Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 253, 2008
Из “Нового цикла”
Париж, сентябрь 2008
ТРОПЫ
Проторить все возможные тропы, не опуская стилистические. В итоге – разбить парк с массивами, беседками, прудами…
Проторенными путями – выйти на простор.
Тропинки: лесные или в открытой местности. Тропинки дворов московских – пока еще не забетонированные.
Тропинки вдоль скалистых морских побережий с открывающимися в синеву, дух забирающими, едва подернутыми барашками волн – картинами.
Торопиться по тропинке… Кого бы лучше не повстречать за полночь на заводской тропинке?
ЖЕНСКОЕ
Женское – то, что дает себя целовать. Тело.
Та – что, слегка отпрянув, дала-таки себя обнять.
Елена Ш… Навеявшая писать по-русски. Муза моя – Юнона юная, замужняя, только выскочившая.
Ей и посвящу сей опус два.
Залповая мужская влюбчивость. Взрывоопасность моментов внезапности…
ДВА ЦЕЗАРЯ
Есть Кюи Цезарь, а есть Цезарь Франк. Три композиции у последнего, пуще первого славу за ним закрепившие: Прелюдия, хорал и фуга, Скрипичная соната и Квинтет – а еще, кажется, у него был квартет…
Четыре всего вещи – а вписал-таки громкое имя в пантеон меломана.
(А о Кюи смутно помнится лишь, что он из той же “могучей”, что Мусоргский, кучки).
СНЕГИРИ
Снегири – воздушные, как гири, пушистые, как снег.
Прыг, прыг, прыг…
А плюс два-три градуса – и уже ни снегирей, ни тех экзотических граммовых птичек с клювом – и кончится все, как у Понжа, сплавленным в кремний песком.
НОКТЮРН
Гудаута, Лыхны, Очамчира…
Запахами тропиков наполненная ночь – и запавшие в детскую душу по-восточному томные нотки квартета.
ПЕЙЗАЖ
Во сне кристаллизовавшийся альпийский пейзаж с черными на светло-зеленом фоне еловыми восклицательными знаками и белыми точками и запятыми проступающей почвы.
ШОКОЛАД
Что и почему – шоколад? Откуда и как смогло утвердиться такое чуждое для русского уха звукосочетание – в слове, которого нет дороже детской душе взрослых и детей?
Картофель – жареный, вареный – получил недвусмысленный вид на жительство путем натурализации в картошку.
С шоколадом не понадобится такой форсированной русификации, ибо в пользу его прямого включения в состав языка есть немало аргументов:
Шок – от первой на Руси дегустации этой экзотической пасты;
О – предлог, хотя лад и не ладит с падежом, тем предлогом подразумеваемым.
Аргументы – убедительные, но в итоге таки недостаточные…
Не будь шоколад лакомством, с которым поколения русских детей налаживают самые тесные отношения еще в том возрасте, когда не произнесено ни слова на родном языке, а язык служит лишь обратнопоступательному движению сосания материнской груди, предваряющему еще другого рода обратнопоступательные движения…
ПОСЛЕДНЯЯ ГОРДЫНЯ
Лиризм внезапного пробуждения от жизни в момент приближения смерти.
Прострация, которую преодолеть уже ничто не в силах.
Вы занимаете одно из выгоднейших мест в театре, где ставится пьеса умирания, и вам, заплатившему за билет, как бы незазорно смотреть… да и умирающая уже ничего вокруг себя не видит, кроме Курносой.
Метить Смерти в глаз… В чем, собственно, и состоит “отсутствующий” взгляд. Последний поединок.
Нет конкретной жизненной неотложности в кончине этой престарелой, правда, но не болезненной женщины – матери жены…
Истощение жизненных соков? Исхудание плоти у этой и в молодые годы худощавой брюнетки. Повседневное зрелище незаживающих язв на ногах супруга, напоминающее о неизбежности и близости общего исхода. Отказ от перспективы продолжать путь одной…
ПРИСУТСТВИЕ
Присутствие. Может быть – духа, а может – на собрании… Что-то близкое к сути.
Присутствие: причастность к сути дела.
Центр мишени – суть, присутствие – девятка, с восьмерки начинается отсутствие…
Суть: слово-лимит, полностью из букв последней трети алфавита, и где, за счет этой стушеванности звучания, мысль накаляется до степени метафизики.
Труднодоступное понятие сути.
Смутно догадываемся, что это – последняя градация чего-то, полностью абстрагированного от всего того, что не есть оно самое.
“Самое, самое”, где дело начинает преобладать над нами, им до этого как бы управляющими – тут же теряющими почву под ногами, из вершителей превращаясь в служителей: целей, подвигов, идей, – нам чуждых, и уже ничего доброго никому не сулящих…
УКАЗ
Мягкий знак именительного казни, вместо зычного окончания родительного казны. Чем и обеспечивается скольжение петли, рассчитанной на умерщвленье казначеев, порой больно уж неравнодушных к содержимому и так бесхозяйственной мошны.
ЗАГЛУБЛЕННАЯ ТАЙНА
Доказательство бытия Бога, как смерть Кощея в головке иголки, кроется на дне Индийского – как мне показалось во сне – океана, под стальной пятисантиметровой толщины дверью стандартных размеров, еще не совсем обросшей водорослями и ракушками, с ручкой, за которую, прежде чем взяться тянуть, рекомендуется слегка поупражняться.
ГОЛОС МАРИИ КАЛЛАС
Арии Марии Каллас сквозь зубы процеживаемые. |
МИЗАНАБИМ
Франсис Понж, поэт и ЕГО Солнце, низвергнутое в бездну. |
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
Долгий: три шага вперед, два шага назад. Волнообразное обратнопоступательное движение, с каким-то минимальным, но все же выигрышем: с каждым прибоем выкрадываются какие-то сантиметры и отмирает какая-то доля клеток, привязывающих тело к скале жизни.
И – уже ни страха, ни сожалений, когда настал момент опрокинуть кубок и выпить остаток до дна – разве что какие-то там тысячи евро в банке, ничего уже нам не говорящие, ничего не сулящие, и даже о наследниках нам не напоминающие.
…Смешно видеть, как после смерти старших – следующие по очереди с жаром бросаются снова играть папу с мамой.
ЖОНГЛЕР
Все жесты дышат самоуверенностью. И даже не жесты: отражения – обнаружения некоего алгоритма, полагающего эти движения с миллиметровой точностью в пространстве и времени…
И нет в акробатском искусстве места для импровизации: замысел здесь намертво связан с машиной, за послушными действиями которой ограничиваются следить.
И – неожиданно: скука – как от виртуозности в музыке.
ПИСАТЕЛИ МЕЖДУ СОБОЙ
Суверенные княжества – что Магометы, каждый на свой лад от Бога весточки засылающие.
Ничего не знают и знать не хотят: Сталин, Гитлер, Наполеон… Скрепя сердце терпят близость себе подобных.
Поэты, художники – да и весь людской рой – своими деяниями, произведениями лишь готовящие себе надгробный памятник.
КАРМАДОН
Кармадонское ущелье, сентябрь. Кончаются съемки.
Моменты незанятости и у режиссуры…
И вдруг, посреди чистого неба: шум – не шум, грохот – не грохот, и не раскаты грома…
Надтреснулся высящийся северней ледниковый колпак, сдвинулся набекрень и вдруг явно уже пошел на спуск. Смятение вместе с каким-то внутренним ликованием…
То, что льдина пошла вниз по той же ложбине, где мы, и вместе со всем окружающим унесет и нас, – уму в такой короткий фрагмент времени буквально непостижимо, – но вот лавина в двухстах шагах, и все теперь до предела ясно – и не время уже ни думать, ни выказывать страх.
Из цикла III
Октябрь 2008
ЖЕНЩИНА
То, чего не хватает в мужчине и через что лишь пройдя, он возмужает.
Девичье распутье… Женское тело поправ…
Лабиринт, бычок и нить пленительной спасительницы-девы.
МОНУМЕНТ ПОЭТУ
Из заледенелого на абсолютном нуле блока водки грезил он себе посмертный памятник.
“Сколотятся ребята, а девки – красненькие принесут вместо роз, взамен оголив перси”, – надеясь на других, пропивал свои он до копейки бабки…
“Записные книжки”, том I, шестидесятые годы. Материалы к бессчетным ненаписанным трудам? Трудночитаемые – как Ленина “Философские тетради”. Задел неиспользованных кирпичей – в сарае, где-то там, в Петушках…
Как дегустатор вин на международном конкурсе, составляющий списки названий с разбивкой по урожаям, краткой характеристикой, а тут еще предоставляющий читателю как бы образчики для персональной дегустации – на будущее пробующий, что интересно, а что и суперуникально на временно недоступном для русского любителя мировом рынке литературы, музыки, философской и религиозной – но только не марксистско-ленинской – мысли.
Каталоги афоризмов – иногда своих же, пословиц и поговорок всех времен и стран: Китай, Абхазия, Шумер… Материалы для энциклопедии уровня средней европейской образованности.
МИМОЛЕТНОСТИ
Как встречные женщины оживают от мимолетных, правда, дотошных, допытывающихся мужских взглядов, мы расцветаем, литераторы, лишь набросав на бумаге лишнюю горстку слов.
СЕМАНТИЧЕСКИЕ НЮАНСЫ
“Собирайтесь” – в путь, а “убирайтесь” – вон.
Разобраться – вобрать воздух в легкие – с мыслями собраться…
Добраться, пробраться, забраться, набраться, выбраться, перебраться…
Прибрать, подобрать, убрать, отобрать, забрать, обобрать…
Побираться…
В первом члене антиномии – нейтральный, чаще даже позитивный смысл: вы собираетесь в командировку, либо в отпуск. Когда же вас приехали забрать, вряд ли кто предложит вам “собраться”, едва дадут время обуться и с вешалки сорвать пиджак…
“Убирайтесь” – тут тоже просят вас, но не в путешествие, а ко всем чертям. Грубо, но, в целом, спасительно – в плане физической сохранности.
ГАРЬ
Горе, горечь, гарь…
Горе – от утраты.
Гарь – от неполного сгорания чего-то, за недостаточным притоком воздуха в горения процессе.
Горечь – от гари, а иногда и просто от человеческого общения…
Электричество не выделяет дыма, газов, не образует гари…
И – счастье, когда собеседники используют холодную электроэнергию мозга, лишь слегка темперируемую более теплым сердечным излучением, не давая выразиться горячим желудочным процессам – сопровождающимся икотой и всякого рода неаппетитными отрыжками, вплоть до проявлений пахового, испокон веков обуздываемого в своих внезапных проявлениях самовлюбленного органа, не располагающего собственными средствами изъяснения, однако, с центральной нервной системой и центром речи в ней напрямую связанного.
КРИТИКА
Грызуны – угрызения – огрызаться.
Грация, грациозность – гарцевать…
В литературе – гарцевать, не огрызаться.
Врачи лечат, абстрагируясь от всего, что не их дело... Усатого, правда, кокнули-таки люди в белом.
КРОВНЫЙ ДОЛГ
Под видимостью любви в семейной сфере кроется мрачный долг – родителей к нам, и наоборот: они дают жизнь, мы – смерть.
Трудный момент перехода от одного состояния в другое. Акушерки помогают роженицам, но ничего подобного не предусмотрено обществом для тех, кто умирает. Биологический процесс порой переживается как болезненно долгий. И не всякому дано сообразить, как быть с собой в конце концов.
Тут-то мы и вспоминаем наш непреложный долг перед старшими и толкаем туда, куда втайне от себя же самих их тянет, – инстинктивно и непогрешимо, словно дипломированные акушеры.
МЕСКАЛИН
Не химию принимать для оживления струнки – как у Мишо, а взгляд на мир выработать, гимнастическую позу ока – мир уничтожающий, из настоящего мир превращая в игрушечный.
Не отвергать ничего, что у нас перед глазами, а сегодня – особенно сквозь марлю занавесок – пасмурное осеннее парижское небо.
(А этим утром – вид на деревья и ветер сквозь желтеющую листву, с мыслью о том, что бы испытывалось перед таким же зрелищем, но на лоне природы или хотя бы в деревенской, более разреженной людской заселенностью местности, где вас не окружает стопроцентный бетон и асфальт.)
КЛАВЕСИН
Инструмент, единственный в своем роде, звучащий стариной, даже когда он новый.
Рамо, Куперен, – их еще продолжают играть не только на рояле. Но уже не Баха, не Скарлатти. Удача тех, кто остался в тени. К ним возвращаются на закате жизни.
ЗАБЫТАЯ ПЬЕСА
“Последние дни”. Последние – те, что оставили след.
Глубокий, в памяти – со временем подернутый дымкой легенд.
Врезаться – лезвие – штык.
Острие времени…
Натыкаемся, как только прекращаем движение вперед. Слегка вонзается, тут же сплющиваясь о твердь, – навеки получая наш оттиск.
Париж