Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 258, 2010
ИЕРУСАЛИМ 2000. ИНТИФАДА
1
Я любила наугад и без спроса
сесть в автобус и заснуть – заблудиться,
от коленок и до кончика носа
было страшно, но потом мог присниться
этот город – наизнанку, навыверт,
оседающий по-старчески наземь,
кривизна домов, неба вывих
рассыпались, как игрушечный пазл.
Проездного бутафорский квадратик
возвращал меня в автобус, в котором,
спал в обнимку с автоматом солдатик,
а хасид – с потрепанной Торой.
2
Так жарко – даже камни потеют, оскалив рты,
и крика не отличить от немоты.
А ночью опять колыбельную мне споет
пулеметная очередь – видно, не устает
еврейский Бог стоять начеку у шатра,
и перестрелка в Гило – опять до утра…
Касаюсь рукой загорелого, жаркого лба
и бреду в никуда, без цели – может, судьба –
это толстая, рыжая кошка у Яффских ворот:
спит в пыли, потому что знает все наперед…
* * *
Я ненадолго, но я здесь жила когда-то:
собирала мяту для чая, срывала гранаты
прямо с дерева, яблоко в мед макала,
пряталась в тень от солнечного оскала
и, про июльских медуз опять забывая,
входила с размаху в аморфную, липкую стаю.
Здесь все так же: те же запахи, те же взгляды,
то же русское имя у тяжелых соседских снарядов.
В новостях говорят о войне, как о футболе,
о футболе, как о войне, – не волнуйтесь: в школе
и армии вас научат словам подходящим,
например: он не умер, он просто кажется спящим.
Только рыбы, кусая за пятки, вам правду скажут:
“Не пускайте солнце к воде!”. Но на хайфском пляже
слишком долго длится закат, и становится ясно:
эта пауза бесполезна, хоть и прекрасна.
Мне уже не стряхнуть песок, не вернуться домой –
я покрылась соленой памятью, как чешуей.
ОСЕНЬ В ПРОВИДЕНСЕ
Яблочный привкус во рту – это привкус свободы.
Стаи осенних листьев летят на юг.
Деревья раздеты по самой последней моде –
лишь у чопорных елей на лице легкий испуг.
Теплый туман размывает четкие линии
наших судеб и лиц и удачно скрывает от всех,
что усталое небо захотело быть вечно синим
и потому – заложником держит снег.
* * *
И я шла сквозь хамсин, обессилев от синего,
а небо хлестало меня по лицу,
и песок застывал на ресницах, как иней,
и я узнала: нет дела Творцу
до того, что время в его поднебесной
плавится, как на холсте у Дали,
что потным минутам душно и тесно
и в сутки вместиться они не смогли.
И стало обидно за время – осталось
сквозь пыль по течению плыть – не грести,
а оно рвануло, умчалось, распалось –
лишь пару секунд оставив в горсти.
НАСТАВЛЕНИЯ ДЛЯ ДЕТЕЙ
1
Помни: в доме нельзя свистеть и зонтики раскрывать,
а не то случится несчастье – большое, как птица Рух,
когда тебе пять, незнакомо слово
опять –
все впервые: опята, лисички, зайчики,
вместо двух
или трех только одна – не страна,
а площадка, куда ходишь играть.
Убери от греха подальше солонку, и зеркало не урони,
а не то распадется семья…
неуклюжий ребенок!
Когда тебе пять, у тебя нет ни брони,
ни броненосца
из сказки Киплинга,
но спросонок помнишь любую мелочь,
каждое слово,
и просишь у жизни, суеверной и вздорной бабы:
на ногу не наступи,
потому хотя бы,
что ответить тебе еще не готова.
2
Не ищи ни за шкафом и ни в углу,
ни в кошачьем блюдечке на полу,
ни под скатертью, ни за цветочным горшком,
ни в карманах.
Чувствуешь – в горле ком?
Только он останется, об остальном
и не думай,
забудь этот дом.
Облезли обои, затоптан паркет
памятью, одуванчиком свет
осыпается.
На трубе
сидят послушные А и Б.
Первым уснет тот, кто ревет,
не тащи солнце на палочке в рот,
небо – это море наоборот.
Остальное – сама додумаешь. Вот.