Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 253, 2008
Это безусловно обширная и до сих пор совершенно не исследованная тема. Дома для престарелых русских эмигрантов, или, как их называли прежде, “старческие дома” – особая страница в не написанной еще подробной и правдивой истории первой послереволюционной волны русской эмиграции. Этот рассказ еще ждет своего часа. И этот очерк – рассказ живого свидетеля ушедшей в прошлое эпохи, который просто хочет поделиться своими воспоминаниями, наблюдениями и кое-какими выводами. Я смело могу утверждать, что на сегодняшний день я единственный из европейцев, кто многое может рассказать об этих домах во Франции и их пенсионерах, как и сорок лет тому назад я был единственным молодым французом-славистом, который заинтересовался не просто “академически”, но с головой погрузился в исследование наследия русских белоэмигрантов и их вклада в отечественную и мировую культуру, философию, литературу.
Итак, первый русский старческий дом, который мне довелось посетить, находился к Каннах, недалеко от центра, в фешенебельном районе. То был большой четырехэтажный особняк, окруженный парком. Напротив через дорогу разместился филиал – дом поменьше. Поблизости на бульваре Александра III высилась русская православная церковь Св. Архангела Михаила Архистратига, освященная в 1894 г. В этих двух домах, благодаря Толстовскому фонду и лично Александре Толстой, дочери Л. Н. Толстого, в конце 50-х годов нашли приют более ста русских апатридов с нансеновским паспортом. Это был островок ушедшей России на чужбине. Здесь была русская библиотека и домовая церковь с иконостасом работы известного художника и иконописца Д. С. Стеллецкого; иконостас был перевезен из закрытой русской церкви, построенной казаками Лейб-гвардии Атаманского полка в рабочем предместье Канн Ла Бокка. Я лично знал оперного певца Владимира Ивановича Каравья (скончался в Каннах в 1969 г.) и балерину Юлию Николаевну Седову (1880, СПб., – 1969, Канны), солистку Мариинского театра. Несмотря на свой преклонный возраст, Юлия Николаевна продолжала преподавать, и ее ученицы неизменно принимали участие в ежегодных праздниках русской культуры, устраиваемых о. Игорем Дулговым (1923–2003), молодым настоятелем Св. Михайловского храма, ставшим на старости лет архиепископом Серафимом. Я сам принимал участие в этих спектаклях 45 лет тому назад, – страшно подумать! – играл роль Лжедмитрия в сцене у фонтана в “Борисе Годунове”. Конечно, были там и военные – офицеры царской и Добровольческой армий; один из них, мой добрый знакомый, был библиотекарем старческого доМА.
Другой старческий дом – русского Красного Креста – был в Ницце. Сейчас в нем доживает свой век Нина Гейт, родственница Михаила Булгакова, мать теперешнего настоятеля Св. Николаевского собора. Сразу признаюсь, что я там не бывал.
С 1964 года я часто посещал другой русский уголок на чужой стороне – “Русский Дом” Братства Св. Анастасии в Ментоне. Этим домом заведовал мой тесть, Андрей Дмитриевич Зербино, инженер-химик по профессии, доброволец Белой армии, воевавший против красных вместе с будущим писателем Гайто Газдановым. Поблизости, как известно, находится изящная Скорбященская церковь, освященная в 1883 году, где висят замечательные иконы Д. С. Стеллецкого. В этом приюте, основанном задолго до революции, тогда жило много интересных людей, в их числе – военный писатель Е. В. Масловский (1876–1971), генерал-майор Генштаба, помощник генерала Н. Н. Юденича, с 1940 года заведовавший в Ницце церковной библиотекой на улице Лоншан. Жила там и Е. П. Достоевская, супруга Ф. Ф. Достоевского, которая скончалась в Ницце в больнице 3 мая 1958 года. В 1999 году в Санкт-Петербурге вышла книга “Письма из Maison Russe”, написанная Е. П. Достоевской в соавторстве с А. П.Фальц-Фейн. При мне сюда переехала на жительство и прекрасная художница А. А. Дюшен-Волконская (род. в СПб. в 1891 году). В 1922 году она оказалась во Франции, а уже в 1927 году у нее была персональная выставка в престижной галерее на улице Сены (rue de Seine). Выставлялась она в Осеннем салоне и салоне Независимых, ее работы были показаны на выставке русского искусства 1932 года в галерее Ла Ренессанс. Сохранился замечательный каталог выставки с обложкой И. Билибина, где воспроизведены все выставленные картины.
В этом Доме, в гостиной которого был красный угол с иконами и лампадой и где висели портреты царя, императрицы и наследника Алексея, а также большая фотография Иоанна Кронштадтского с его автографом, я часто встречался со старыми парижскими друзьями: актерами В. Б. Субботиным, С. А. Гурейкиным (умер в Ментоне в 1979 г.), историком И. И. Бобарыковым (1890–1981). В. Б. Субботин был в Париже актером “Интимного театра” Дины Кировой и одновременно фотографом. Он подарил мне сделанную им художественную фотографию И. А. Бунина с надписью ему. В гостеприимный дом бывшего штабс-капитана С. А. Гурейкина я часто приходил в бытность его в Париже, где он жил с супругой Марией Владимировной на улице Мадемуазель в 15-м “русском” округе. С. А. Гурейкин был учеником Н. О. Массалитинова, играл в Русском драматическом театре в зале на авеню Йена; после войны он выступал как конферансье и чтец-декламатор. Его репертуар включал произведения Н. Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко, А. Пушкина, А. Чехова, И. Бунина. Он часто выступал в Русской консерватории им. Рахманинова на литературных вечерах, устраиваемых эмигрантским Союзом писателей и журналистов под бессменным председательством Б. К. Зайцева. Как и его сосед И. И. Бобарыков, до глубокой старости Гурейкин зарабатывал на хлеб насущный ночным таксистом в Париже, вплоть до переезда на Лазурный берег. В той же тихой ментонской пристани доживал свой век корнет, бывший кадет Суворовского кадетского корпуса С. Г. Двигубский (1897–1981), с которым я не раз встречался и беседовал о судьбах России.
Был еще один русский старческий дом на юге, в городе Сент-Рафаэль, с русской православной церковью, построенной там же в саду уже после Второй мировой войны, – но там я не бывал.
В русские старческие дома под Парижем я попал позже, в 1967 году, – благодаря И. В. Одоевцевой, с которой я познакомился на Пасху у патриарха русской словесности Б. К. Зайцева (ул. де Шалэ в Пасси). Она меня пригласила в русский дом в пригороде Ганьи на востоке от Парижа, в котором жила уже давно. Именно там я познакомился с поэтом и критиком Ю. К. Терапиано (1892–1980) и его музой – поэтессой А. С. Шиманской (1903–1995).
Там же мне довелось общаться с казачьим поэтом Н. Н. Евсеевым (1891–1974), участником Мировой и Гражданской войн, выпустившим в эмиграции два сборника стихов: “Дикое поле” (1963) и “Крылатый шум” (1965). Другое незабываемое знакомство – инженер-конструктор И. И. Махонин (1895–1973), который был женат на артистке Ермоленко-Южиной и в свое время друживший с К. Коровиным и Ф. Шаляпиным. Добавлю, что он был гениальным изобретателем, волею неисповедимой судьбы закончивший свою фантастическую жизнь в этом же Доме.
В Ганьи образовался самый настоящий литературный цех. Так, Ю. Терапиано был присяжным литературным критиком газеты “Русская Мысль”, куда каждую неделю отправлял рецензию или статью. Он вел обширную переписку со многими литераторами Зарубежной России. Это по его настоянию И. В. Одоевцева (1895–1990) стала писать свои воспоминания, сначала книгу “На берегах Невы”, а потом второй том “На берегах Сены”, отрывки которых печатались в “Русской Мысли” и в нью-йоркских “Новом Русском Слове” и “Новом Журнале”. Без старческого дома в Ганьи, где все его обитатели жили спокойно, на всем готовом, может быть, эти замечательные памятники мемуарной литературы ХХ века так бы и не увидели свет.
Одоевцева и Терапиано широко печатались не только в парижском журнале “Возрождение”, но и в канадском “Современнике”, в мюнхенском альманахе “Мосты” и, конечно, в “Новом Журнале”. Тогда же они выпустили по четыре сборника стихов – одним словом, жили, как говорится, “интенсивной творческой жизнью”. Своими воспоминаниями о литературной жизни довоенного русского Парижа и о блистательном русском Монпарнасе 20–30-х годов они охотно делились со мной, молодым французским славистом.
Считается, что в старческих домах, по идее, грустно и тихо. А вот в Ганьи бывало очень весело. И. В. Одоевцева умела превращать будни в праздники. Благодаря ей там непрестанно устраивались литературные встречи, на которые приезжали друзья из Парижа. В их числе – художница и писательница Е. Ф. Рубисова со своим богатым мужем Г. А. Рубисовым, который тоже писал и прозу, и музыку; появлялась и поэтесса С. Ю. Прегель. А с 1971 года я стал устраивать у себя Медонские вечера под бессменным председательством Ю. К. Терапиано. Непременными участниками этих вечеров были И. В. Одоевцева, художники Ю. П. Анненков, С. И. Шаршун, М. Ф. Андреенко, Д. Д. Бушен, Н. А. Исаев, Е. Ф. Рубисова, критик С. Р. Эрнст, поэт А. Е. Величковский, писательница Н. Ровская, писатели В. С. Варшавский, Я. Н. Горбов…
Недалеко от Ганьи в городке Шелль в старческом доме Русского Красного Креста доживал свой век и поэт В. А. Мамченко (1901–1982), завсегдатай “Зеленой лампы” Мережковских, которому З. Н. Гиппиус посвятила стихи “Последний круг” и называла “другом номер один”. Он был дружен с Л. Шестовым, Н. Бердяевым и А. Ремизовым. Мы с Ю. Терапиано (и иногда с И. Одоевцевой) частенько его навещали. Неподалеку, в пригороде Нуази-ле-Гран, был еще один русский дом для призреваемых, основанный матерью Марией, в котором скончался К. Бальмонт, – но в нем я тоже не бывал.
На западе от Парижа, в Кормей-ан-Паризи, и по сей день находится большой старческий дом Земгора. Там жили драматическая актриса Е. Н. Рощина-Инсарова (1883–1970), которая играла на сцене Малого и Александрийского театров, и известный художник Н. В. Зарецкий (1876–1959), устроивший там даже несколько выставок своих работ. Позже я навещал художника А. К. Орлова (1899–1979), ученика С. А. Мако и друга С. И. Шаршуна, который меня с ним и познакомил. Также бывал я там у известной оперной певицы М. С. Давыдовой (1889–1987), артистки театра Музыкальной драмы (1912–1918), которая пела в Париже в театре Елисейских полей вместе с Ф. И. Шаляпиным.
Ну и, наконец, о самом известном из старческих домов – о “Русском Доме” в южном пригороде Парижа, в Сент-Женевьев де Буа. В этом прославленном приюте жили художники: Д. С. Стеллецкий (1875–1947), Н. И. Исцеленов (1891–1981), с супругой художницей М. А. Лагорио (1893–1979), с которыми я дружил, еще когда они жили в Париже. Бывал я и у жившего там искусствоведа и бывшего хранителя Национального музея в Фонтенбло Б. Н. Лосского (1905–2001), кавалера ордена Почетного легиона, сына философа Н. О. Лосского (1870–1965), умершего в этом же доме; и у писательницы и журналистки З. А. Шаховской (1906–2001), вместе с которой я смог подготовить к печати и издать в 1981 году “Русский Альманах” – подлинный памятник русской культуре в изгнании. Когда кончились деньги, вырученные от продажи ее архива американскому меценату Томасу Уитни, племянники Зинаиды Алексеевны – Иван Набоков и Дмитрий Шаховской – насильственно отправили ее в этот дом, где директором была “красная” княгиня А. Л. Мещерская. Несмотря на свой преклонный возраст, Зинаида Алексеевна, офицер ордена Почетного легиона, три раза оттуда… убегала; З. А. Шаховская была свободолюбивой и непокорной и даже на склоне дней насилия над собой не могла вынести и минуты! Грустен конец этой мужественной, энергичной и талантливой женщины.
В таких домах, что естественно, доживали век русские бездетные эмигранты, у которых зачастую просто не было иного выбора. И все же, благодаря этим старческим домам русские творческие люди смогли общаться с миром – осознав заказ, сделанный им самой историей: писать мемуары. Блестящий пример этому – воспоминания актрисы Суворинского Малого театра, а в Париже – основательницы “Интимного театра” Д. Н. Кировой (1886–1982) “Мой путь служения театру”, написанные в “Русском доме” в Сент-Женевьев де Буа, где она провела 36 лет. Эти мемуары были, наконец, изданны в 2006 году, благодаря стараниям моей помощницы Валентины Кошкарян – за что ей большой читательский поклон.
Перед обитателями старческих домов – хранителями памяти – должна почтительно склониться мемуаристика Русского Зарубежья. Сколько воспоминаний было там написано! Сколько писем оттуда было отправлено – друзьям, коллегам, товарищам по перу или по оружию, которых судьба разбросала по всему миру! У этих адресатов порой великие имена, порой – безвестные. Но письма их, все, без исключения, – бесценны, ибо составляют часть эпистолярного наследия Белой эмиграции. Литературы о русских старческих домах практически до сих пор нет. В книгах о русской эмиграции, которые сейчас выходят в таком невероятном количестве, старческим домам тоже места пока не уделено. А жаль, ведь эта тема большая и сугубо “русская”. Здесь рассчитывать на французских исследователей не приходится: они, увы, как не интересовались, так и не интересуются этим пластом русской культуры ХХ века. В свое время французская славистика сделала ставку на культуру СССР, игнорировала, а часто презирала и даже ненавидела белых эмигрантов, которых клеймила “жалкими отщепенцами”, “обломками империи” – то бишь ненавистной им царской России. Французские профессора-слависты так ни разу и не пригласили выступить перед студентами Сорбонны или Института восточных языков и цивилизации ни И. В. Одоевцеву и Ю. К. Терапиано, ни Б. К. Зайцева и Г. В. Адамовича, ни В. В. Вейдле, Ю. П. Анненкова и С. И. Шаршуна.
История французской славистики, ее компромиссов с советской властью, ФКП (и зачастую и КГБ) не написана – да и вряд ли написана будет. Но нет худа без добра. Тем самым они оставили историкам сегодняшнего дня свободное поле. Я же сохраняю о всех этих Белых эмигрантах благодарную память. Ведь они все – великие, неизвестные и – великие неизвестные, оставались до конца подлинными российскими интеллигентами, доброжелательными, чистыми, наивными идеалистами – солью земли.
Ницца, 25 октября 2008