Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 254, 2009
Говорят, что весна. Я синоптикам верю на слово.
Ими честно заслужен пропахший апрелем сестерций…
И в порядке вещей, если с ритма сбивается сердце;
я люблю тебя, жизнь, даже если ты снова и снова…
Наше прошлое вряд ли потянет на статус былого;
и напрасно пером ты к чернильнице тянешься, Герцен.
Мы искали и ищем. И значит, однажды – обрящем.
Потому как весна. А весною нельзя по-другому.
Пусть журчат наши реки, покуда не впавшие в кому,
и стучит в наши двери умение жить настоящим,
вместе с теплым дождем и воздушным коктейлем пьянящим,
и с безродной тоскою, еще не набившей оскому.
Мы надеждой себя слишком долгие годы травили
и привыкли к манящему вкусу медового яда…
Уплывают, как дым, времена снегопада и града
в те часы, когда солнечный луч нас пронзает навылет.
На исходе привал. Лишь идущий дорогу осилит:
это лозунг для нас, для людей неособого склада.
Наши игры с тобой все никак не сверстаются в роббер,
в чем изрядная прелесть. Не время еще об итоге.
И, покуда застряли в пути погребальные дроги,
бес бушует внутри и грозит переломами ребер.
Пусть растает, как тучка на небе, дождинка на нёбе.
Мне не хочется знать, что написано там, в эпилоге.
ПОХОРОНЫ ПО-НЬЮ-ОРЛЕАНСКИ
…а воздух горяч и тесен,
как жаркий гриппозный бред.
В печальнейшей из процессий
намешаны тьма и свет.
Уйдите подальше, леди,
сжимая полоску губ,
от яростных всхлипов меди
из ярких, как солнце, труб.
Кривитесь, солдатик стойкий,
туземный обряд кляня…
Чернеют костюмы-тройки
на белом наброске дня.
В конце той дороги – яма,
крестов однотипных ряд…
Танцует Большая Мама.
Лишь слезы в глазах горят.
И вы не считайте пошлым,
греховным и напоказ
уменье прощаться с прошлым
под нью-орлеанский джаз.
БОСТОНСКИЙ БЛЮЗ
Вровень с землей – заката клубничный мусс.
Восемь часов по-местному. Вход в метро.
Лето висит на городе ниткой бус…
Мелочь в потертой шляпе. Плакат Монро.
Грустный хозяин шляпы играет блюз.
Мимо течет небрежный прохожий люд;
сполох чужого хохота. Инь и Ян…
Рядом. Мне надо – рядом. На пять минут
стать эпицентром сотни луизиан.
Я не гурман, но мне не к лицу фастфуд.
Мама, мне тошно; мама, мне путь открыт
только в края, где счастье сошло на ноль…
Пальцы на грифе “Фендера” ест артрит;
не потому ль гитары земная боль
полнит горячий воздух на Summer Street?!
Ты Би Би Кинг сегодня. Ты Бадди Гай.
Черная кожа. Черное пламя глаз.
Как это все же страшно – увидеть край…
Быстро темнеет в этот вечерний час.
На тебе денег, brother.
Играй.
Играй.
All WE NEED…
Я отнюдь не прошу,
чтобы мне соглашательно вторили;
пусть и физик, и лирик
останутся вновь при своих.
Я безбожно смешаю
капризные краски истории,
гладиаторский бой
променяв на вокзал для двоих.
Поживем в новом мире,
где войны не стали рутиною,
набросаем на холст
самых дивных в палитре
мазков
и увидим, что больше не спорят
альков с гильотиною,
потому что в их спорах
всегда побеждает
альков.
Глянь-ка: в небе Венера.
Чиста и прозрачна к утру она –
как промытый невиданный жемчуг,
как пушкинский слог…
Отпускаю на ветер
истерики Мао и Трумэна,
забираю в копилку
влюбленных простой диалог.
От фантазий таких не устану,
признбюсь по правде я;
пусть любовь, как река,
размывает устои плотин,
и бросает гвоздики
на меч императора Клавдия
самый вечный из хиппи на свете
святой Валентин.
Бостон