 3-м полку Кубанской дивизии прокладывал железную дорогу Ниш–Княжевац, эскадроны кубанцев-гвардейцев собирали трофеи на полигонах битв Первой мировой войны вблизи г. Битоль и некоторое время служили в составе пограничных войск страны. После завершения постройки железной дороги в Словении Гвардейский дивизион кубанцев (около 250 казаков) в 1924 году переехал на постоянное жительство в северные области страны (Бараня и Славония), полным составом поступив на службу к барону Виктору Гутману на сахарный завод имения Браньино-Брдо близ г. Бели-Манастир, на лесозаготовки в Белище и в известное государственное имение «Белье».
По секретному заданию Военного министерства Королевства СХС в декабре 1924 г. вооруженные и хорошо обмундированные казачьи отряды, вместе с офицерами-добровольцами Русской армии (всего несколько сот бойцов под командованием полковника Миклашевского), провели успешное военное вторжение в Албанию, из Дебар, Призрен и Джаковица. Таким образом, они приняли непосредственное участие в свержении Фан Ноли в Тиране и вступлении Ахмета Бек-Зогу на албанский престол.
До 1926 г. штаб Кубанской дивизии, во главе с ген.-майором Виктором Эрастовичем Зборовским, был расквартирован в г. Вранье, а затем переехал в г. Пожаревац. Размещенные в отдаленных пунктах, части дивизии оставались сплоченными между собой; эта дивизия оставалась единственным военным формированием Русской армии в изгнании, вплоть до 1941 г. сохранившим в Королевстве Югославии не только свою монолитность, но и казачьи военные традиции, боеспособность и форму. Некоторые роты и духовой оркестр дивизии в 1920–30-е годы принимали участие в парадах и торжествах страны.
Из Новочеркасска в Королевство СХС прибыли и два средних учебных заведения: Донской Императора Александра III кадетский корпус и Мариинский Донской девичий институт.
В отличие от основной массы гражданских лиц, создавшей во всех уголках страны «русские колонии», казаки, проживавшие вне казачьих военных подразделений, не желали подчиняться комитетам русских колоний. Они создавали «казачьи станицы», самостоятельно избирая представителя – атамана. Такие станицы, хутора и курени были трех видов: чисто кубанские, донские и терские; «общеказачьи» (смешанные) и полуподпольные – «вольно-казачьи», возникавшие в 30-е гг. как политические группировки. С годами станицы реорганизовывались, объединялись или прекращали свое существование. Названия они получали по месту расквартирования или по округам. Некоторым присваивалось имя выдающегося (походного) атамана – Булавина, Некрасова, Краснова, Кухаренко, Шкуро… Самое большое сосредоточение казачьих станиц было в хлебородной области Воеводина.
Среди казаков, проживавших в станицах, были развиты солидарность, патриотизм, лояльность к приютившему их государству и дружеские чувства к местному населению. Если вблизи станицы оказывалась русская колония или другое казачье поселение, царили сотрудничество и терпимость друг к другу. Образованные казаки принимали участие в культурной жизни русской эмиграции. В деревнях много казаков-священников оказалось на службе Сербской церкви; казаки были регентами церковных или любительских хоров, учителями начальных школ, инструкторами верховой езды. Традиционно привязанным к земле казакам на чужбине редко удавалось приобрести собственный участок и заниматься хлебопашеством. Гордость и жизнь в кругу станичников не позволяли казаку пойти батрачить в периоды полевых работ. В деревнях и на хуторах охотнее всего они занимались ремеслами или создавали артели-задруги: изготавливали кефир, сыр, пекли хлеб. Казаки со средним образованием, оказавшиеся в воеводинских селах, где преобладало население из национальных меньшинств (не всегда лояльное к Королевству СХС), получили места государственных чиновников, становились писарями, бухгалтерами, землемерами…
Женились казаки на местных женщинах, преимущественно словачках, русинках, немках, венгерках. Такие браки были прочными и многодетными. Детей крестили в православную веру. Полученное приданое давало возможность создать собственное хозяйство. Отдаленность от русских культурных очагов и низкий уровень образования казаков способствовали быстрой ассимиляции младшего казачьего поколения.
Станицы, подобно казачьим военным подразделениям, подчинялись своим атаманам и войсковым руководителям. До 1941 г. Сербия являлась центром Кубанского и Терского казачества на чужбине. Тут жили кубанский походный атаман ген.-майор Вячеслав Григорьевич Науменко (1883–1979) и терский – ген.-лейтенант Герасим Андреевич Вдовенко (ок.1865–1945). В Белграде находились «канцелярии» Кубанского и Терского правительств. Председателем Кубанского правительства был полковник Михаил Карпович Соломахин, а Терского – военный инженер Евгений Александрович Букановский. Кубанская краевая рада (парламент) в 20-е годы заседала в Новом Саду или в Белграде. В Сербии проживал походный атаман Астраханского казачьего войска ген.-майор Николай Васильевич Ляхов. Донской атаман ген.-лейтенант Африкан Петрович Богаевский короткое время жил в Белграде, в 1923 г. уехал в Париж, ставший, наряду с Прагой, политическим центром Донского казачества.
С казаками в Королевство СХС прибыло и несколько сотен калмыков из донских степей. Они были направлены на шахты г. Сень, где строили дорогу, позднее большинство переехало в Мали-Мокри-Луг (тогдашний пригород Белграда), другие группы уехали в банатскую деревню Црепая и в г. Парачин, где они поступили на суконный завод. Председателем калмыцкой колонии в Сербии был полковник Абуша Алексеев (1883–1948). В 1929 г. эта этническая общность построила свой буддистский храм, единственный в Европе, и в эмиграции сохранила свою монолитность. В 1942 г. почти все белградские калмыки перебрались в банатскую деревню Дебеляча, а оттуда в сентябре 1944 г. по железной дороге эвакуировались на запад6.
20-е годы отличаются миграциями русских беженцев из Королевства СХС в промышленно развитые страны Европы, прежде всего во Францию и Бельгию. Самое многочисленное и известное переселение казаков последовало в мае 1929 г. в Перу7. Несколько сот казаков, преимущественно кубанских, уехало под предводительством ген.-майора Ивана Диомидовича Павличенко. Из Нового Сада он увез свою группу казаков-джигитов, вместе с духовым оркестром и танцовщиками.
В течение всех побед и поражений «белых» на Юге России возникали трения между Добровольческой Армией (позднее – Вооруженные Силы Юга России, а еще позднее – Русская армия), с одной стороны, и казачьими правительствами, парламентами и атаманами казачьих войск, с другой. Недоразумения существовали и после Крымской эвакуации, вопреки факту, что еще 22 июня 1920 г. все казачьи атаманы признали верховную военную власть за ген. П. Н. Врангелем. Случалось, представители Объединенного совета Дона, Кубани и Терека игнорировали договоренность с Главнокомандующим Русской армии, который в рядах казаков пользовался уважением и которому бойцы полностью доверяли. Перед отправкой первых транспортов с острова Лемнос, ген. Врангель обратился к казакам с письмом-заявлением, в котором заверил, что относительно них будет проявлена та же забота, что и о всей Русской армии8.
Массовое прибытие военных эшелонов на Балканы совпало по времени с расцветом политической деятельности русской эмиграции в Европе. Эти события начала 20-х гг. пока еще не оказывали значительного влияния на жизнь казаков в Королевстве СХС. Их станицы – гражданские и военные – были заняты борьбой за существование и улучшение условий жизни. Они одинаково гостеприимно принимали различные делегации, генералов, походных атаманов и казачьих парламентариев, слабо разбираясь в политических веяниях. В конце концов, и они стали заявлять о себе. На сессиях Кубанской краевой рады 2–3 октября 1921 г. в Новом Саду резкой критике была подвергнута политическая деятельность пражской группы кубанцев. представленная как попытка расторжения единства в казачьих рядах. Кубанский парламент в Новом Саду заседал и 19–20 февраля 1922 г. На повестке дня стоял анализ работы представителей Рады в других странах, было поддержано формирование ряда общеказачьих организаций и рассматривались финансовые дела.
Постепенно среди казаков распространяется казачья печать, поступающая из Праги, Софии, Парижа и Белграда. С 1921 г. в городке Вранье (Южная Сербия) выпускался бюллетень «Кубанец», в Белграде – «Кубанский зарубежный вестник» (1923), бюллетень Кубанской канцелярии «Вольная Кубань» (1925), орган Терского правительства «Терский казак на чужбине» (1926) и др. Нами установлено, что в Югославии выходило более 20-ти казачьих периодических изданий, всего более 340 выпусков. Все эти издания писали о событиях в станицах и в центрах, публиковали приказы и призывы атаманов официального характера, своеобразно трактовали политическую жизнь эмиграции, полемизировали с казачьими или военными изданиями различных ориентаций. Журнал «Наша станица» Белградской кубанской станицы им. ат. Сидора Билого отличался более прогрессивными устремлениями и заботой о молодежи. Членами редакции состояли Павел Иванович Курганский, бывший член Государственной думы, Леонид Владимирович Зверев, владелец книжного магазина в Белграде и полковник Константин Герасимович Булгаков, чиновник Белградского муниципального управления. Журнал размножался на шапирографе, выходил с 1935 по 1938 г. (35 выпусков), был запрещен цензурой.
В середине 30-х годов политическая жизнь казаков на чужбине достигла своего апогея. Выкристаллизовалось пять политических течений (не считая двух-трех молодежных), являющихся казачьими филиалами русских политических партий, возникших в эмиграции.
Первое течение – самое распространенное среди казаков Зарубежья. К нему примыкали казаки, проявлявшие лояльность к выборным представителям казачьей власти – атаманам монархического течения. Приверженцы этого течения считали, что между казаками и русским народом нет существенной разницы, исключая исторические традиции и специфику уклада жизни. Они отстаивали тезис, что казаки не являются самобытным народом, а лишь одним из сословий России. В вопросах государственного устройства будущей России они на словах были «непредрешенцами» – ни за монархию, ни за республику, и считали, что этот вопрос решается внутри России, а не в изгнании. Они сотрудничали с российскими военными, гуманитарными и культурными организациями и создавали свои кружки и общеказачьи трудовые союзы.
Второе течение – демократы-федералисты. Они считали, что будущее казачества в нерасторжимом союзе со свободной, демократической Россией, но лишь на добровольном и федеративном принципе. Выдвигали исконные демократические идеалы казачества и необходимость его объединения. Это течение составляли приверженцы политиков из структур Кубанской рады и Объединенного совета войск Дона, Кубани и Терека. Непримиримые к некоторым атаманам, обвиняя их в интригах и личных амбициях, они в особенности были враждебно настроены к русским военным и национально-политическим структурам.
Третье течение – казачьи националисты. Казачество они рассматривали не как сословие, не как союз бытовых общин, а как особый народ, отличающийся от русского не только по быту, но и по своей психологии и своей идеологии. Они безоговорочно поддерживали войсковых атаманов, Донской войсковой круг и Кубанскую раду. Большое значение придавали казачьей интеллигенции, должное отдавали истории казачьих полков, но выше ставили казачью историю. Не отрицая больших ошибок в отношении к казачеству в прошлом, они с уважением относились к России, высоко ценили русскую культуру, считая ее также и своей. Они хорошо ориентировались в современных европейских событиях и были реальными политиками, готовы были сотрудничать со всеми.
Четвертое течение – «вольные казаки», националисты, также считали казачество отдельным народом. Их основным политическим устремлением было осуществление независимости казаков и создание суверенного, объединенного государства «Казакии». Признавая институт войсковых атаманов, свое отношение к ним определяли персональной оценкой каждого из них. Непримиримые к коммунистам, они охотно вступали в соглашения с теми национальными группировками, которые проводили курс на свою государственную независимость. Это течение не отказывалось от иностранной материальной помощи.
Пятое течение – в него входили казаки-социалисты. Было их немного. Они не имели своих организаций, а примыкали к русским социалистам, действовавшим в эмиграции. Это были своеобразные социалисты, в казачьем вопросе выражающие националистическую точку зрения. Признавая общее выборное начало, они признавали войсковых атаманов, войсковые круги и Раду, но фактически не поддерживали их. Не придавали особого значения и казачьим традициям, хотя считались с ними9. К этому течению можно подвести кружок казаков, проживавших в Скопле, именовавшийся «Рабоче-крестьянской казачьей партией», опубликовавший свою политическую платформу и одно воззвание10.
Одновременно с ростом политических брожений в рядах российской эмиграции и казачества, возмужало и молодое поколение, учившееся в Донском кадетском корпусе и в университетах. Национально определившиеся, казаки вступали в свои студенческие организации – Союз вольных казачек им. Галины Булавиной и в Белградскую общеказачью студенческую станицу, выпустившую один номер своего журнала «Единство». Молодежь вдохновлялась идеями группы казаков-интеллигентов, объединенных вокруг пражского журнала «Вольное Казачество», отстаивавшего идеи формирования суверенного государства – «Казакии». Их ловко проводимая пропаганда вызвала новое размежевание в казачьих рядах, что привело к созданию полуподпольных «вольноказачьих» станиц. В Сербии их было около 15-ти: в Белграде, Суботице, Смедерево, Чуприи, Парачине, Крагуеваце, Боре и др. В апреле 1935 г. на «вольноказачьем кругу», состоявшемся в Белграде, присутствовало 78 делегатов, а свой 5-й Окружной съезд «Вольное казачество» провело 4 апреля 1937 г. Под давлением влиятельных деятелей русской эмиграции в Югославии 4 февраля 1938 г. в Белграде были арестованы вольноказачий атаман И. Билый и десяток активистов. Можно догадаться, что преследование активистов этого движения вдохновлялось русскими политическими организациями.
Политическая деятельность казаков в течение Второй мировой войны, как отдельных лиц, так и военных подразделений, определялась местными условиями, их личной позицией к событиям, но и давлением на них влиятельных гражданских и военных лидеров русской эмиграции в Сербии. В апреле 1941 г., сразу после вторжения оккупантов, российские эмигранты с югославским гражданством были мобилизованы или записались добровольцами в югославскую армию. В их среде было много казаков. Начальник 4-го отдела Русского общевоинского союза (РОВС), ген. Барбович, вместе с начальником Кубанской казачьей дивизии ген. Зборовским и командиром Гвардейского казачьего дивизиона полк. Рогожиным, весь свой военный потенциал предоставили в распоряжение югославскому Военному командованию11. Из-за молниеносной капитуляции это предложение не реализовалось. Большинство мобилизованных эмигрантов, включая и казаков, попали в германский плен. После нападения Германии на СССР в Сербии сформировался Русский охранный корпус, в который влились и казачьи подразделения ген. Зборовского и полк. Рогожина, а перед концом войны – и казачьи отряды, через Румынию прибывшие с Восточного фронта. Казаки вмешивались и в гражданскую войну в Югославии. Под натиском Второго и Третьего Украинских фронтов Красной армии Русский корпус отступил на северо-запад и покинул пределы страны.
Культурную деятельность казачества на чужбине можно рассматривать в двух точек зрения – как работу видных одиночек: ученых и работников культуры (националистической казачьей или всероссийской направленности), и как работу казачьих организаций и одиночек, ориентировавшихся исключительно на изучение истории и самобытной культуры казачества. В первые годы в Королевстве СХС преобладал этот второй вид деятельности.
В 1921 г. из Константинополя в Белград переехал Донской казачий архив, в полном объеме, с историческим материалом периода Гражданской войны на Дону. В марте 1923 г. была создана Донская историческая комиссия, задачи которой состояли в сборе, изучении и публикации архивных материалов. С этого года стали выпускаться периодические сборники «Донская летопись». Донской архив, вместе со своей Комиссией, в феврале 1925 г. переехал в Прагу.
Подобные исследования проводились и при Кубанской канцелярии, обосновавшейся в Белграде. Их труды публиковались в казачьей военной периодике, а в виде отдельных выпусков печатались тексты патриотической направленности. При этой канцелярии создана была Делегация по охране кубанских военных регалий, знамен и военных трофеев, отданные на временное хранение в Военный музей на Калемегдане. Председателем делегации состоял ген.-лейтенант Петр Иванович Кокунько. Ряд казаков, военных ветеранов, писали и публиковали свои исследования и воспоминания, связанные с участием казачьих отрядов в битвах Мировой и Гражданской войн.
Два вида художественной деятельности казаков сохранили по себе живую память до наших дней. Во-первых, джигитовки – акробатические выступления на лошадях группы бравых казаков, происходившие на городских ипподромах и деревенских лужайках. Вооруженные казаки, облаченные в военную форму, исполняли и национальные танцы, чаще всего кавказские. Второй вид деятельности – мужские казачьи хоры. Групп джигитов и казачьих хоров было несколько, в Белграде и провинции. После успешных гастролей по Европе некоторые из них не возвратились на Балканы. Выступления известного Хора донских казаков Сергея Жарова, Хора имени атамана Платова, руководимого Николаем Кострюковым, и вокального квартета братьев Кедровых становились событиями концертного сезона избалованной белградской публики.
До наших дней все еще не исследована литературная деятельность казаков, осевших в Югославии, а она представляет литературно-историческую ценность. Прозу и поэзию создавало молодое поколение – выпускники русских средних учебных заведений и студенты. В этой среде выделялся безвременно скончавшийся студент Белградского университета Борис Александрович Кундрюцков (1903–1933). Опубликован был его роман «Кожаные люди» (намек на большевиков) и юмористическая повесть «Казак Иван Ильич Гаморкин». Поэзию представляли: Павел (Павло) Сергеевич Поляков (1904–1981), состоявший редактором литературно-политического журнала «Казачья лава» (1937), балерина Людмила Михайловна Костина (1908–1974), Николай Федорович Букин (1903–1994), Николай Николаевич Воробьев (1908–1989), Александр Николаевич Туроверов (1903–1978), Виктор Архипович Иванов (?–1990), Федор Георгиевич Полковников (1904–?), Алексей Львович Персидсков (1903–1944), Иван Иванович Сагацкий (1901–1981), студент Загребского университета Михаил Николаевич Залесский (1905–1979), а из старшего поколения Иван Михайлович Назаров (1874–1936) и др. Их поэзия проникнута патриотизмом и ностальгией изгнанников по родимому краю и идеализацией казачьей жизни. Ни одному из поэтов не удалось в Югославии опубликовать свой сборник12. Однако в наше время в Ростове-на-Дону увидела свет антология поэзии донских казаков-эмигрантов. В ней представлено 44 поэта, из них 15 проживало в Югославии13. Позднее в Ростове-на-Дону опубликовано и два сборника стихотворений П. С. Полякова.
Любовь и верность казаков своей «второй родине», в которой они чувствовали себя как дома, запечатлены в стихотворении бывшего белградца Павла Сергеевича Полякова, написанном под конец жизни, в Мюнхене, в его новой эмиграции:
МУЗЕ
Пришла ты для последней встречи,
Что ж… вновь с тобою запою
Про скалы дикие Билечи,
Про ма╪ку Срби╪у мою.
Меня ты научила петь
О нашей и о сербской славе,
И ставил я рыбачью сеть
В Дунай, на Тисе, на Мораве.
Цветков лазоревых огни
У нас не устрашались бури,
Цветут и в Сербии они
Зовут их – косовски божури.
Где кровь лилась в боях с врагом
Веленьем Праведного Бога,
Для нас и сербов их ковром
Покрылась райская дорога.
Вот этой родине второй
Поставлю памятник навеки –
Я там изведал, молодой,
Добро в хорошем человеке.
И много раз проверил я
Словцо казачие – братушка –
Мне лили сербские друзья
Не в рюмку ракию, а в кружку.
Опава. Мюнхен, 1981
РусскаЯ эмиграциЯ в Воеводине
В Воеводине – ее частях Срем, Бачка и Банат (разделяемых реками Дунай, Сава и Тиса), осело около 10 тысяч русских беженцев. Их прибытие и устройство на этих территориях бывшей Австро-Венгрии отличалось от поселения русских в Белграде, центральной и южной Сербии. Сюда были направлены русские учебные заведения, эвакуировавшиеся в полном составе: Николаевское кавалерийское училище, Крымский кадетский корпус, Мариинский Донской девичий институт, Харьковский девичий институт; разместились госпиталь Русского общества Красного Креста и больница Гербовецкой общины сестер милосердия из Кишинева; обеспечены помещения для созданных в стране Первой русско-сербской гимназии с общежитием, домов для престарелых, военных инвалидов и сирот; устроены по городам большие группы русских; размещены по деревням и городам компактные группы казаков; направлены группы офицеров, солдат и казаков в пограничные отряды вдоль границы с Венгрией и Румынией; обеспечено более комфортабельное поселение семейств государственных деятелей и титулованных дворян в имениях состоятельных австро-венгерских помещиков (по распоряжению Двора и Правительства Королевства СХС).
Перечислим несколько таких аристократических оазисов: во дворец имения Эчка (в 10-ти км от г. Велики-Бечкерек) направлено 16 беженцев (там скончались граф Г. Н. Сиверс и барон О. С. Тизенгаузен); во дворце «Бобор» в Элемире (в 10-ти км от Велики-Бечкерека) обосновалось около 30-ти русских: князья Голицыны, Баратовы и Львовы, графы Бобринские, бароны Мегден; семьи: Потоцкие, Воейковы, генерала Романенко, полковника Генштаба Холодовского, капитана Арсеньева, морского офицера Свечина, гвардейских офицеров Руднева и Хитрово; художник Алексей Лажечников, семьи Бэер и Панчулидзевы; во дворце в имении графа Бисингера во Влайковаце (вблизи г. Вршац) поселились семьи гвардии полковника В. С. Хитрово и Н. Г. Бек-Узарова; в просторном дворце «Каштель Карачоли» имения Беодра (20 км от г. Нови-Бечей) поселили несколько видных семейств русских беженцев; управляющим этим имением был назначен Михаил Владимирович Родзянко, последний председатель Государственной думы; в «Каштеле» графа Чекунича (деревня Руско-Село вблизи г. Велика-Кикинда) нашло приют несколько семейств; в своем имении в деревне Футог (вблизи Нового Сада) граф Котек оказал гостеприимство семьям князя В. А. Голицына, графа П. К. Ламсдорфа, члена Чрезвычайной комиссии Временного правительства Б. Н. Смитена, чиновника министерства финансов Вовси, генерал-адъютанта А. Г. Жеребкова, московского финансиста В. С. Вишнякова, профессора права М. Н. Ясинского, семье и родственникам поэта С. С. Бехтеева.
И в русских колониях городов Воеводины встречались громкие фамилии. В Велики-Бечкереке проживали князья Шереметьевы, Гагарины, Шаховские, графы Апраксины, Гендриковы, Витвинские, семья контр-адмирала И. И. Степанова; в Панчево – графы Мусин-Пушкины, бароны Толь, фон Андерсин, Фиркс и Мегден, ген.-лейтенант К. Н. Смирнов (бывший комендант крепости Порт-Артур), депутаты Государственной думы Ф. И. Родичев, М. В. Челноков, сенатор В. Н. Смолянинов, видный эсер С. М. Немчинов (командир отряда, сопровождавшего Императора Николая II с семьей из Царского села в Екатеринбург). В Белой Церкви жили камергер Двора князь К. И. Карпов, сенатор А. А. Хвостов, барон В. О. Ган, семья князя П. П. Шаховского; в Велика Кикинде – камергер Двора князь Н. С. Волконский, князь Д. Н. Долгоруков, князь Н. П. Андроников, барон С. П. Корф; в Нови-Бечей – семья графа Граббе, сенатор А. Н. Неверов; в Вршаце – прямые потомки писателя графа Л. Н. Толстого. Председателями русских колоний обычно избирались особы из среды высших чинов Русской армии – генералы В. И. Чекмарев и В. А. Лехович (Панчево), Н. Ф. Высоцкий (Нови-Бечей), Н. П. Савищев (Вршац), Г. Е. Генералов и Колобов (Белая Церковь), А. А. Швецов (Велика-Кикинда), В. П. Агапеев (Жомболь), Д. Н. Чернояров и Ф. В. Данилов (Новый Сад), или полковники.
Оказавшаяся в изгнании аристократия, принесшая с собой широкую европейскую культуру, не обладала при этом конкретными профессиональными знаниями и опытом. Легче было адаптироваться русской интеллигенции – с высоким уровнем образования и профессиональным стажем работы. Начало жизни в эмиграции этих людей нельзя назвать легким, в особенности потому, что они не всегда встречали одинаково радушный прием среди национальных меньшинств Воеводины. Местные крестьяне считали всех образованных россиян аристократами, что приводило порой к комическим недоразумениям.
Беженцы жили в ожидании падения большевизма и скорого возвращения домой. Однако положение Советской России укрепилось, в том числе и за счет ее признания ведущими мировыми державами. У русской интеллигенции, в силу обстоятельств оказавшейся в провинции, было два пути – либо, благодаря своим образовательным и профессиональным возможностям, приспособиться к новой среде, либо, воспользовавшись помощью родственников или друзей, пробираться глубже в Европу, где труднее было найти соответствующую работу, но где за такую работу больше платили. Титулованное дворянство находило своих родственников в Западной Европе и охотно покидало Балканы.
Лучше всех к жизни в Воеводине приспособились люди, привычные к интеллектуальному и физическому труду, владевшие ремеслом. Многие пошли работать в местные административные учреждения, становились бухгалтерами, почтовыми, железнодорожными служащими. Во многих деревнях с приходом россиян впервые появились врачи, агрономы и учители. Однако из-за нерешенной проблемы подданства все эти землемеры, счетоводы, налоговые служащие, преподаватели, ветеринары и пр. на государственную службу принимались лишь временно, почасовиками или «чиновниками по контракту», отчего жалованье им полагалось меньшее, чем подданным страны.
Уже в начале 20-х гг. русские начинают играть весьма заметную роль в хозяйственной жизни и работе административного аппарата Королевства СХС, преимущественно на территории, недавно принадлежавшей Австро-Венгрии, в экономически отсталых или этнически однородных (неславянских, неправославных) районах. В их лице государство получило лояльно настроенные и квалифицированные кадры. Подавляющее большинство имело среднее и высшее образование, владело иностранными языками14.
Сремские Карловцы (Сремски-Карловци). Про Сремские Карловцы, сербский духовный центр, знали в XVIII в. российские императоры, архиереи, монахи, дипломаты, ректоры Московской и Киевской духовных академий. В XIX в. этот культурный центр посещали историки и слависты Казанского и Петербургского университетов, политики, плеяда знаменитых имен – А. С. Кайсаров, А. И. Тургенев, И. С. Ястребов, А. А. Александров, Н. Ф. Павлов, Т. Д. Флоринский, М. П. Погодин, О. М. Бодянский, Л. Н. Майков, В. И. Ровинский, В. Н. Перетц и др. Следы пребывания русских ученых можно найти на обложках подаренных ими книг или в текстах их трудов, хранящихся сегодня на полках старой библиотеки Карловацкой гимназии.
По численности русская колония в Карловцах была небольшой15. До февраля 1921 г. здесь осело 16 россиян т. н. сербской эвакуации из Одессы и лишь 20 человек крымской эвакуации – всего 36 душ. Согласно официальной переписи населения Королевства СХС, проведенной в 1921 г., в Карловцах проживало 5907 жителей, из которых русских – 50 душ. Председателем «русской колонии» был избран Иван Павлович Федорович. Весной 1921 г. была открыта Русско-сербская швейная мастерская и сформировался Кубанский казачий хутор, возглавляемый есаулом Александром Тимофеевичем Ступниковым. Решениями правительства и Св. Синода Сербской православной церкви, в Ср. Карловцах поселились и две однородные группы беженцев с юга России. Благодаря им этот городок занял особое место среди колоний русских эмигрантов в стране. Из примерно двух сотен новых пришельцев тут оказалось несколько десятков лиц, сыгравших видную роль в церковной и военно-политической жизни всей русской диаспоры.
Первую группу составляли иерархи Русской Православной Церкви. Среди русских епископов, которые еще в феврале 1920 г. были рассредоточены по фрушкогорским монастырям близ Ср. Карловцев, был и деятельный архиепископ Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский). По его ходатайству в адрес Сербской Патриархии, в марте 1921 г. из Константинополя в Карловцы прибыло Высшее временное русское церковное управление за границей (созданное в ноябре 1920 г. на территории Константинопольской Патриархии). Возглавлял его митрополит Киевский и Галицкий Антоний (Храповицкий). Русским иерархам и церковным администраторам Патриарх Сербский Димитрий уступил помещения в правом корпусе своего монументального «нового» Патриаршего дворца в Карловцах. Секретарями Управления были юрист Ексакустодиан Иванович Махароблидзе (в конце 20-х гг. состоял председателем карловацкой русской колонии) и полковник Тихон Александрович Аметистов.
В середине июля 1921 г. в Карловцы была направлена и основная часть Штаба Главнокомандующего Русской армией ген. П. Н. Врангеля. Первым сюда прибыл начальник Штаба ген.-лейтенант А. П. Архангельский, затем – около 30-ти чинов офицерского состава, с семействами. Осенью 1921 г. прибыл помощник Главнокомандующего генерал от кавалерии Павел Николаевич Шатилов, с семьей. После некоторой задержки в Белграде, в середине марта 1922 г. в Карловцы прибыл и сам ген. П. Н. Врангель, позднее из Дрездена – его родители, а из Парижа – супруга, трое детей и няня (сын Алексей родился в 1922 г. в Белграде).
Офицеры штаба и конвой Главнокомандующего (состоящий из 10-ти казаков и коменданта Артемьева) в Карловцах были расквартированы в здании бывшего городского госпиталя, в актовом зале здания магистрата, в здании «Благодеяние» и по частным домам карловчан. Сам ген. Врангель одно время проживал в здании госпиталя, а затем ему с семьей была отведена квартира в солидном двухэтажном доме (сегодня ул. Митрополита Стратимировича, д. 19–21). Личным секретарем ген. Врангеля состоял Н. М. Котляревский. Помимо упомянутых, в его Штабе числились: ген.-лейтенанты Г. Л. Пономарев, П. А. Кусонский, Е. К. Климович, Е. П. Миллер, ген.-майоры С. М. Трухачев, Л. А. Артифексов, полковники Л. Н. Трескин, А. А. Подчертков, А. В. Алатырцев, К. Ф. Зерщиков, В. В. Бабенчиков, С. И. Сергеев, М. М. Покровский, А. В. Станиславский, капитан 1-го ранга Д. Г. Андросов, штабс-капитаны Н. А. Клименко и Н. В. Соколов, ротмистр Ю. В. Асмолов, священник отец Василий Виноградов, бывшие члены Госдумы: князь Н. Н. Львов и В. В. Шульгин, финансовый советник барон А. Тизенгаузен, чиновники Шаповалов, Исаев и др. Несколько офицеров Штаба проживало в Белграде и в других городах; про некоторых русских карловчан можно предположить, что они числились в штате Штаба. Например, бывший адъютант Императора Николая II ген.-лейтенант В. А. Брендель, ген.-майор М. А. Хрущев и полковник Пряслов.
Помимо офицеров и духовенства, третью значительную группу русских в Карловцах составляла интеллигенция – преподаватели семинарии и знаменитой Карловацкой гимназии (открыта в 1791 г.)16. Педагоги публиковали свои статьи и исследования в русской и сербской периодике, служили в храмах. Ф. Ф. Балабанов состоял чиновником Св. Синода Сербской православной церкви, В. Н. Халаев был одним из основателей Русского археологического общества в Югославии, В. А. Розов – членом Института изучения России в Белграде, художники В. С. Курочкин, М. П. Косенко, Н. Д. Волков, М. Н. Малахова создали ряд художественных произведений. По свидетельству Теодоры Петрович, старожила городка: «Здешние русские не общались с местным населением. У них был свой клуб. Собирались они в старом здании ▒Благодеяние’, некоторые там и жили. Там же располагалась и их большая библиотека с отборными книгами, преимущественно русскими, привезенными с родины. Я себе часто задавала вопрос, как им удалось привести эту уйму книг. Не только книги, но и иконы, самовары, части мебели и множество драгоценностей, от продажи которых большая часть и жила. В те годы в Карловцах были в ходу золотые кольца, браслеты, ожерелья, кулоны, ручные часы. Все это можно было дешево приобрести.
В среде русских не было тружеников, по-моему, осело и малое число дворян. По совести говоря, помню одну только княгиню Туманову, внешность которой сразу выдавала ее происхождение. Прожила она тут короткое время, вместе со своей компаньонкой, похожей на нее. Обе одевались роскошно, ходили в больших шляпах и с белыми кружевными зонтиками. Жили в доме покойного профессора Глиши Лазича.
В своем клубе эмигранты создали кружки. Там они музицировали, пели, декламировали, ставили спектакли. Среди них были талантливые и разносторонние люди. Выделялся некий полковник Чижов, всегда ходил в штатском. Пока он здесь жил, вокруг него протекала и вся культурно-увеселительная жизнь Карловцев. <…> Библиотека Русского клуба и культурная жизнь русских, в особенности хоровая песня, постепенно втянули в их круг некоторых местных жителей, которые, состоя благотворительными членами этого клуба, могли брать на прочтение книги и принимать участие в деятельности любительских кружков. В этом и состояли единственные контакты карловчан с русскими, продолжавшиеся, пока эмиграция была в сборе и содержала свой клуб, значит – всего несколько первых лет. С теми же эмигрантами, которые осели здесь надолго, контакты поддерживались как с частными лицами, но всегда оставались сдержанными. Насколько помню, здешние русские не женились и не выходили замуж. Молодых вроде бы и не было, их можно пересчитать по пальцам. Некоторые приехали с детьми, но те учились в русских школах вне Карловцев. Русские царские офицеры, исключая полковника Чижова, ходили в форме, пока она не износилась, – один так и ходил до конца своей жизни, умер он года два тому назад. Пожилые женщины летом предпочитали ходить в белом – у нас это не принято.
Большая часть любила подчеркивать свое дворянское происхождение, но наши им не все принимали на веру. В особенности тем, кто кроме русского другого языка не знал. Были и такие, которые владели французским языком в совершенстве. Благодаря этим дамам, дававшим частные уроки, много карловацкой молодежи овладело французским языком, за низкое денежное вознаграждение»17.
Русская колония в Карловцах уже с 1923 г. начала редеть. Указами ген. Врангеля высшие чины его Штаба переезжали в европейские центры русского рассеяния. В последних числах октября 1926 г. ген. Врангель окончательно покинул Сремские Карловцы и с семьей обосновался в Брюсселе, в котором неожиданно скончался 25 апреля 1928 г. По воле покойного, в октябре 1929 г. его останки были перевезены в Белград и с военными почестями перезахоронены в русском храме Св. Троицы на Ташмайдане.
Отец генерала, барон Николай Егорович Врангель (1847, Петербург – 1923, Ср. Карловцы) похоронен на православном карловацком кладбище «Черат». Был он необычным человеком: учился в Швейцарии, доктором философии стал в Германии, знался с русскими марксистами, нигилистами и анархистами, встречался с Александром Дюма, дружил с принцем Уэльским (будущим королем Эдвардом VII), отбывал воинскую повинность в лейб-гвардии Конном полку, служил в Министерстве внутренних дел, делал попытки стать судьей, «бизнесменом», был директором промышленных компаний и страхового общества, перевел «Фауста» Гете, писал драмы, был страстным коллекционером произведений искусства. В Карловцах барон Николай Егорович окончил писать свои воспоминания («От крепостного права до большевиков»). Они были опубликованы посмертно в Берлине, в 1924 г., а вскоре переведены на английский, французский, финский, шведский языки. Барон не питал иллюзий относительно восстановления монархии в России, но и не проявлял симпатии к социализму. Свои воспоминания он завершил на скептической ноте: «Жизнь окончена. Впереди одна смерть-избавительница. Остается подвести итоги. России больше нет»18.
Его супруга, баронесса Мария Дмитриевна, урожд. Дементьева-Майкова (1858–1944, Брюссель) много сил и любви отдала на ниве народного просвещения, интересовалась историей искусства. В Мировую войну она работала в Красном Кресте. Воспоминания «Моя жизнь в коммунистическом раю» охватывают период ее одинокой жизни в Петрограде в 1918–1920 гг. и побег в Финляндию. Эти свидетельства ею пережитого рисуют верную картину происходящего в северной столице. Воспоминания были опубликованы в 1922 г. в Берлине, публиковались на английском, французском и немецком языках. О том, чем баронесса занималась в Ср. Карловцах, нетрудно догадаться. В 1933 г. она передала в библиотеку-архив Гуверовского института в Стэнфорде (Калифорния) уникальные материалы, о которых писала так: «После внезапной кончины мужа мне пришла мысль заняться составлением Архива о русской эмиграции после революции 1917 г. Цель работы: закрепить по свежим следам для будущего: дела, деятелей, родные таланты, пережитое ими. <…> Не теряю надежды, что мой маленький труд, который я делала по мере сил и умения, в который вложила всю душу, который явился моим спасителем в дни моего горестного одиночества и дал смысл моей жизни, окажется не бесцельным при возрождении нашей дорогой Родины и, быть может, принесет будущему историку злосчастной эпохи хоть маленькую пользу»19.
Супруга ген. П. Н. Врангеля, Ольга Михайловна, урожд. Иваненко (1882–1968, Нью-Йорк) происходила из богатой семьи с юга России. В военный и межвоенный периоды тоже занималась благотворительностью. Прибыв в Королевство СХС, Ольга Михайловна стала почетной председательницей Комитета помощи русским воинам и их семьям на Балканах, и в особняке Марковича в районе Топчидерско-Брдо в Белграде в 1922 г. открыла здравницу – санаторий для подкрепления здоровья и лечения русских беженцев из Крыма. Материальные средства ей удавалось получать от организаций и частных лиц из США. У генерала П. Н. Врангеля было четверо детей: Елена, Наталья, Петр и Алексей. Трое детей Врангеля учились в Бельгии и в Карловцы приезжали на каникулы, дружили с детьми из русских семейств – институтками, гимназистами и кадетами.
Самым значительным событием в Ср. Карловцах, связанным с историей русской эмиграции, является Русский Всезаграничный Церковный Собор, проходивший с 12 ноября по 3 декабря 1921 г. В его работе приняли участие 109 делегатов, духовенство и миряне. Собор принял ряд постановлений, из которых самое значительное – призыв Собора объединиться вокруг законного представителя дома Романовых. Карловацкий Архиерейский Собор РПЦЗ в сентябре 1922 г. упразднил Высшее русское церковное управление за границей и в декабре 1922 г. создал Русский Всезаграничный Церковный Собор, а также и Временный духовный Архиерейский Синод РПЦЗ, ежегодно заседавший в Ср. Карловцах. Канцелярия Синода РПЦЗ в Карловцах находилась в темном помещении здания Патриархии, в одном углу которого сидел прилежный администратор Василий Иванович Огородников. Тут же размещалась и малочисленная редакция периодического официального органа Русской церкви – двухнедельного журнала «Церковные ведомости» (1922–1930; редактор Е. И. Махароблидзе), а позднее – ежемесячника «Церковная жизнь» (1933–1939, затем Белград, 1940–1944; редактор граф Юрий Павлович Граббе). Постоянным сотрудником обоих изданий был Петр Сергеевич Лопухин.
С 1921 по 1937 г. в известной Карловацкой монастырской типографии на русском языке было напечатано около 20-ти книг и брошюр духовного содержания: труды митрополитов Антония и Анастасия, архиепископов Курского Феофана и Челябинского Гавриила, переводы трудов епископа Охридского Николая (Велимировича), исследования историков С. В. Троицкого, П. С. Лопухина, Вл. А. Маевского, врача-миссионера М. Аркадьева (М. А. Сопоцько-Сырокомля).
В Сремских Карловцах, Новом Саду и Белграде вышло много трудов митрополита Антония (Храповицкого). Этот выдающийся богослов и философ упокоился в Господе 10 августа 1936 г. в Патриаршем дворце в Ср. Карловцах. Последняя панихида и погребение были совершены в склепе Иверской часовни на русском участке Нового кладбища в Белграде. Все годы эмиграции помощником и келейником митрополита Антония был, по свидетельству Владислава Маевского, «простой монах Киево-Печерской лавры, без образования, но грамотный, с природным умом и дарованиями, верующий, но с хитрецой, – Феодосий (Мельник, 1890–1957), возведенный в сан архимандрита. Искренно преданный великому авве, он во время болезни митрополита Антония был его нянькой и опорой; проявляя массу терпения, но иногда с любовью покрикивая на Владыку. Митрополит не знал цены ни деньгам, ни вещам, охотно все раздавал, и на этой почве бывали печальные недоразумения. Преданный слуга, архимандрит Феодосий, был заведующим его несложного хозяйства и оберегал интересы старца от чрезмерных покушений слишком настойчивых просителей»20. Вместе с о. Василием Виноградовым, о. Нилом Софинским и о. Борисом Волобуевым, архимандрит Феодосий служил в карловацком русском храме Рождества Пресвятые Богородицы (в помещениях здания «Благодеяние», позднее – в погребном помещении старого здания Патриархии), одно время состоял настоятелем этого храма. Скончался он в должности игумена сербского монастыря Високи-Дечани, а погребен в Белграде, рядом с митрополитом Антонием.
Старейший Владыка в Зарубежье, митрополит Кишиневский и Хотинский Анастасий (Грибановский, 1873–1965) в 1936 г. занял место Первоиерарха РПЦЗ. После переселения Патриаршего трона и канцелярии Сербской Православной Церкви из Карловцев в Белград, административная жизнь Русской церкви больше была связана со столицей Королевства Югославии. В 1939 г. Синод РПЦЗ тоже перебрался в Белград. Перед самим концом войны Управление РПЦЗ (16 членов, во главе с митрополитом Анастасием) покинуло пределы страны.
Метрические книги о крещении, венчании и отпевании прихожан русского храма в Карловцах частично сохранились (за период 1922–1942 гг.). На основании их и других доступных источников узнаем, что здесь родилось (крещено) всего 8 детей, до 1942 г. скончалось 19 русских и совершено 155 венчаний, преимущественно между парами старшего возраста, проживавших в других городах страны (смешанных браков зарегистрировано около 40%). Перед началом Второй мировой войны в Карловцах проживало 32 русских. Всего скончалось 60 душ, почти все погребены на Верхнем православном кладбище «Черат».
Статистические данные подтверждают отличительную особенность русской колонии в Карловцах. В основном, это были образованные люди в летах, пережившие многие горести и невзгоды, немощные и утомленные, чтобы приняться за труд и вписаться в новую среду. Однако были и такие, как бывший офицер при Штабе ген. Врангеля Николай Васильевич Соколов – директор предприятия «Стражилово» (кирпичный завод, угольные шахты), состоял он и секретарем барона Й. Раячича; Константин Александрович Политанский – собственник фотостудии «Фото-ген»; Павел Николаевич Чижов – служащий в управлении кадастра; Михаил Васильевич Соковнин – чиновник муниципалитета; Александр Тимофеевич Ступников и Дмитрий Федорович Ляшкевич – чиновники городской канцелярии; Николай Ильин – геодезист; Дмитрий Омельченко и Иван Тимченко – портные; Константин Владимирович Киряков и Василий Фомич Дорофеев занимались торговлей; Анна Степановна Логинова – врачебным делом; Василий Измайлов – виноделием; Иван Собольский – столярничал в мастерской «Даница». Казаки преимущественно были сезонными поденщиками и занимались простым физическим трудом.
Излюбленным местом отдыха русских в Карловцах был Дунай: купание, рыбная ловля, прогулки на лодках. Ежегодно Н. В. Соколов устраивал охоту на уток и бекасов, когда из Нового Сада съезжалась группа русских офицеров-охотников.
Галерея интересных жителей этого городка, связанных с политической, церковной и культурной историей России ХХ века, не была бы полной без упоминания еще одного эмигранта. Юрист по образованию, Василий Витальевич Шульгин себе и своей молодой супруге, Марии Дмитриевне, урожд. Седельниковой (это был его второй брак), избрал Карловцы как тихую гавань. В России он был видным политическим деятелем: депутат Госдумы трех созывов, лидер ее правого крыла, публицист и издатель ежедневной газеты «Киевлянин». В Карловцах и в течение своего проживания в Далмации, Василий Витальевич писал воспоминания, политические полемики и приключенческие романы. Здесь он с супругой прожил все годы хорватской оккупации и дождался освобождения Карловцев. В морозное утро 24 декабря 1944 г. его арестовал советский солдат и препроводил в здание ратуши – в советскую комендатуру, сдав на руки органам СМЕРШа. Лояльный к любимой им Югославии, Василий Витальевич не сотрудничал с оккупантами и не уехал на Запад до прихода сюда Красной армии. По прихоти судьбы, он оказался единственным русским в Карловцах, вывезенным в СССР. Свой срок он отбывал во Владимирской тюрьме до 1956 года. Мария Дмитриевна переехала на жительство в Венгрию и дождалась его освобождения, после чего приехала к нему в СССР.
Василий Витальевич продолжил писать. Под конец жизни он выступал на трибунах, писал обращения к эмиграции, его снимали в кинохрониках и в художественных картинах, присутствовал на съездах КПСС. На замечания историков, что ранее говорил совсем другое, старик соглашался: «Говорил, не отрекаюсь… Но вы как будто бы в данном случае отрицаете течение времени. Что же вы думаете? Долголетие… Разве оно дается для того, чтобы старик повторял слова молодого? Дожить почти до ста лет и ничему не научиться? Разве я могу сейчас, имея белую бороду, говорить, как тот Шульгин, с усиками?». Скончался он 15 февраля 1976 г. на 99 году жизни. В эмиграции и в Советском Союзе написал около 15-ти книг, некоторые из них переиздаются.
Русские в Новом Саду
Среди многочисленных русских колоний в Югославии одной из самых значительных была новосадская21. Она внесла новую культурную ноту, обогатившую западнический дух этого города. Уютная жизнь в многонациональной среде, близость столицы и соседство со Сремскими Карловцами способствовали тому, что Новый Сад оказался привлекательным местом для временного проживания беженцев. Корреспондент белградской русской газеты в мае 1920 г. о Новом Саде писал: «Вообще, район, в котором находится ▒купатило’ (ванные минеральные воды), особенно привлекательный. Вся эта часть города напоминает не то небольшой немецкий курортный город, не то наше Царское село»22. В Новом Саду и его окрестностях поселилось около 2-х тыс. беженцев из России. До их прибытия в этих краях уже проживало 30–50 военнопленных Российской империи с Галицийского фронта, не пожелавших репатриироваться в Советскую Россию.
Весной 1920 г. в Новом Саду был создан Комитет по оказанию помощи русским беженцам. Пришельцы выжидали падения большевиков и лелеяли надежду на свое скорое возвращение на родину. В Новом Саду свое пристанище нашли казаки (преимущественно кубанские), военные инвалиды, офицеры, интеллигенция и дворяне. Как на новом, призрачном «острове» Петербурга, тут оказались графы Толстые, Воронцовы, Бобринские, Канкрины, Уваровы, князья Волконские, Гагарины, Голицыны, Коморовские, Трубецкие, известные дворянские роды – Апухтины, Бибиковы, Васильчиковы, Гончаровы, Державины, Дашковы, Елагины, Игнатьевы, Куракины, Ковалевские, Кикины, Миловидовы, Новосильцевы, Оленины, Орловы, Раевские, Родзянко, Румянцевы, Савельевы, Соловьевы, Сперанские, Таракановы, Третьяковы, Хитрово, Чернышевы, Шишкины…
Первым председателем новосадской колонии был юрист Геронтий Гаврилович Харченко (бывший крупный владелец сахарных и конных заводов на юге России), а вслед за ним – ген.-майор Диодор Николаевич Чернояров (воспитатель сербского королевича Александра Карагеоргиевича в Пажеском корпусе в Петербурге), действительный статский советник Аркадий Ипполитович Келеповский (бывший чиновник особых поручений при Великом князе Сергее Александровиче в Москве), гвардии полковник Владимир Юстинович Чаплиц и ген.-майор Кубанского казачьего войска Федор Владимирович Данилов.
В феврале 1922 г. в городе был создан Русский православный церковный приход. Богослужения проводились в сербском Николаевском храме и в часовне Св. Василия Великого (на втором этаже Епархиального дома). Настоятелями прихода состояли протоиереи Федор Синькевич, Нил Малахов, Сергий Самсониевский. Служили и священники Борис Селивановский, Иоанн Сокаль, Владимир Родзянко, Василий Колюбаев и др. В период 1922–1955 гг. старостами были д-р Г. Г. Харченко, полковник М. М. Бузинов, инженер Г. Б. Броневский и адвокат С. П. Метельский. Многолетние стремления построить в городе русский храм не осуществились, хотя перед самой Второй мировой войной были обеспечены земельный участок, проект храма и средства.
Любопытные данные читаем в сохранившихся метрических книгах этого прихода. В период между войнами было крещено 124 ребенка, зарегистрировано 226 церковных браков (их них 40% смешанных), похоронено 225 россиян, преимущественно на Русском участке Успенского кладбища (всего в Новом Саду скончалось около 850 русских). Первое поколение эмигрантов чаще всего умирало от сердечных заболеваний и туберкулеза.
Вскоре после прибытия первых русских в городе было создано Русско-сербское благотворительное общество, при почетном председательстве сербского епископа Иринея (Чирича). Русско-сербский дамский комитет устраивал благотворительные чаи. В городе открылись шестимесячные строительные курсы, русские комиссионные магазины и столовые. В 1921 г. возникли курсы кройки и шитья, руководительницей которых была графиня София Николаевна Толстая (урожд. Философова). В середине 1922 г. создано Русское общество распространения национальной и патриотической литературы, а в ноябре 1922 г. – Русский национальный кружок. Существовали еще Русский кружок любителей искусств, Российское общество Красного Креста, Русское певческое общество Василия Григорьева, Балалаечный оркестр Владимира Черноярова, хор трубачей и джигиты Новисадской кубанской станицы, великолепный церковный хор. Спортивное общество национальной ориентации «Русский сокол» устраивало лекции, концерты, спектакли, балы.
В Новом Саду и его окрестностях проживало около 30-ти генералов и 120-ти полковников. Они создали свои объединения и кружки монархического, прежде всего, толка: Новосадский национально-монархический союз (граф В. А. Бобринский), Русский освободительный комитет (С. Ф. Шульгин), Новосадское русское правление верноподданных престолу, Общество офицеров Генштаба (полковник А. Л. Мариюшкин), Новосадский отдел общества русских офицеров в Королевстве СХС (ген.-лейтенант А. Н. Розеншильд фон Паулин), Новосадский отдел Общества галлиполийцев (полковник Д. М. Краснописцев), филиалы: Объединения русских военных инвалидов (полковник А. Н. Сорочинский), Корпуса Императорской армии и флота (ген.-лейтенант. К. В. Апухтин), РОВСа (ген.-майор А. Н. Черепов), Лиги Теодора Обера по борьбе с Третьим Интернационалом (бывший член Госдумы Н. И. Антонов), Русского военно-научного института (ген.-майор М. М. Георгиевич) и т. д. Со временем эти организации гасли или объединялись. Русское офицерское собрание находилось на площади Трифковича. Позднее русская колония собиралась в «Русском клубе», по улице Златна-Греда, в доме напротив входа в здание гимназии.
В 20-е гг. Новый Сад являлся важнейшим авиационным центром страны. В военную и гражданскую авиацию было принято свыше 30-ти русских летчиков, инструкторов полетов, авиамехаников, радиотехников, авиаконструкторов и несколько десятков бывших военных чиновников. Своей службой гостеприимной стране особо выделялись военные летчики К. Н. Антонов, А. А. Кованько, Н. А. Кутейников, С. М. Урвачев, инженер А. Н. Веденяпин. Широкую деятельность развило Общество офицеров российского военно-воздушного флота в Королевстве СХС, центром которого был Новый Сад. Бессменным его председателем состоял ген.-майор Вячеслав Матвеевич Ткачев, бывший начальник авиации при Главнокомандующем Русской Армией. Общество имело библиотеку иностранной периодики, внимательно следило за мировыми достижениями, издавало свой журнал «Наша стихия» и сотрудничало в югославских журналах по авиации.
В городе существовал Русский детский сад (под руководством О. И. Бунаковой), а в период 1921–1938 гг. – Русское реальное училище Союза городов, директорами которого состояли Вера Федоровна Шкинская, а некоторое время Сергей Рудольфович Минцлов, известный писатель исторических романов, этнограф и библиофил. Некоторые из русских детей поступали в сербские государственные школы. Для них Правление русской колонии устроило двухлетние воскресные курсы по национальным предметам: русской словесности и истории.
Сплоченные в своих объединениях, новосадские русские оставили заметный след в общественной и культурной жизни города. Благодаря инициативам русских, здесь возникают шахматные и теннисные клубы, дамские косметические салоны, курсы верховой езды, устраиваются выставки. Шахматист Николай Степанович Кулжинский ряд лет был чемпионом Нового Сада. Концертные выступления русских оперных певцов сыграли решающую роль в создании местной оперной труппы. В основном ее составляли бывшие солисты оперных театров Москвы, Петербурга, Одессы, Киева, Варшавы и Тифлиса. Весь оперный хор состоял из русских певцов. Дирижерами были Петр Иванович Колпиков и Федор Петрович Селинский. Музыкальные и драматические спектакли в местном театре ставили Е. С. Марьяшец, Я. О. Шувалов, Н. Н. Архипова, А. А. Верещагин, А. Лескова-Верещагина, Л. В. Мансветова, А. Д. Сибиряков, В. М. Греч с супругом П. А. Павловым. Супруги Н. Н. Архипова и Н. С. Баранов основали частную школу вокала. Музыкальными педагогами были Е. С. Марьяшец, О. К. Молчанова. Дирижером местного духового оркестра «Сокольские фанфары» состоял Е. Е. Боде-Бодей, а регентом прославленного хора ремесленников «Невен» П. А. Фигуровский. Прибывшие после Второй мировой войны из Белграда, в новосадском театре работали Марина Петровна Оленина (основатель Новосадского балета в 1950 г.) и режиссер Юрий Львович Ракитин (актер МХТа, ассистент Вс. Мейерхольда в Петербурге)23.
В новосадских гимназиях преподавало около двух десятков русских преподавателей. Частные уроки иностранных языков и игры на фортепьяно давали княгиня Волконская, княгиня Долгорукая, Черноярова, Хитрово, Мирович, Тельнова, Чеснокова и др. Художник Владимир Семенович Курочкин, выпускник Московской Академии художеств, держал курсы рисования и технического черчения. По его эскизам были выполнены витражи на окнах Николаевского храма. Он написал и ряд икон для часовни в Епархиальном доме.
В 1920-е гг. особое место среди русских инженеров и техников в новосадском Управлении строительными работами занимали два выпускника архитектурного отделения Института гражданских инженеров Императора Николая I в Петербурге – Константин Петрович Паризо де ла Валетт (1877–1940) и Юрий Николаевич Шретер (1888–1976)24. Работая вместе или отдельно, они спроектировали в Новом Саду первые послевоенные объекты гражданского строительства. Основные работы этих архитекторов: здание Управления строительными работами, поликлиника, Офицерский дом, Палата семьи Джукич, «Дом с львиными головами», ряд жилых домов и вилл. Классическая «русская нота», прозвучавшая в Новом Саду после замирания пышного венгерского модерна и еще не набравшего силу громкого «марша» конструктивизма и холодного функционализма, представляла оригинальный лирический этап. Русские люди, осевшие в этом городе, воспринимали творчество архитекторов Паризо де ла Валетта и Шретера как ностальгическое напоминание о величии императорской России. Представительный Офицерский дом на набережной Дуная напоминал им дворцы на островах Петербурга. Неудивительно, что в этом особняке русские любили устраивать балы, концерты, литературные вечера, театральные спектакли.
Под надзором известного профессора Дмитрия Федоровича Конева в Новом Саду был построен бактериологический институт Пастера.
Между мировыми войнами Новый Сад был видным издательским центром русской диаспоры в Европе. Уже в 1920 г. здесь возникло Издательство братьев Георгия и Сергея Васильевичей Грузинцевых. Помимо книг на русском языке, оно выпустило свыше 70-ти брошюр «Дешевой библиотеки русской литературы» – переводы повестей и рассказов русских классиков. С 1922 г. в городе действовала Русская типография и книгоиздательство «Святослав» Михаила Григорьевича Ковалева, а в период 1924–1943 гг. – Русская типография Сергея Фомича Филонова. Из этой типографии отсылались во все страны рассеяния газеты, журналы, учебники, мемуары, юбилейные памятки, духовная и художественная литература. Эта типография занимает первое место по количеству напечатанных русских книг в Королевстве Югославии.
Новосадское отделение «Русской Матицы» было основано в апреле 1925 г. и являлось одним из самых деятельных отделений этой культурно-просветительной организации («Русская Матица» создана в 1924 г. в Любляне). Оно устраивало курсы обучения русскому языку, проводило торжественные академии, приуроченные к юбилейным датам, публичные лекции (и на сербском языке), ставило спектакли, соорудило памятники-склепы на могилах скончавшихся здесь российских военнопленных 1915–1918 гг. Библиотека «Русской Матицы» в Новом Саду к 1941 г. насчитывала более семи тысяч томов, выписывала периодику из ряда стран Европы. Новосадское отделение выпустило в свет несколько публикаций: сборник «Благовест», книги для детей и юношества, сборник стихотворений, финансировало издание на сербском языке воспоминаний бывшего австро-венгерского пленного, возвратившегося из Советской России в 30-е годы. Председателями «Русской Матицы» в Новом Саду были публицисты и литераторы, преподаватели сербских гимназий, – Александра Анатольевна Розеншильд фон Паулин и Дмитрий Васильевич Скрынченко.
В межвоенный период свыше 20-ти русских эмигрантов, проживавших в Югославии, состояли сотрудниками новосадского журнала «Летопис Матице српске». Они опубликовали около двух сотен очерков, рецензий, статей и воспоминаний, преимущественно по общим вопросам славянских культур, литературоведению, социологии, законодательству.
Новосадская русская колония жила сплоченно. Непримиримые идеологические и политические течения первых лет были кратковременны и не оставили заметного следа. Оказавшись на периферии европейских событий, враждебная к Советскому Союзу, колония, прежде всего, была ориентирована на идеализацию прошлого и сохранение русских традиций.
Во время оккупации Нового Сада фашистской Венгрией, юридическое и материальное положение русских не изменилось. Их и далее считали русскими эмигрантами, так как за все эти годы сравнительно небольшое число русских приняло югославское подданство. В «Рации» – геноциде новосадских сербов и евреев, проводимом зимой 1942 г., – в Новом Саду пострадало 19 русских эмигрантов.
Самая многочисленная миграция русских из Нового Сада последовала осенью 1944 г. Около 50% русских оказалось в лагерях ди-пи в Австрии и Германии, из которых они постепенно переезжали за океан. Часть русских, принявших советское гражданство (в 1945–1947 гг. оно в Югославии проводилось и по принуждению), после ухудшения государственных отношений СССР и ФНРЮ были изгнаны в Венгрию и Болгарию. Редко кому из желающих удалось оттуда вырваться.
Значительный приток русских из других городов Югославии в Новый Сад последовал вскоре после окончания войны, из-за его стремительного развития в промышленный и административный центр. Одновременно, вплоть до середины 50-х гг., продолжалось выселение русских семейств на Запад, хотя эти люди уже имели югославское гражданство.
Позднее русских эмигрантов в Новом Саду осталось мало. К концу 50-х гг. был упразднен Русский православный приход Св. Василия Великого, последняя общественная организация русских в этом городе. Постепенно редели дома, в которых с песней и блинами отмечалась Масленица, а сохранившиеся самовары утратили свое настоящее применение. Молодое поколение, главным образом от смешанных браков, ныне полностью ассимилировалось, а если и знает русский язык, не владеет им как родным. По переписи населения 2001 г., в городе проживало 156 русских, преимущественно второе и третье поколение эмигрантов из России. В это число входит и пара десятков поселившихся здесь граждан СССР–РФ.
Русские колонии в других городах сербии
Некоторые города в Сербии русским стали известны по размещению в них специфических эмигрантских учреждений. В Сремских Карловцах это были Штаб Главнокомандующего Русской Армией и центр Русской Зарубежной Церкви, а в Панчево – госпиталь-санаторий Российского общества Красного Креста, с хирургическим, терапевтическим, гинекологическим и акушерским отделениями, тремя операционными залами, перевязочной, родильной, лабораторией, аптекой, рентгеновским и светолечебным кабинетами. Госпиталь был открыт в марте 1920 г. и работал до лета 1945 г. В одной из самых современно оснащенных больниц в стране лечились не только русские из всех районов страны, но и местное население. Начальниками госпиталя состояли опытные врачи: И. А. Белоусов, В. А. Воронецкий, В. А. Левицкий. Позднее мужским хирургическим отделением заведовал Ф. С. Пельтцер, женским А. С. Мандрусов, терапевтическим В. А. Воронецкий, лабораторией М. П. Метальников25.
После Белграда и Панчево, одна из самых многочисленных русских колоний была в банатском городе Белая Церковь, у границы с Румынией. Цены на квартиры и продовольственные продукты были там ниже, чем в других городах. Помимо старческого дома, дома русских военных инвалидов и приюта для сирот, в этом городе с 1920 по 1944 г. было размещено несколько русских учебных заведений:
– Николаевское кавалерийское училище (1921–1924). Это заведение являлось единственным специализированным русским военным училищем в Королевстве СХС. Его директором состоял ген.-лейтенант Генштаба А. В. Говоров. До закрытия училища, указом ген. Врангеля, в Белой Церкви состоялось три выпуска русских юнкеров.
– Крымский кадетский корпус (1920–1929). Возникший 9 марта 1920 г. из остатков кадетских корпусов, он возглавлялся директором ген.-лейтенантом В. В. Римским-Корсаковым, с декабря 1924 по сентябрь 1929 г. директором корпуса состоял ген.-лейтенант М. Н. Промтов. За девять лет своего существования корпус окончило 616 юношей.
– Первый Русский Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус (1929–1944). После кончины директора, ген.-лейтенанта Б. В. Адамовича, в 1936 году на его место был назначен ген.-майор А. Г. Попов. Включая последний учебный 1943/44 год, за 25 лет своего существования этот корпус окончило 906 кадет.
– Мариинский Донской девичий институт (1920–1941). Институт был основан в XVIII в. в Новочеркасске. До 1921 г. его начальницей была В. Ф. Вигост, а после нее — Н. В. Духонина, вдова убитого ген.-лейтенанта Н. Н. Духонина. В этом институте среднее образование получили и ученицы закрытых Первой русско-сербской девичьей гимназии в Велики-Кикинде (1931) и Харьковского девичьего института в Нови-Бечей (1932). Решением министра просвещения от 31 марта 1941 г., и этот институт был закрыт, а институтки продолжили учиться в белградской Русско-сербской женской гимназии. Всего за 21 год своего существования на чужбине Мариинский Донской институт окончило около 600 девушек, включая и десяток-два сербок26.
В воеводинский город Нови-Бечей был направлен эвакуировавшийся в полном составе Харьковский девичий институт (1920–1932), возникший еще в 1812 г. Начальницей его была М. А. Неклюдова (с шифром окончившая Смольный девичий институт в Петербурге). Аттестат зрелости в нем получило 320 институток. При институте в 1922–1924 гг. существовало два дополнительных отделения – Коммерческие курсы и Курс прикладного искусства, окончив которые, девушки могли обеспечить себе дорогу в жизнь.
Заслугами энергичной Н. К. Тхоржевской-Эрдели, «смолянки» и актрисы Александринского театра, министерство просвещения в Белграде разрешило открыть в городе Велика-Кикинда Первую русско-сербскую девичью гимназию с общежитием (1921–1931). Это учебное заведение русские негласно называли «вторым Смольным институтом», так как начальница, инспектор классов, преподавательский и воспитательский персонал старались соблюдать некоторые традиции привилегированного девичьего института императорского времени. После кончины Наталии Корнелиевны, начальницей была назначена Е. Э. Абациева, жена генерала. За десять лет в этой гимназии аттестат зрелости приобрело около 200 девушек.
С 1929 по 1952 г. в Вел. Кикинде существовал Приют для престарелых Российского общества Красного Креста.
В 20-е гг. одним из самых многолюдных городов в Королевстве СХС был город Суботица, на крайнем севере страны, у границы с Венгрией. Многие русские нашли здесь работу в Управлении железными дорогами (Воеводина располагала самой разветвленной в стране сетью дорог, построенных при Австро-Венгрии)27. В 1920 г. в Суботице был основан Юридический факультет (при Белградском университете), в котором преподавали русские профессоры, приобретшие имя в Императорской России: М. П. Чубинский, Г. В. Демченко, С. В. Троицкий, П. Б. Струве, некоторое время К. М. Смирнов и Ф. В. Тарановский. Здесь с 1920 по 1941 г. училось 235 русских студентов. В этом городе, помимо обычных русских организаций, были созданы Союз русских юристов и Общество русских студентов28.
В городке Вршац в июле 1920 г. размещалась эвакуированная из Кишинева Санитарная походная больница Гербовецкой общины сестер милосердия Российского общества Красного креста (в Кишиневе она работала до румынской оккупации Бессарабии). Прекрасно оснащенная, больница располагала отделениями: хирургическим, гинекологическим, офтальмологическим, стоматологическим, по внутренним болезням, рентгеном, лабораторией; в больнице работал опытный персонал. Госпиталем руководил примариус-гинеколог Радован Савич Клисич (по происхождению черногорец). По приказу ген. Врангеля, ранней осенью часть больницы из Вршаца была направлена в Крым, а потом попала в окрестности Загреба; оставшаяся ее часть, с медицинским персоналом, инвентарем и 180 койками, стала основой, на которой началось формирование городской больницы в Вршаце29. В этом культурном и благоустроенном городе (в 1921 г. в нем проживало 27 тыс. жителей) преобладало немецкое население. По почину русских здесь возник Югославско-французский клуб, деятельными членами которого состояли французские и швейцарские гувернантки, прибывшие в Вршац с русскими семьями, а также русские дамы, подрабатывавшие на чужбине частными уроками иностранных языков. Значительный вклад русские здесь внесли в сфере просвещения. В средних учебных заведениях Вршаца преподавало до сорока русских педагогов.
Отличительной чертой русской колонии в Сомборе было то, что ее членами являлись семьи инженеров и техников на службе в Техническом управлении Системы бачских каналов им. Короля Петра I. Руководителем этой сложной системы был опытный инженер Сергей Павлович Максимов, выпускник петербургского Института путей сообщения Императора Александра I, одно время профессор этого знаменитого в России института. Максимовым были подобраны технические кадры по навигации и эксплуатации плотин и шлюзов, мостов, грузовых судов, зданий и коммуникаций вдоль каналов. Само Техническое управление стало культурным центром русских этого города. Имелись помещения, большой сад, теннисный корт, Библиотека русской колонии, отделение «Русской Матицы»30.
В многонациональном городе Велики-Бечкерек, с широко развитой промышленностью, обосновалась большая русская колония. Тут нашли себе работу врачи, инженеры, военные, педагоги, юристы, художники, коммерсанты, торговцы, казаки. В этом городе русские имели свой храм, детский сад и начальную школу, Русский дом, две библиотеки, театральную труппу, общество «Русский сокол», Русский теннисный клуб31.
О русских колониях в воеводинских городах Сремска-Митровица32, Рума, Сента, Бачка-Паланка, Оджаци, Црвенка, Врбас, Апатин и др. сохранилось мало данных, которые ограничиваются упоминанием русских фамилий и рассказами о судьбах отдельных лиц.
РусскаЯ эмиграциЯ в центральной и южной Сербии
В отличие от равнинной, хлебородной и многонациональной Воеводины, ниже Белграда расположены холмы, горы и широкие долины у берегов извилистых рек. Эту часть Сербии заселяло однородное сербское, православное население, в основном занимавшееся скотоводством, садоводством, виноделием, а также работой на шахтах и фабриках. «Русских братьев» здесь принимали с открытой душой, хотя народ жил беднее Севера и понес огромные потери в недавних войнах.
Оказавшиеся тут русские беженцы не выбирали себе место временного поселения. Их привозили партиями и направляли на работы. Преимущественно это были одинокие мужчины: офицеры, солдаты и казаки трех армейских корпусов Русской армии, привезенные сюда на строительство коммуникаций или для ведения пограничной службы. Устраивались они в «рабочих колониях», в деревнях, на самих стройках, спали в палатках и бараках, сооруженных собственными руками. После окончания работ переезжали на другую стройку.
К 1924 г. стало заметно стремление людей из этих групп переезжать в более культурные и благоустроенные центры, ближе к Белграду или в Воеводину. Для них открываются курсы по изучению сербского языка (в Княжеваце, Алексинаце, Заечаре и др.). Так, несколько десятков военных, состоящих в течение пары лет на пограничной службе в Охриде, по предложению своего командира полковника Алексея Павловича Виноградова (1888–1944) согласились переехать в город Парачин. Там можно было получить работу на двух больших частных заводах – суконном и стекольном. Владельцы суконного завода, братья Влада и Славко Теокаревичи, охотно приняли русские кадры, доверили им и ответственные посты – электрическую станцию, счетоводство, заведовать складами. Группа казаков охраняла заводской комплекс. Русские, поселившиеся в фабричной колонии, женились на местных сербках и поступавших на завод молодых ткачихах. Русско-сербские семьи жили дружно, имели свой культурный очаг и хор, принимали заезжих русских гастролеров, коллективно ездили в Белград, совершали экскурсии в окрестности. На этом заводе работала и группа калмыков.
Более образованные русские получили работу в городе. Типографией руководил Николай Волгин, директором местной гимназии одно время состоял историк и генерал от кавалерии Никита Васильевич Сальников. В гимназии преподавало несколько русских, включая Коровникова, регента хоров гимназического и местного православного храма33.
Своеобразно сложилась жизнь 414 русских, временно привезенных на курорт Врнячка-Баня, славившегося источниками целебных минеральных вод еще со времен Римской империи. В феврале 1921 г. русских поселили в гостиницах, пансионах и лечебницах, но уже в марте–апреле им пришлось покинуть занятые помещения ввиду начала курортного сезона. Русская колония уменьшилась: часть беженцев переехала на частные квартиры и виллы, остальные разъехались по окрестным деревням или уехали на север, потому что тут не нашли для себя работу. Попытки Б. А. Байкова, агента районной биржи по трудоустройству в соседнем городе Трстеник, обеспечить русских работой не увенчались успехом. Видными представителями русской колонии (при председателях Александре Александровиче Шмидте и Михаиле Стражневе) были инженер Федор Петрович Гамалеев, занимавший ответственный пост в Городском управлении, и Александр Николаевич Щербинин, руководитель современно оснащенной метеорологической станции. Несколько русских подрабатывали изготовлением деревянных сувениров; выжиганием и росписью украшали ларчики, игрушки и деревянные бытовые предметы. Успех имели изделия «Избы русского деда Сергея П. Павлова», торговавшего сувенирами собственного изготовления, а также Петра Скачинского и Ивана Усенко. Графиня Серафима Владимировна Чегодаева вышивала на продажу гобелены; галантерейный магазин содержал Петр К. Ус.
В Врнячка-Баню приезжали лечиться и русские эмигранты. Они охотно шли к русским врачам, тут практиковавшим: терапевту Владимиру Валериановичу Плешакову, Михаилу Степановичу Зёрнову, Петру Александровичу Сергиевскому (на русском языке он опубликовал книгу «Врнячка-Банья, курорт Югославии»), зубным врачам Лидии Всеволодовне Мартель и Клавдии Николаевне Верешниковой. Известный в России врач-бальнеолог Алексей Иванович Щербаков (1858–1944) изучал достоинства здешних минеральных вод (уже в 1922 году об этом написал книгу).
Из-за скорого отъезда большинства русских из Врнячка-Бани, уже в 1922 г. закрылась русская начальная школа. До своего назначения в Русскую духовную миссию в Палестине, в местном храме Пресвятой Богородицы русские службы совершал епископ Белгородский Аполлинарий (Кошевой, 1874–1933)34.
Жизнь русских в городе Ужице была связана с проведением в его окрестностях широкомасштабных строительных работ: шести трасс шоссейных дорог, узкоколейной железной дороги, гидроэлектростанции, водопровода в городке Чаетина, строительстве зданий биржи, моста на р. Дрина в городе Байна-Башта, административных зданий и областной больницы в Ужице, реконструкции монастырского комплекса Рача. Частное строительное предприятие в Ужице открыли Николай Прохоров и Александр Осипов (с сербом Б. Йовановичем). В городском архиве хранятся неполные списки русских, работавших в 20-е гг. в этом городе и окрестностях – Арилье, Байна-Башта, Иваница, Косьерич, Пожега, Чаетина. В них – сведения о русских рабочих (133), инженерах (48), геодезистах (33), техниках (35), преподавателях (20), учителях (13), врачах (29), ветеринарах (6), железнодорожниках (9), юристах (9), чиновниках (33). Интересно отметить, что после окончания работ на одном объекте русским работникам выдавалось удостоверение о том, что они прилежно выполняли порученные им работы, исправно себя вели и не были наказаны. Недавно в Ужице была опубликована уникальная по содержанию книга35, которая содержит имена и биографии 457-ми русских из около тысячи русских беженцев, временно или постоянно проживавших в Ужицком крае.
Русская колония и кубанская казачья станица в южно-сербском промышленном городе Лесковаце насчитывала до 200 русских беженцев. Ее вклад в развитие города и окрестностей весьма заметен и сегодня. Председателями колонии состояли Александр Логинов, полковник Леонид Шатунов, Виктор Оберман и Сергей Медыньский, а атаманами станицы П. И. Бондарь и полковник И. С. Кузуб.
Русские здесь создали свою библиотеку, кружки и филиалы Союза русских инженеров, Общества русских офицеров, РОВСа, «Русского Сокола», Союза русской национальной молодежи, Союза младороссов. В местных средних учебных заведениях преподавало более 20 русских педагогов, среди которых выделялись своей культурной работой Анатолий Красовский (содействовал созданию историко-археологического музея), Иван Татаркин и Владимир Курагин (регенты хора местного кафедрального храма), Юрий Арбатский (занимался концертной деятельностью).
Фабрику металлических изделий «Монтафон» строили русские, ее техническим директором стал инженер Сергей Александрович Багур; на электрификации г. Црна-Трава трудился инженер Григорий Пирмен, в Городском управлении Лесковаца – архитектор Петр Новиков, инженер Вячеслав Буйко и ряд геодезистов; на суконных заводах в Лесковаце, Вучье и Грделице – русские специалисты и рабочие. Во многих деревнях лесковацкого края священниками были русские. Особую память о себе в Лесковаце оставили русские архитекторы и художники. Василий Михайлович Андросов выполнил проекты кафедрального храма Св. Троицы в Лесковаце, храмов Св. Параскевы-Пятницы в Кумарево, Св. Апостолов Петра и Павла в Донья-Лакошнице. Андрей Васильевич Биценко и Василий Пирожков фресками и иконами украсили лесковацкий кафедральный храм. Архитектор Григорий Иванович Самойлов проектировал здание аптеки в Лесковаце и заводские цеха суконного завода в Вучье, здание заводского управления, дома для рабочих, виллу фабриканта Лазы Теокаревича и храм Св. Иоанна Крестителя в Вучье (он также расписал его иконостас, а Петр Сухарев расписал стены). Иван Петрович Дикий расписал фресками храм Св. Иоанна Предтечи в Грделице, а Евгения Долгова – храм Св. Николая в Црна-Траве36.
Крупные русские колонии формировались и в других промышленных городах: Нише, Кральево, Неготине, Боре, Пожареваце, Вальево, Шабаце, Чачаке, Княжеваце, Заечаре. В военной промышленности Сербии, сосредоточенной в Крагуеваце и Крушеваце, русские военные инженеры и специалисты занимали самые ответственные посты, руководили научно-исследовательскими проектами и занимались педагогической деятельностью. Так, инженер Борис Николаевич Румянцев многие годы руководил кафедрой артиллерийского вооружения при Военно-технической академии.
На самом крупном в стране оружейном заводе в Крагуеваце («сербской Туле») трудились подполковник Василий Иваницкий (начальник отдела пиротехники, составитель ценного каталога по боеприпасам), майор Рекалов (начальник отдела пистонов), полковник Костевич (начальник отдела ружейных пуль), инженер Макаев, Кухлин (начальник отдела пиротехники), Иван Филиппов, Терекьев, Иван Гуржин, Иван Волянский, Тертиловский (начальник лаборатории), майор Константин Скориков. На военном заводе «Обиличево» в Крушеваце трудились инженеры майор Николай Караиван, капитан Евгений Лесов, офицеры Александр Чебетов, Сергей Нащокин, Гавриил Зоц (исследовал новую методику добычи боевых отравляющих веществ), инженер Дмитрий Поспелов (занимался тогда еще неразвитой отраслью техники – роботикой, при конструировании устройства для опоражнивания взрывчатых веществ из центрифуги), инженер Донской, инженер-химик Владимир Макаров. Инженеры Антон Еремеев, Николай Шаколи и Иван Крыжановский руководили монтажными работами цеха низкодымящихся нитроцеллюлозных порохов37. Русские специалисты работали и на военных заводах в Младеноваце, Лучане, Бариче, Лазареваце.
Русские в Косово и Метохии
Области Косово и Метохия (называются еще и Старой Сербией) в средние века были населены преимущественно сербами, так как на этих территориях располагались их княжества. Роковым событием всей сербской истории оказалась печальная битва на Косово-поле в 1389 г. между сербским и турецким войсками. В ней пали оба полководца – князь Лазарь и султан Мурат. В неравном бою (35 тыс. сербов, 100 тыс. бойцов противника) сербы потерпели поражение, потеряли свою независимость, а турки продолжили свое продвижение на север Балканского полуострова. На этом поле и позднее велись бои с турками. С ними воевали венгры (1448), австрийцы (1689), боснийские повстанцы (1831). Оказывая военную помощь австрийцам, при их отступлениях, сербы были вынуждены покидать свои исконные земли и переселяться на север, по ту сторону Савы и Дуная, тогда как в Косово и Метохии турки благосклонно относились к албанскому населению. Тем не менее сербский народ оставался жить на этих землях и защищал свои очаги и многочисленные православные храмы (напр., Богородица Левишка в Призрене), монастыри Високи-Дечани, Грачаница, Баньска, свой духовный центр – Печскую Патриархию. В решительной Сербско-турецкой войне 1877–1878 гг. сербская армия впервые пробилась в Косово, а в 1912 г., в Первой балканской войне, без особого сопротивления со стороны Турции, овладела и возвратила свои исконные земли.
О притеснениях сербов со стороны Турции, Греческой православной церкви, об экспансии Австро-Венгрии на Балканы, а также зверствах, чинимых спускавшимися с албанских гор арнаутами, писали российские путешественники, слависты и дипломаты В. И. Григорович (1815–1876), А. Ф. Гильфердинг (1831–1872), А. А. Башмаков (1839–1894), консулы И. С. Ястребов (1839–1894) и Г. С. Щербина (?–1903), убитый на своем посту арнаутами в городке Косовска-Митровица, подобно убитому ими же в том же 1903 году А. А. Ростковскому, российскому консулу в Битоле (Македония).
Россия на территории Косово и Метохии открыла свои консульства в 1886 г. в Призрене и в 1892 г. в Косовска-Митровице. По просьбе правительства Королевства Сербии, с 1896 г. в сербском монастыре Високи-Дечани пребывали русские монахи с Афона, охраняя его от арнаутских банд. Этому монастырю Россия оказывала и материальную помощь. Российские консулы Ястребов, Лисевич, Беляев, Ачимович и Тухолка дарили книги и целые библиотеки православной Духовной семинарии в Призрене.
После балканских войн и Первой мировой войны в новообразованном Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, юго-западная область Сербии была самой отсталой в сфере просвещения, здравоохранения и экономики. Доминировал традиционный патриархальный крестьянский уклад жизни, при 80–90% неграмотного населения. Край, хотя и обладал значительными природными ресурсами – залежами угля, цветных и редких металлов, плодородной почвой, лесами, пастбищами и реками, – нуждался в притоке интеллигенции и специалистов всех профилей и специальностей. С 1921 г. в городах Приштина, Печ, Косовска-Митровица, Джаковица, Призрен, Урошевац возникли русские колонии беженцев-эмигрантов. С первых месяцев Государственная комиссия по устройству русских беженцев направляла их в Косово и Метохию. Позднее русские специалисты из других городов страны направлялись на юг Сербии по распоряжению соответствующих министерств: просвещения; вероисповедания; здравоохранения; сельского, водного, лесного, горного хозяйств; строительства и проч. Так, на строительство дороги Косовска-Митровица–Рашка Министерство строительства направило эшелоны из состава прибывших в Королевство СХС трех технических полков Первого армейского корпуса, Донского и Кубанского корпусов Русской армии генерала П. Н. Врангеля. А в сентябре 1921 г. Военное министерство направило части кавалерийской дивизии Первого армейского корпуса для пограничной службы, вдоль неустойчивой и опасной границы с Албанией (на участок Дебар–Призрен–Джаковица).
Нетрудно представить, какой вклад в развитие этого веками отсталого региона внесли русские, в особенности в период между двумя мировыми войнами, с какими препятствиями и лишениями им приходилось бороться… В Косово и Метохии поселились технические кадры (инженеры путей сообщения, горные инженеры, электрики, геодезисты, механики), медицинский персонал, преподаватели и администраторы на государственной службе, а также казаки, крестьяне, занятые на строительстве коммуникаций, промышленных объектов, административных и жилых зданий, прокладке водопровода, работах в рудниках.
Русские проектировали и строили дороги Печ–Андриевица (через гору Чакор), железные дороги Косовска-Митровица–Рашка, Косово-поле–Печ, Куршумлия–Приштина, участки дороги Доганович–Тетово (через гору Шара). Русские были не только квалифицированными врачами, стоматологами, ветеринарами, медсестрами, но и управляющими и руководителями городских госпиталей, хирургами. В Косово и Метохии не было ни одного среднего учебного заведения, в котором бы русские не преподавали естественные и гуманитарные предметы. В православной Духовной семинарии в Призрене русские преподавали основные церковные предметы, а также старославянский, латынь, греческий, русский языки; церковное пение. Русские женщины тоже находили себе занятия. Они отличались своей благотворительной деятельностью как члены гуманитарных женских комитетов («Коло српских сестара», «Друштво кнегинье Любице» и др.).
Память о консулах Российской империи, как и о русских эмигрантах, проживавших в межвоенный период в Косово и Метохии, сохраняется среди сербов и по сей день. В военные и послевоенные годы большинство из них переехало в другие части страны или выехало за границу. Трудно установить точное число русских эмигрантов, проживавших в 20–30-е гг. в Косово и Метохии, так как большинство работало лишь временно и по окончании работ покидало край. Но можно предположить, что постоянно осевших здесь было до 2-х тыс. человек38. В официальной переписи населения социалистического периода Югославии приводятся статистические данные о числе русских, проживавших в Сербии и в Косово и Метохии:
|
|
1948 |
1953 |
1961 |
1971 |
1981 |
|
Сербия |
13.329 |
7.829 |
6.984 |
4.746 |
2.761 |
|
Косово и Метохия |
362 |
273 |
239 |
174 |
112 |
Вклад русских эмигрантов в культуру, науку, экономику Сербии
Русские профессоры, принятые на все факультеты Белградского университета, не только пополнили его кафедры дефицитными кадрами, но и качественно изменили университетское преподавание. Точные области знания, которые ранее преподавались как прикладные – лечебная практика, строительство и проч., – получили научно-исследовательское направление. Вклад русских профессоров в эту сферу несомненен и общепризнан.
В 1919 г. в Белграде был основан Сельскохозяйственный факультет с отделением лесного хозяйства, где в основном преподавали профессора из Москвы, Киева, Харькова, Ростова-на-Дону, ставшие впоследствии основателями научно-исследовательских институтов в Белграде: энтомологического (Ю. Н. Вагнер), зоотехнического (И. П. Марков), сельскохозяйственных машин и механизмов (Т. В. Локоть), удобрений (Н. И. Васильев), почвоведения (А. И. Стебут), микробиологии (С. Н. Виноградский). Подобное положение было и на Техническом факультете (с отделениями машиностроения, электротехники, архитектуры, строительства). В начале двадцатых годов много русских преподавало и на Философском, Юридическом и Богословском факультетах. Интересно отметить, что уже в середине 20-х годов многие русские профессоры из Сербии перебрались в Прагу, Париж, Софию или переехали в Любляну.
Между двумя мировыми войнами на территории Сербии существовал один Белградский университет, но в 1920 г. при нем были основаны Философский факультет в Скопле (как тогда говорили – в «Новой Сербии»), и Юридический факультет в Суботице. На этих факультетах тоже преподавали русские профессоры (Е. В. Аничков, П. М. Бицилли, Н. Л. Окунев, В. А. Розов, Е. К. Елачич, М. П. Чубинский, Г. В. Демченко, П. Б. Струве, С. В. Троицкий), а также русские лекторы. Их вклад в развитие высшего образования страны оказался особенно веским.
Среди русских ученых звания действительных членов Сербской Академии наук и искусств удостоены А. Д. Билимович, К. П. Воронец, И. Г. Грицкат, С. М. Кульбакин, В. Д. Ласкарев, Г. А. Острогорский, Н. Н. Салтыков, Ф. В. Тарановский, В. В. Фармаковский, Я. М. Хлытчиев, а членов-корреспондентов – Е. В. Спекторский (1934) и Н. А. Пушин (1947). Здесь не приводятся имена 86-ти русских профессоров Белградского университета.
В своем выступлении на IV съезде русских академических организаций за границей профессор Е. В. Спекторский, председатель Русского научного института в Белграде, отметил: «Когда гонимые на родине английские пуритане уходили в заморские края, они уносили с собой самое священное и ценное для них, именно – Библию. Когда Наполеон, на коне, окруженный блестящей свитой, входил в одни ворота Йены, в другие пешком уходил Гегель, неся под мышкой рукопись ▒Феноменологии духа’. Подобным образом и русские ученые уходили в изгнание с пустыми руками, но с полным сердцем. Они уносили с собой не сундуки, наполненные хозяйственным добром, а священное пламя русского духа. И первой их заботой при водворении на чужбине было стремление не удушать этого духа, сохранить пламя и передать его идущему на смену поколению»39.
Русские гуманитарии (ученые, педагоги, литераторы), обосновавшиеся в Сербии, продолжали свое служение русской науке и культуре, воспитывали второе поколение русских на чужбине и самоотверженно служили своей «второй родине». В особенности они оказались нужными в отсталых районах Сербии и в северных территориях. Между мировыми войнами в средних учебных заведениях Воеводины преподавало более 350 русских преподавателей. Примерно столько же их было и в центральной и южной Сербии.
Русские литераторы и журналисты становились сотрудниками и корреспондентами сербских и русских печатных органов, возникших на чужбине. Тысячи их работ, опубликованных в сербских литературно-общественных журналах «Сербский литературный вестник», «Мысль», «Новая Европа», «Эпоха», «Политика», «Время» и др., не утратили свою актуальность. В 1925 г. в Белграде был создан Союз русских писателей и журналистов, насчитывавший более 200 членов. В него вступали и молодые русские поэты «белградского круга». Они интересовались югославской литературой и поэзией, становились первыми переводчиками сербских поэтов на русский язык.
Русским историкам в Сербии принадлежит почетное место в изучении истории, искусства и языка сербского Средневековья, сербско-византийских и русско-сербских культурных связей и влияний. Имена ученых Г. А. Острогорского, А. В. Соловьева, Ф. В. Тарановского, С. М. Кульбакина, А. Л. Погодина, Н. Л. Окунева, И. Н. Голенищева-Кутузова, В. А. Мошина, А. К. Елачича, И. Г. Грицкат широко известны в научном мире. К этой плеяде можно причислить еще ряд имен, много сделавших для составления сербских учебников по истории, сбора данных и публикации трудов о русской эмиграции в Сербии: Вл. А. Маевского, Р. В. Полчанинова, Л. М. Сухотина, С. Н. Смирнова.
Между двумя мировыми войнами в югославской периодике русские опубликовали сотни статей о русской и советской художественной литературе. Согласно данным, Л. Г. Захаров опубликовал 240 статей, Н. Я. Федоров – 140, П. А. Митропан – 72, А. Л. Погодин – 67, А. К. Елачич – 64, А. А. Сердюкова – 42, Е. В. Спекторский – 30, И. Н. Голенищев-Кутузов – 30, К. Ф. Тарановский – 25. В Сербии были выпущены переводы собраний сочинений Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова, Горького, сборники и антологии поэзии русского Золотого и Серебряного веков, произведения советских писателей и поэтов. С. Н. Сластиков переводил сочинения Тургенева, П. А. Митропан – Достоевского и Короленко; К. Ф. Тарановский – пьесы Островского, Чехова, Горького, стихи Есенина. «Братья Грузинцевы» – одно из русских издательств в Новом Саду (1920–1923) – опубликовало на сербском языке около восьмидесяти книжек популярной серии «Дешевая библиотека русской литературы», три сборника рассказов русских классиков и десяток книжек серии «Детская радость». Эти общедоступные издания впервые знакомили многих сербских читателей с произведениями русских писателей.
В 1926 г. Анатолий Иванович Прицкер в Белграде создал сербское книгоиздательство «Народное просвещение» («Народна просвета», ныне – «Просвета»), одно из самых значительных сербских издательств на протяжении девяти десятилетий. Его редакторами и сотрудниками являлись известные сербские писатели, литературоведы. Издательство прославилось выпуском больших серий «Библиотека иностранной литературы» и «Библиотека сербских писателей».
Три молодых поэта «белградского круга» – И. Н. Голенищев-Кутузов, А. П. Дураков и Е. Л. Таубер – совершили своеобразный подвиг: перевели на русский язык подборку стихотворений современных сербских поэтов. В издании Союза русских писателей и журналистов вышла их «Антология новой югославянской лирики» (Белград, 1933).
Период после Второй мировой войны был ознаменован интересом к советской культуре и интенсивными переводами популярных изданий, на темы общественных наук, литературы, техники. Русские, проживавшие в Сербии, часто выполняли заказы издательств, которые крайне редко указывали фамилии переводчиков. (В наши дни один из самых выдающихся переводчиков русской художественной литературы в Сербии, «второе поколение» русских эмигрантов – Лидия Владимировна Затворницкая-Субботина.) В передовой статье сербско-русского литературно-художественного журнала «Медуза» (Белград, 1923, № 1) содержится своеобразный манифест русских деятелей культуры: «Белград – центр политической и художественной жизни страны и той части России, которая перекочевала сюда, – должен стать центром объединения славян. Здесь, далеко за пределами родины, живо творчество, живо искусство русское, не иссяк источник вдохновения и только обострился от боли, от горьких мучений. Мы познакомим сербов с лучшими образцами творчества тех, кто на своих плечах перенес всю скорбь, все страдания маетной России». Обещание было выполнено. Россияне стали вестниками русской и мировой культуры не только в Белграде, но и повсюду, где им пришлось распаковывать чемоданы изгнанников. Меньшинство работало исключительно в рамках русских художественных объединений в Белграде или провинции, большинство же было связано с существующими тогда сербскими культурными учреждениями.
Вклад русской эмиграции в обновление и развитие культурной жизни Белграда широко известен. Русские артисты способствовали выявлению и росту местных талантов в провинции, были их первыми учителями, влияли на формирование художественного вкуса, создавали представление о профессиональном уровне артиста.
Драматический репертуар сербских театров включал русскую классику. Тон театральной жизни Сербии задавали русские режиссеры, работавшие в театрах Белграда, Нового Сада, Сомбора, Вел. Бечкерека, Ниша, Крагуеваца, Вршаца, Вел. Кикинды, Панчево, Суботице, Сремска-Митровице. Большой вклад в пропаганду русской, а также европейской, современной музыки и сербской классики принадлежат музыкальной семье Слатиных («Трио Слатин») – братьям Илье Ильичу (пианист, дирижер, композитор, педагог), Владимиру Ильичу (скрипка), Александру Ильичу (виолончель) – и членам их семейств – Людмиле Васильевне, урожд. Троцкой (меццо-сопрано), Ольге Александровне, урожд. Цакони (пианистка) и Софии Николаевне, урожд. Давыдовой (сопрано).
Русские внесли свой заметный вклад в искусство хорового пения в Сербии: основали и дирижировали любительскими и церковными хорами, устраивали духовные концерты, гармонизировали сербские духовные песнопения, преподавали пение в духовных семинариях и гимназиях, изучали православное пение.
Белградское концертное агентство «Югоконцерт» основал и возглавлял Е. А. Жуков, известный общественный деятель и журналист. Благодаря ему в Сербии гастролировали выдающиеся солисты и коллективы Европы.
Русские принимали участие и в зарождении киноискусства, художественной фотографии, искусства комикса, эстрады, в подготовке музыкальных радиопередач, в становлении Белградского телевидения. Балетные, музыкальные и драматические педагоги, такие как К. Л. Исаченко, Е. Д. Полякова, Н. В. Кирсанова, Ю. Л. Ракитин, Л. Н. Курилова, З. Г. Грицкат, А. А. Бутаков, Н. Н. Архипова, Е. С. Марьяшец, Н. Д. Мисочко, С. Г. Гущин, О. К. Молчанова, Т. К. Полонская, Н. Н. Петин и многие другие, вывели на профессиональный путь сотни сербских деятелей искусства.
Большинство русских художников в Сербии устроилось на работу преподавателями рисования в средние учебные заведения провинциальных городов. Бывало, на это место принимались просто образованные, талантливые русские художники-любители. Художники, учившиеся в академиях и училищах России, предпочитали селиться на побережье Адриатики или в живописной местности, вдохновляющей их на творчество. Обосновавшиеся в Белграде и городах зарабатывали работой в театре, писали портреты местных жителей или выполняли заказы – Двора, министерств, Сербской церкви, музеев. Художники-графики становились иллюстраторами в книгоиздательствах, карикатуристами в редакциях газет и журналов. Имеются сведения, что в межвоенный период в одном Белграде проживало около 30 русских художников-живописцев и 5 скульпторов. Популярность в салонах столицы приобрели импрессионистские портреты Б. И. Пастухова, реалистические жанровые сцены и лирические пейзажи С. Ф. Колесникова и А. И. Лажечникова, сентиментально-романтические сцены из русской и казачьей жизни баталиста А. И. Шелоумова, монументальные красочные полотна мариниста А. П. Сосновского. Выдающимися скульпторами были Р. Н. Верховской и В. П. Загороднюк.
Трудно переоценить вклад русских эмигрантов в создание фресок, иконописи, прикладного и театрального искусства. Только в одном Национальном театре в Белграде трудились сценографы и художники костюма Л. М. и Р. Н. Браиловские, А. А. Вербицкий, В. И. Жедринский, скульптор В. П. Загороднюк. Вклад русских художников в сербскую культуру сказался и в популяризации искусства. Этому способствовали их персональные и групповые выставки (группа «Круг» и др.), а в особенности международная Большая выставка русского искусства (400 работ), проведенная в 1930 г. в Белграде. Следует выделить группу талантливых молодых графиков – родоначальников «белградского круга комиксов» (1934–1941): Г. П. Лобачева, С. Соловьева, К. К. Кузнецова, Н. П. Навоева, И. И. Шеншина, А. Б. Ранхнера. Несколько русских выдвинулись в жанре художественной фотографии, особенно Г. В. Скрыгин. Из среды молодых, уже родившихся в Сербии и получивших художественное образование после Второй мировой войны, «обвенчаны со славой» три художника: Леонид Шейк, Ольга Иваницкая и Игорь Васильев.
Творческое наследие русских архитекторов на просторах бывшей Югославии огромно. Если в начале ХХ в. было известно всего несколько объектов, построенных по проектам архитекторов из Российской империи, то между двумя мировыми войнами насчитываются тысячи работ русских архитекторов. В фондах одного Исторического архива Белграда хранится примерно 2 тысячи проектов, созданных пятьюдесятью русскими архитекторами, творившими в Белграде. Русские проектировали храмы, банки, дворцы, посольства, архивы, театры, промышленные и военные комплексы, мемориальные военные кладбища, студенческие общежития, больницы, поликлиники, школы, почтамты, доходные жилые дома, особняки и загородные виллы. Архитекторы старшего поколения оставались верны классицизму и эклектике, удачно уживавшимся с господствующими в Сербии национально окрашенным романтизмом («сербско-византийский стиль»), наднациональными академизмом и модерном начала века. Представители среднего поколения, которые быстро завоевали себе имя, постепенно склонялись к современной архитектуре, к эстетике функционализма. Они приняли новые течения времени, одновременно сохраняя собственное творческое лицо. В 1998 г. в Белграде, Москве и Петербурге была показана выставка «Русские архитекторы в Белграде». Отклик одного из рецензентов об этой выставке гласил: «С полным правом можно сказать, что архитектурный облик Белграда между мировыми войнами формировали именно русские градостроители, архитекторы и строители».
Приводим имена самых выдающихся архитекторов: Василий Михайлович Андросов (1873–1944); Василий Федорович Баумгартен (1879–1962); Роман Николаевич Верховской (1881–1968); Георгий Павлович Ковалевский (1888–?); Николай Петрович Краснов (1864–1939); Павел Васильевич Крат (1907–1969); Виктор Викторович Лукомский (1884–1947); Александр Иванович Медведев (1900–1984); Николай Владимирович Мессарош (1892–1963); Андрей Васильевич Папков (1890–1972); Иван Афанасьевич Рык (1888–1961); Валерий Владимирович Сташевский (1882–1955?).
В Королевство СХС прибыло 836 гражданских инженеров. Большинству из них не удавалось сразу найти работу по специальности. Для улучшения своего положения, уже в июне 1920 г. в Белграде они создали Союз русских инженеров. Членами этого Союза становились и молодые соотечественники, получившие образование в приютившей их стране (за 1919–1938 гг. из 1777 студентов, окончивших Технический факультет в Белграде, русских было 451 – более 25%).
Невозможно коротко представить деятельность и вклад русских инженеров в хозяйство и экономику Сербии. Они строили дороги, мосты, гидроэлектростанции, занимали самые ответственные посты на горных шахтах и военных заводах. По подсчету, в Югославии жило 1787 русских инженеров, большинство из них работало в Сербии.
Помимо профессоров, преподавателей Сельскохозяйственного факультета в Белграде, к старшему поколению русских агрономов в Сербии принадлежали Сергей Агапитович Виноградов, выпускник Московской Петровско-Разумовской сельскохозяйственной академии, главный агроном г. Стари-Бечей, сотрудник Аграрного комитета (г. Петровград-Зренянин), а также Иван Евдокимович Анненков, главный агроном г. Бачка-Топола. Молодые русские агрономы, получившие образование в Сербии, внесли видный вклад в развитие страны (на Сельскохозяйственном факультете в Белграде с 1926 по 1932 г. из 96 дипломов россиянам выдано 56). Они разъехались по малоразвитым областям или поступили на работу к частным хозяевам. Десяток из них был оставлен на факультетских кафедрах, а большинство нашло работу на опытных и санитарно-эпидемиологических станциях. Приняв гражданство страны, многие стали районными агрономами или преподавали в сельскохозяйственных училищах хлебородной Воеводины. Особые заслуги в развитии сельского хозяйства страны принадлежат почвоведу Виктору Карловичу Нейгебауэру (1897–1988), первому доктору агрономических наук в Сербии.
По окончании Первой мировой войны авиация в Королевстве СХС находилась на весьма низком уровне и не могла развиваться без иностранной помощи. Своими успехами и выходом на мировую арену она во многом обязана русским эмигрантам. В 20-е годы Новый Сад был наиболее значительным авиационным центром страны. Здесь располагались авиационный полк и летная школа, был аэродром, «Икарус» – первый сербский завод аэропланов, автомобилей и двигателей. На завод было принято более 30 русских летчиков, летных инструкторов, авиамехаников, радиотехников, конструкторов самолетов, метеорологов. Работая потом и в Земуне, Панчево, Белграде, русские авиаторы и конструкторы отдавали авиации приютившей их страны свои знания и опыт, особенно в период создания первого югославского военного самолета. Конструктор Н. И. Лобач-Жученко создал гражданский самолет «Ресава», летчик полковник К. Н. Антонов занимался планеризмом, опубликовал два капитальных труда. Техническим инспектором по приему импортных военных самолетов был опытный инженер А. Н. Веденяпин, выпускник петербургского Политехнического института. Имя летчика-истребителя С. М. Урвачева вошло в историю сербской авиации. Он выдвинул идею всем российским авиаторам, оказавшимся в 1918 году во Франции, вступить добровольцами в Сербскую армию и отправиться на Салоникский фронт. Эти русские летчики были приписаны к Первой сербской эскадрилье в Вертекопе и приняли участие в воздушных боях.
В основанной в стране первой компании гражданской авиации («Аэропут», 1927) все три первых летчика были русскими: В. И. Стрижевский, В. М. Никитин и М. С. Ярошенко. Несколько русских летчиков югославской военной авиации геройски погибли в воздушных боях в первые дни Второй мировой войны.
Согласно переписи населения 1921 г. в Сербии (2,8 мил. жителей) проживало 593 врача (Белград – 158, Воеводина – 301, Косово – 10). Гибель большого количества врачей в войнах отразилась на состоянии медицины, особенно в сельских районах. В этой ситуации в Сербию и Черногорию прибывает около 440 врачей из России, большинство с мест недавних военных действий, с богатым опытом. Вскоре 390 врачей нашло работу в гражданском здравоохранении, остальные – по военно-санитарной части. Из них в Белграде – 98, Воеводине – 83, Косово – 22. Цифры показывают, что с прибытием врачей из России количество гражданских врачей в Косово выросло в три раза, а на территории Сербии южнее Савы и Дуная число врачей удвоилось. Отличилась и русская молодежь, окончившая Медицинский факультет в Белграде. За 1926–1941 гг. на этом факультете дипломы были выданы 166 русским, что составляет около 10% числа врачей, окончивших этот факультет в указанный период40.
Быт и досуг русских на Чужбине. Новый Сад
Как и в других городах страны, в Новом Саду проживали представители разных сословий России – дворяне, мещане, военные, купцы, интеллигенты, казаки; молодые и пожилые. У каждой группы сложился свой «мирок», свои интересы и досуг.
Появление беженцев из России вызвало понятное любопытство. Новосадцы ходили на благотворительные концерты в пользу русских сирот и военных инвалидов, помогали беженцам, жалели их, в чем-то осуждали. Чаще всего бросалось в глаза нежелание беженцев прочно устроиться, пусть даже и в течение временного (как они утверждали) пребывания здесь. Удивляли и пренебрежение беженцев к быту, а также их нарочитая вежливость и изысканность манер. Русских женщин упрекали в лени и чтении книг, в чрезмерном внимании к своему туалету, а их супругов – за ведение домашнего хозяйства (с сербской точки зрения – работа чисто женская).
Местных сербов возмущало стремление русских основать собственную приходскую церковь. Регулярное посещение русскими их длительных церковных служб, особенно субботних всенощных бдений, удивляло сербов, но вскоре они стали восторженно говорить о пении и атмосфере, царившей в русском храме. Благодаря русским регентам, русские церковные песнопения привились в сербских приходах. Встречая перед воскресной литургией знакомых, новосадцы справлялись, в каком храме сегодня будет петь русский хор, и шли туда.
Интересное свидетельство о россиянах оставил пожилой венгр, владелец цветочного магазина. В Новом Саду не было принято покупать цветы, отправляясь в гости, и его магазин прозябал от продажи венков и букетов, которые возлагались на могилы. По утверждению цветочника, обычай преподносить хозяйкам цветы привили русские эмигранты. Может быть это не совсем так, но известно, что среди беженцев преобладали одинокие мужчины, льнувшие к семейному очагу. Случалось, они становились почти членами семей друзей, помогали, чем могли и умели. Другие со сладостями каждый вечер ходили в гости и лишь после многих чашек чаю поздно возвращались по неосвещенным улицам окраин в свои неприглядные «чуланы». Хождение к знакомым запросто, без приглашения, не было праздным времяпрепровождением – оно давало возможность узнать новости, познакомиться с людьми нужными, схожих взглядов и интересов, да и просто отвести душу, поспорить, отведать русские домашние блюда.
Возможность общаться предоставляли и новосадские русские столовые (Веры Забусовой, Евдокии Ванифатовой и др.), где приятно было испить рюмку перцовки или зубровки, закусив селедкой, маринованными грибами, соленым огурчиком. С появлением русских стало возможным приобрести в продуктовых лавках водку, сельдь (поступала из Норвегии в бочках), кетовую и паюсную икру, гречневую кашу и чай (московской фирмы «Братья И. и С. Поповы»).
Было ли у русских свободное время? Несомненно, по крайней мере вечером. Членство в благотворительных комитетах, в правлении русского церковного прихода, в офицерских, монархических, культурных и иных кружках отнимало массу времени, энергии, но зато создавало иллюзию прежней жизни. Эмигранты как бы снова становились теми, кем были раньше, забывали свое беженское положение. Они устраивали балы, концерты, готовили любительские спектакли, отмечали юбилеи, принимали заезжих гостей и знаменитостей, читали русские газеты…
Как были обставлены их жилища? Первые годы, когда в Новом Саду ощущался квартирный кризис, приходилось ютиться в маленьких, сырых помещениях, в одной комнате на всю семью или в зале, отданном нескольким семьям. Некоторым беженцам удалось покинуть родину с достаточным количеством личной клади; это были дорожные кованые сундуки с замками, чемоданы. Внушительных размеров и качества («мирного времени») сундуки превращались в предметы мебели, их накрывали вышитыми салфетками, ковриками и редко отпирали. «Сидеть на чемоданах» значило выжидать и верить в скорое возвращение домой.
Русские привезли с собой семейные или венчальные иконы в окладах, киоты. Их вешали с лампадой в красный угол, на фоне вышитого белого полотенца. У постелей и детских кроваток висели нательные иконки святителей и ладанки. У пожилых вдов стены комнат могли быть увешаны десятками дешевых иконок, которые попадали к ним от умерших подруг. В большинстве домов были самовары. Местное население поражалось, как беженцам удалось вывезти их, не догадываясь, что при эвакуации эти самовары многих спасли от эпидемий и стужи. На стенах русские любили развешивать фотографии царской семьи и любимых писателей, а также своих близких. Рамок не было, стекло обклеивали полоской черной бумаги. Декоративные ларчики, где хранились безделушки, колоды карт или документы, размещали на подвесных полочках причудливых форм, которые военные инвалиды и казаки выпиливали из фанеры лобзиком или выжигали. До тех пор, пока в квартирах не появлялись шкафы, буфеты и кровати, их заменяли искусно драпированные материей деревянные ящики, приобретенные в продуктовых лавках. Роль кресел выполняли шезлонги с пестрыми чехлами и вышитыми подушками. Нередко комнаты разделяли складными переносными ширмами. Эмалированные подвесные тарелки над электрическими лампами украшали самодельными абажурами. Этот камуфляж создавал уют и иллюзию по-домашнему обставленного интерьера. Одно портило впечатление: квартиры русских подчас были переполнены вещами.
Выпускники российских учебных заведений с благодарностью вспоминали, как в школах их обучали ремеслам. Мужчины плотничали, столярничали, изготовляли мебель (по памяти умудрялись восстанавливать фасон мебели, какой были обставлены их квартиры в России); женщины обшивали семьи или выгодно зарабатывали шитьем. На досуге увлекались вышиванием бисером, стеклярусом (сумочки, кокошники) или разноцветными нитками (кофты, пояса, косоворотки), вязали. В конце Великого поста расписывали пасхальные яйца; подрабатывали и изготовлением детских игрушек, абажуров для настольных ламп, кукол в национальных костюмах, модных шляпок, цветов из шелка. Посуду и мебель молодоженам или знакомым на новоселье дарили в складчину, расходы делили поровну. Позднее во многие семьи попадали вещи скончавшихся одиноких соотечественников – мебель, кухонные принадлежности, книги. Об этом заблаговременно заботились русские адвокаты. В среде колонии было принято опекать престарелых, ухаживать за могилами тех, у кого не осталось близких; ежегодно служились кладбищенские панихиды.
В определенные дни недели русские любили сходиться поиграть в карты, лото, шашки, шахматы. Так создавались не только интимные кружки единомышленников, но и гнезда всяких пересудов, сплетен. Излюбленным местом встреч был читальный зал библиотеки «Русской Матицы»: там назначали свидания, оставляли письменные поручения, узнавали и обсуждали местные новости. Оказавшись на чужбине, русские много читали. Местные жители поражались, откуда у пришельцев столько книг, толстых журналов, газет. А их, вопреки трудностям, выписывали из Берлина, Парижа, Риги, Шанхая… В первые годы эмиграции зачитывались бульварными романами Лаппо-Данилевской, Крыжановской, Нагродской, Куликовского, историческими и приключенческими романами Краснова, Алданова, Минцлова, Чирикова, Наживина, рассказами Тэффи, фельетонами Аверченко, стихами Лоло, Дон-Аминадо, Агнивцева. Произведения Бунина, Зайцева, Шмелева, Куприна, Мережковского, Блока, Гумилева, Есенина стали пользоваться успехом позднее. Читатели всех возрастов и сословий перечитывали отечественную классику; большими тиражами она переиздавалась в Берлине. В офицерских и казачьих кругах знакомились с мемуарами государственных деятелей, военачальников. Военные сами охотно брались за перо, описывали эпизоды Мировой и Гражданской войн; неизвестно, что из этих рукописей им удалось опубликовать.
В русских домах постепенно создавались личные библиотеки. Книги неохотно давали на чтение знакомым, их берегли, переплетали. Неудивительно, что до наших дней в глухом захолустье Балкан можно обнаружить переплетенные тома петербургских журналов «Нива», «Маски», «Столица и усадьба», «Музыкальный современник», берлинских «Театр и жизнь», «Жар-птица», рижских «Перезвонов», парижских «Иллюстрированная Россия», «Часовой» или подшивки газет «Русь», «Возрождение», «Руль», «Новое слово», даже советских журналов «Вокруг света», «Красная панорама».
Русская молодежь вела дневники, заводила альбомы, писала стихи. Люди в летах по памяти восстанавливали истории семей, составляли родословные. Бережно хранили фотографии, семейные документы. Бездетные охотно заводили домашних животных, подбирали их на улице, кормили бездомных котят, возбуждая насмешку или недовольство соседей. Интеллигенты занимались коллекционированием, в особенности того, что не было связано с материальными издержками: погашенных почтовых марок, открыток с видами курортов или репродукциями произведений искусства, вырезок из газет; собирали русские пословицы, записывали анекдоты и тексты песен. Другие годами подбирали материал и писали «в стол» какие-либо работы, изучали Священное Писание, философию; из удовольствия и по доброму сердцу обучали соседских детей игре на музыкальных инструментах, рукоделию, иностранным языкам.
Характерной чертой эмиграции было вести частую переписку с родственниками и знакомыми, отправлять открытки с поздравлениями или из мест отдыха и командировок. Писали друг другу и в тот же город, и во многие страны мира. Через Берлин, Латвию или непосредственно из Югославии некоторым удавалось переписываться с близкими в СССР, чаще с теми, кто проживал в провинции. Предприимчивые дельцы открыли конторы, через которые можно было отправлять посылки и денежные переводы в Советскую Россию (в большинстве случаев отправленные деньги в руки получателей не попадали). В картонных коробках и старых чемоданах, на шкафах и в чуланах русские хранили письма. Как и дневниковые записи, эпистолярное наследие содержит яркие свидетельства об эпохе и пережитых мытарствах изгнанников.
С годами Югославия для русских эмигрантов становилась все более близкой и дорогой. Они приняли ее устои и культуру. Страной правил православный монарх Александр IКарагеоргиевич, «Король-рыцарь». Его убийство в Марселе (1934) было воспринято эмигрантами как апокалипсическое повторение злодеяния над российской Царской семьей: «Король Александр был великим человеком, большим другом русских. Много сделал добра для беженцев в своем молодом и небольшом государстве… Мы проливали искренние слезы, может быть, более искренние, чем сербы, так как потеряли своего покровителя, защитника, свою надежду»41.
Собственный быт неуловим для нас, мы замечаем особенности чужого быта. Белградский поэт Евгений Кискевич (1891–1945) в одном из своих стихотворений своеобразно использовал тему эмигрантского быта:
Я полюбил беседы о погоде,
О родственниках, жалованье, снах.
Ни резким взлетам, ни большой невзгоде
Нет места в наших дружеских речах.
………………………………
Поменьше вечности! Высоким раем
Не совратить наш укрепленный дом,
Мы обволакиваем, обтекаем
Все острое, опасное кругом.
И просто отмыкаем всякий ларчик:
Шкаф несгораемый, и спальню, и киот;
Наш беженский помятый самоварчик
Покорно подвывает и поет,
Урчит о том, как наше бремя просто,
Когда насыпана над жизнью гать,
Как бодро от купели до погоста
Способны мы по жизни прошагать,
Не позавидовав тем донкихотам,
Что жить хотят на сказочной звезде,
Сражаться, ссориться, служить оплотом.
Смышленые, мы можем жить везде,
Чтоб быть, как все, толкуя о погоде,
О правильной житейской полосе,
О женщинах, и братстве, и свободе,
О счастье быть, как все.
Упомянем некоторые славные имена русских эмигрантов проживавших в 20–30-е гг. в Косово и Метохии:
Андросов Василий Михайлович, архитектор в г. Косовска-Митровица, спроектировал 60 храмов; Баранова Евгения – врач-педиатр в г. Кос.-Митровица; Баранова Ольга – врач-гинеколог в г. Кос.-Митровица; Бойко Аркадий Андреевич – ветеринарный врач в г. Печ; Васильев Петр – инженер-лесовод, директор Управления по лесоводству в г. Печ; Волков Николай Дмитриевич – архитектор и живописец, проектировщик многих зданий в Приштине; Волкова Наталия Родионовна – одна из главных устроительниц культурных и благотворительных мероприятий в Приштине; Гладилин Николай Федорович – врач в г. Печ; Гладилина Александра Оскаровна – врач-педиатр в г. Печ; Гребенников Алексей – врач-стоматолог в Призрене; Денисенко Николай Федорович – инженер-строитель в г. Кос.-Митровица; после войны – технический директор строительной фирмы «Рамиз Садику», реставратор древних храмов и монастырей (Високи-Дечани, Богородица Левишка), Царской мечети, принимал участие в проектировании почти всего центрального района Приштины; Домоховский Казимир – инженер-электрик, директор ГЭС в г. Печ; Дьякова Анна Марковна – врач-терапевт, управляющая городским госпиталем в Приштине; Знаменский Владимир – адвокат, судебный следователь Военного трибунала Косовской военной области; Козлов Леонид Павлович – инженер-строитель, строитель железной дороги Печ–Косово-поле; Кожин Михаил – ветеринарный врач, один из основателей Института по скотоводству в Приштине; Кривошей Георгий – геодезист, начальник Геодезического управления в Приштине; Кригер Роберт Васильевич – инженер путей сообщения, главный инженер при строительстве дороги Печ–Андриевица; Лаврова Антонина Васильевна – военный врач в Кос.-Митровице; Лопырев Павел Павлович – инженер-строитель, строил железную дорогу Печ–Косово-поле; Малюга Святослав – агроном, главный агроном и советник-агроном Косово, специалист по виноградарству; Манохин Всеволод – горный инженер, строил горный комбинат «Обилич»; Музалевский Василий Иванович – ветеринарный врач (работал и в г. Печ, Прешево); Педанов Георгий Иванович – врач-хирург, управляющий госпиталем в г. Печ; Позняков Борис Александрович – инженер-строитель, главный инженер строительной фирмы «Рамиз Садику» в Приштине; Проценко Евгений Павлович – инженер-строитель, строил дорогу Печ–Андриевица; Румянцев Анатолий Михайлович – врач в Призрене; Русиян Владимир Леонидович – горный инженер, технический директор ТЭС «Обилич» (работал и в Приштине); Сальников Никита Васильевич – генерал, историк, преподаватель, директор гимназии в г. Печ, организатор культурной жизни города; Сатаров Николай Александрович – инженер-строитель, строил Южно-Печский мелиорационный канал; Серебряков Павел Иванович – ветеринарный врач в г. Печ; Светов Иван – педагог в Молодежном образовательном центре. Организовал первые в мире Детские Объединенные Нации (зарегистрированы при ООН); Сенкин Александр – инженер-строитель, строил православный храм в Урошеваце; Симонов Иван Иванович – геодезист, автор первых топографических карт многих районов Косово; Скрынников Дмитрий – ветеринарный врач в Призрене; Слунин Андрей – директор гимназии в г. Гнилане, преподаватель, композитор, регент хора; Соляник Иван – инженер-лесовод, доктор наук, директор Института по лесоводству в г. Печ; Стороженко Яков Андреевич – юрист, коммерческий директор строительной фирмы «Рамиз Садику» в Призрене; Стукалов Василий – инженер-лесовод, директор Института по лесоводству в Урошеваце; Суслов Петр Сергеевич – инженер-электрик, один из первых инженеров комбината «Обилич», Приштина; Сысоев Игорь Николаевич – инженер-строитель, строил железную дорогу Печ–Косово-поле; Татаринов Всеволод – архитектор, проектировал первые современные жилищные блочные застройки в Приштине; Тяпкин Аркадий Николаевич – инженер-строитель, работал на строительстве дороги Печ–Андриевица; оставил по себе видный след в Печ: проложил водопровод с пункта Црне-Воде (над Патриархией), соорудил парк «Карагач» с теннисными площадками; Чернявский Сергей Владимирович – художественный фотограф, открыл первое в Косово фотоателье; Чистов Олег Владимирович – инженер-строитель, строил Южно-Печский мелиорационный канал; Чубаровский Василий – юрист, судья в м. Драгаш; Шестоперов Лев Львович – геодезист, начальник Геодезического управления в г. Призрен. Работал и в Приштине, на ТЭС «Обилич», проектировал плотины на Батлавском искусственном озере.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Подробнее о прибытии русских в Королевство СХС, см.: ╦ованови· Мирослав. Досе ава°е русских избеглица у Кра евину СХС 1919–1924. Београд, 1996.
2. Запись передачи Белградского радио, 12 октября 1990 г. – Коллекция автора.
3. Палеолог С. Н. Около власти: Очерки пережитого. Москва, 2004. С. 286–293.
4. Юрьев Н. Дипломатические превращения. // «Русь», София. 1924, 14 марта.
5. Даватц В. Х., Львов Н. Н. Русская армия на чужбине. Белград, 1923. С. 111; Казаки на Чаталдже и на Лемносе в 1920–1921 гг., Белград, 1924. С. 32.
6. Хара-Даван Э. Калмыки в Югославии // Информация Калмыцкой комиссии культурных работников в Ч.С.Р. (Прага), 1930, № 1. С. 60; Борманшинов А. Записки о калмыцкой диаспоре // «Тесгин Герл», Элиста, 1996. № 8. С. 93–99.
7. Королевич П. История переселения казаков в Республику Перу. Новый Сад, 1930.
8. «Новое время» (Белград). 1921, 22 июня.
9. «Наша станица» (Белград). 1935, №№ 4, 5.
10. Рабоче-крестьянская казачья партия: Всем! Всем! Всем! Доклад 24 февраля 1930 г., Скопле, 1930; Рабоче-крестьянская казачья партия: Сборник лекций политической науки. Скопле, 1931.
11. Русский корпус на Балканах во время Второй великой войны 1941–1945 гг.: Исторический очерк и сборник воспоминаний соратников. Нью-Йорк, 1963. С. 12.
12. Поэтические сборники П. Полякова, Н. Воробьева и М. Залесского опубликованы на Западе после войны. Рукописная тетрадь стихотворений Л. Костиной уничтожена соседями по квартире после ее кончины (сообщение Т. К. Николаевой-Марич автору).
13. Родине покинутой молюсь: Хрестоматия. Сост. К.Хохульников. Ростов-на-Дону, 1994.
14. Арсеньев А. Русская интеллигенция в Воеводине. // Русская эмиграция в Югославии. Москва, 1996. С. 72–99.
15. Арсеньев А. Русская эмиграция в Сремских Карловцах. Сремски-Карловци, 2008.
16. Преподаватели Семинарии им. Св. Саввы: Николай Акаемов (преподавал греческий и латинский); Федор Федорович Балабанов (Священное Писание, патрология, философия, церковнославянский); о. Василий Виноградов (Ветхий Завет); о. Борис Волобуев (история Христианской церкви, общая история, нотное и церковное пение); Николай Георгиевич Дориомедов (греческий, латинский); о. Нил Малахов (моральное богословие, апологетика, философия, логика с психологией, педагогика, церковнославянский); Сергей Матвеевич Муратов (церковное пение, теория музыки); Владимир Александрович Розов (общая история); о. Борис Селивановский (Священное Писание, библейская история, церковнославянский; о. Иоанн Сокаль (моральное богословие); Владимир Николаевич Халаев (русский, французский).
Преподаватели Сербской Православной Великой гимназии: Николай Дмитриевич Волков (рисование); Родион Родионович Колчин (математика, география, чистописание); Митрофан Петрович Косенко (рисование); Владимир Семенович Курочкин (рисование); Марианна Ниловна Малахова (рисование); Вера Александровна Михайлова (русский яз.); Сергей Матвеевич Муратов (теория музыки, хоровое пение); Дмитрий Сергеевич Перегордиев (история, география); Борис Федорович Соколов (история, география); Николай Васильевич Соколов (математика, русский).
17. Петрови· Теодора. Се·а°а. // Зборник Матице српске за к°ижевност и ╪език. Нови-Сад, 1977, к°. 25, св. 3. С. 524–543.
18. Врангель Н. Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Берлин, 1924. С. 257.
19. Шевеленко И. Материалы о русской эмиграции 1920–1930-е гг. в собрании бар. М. Д. Врангель (Архив Гуверовского института в Стэнфорде). Stanford, 1995.S. 12, 14.
20. Маевский Вл. Русские в Югославии 1920–1945 гг., Нью-Йорк, 1966. С. 151.
21. Подробнее см.: Арсеньев Алексей. У излучины Дуная: Очерки жизни и деятельности русских в Новом Саду. Москва, 1999.
22. «Русская газета». Белград. 1920, 23 мая.
23. Подробнее о Ю. Л. Ракитине см.: ╦ури╪ ┼вович Ракитин: Живот, дело, се·а°а. Новый Сад – Београд, 2007.
24. Подробнее см.: Арсеньев А. Б. Петербургские архитекторы Нового Сада. // Изобразительное искусство, архитектура и искусствоведение Русского Зарубежья. Санкт-Петербург, 2008. С. 378–365.
25. Подробнее о русских в Панчево см.: Палибрк-Суки· Несиба. Руске избеглице у Панчеву 1919–1941. Панчево, 2005, и ее же статью в настоящем номере НЖ.
26. О русских в Белой Церкви см.: Шаховской Иоанн, архиепископ. Биография юности. (б. м.), 1977; Апостол убави II: 1932–2002, Бела Црква: Истраживачки рад ученика Техничке школе «Сава Мун·ан». Бела Црква, 2002.
27. Подробнее о русских в Суботице см.: Петкови· Тат╪ана. Из живота руске емиграци╪е у Суботици у ме░уратном периоду (1919–1941). // «ExPanonia». Гласник Истори╪ског архива, Суботица. 1996, бр. 1. С. 155–164.
28. Петкови· Тат╪ана. Руска емиграци╪а на суботичком Правном факултету (1920–1941). // «ExPanonia». 1997, бр. 2. С. 105–120.
29. О русских в Вршаце см.: Рогаткин А. А. Русская колония в Вршаце. // Русские в Сербии. Белград, 2009. С. 189–199.
30. Панчулидзев А. А. Русские в Сомборе. // Русские в Сербии. Блд, 2009. С. 199–201.
31. Подробнее о русских в Велики-Бечкереке см.: Павлов Б. Л. Русская колония в Велики-Бечкереке (Петровграде – Зренянине). Зренянин, 1994.
32. О русских в Сремска-Митровице см.: Попов Живко. Долазак Руса у Митровицу. // «Сунчани са», Сремска Митровица. 2006, бр. 14. С. 40–54.
33. См.: Корбутовски Никола. Осам децени╪а ╪едне слике. Београд, 2005.
34. Подробнее о русских в Врнячка-Бане см.: Топалови· О., Миленкови· Т., Обрадови· М. Вр°ачки-Руси. Вр°ачка-Ба°а, 2008.
35. Познанови· Раде. Руси ме░у Ерама : Прилог спречава°у заборава. Ужице, 2007.
36. См.: Или· Никола. Руски емигранти у лесковачком кра╪у после 1917 године. Лесковац, 2003.
37. Радови· Радован. Руски струч°аци у во╪но╪ индустри╪и Срби╪е. // «Политика» (Београд). 1993, 30 ма╪.
38. Кеци· А., Мати╪ашеви· ╦. Руска емиграци╪а на Косову и Метохи╪и (рукопись); Радо╪еви· Ра╪ко. Руске избеглице у Пе·и у се·а°у мла░их савременика. Београд, 2005.
39. Спекторский Е. В. Десятилетие Русского научного института в Белграде, 1928–1938. // «Записки Русского научного института в Белграде», Белград. 1939. № 14.
40. Подробнее о русских врачах см.: Литви°енко Стеван. Руски лекари у Срби╪и и Црно╪ Гори. Београд, 2007.
41. Жуковски Анатоли╪. Мо╪ живот. // «Театрон», Београд. 1995, бр. 90. С. 95.