Разговоры с Виктором Кульбаком
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 252, 2008
*
Продолжение. См. НЖ, №№ 250, 251, 2008.
5
НБ
. Я иногда расспрашивал читателей, что им было интересно читать.
ВК
. Читателей других писателей? (Моет посуду.)
НБ
. Других и своих собственных. Я говорю по-французски с ошибками, и это людей успокаивает: они сразу же чувствуют маленькое, но превосходство. Когда я вижу, что они смущены, я делаю вид, что не понял вопроса, говорю: вы знаете, я иностранец, я многого не знаю. Люди успокаиваются. Да и одеться нужно располагающе. Слишком хорошая одежда людей смущает, некоторые аксессуары, галстук, например. Я приходил на встречу в галстуке, а потом его снимал: как это меняет обстановку!
ВК
. Вот какова сила одежды, внешнего вида!
НБ.
Страшная! Имиджмейкеры, как теперь говорят в России, делание образа политика, да и кого угодно.
ВК
. Японские зрительницы смотрели на меня такими глазами. Нашлась у меня пустая коробка из-под сигарет, и они просили, чтобы я ее подписал.
НБ
(улыбаясь). Кусочки одежды у вас не отрывали?
ВК
. Нет, нет. Была конференция. Им особенно хотелось узнать, какая разница между жизнью художника у них в Японии и во Франции. Я рассказывал им, как трудно найти ателье. Коля, у нас еще одно блюдо…
НБ.
Нет, нет, спасибо, так хорошо. (Едят.) О чем вы разговаривали с Амальриком?
ВК.
Меня поразил пиетет, с которым он ко мне относился. Я был еще мальчишка.
НБ.
У него было особое почтение к живописи.
ВК
. Все его впечатляло, он был совершенно открыт.
НБ.
Он писал в то время статьи на Запад, в том числе и о художниках. Одну мы с Кроном позднее напечатали в “Ковчеге”. Статью, которую отвергло официальное АПН.
ВК
. Интересная?
НБ.
О жизни художников в Москве.
ВК.
Вот, кстати… Давайте я вам посолю немножко?.. Когда мне впервые попала в руки книжка Бахтина, я был потрясен уровнем критики.
НБ.
О Достоевском? О Рабле?
ВК.
Он считал, что если критика сама не становится произведением искусства, то она не нужна.
НБ.
Ныне таких статей нет, это, в основном, презентации книг.
ВК.
Бернард Шоу был выдающимся критиком, но…
НБ.
Едким?
ВК.
И каким! (Едят.) Композитора Мендельсона он сравнял с землей. В исполнении одного из его опусов участвовала тысяча певцов. Шоу написал жестокую статью о том, что талант, помноженный на тысячу, увеличивается, но бесталанность, помноженная на тысячу, талантом от этого не делается.
НБ
(предполагая). Они ему отомстили. Тысячи певцов окружили его дом и запели все вместе. И он оглох.
ВК.
Тогда была мода на толпу. Открывались всемирные выставки. Осталась прибалтийская традиция: миллионы собираются и поют.
НБ.
Они победили советскую власть хоровым пением. Стадион вставал и пел. Хор в десять, пятьдесят тысяч, представляете?
ВК.
Я попал на концерт… Гидона Кремера. Он организовал из прибалтийских музыкантов оркестр. Уровень довольно высокий, но я был просто возмущен! Они сыграли Баха, а потом начали играть переработки танго!
НБ.
Гм.
ВК.
Это было для меня такое оскорбление, унижение! Человеку дан огромный талант, и он его опускает до этой… до этой… (Колеблется.)
НБ
(всепрощающе). Может быть цинизм из-за постоянной нужды в заработке.
ВК.
Они всеядны. Посмотрите любую программу. Там будет Моцарт, Бах, Форестье и Дебюсси. Это музыка, и она всегда прекрасна, – на этом их философия заканчивается. И – и – они думают о том, кто придет на концерт. Пусть придут любители Баха, Моцарта, родственники Форестье. И таким образом зал наполняется.
НБ
. Кремера очень ценила – и сейчас, наверное, ценит – Губайдулина. Она написала для него концерт. Еще в советское время. Впрочем, и на Западе композиторы все время посвящают свои вещи выдающимся исполнителям, чтобы…
ВК.
И таким образом вещь делается доступной публике. (Звон тарелок.)
НБ.
А в старину посвящали вещи меценатам. Бетховен – графу Разумовскому.
ВК.
Композиторы посвящали произведения и друг другу. Гайдн, Гендель, Бах, у них у всех огромное количество посвящений… (Пауза.) Как сместилось что-то в качестве музыки после Моцарта! Бетховен – это уже другой мир. Нигде со старым не пересекающийся.
НБ
. Может быть, тому способствовала его глухота?
ВК
. Все они после Моцарта стали писать так.
НБ
(робко). А Малер?
ВК
. Ох, уж!
НБ.
Не любите?
ВК.
После Моцарта никого… (шепотом) не осталось.
НБ.
В молодости я очень любил Малера. Его героизм и трагичность. У меня есть повесть “Город Солнца” (1969), она целиком написана на его Вторую симфонию.
ВК.
Вам было дано его понять.
НБ
. Он очень меня вдохновлял. (Пауза.) Трубные зовы, странные, дальние, предвещающие драму и гибель. Меланхолия побежденного, попавшего в плен. Кстати, я не знал, что Вторая симфония называется “Воскресение”. На советских пластинках названия не печатали. Цензура не пропускала намеков на Христа.
ВК
. Они тоже во мне будят образы, и что-то происходит. Я не остаюсь равнодушен, но они меня не удовлетворяют. Это раздражение того же порядка, как если бы кто-нибудь скреб ножом по фаянсу. Или мелом по доске – помните? Ой! (Передергивает плечами.)
НБ
. А современные? (Строго.) Шенберг? Додекафонная музыка?
ВК
. Я понимаю это состояние. Как Нуриев танцевал его “Лунного Пьеро”! Но я Нуриевым наслаждался, а не Шенбергом! Помню, я пошел покупать себе костюм, и продавец мне сказал: Ah! vous ne voulez pas un costume destructurй? (Вы не хотите деструктурированный костюм?) И меня поразило: вот, вот что происходит сегодня, вот нужное слово: деструктурированный! Структура исчезла. Идет поиск ради поиска, у него нет цели найти. (Сурово.) Это расползание в разные стороны, поиск оригинальности. (Звонок микроволновой печи.)
НБ.
Нащупывание реакции публики. Поиск признания. (Шепотом.) Заработка.
ВК.
Я знаю многих, кто менялся три-четыре-пять раз, потому что этого признания не получалось. (Собирается накладывать на тарелки.)
НБ.
Виктор, пожалуйста, совсем немножко.
ВК
(уверенно). Это голубец, которого вы не ели уже 35000 лет!
НБ
(с иностранным акцентом). Да, это дествително русской блюудо: го-лупо-тси. Мне красивый Танья в Моску говорить: ти хотшешь, го-луп-тшик? Я говорил: да, голуптшик, хотшу. Тогда она говорить: идеом в соседний комната! (Хохочут.) Я не понимал, потшему! Теперь я знать голу-петс!
ВК
(заинтересованно). Была такая Таня в Москве?
НБ
. Была одна фарцовщица… э… Натали. Про нее французские коммунисты сложили песню. (Напевает.) “Был Красный площадь, и на ней Натали, Натали!..”
ВК
. Коллекционерша?
НБ.
И не только, говорили, что она шпионила за иностранцами. И картины покупала. У нее был стиль порочной женщины, который меня очень интриговал. Может быть, она курила. Стройная, невысокого роста. (Пауза. Кушают.) Степан Николаевич Татищев.
ВК
. Вы знали его?
НБ
. Да, когда он был там культурным атташе.
ВК
. Он сыграл в моей жизни роковую роль. Из-за него у меня и начались неприятности.
НБ.
Неосторожно позвонил?
ВК
. Нет, он просто приходил ко мне в мастерскую, а за ним следили.
НБ
. Я, наоборот, пошел к нему в гости с Соней Губайдулиной. Он принимал на квартире коллеги-дипломата на Кутузовском проспекте, где они все там жили в гетто для дипломатов. И другие музыканты пришли. Шнитке, Денисов. А Татищев передал мне книжки поэта Поплавского, которого в Париже издал его отец. Как-то быстро, ловко, без свидетелей! Ну, думаю, какой молодец! Только что приехал, а уже все знает.
ВК.
Профессионал.
НБ.
Я запомнил его блестящим, великолепным. Спустя много лет в Париже он вдруг неизлечимо заболел. Мы говорили перед его последним отъездом на юг, куда он уехал умирать. Обо мне шли слухи, что я обратился, сошел с ума, имел Откровение свыше. И он ожидал помощи, что ли, заверения, объяснения. Но как войти в одиночество умирающего? (Молчание.) Интересен обычай поминальной трапезы: люди вместе едят. Это их сближает. Кроме того, у пищи есть терапевтический эффект: она смягчает печаль.
ВК.
Как вам голубец?
НБ
(утрируя). Чудный! Память об этом голубце навсегда сохранится в моем желудке. Он уже входит в историю.
ВК
. Приготовлен руками женщины по имени Вера Юргенсон.
НБ.
А! Это мама Любы!
ВК.
Это мама Любы. Вы знаете, что ее прадедушка был издателем музыки “Могучей кучки”? Мусоргского, Бородина “Кн. Игоря”.
НБ.
Ах, это он?!
ВК.
Петр Иванович Юргенсон.
НБ
(завистливо). Люба была влюблена в вас.
ВК
. Увы, нет. (Звонок телефона.)
ВК.
Кофе?
НБ.
С удовольствием. Перед тем как стать писательницей, Люба хотела быть художницей. Она выбирала свой путь. (С затуманившимся взглядом.) Я ее знал тогда. В одном рассказе, напечатанном по-английски, я написал: “крепкая маленькая нога”. Это ее нога. Чудная! Увы, все остальное у героини мне пришлось списать с другой женщины. Впрочем, тоже красивой.
ВК
. Она совсем молоденькая была.
НБ.
Семнадцать лет.
ВК
. Естественно, она не знала, что делать. Ее писательская судьба сложилась хорошо. Романы, переводы. Биография Солженицына.
НБ
. Величавый старик, с бородой. Это было прощание с живописью.
ВК
(задумчиво). Для одной обложки она выбрала мою картину.
(Гром и скрежет кухонных приборов; льющаяся вода.)
НБ.
Городские и бытовые шумы нам помогают. Конкретная музыка.
ВК.
Вы сделаете из нашей беседы радиопостановку?
НБ
. Люди любят разговоры. Теперь повсюду ток-шоу, шоу-биз. История отомстила Бернарду Шоу за надменность!
ВК.
Но нам-то нужен успех в вечности.
НБ.
Это правда. (Вздыхает.)
ВК
. Когда я сдавал экзамен в Полиграфический, у них была инструкция меня завалить: они считали, что я родственник Моисея Кульбака. Писатель и поэт в стиле Шолома Алейхема. Он выслужился до чина министра образования Белоруссии. Его расстреляли в 1948 году.
НБ.
Он писал на идише?
ВК.
Да. Потом его переводили, или он сам переводил. Совсем неплохая проза. Множество евреев приходило ко мне на выставки спрашивать, не родственник ли я. Но моя фамилия другого происхождения.
НБ.
И, кстати, какого?
ВК.
У меня две версии. Брат моего отца говорил, что мы были Кульбакины. Потом предки попали в казаки, и фамилия стала Кульбак, что значит “казацкое седло”. Или она от немецкого Каульбах – “холодный ручей”.
НБ.
Признаться, я о вас думал, как о “холодном ручье”.
ВК
. Был неплохой немецкий художник Каульбах. А Кульбакины – их я нашел в одной книжке – считали себя самой старой русской фамилией.
НБ.
Есть Кольбок во Франции.
ВК.
Есть в Дордони Кублак.
Пауза. ВК ходит по комнате.
НБ
(про себя). Пачворк.
ВК
(звонко). Так!
НБ.
Теперь Люба Ю. переводит на французский, вы знаете. Ценные переводы.
ВК
(пораженный). Да что вы говорите!
НБ
. Она совершенно двуязычна.
ВК.
Я ее ужасно любил. Она такая была… она необыкновенно женственная. Она красива, по-настоящему красива.
НБ.
Она перевела Гончарова. Теперь французские критики знают про Обломова. Он близок им своей депрессией.
ВК.
Я прошел через… неприятную депрессию.
НБ.
На этой неделе? Я думал об этом, я даже написал слово “депрессия”.
ВК.
Ну вот. Вы меня и запрограммировали.
НБ
(читает). “Однажды, восхищенный своими открытиями, он вообразил, что мир их увидит, примет и преобразится. Ибо разве мир не ждет этих произведений? Однако этого не произошло, и это вызвало у него депрессию”.
ВК
. Откуда это?
НБ.
Впечатление от нашей последней встречи.
ВК
. Потрясающе.
НБ
. Вы говорили, что вы в ожидании какого-то неприятного события.
ВК
. Да.
НБ.
Вы были к чему-то предрасположены.
ВК.
Наверняка. Когда видишь, как твой отец делается все более старым, как твои друзья вокруг тебя заболевают… как все, что впереди, покрыто болезнью… исчезновениями…
НБ.
Почему болезнью?
ВК
. Когда мама моя… ушла… – у меня есть близкий друг француз. Я позвонил ему и сказал об этом. А он позвонил своей маме, и та сказала: ну да, это всегда плохо кончается… (Странный смех.) Потрясающе.
НБ
. У нее католический взгляд на вещи.
ВК
. Если б она была католичка, она бы так не ответила. Наоборот, все хорошо кончается, сказала бы она.
НБ
. Хорошо, пока не начинает кончаться, потому что… (Ищет слово.) У евреев есть понятие о загробном мире – шеоле. Он мне попался в комментарии к Ветхому Завету. Души ведут там призрачный образ жизни, существование, наподобие греческих Елисейских полей.
ВК
. И? Николай Константинович, доедайте пирог, пожалуйста, у меня там еще много.
НБ.
Некоторые говорят, что эта тема в иудаизме возникла очень поздно и под влиянием христианства. Поскольку христиане все время говорили о посмертном существовании, то евреи стали думать, нет ли и у них чего-нибудь подобного. Иисуса Назорея они не признали Мессией. Его продолжают ждать. И что он должен сделать? Он придет только для живых?
ВК.
В одной книге – мне запомнилось – говорится: он придет в двух случаях. Если все будут верующими или если все будут неверующими! Ко второй возможности мы приближаемся с огромной скоростью.
НБ
. Второй случай фигурирует в Новом Завете, у Павла. Антихрист действует в мире, но еще время не созрело для Второго пришествия. Второе пришествие у христиан должно быть Первым пришествием у верующих евреев. (Задумчиво.) Конечно, без загробного мира жить трудно. Как было трудно жить в России без права уехать. Впрочем, один француз говорил мне, что он будет продолжать жить в своих детях, и в детях детей, и так далее.
ВК
. Меня притягивают люди, которые знают о существовании этого другого мира. Не те, которые отрицают этот мир, а те, кто принимают его, зная, что есть еще тот, другой. Я их всегда узнаю. Мне с ними необыкновенно легко.
НБ
(размышляя вслух). А личное бессмертие? Конечно, дети – это хорошо. Ну, а я сам, бедный? Что со мной будет? Дети детей, дети детей детей… какой-то червяк нескончаемый… Если же один умирает без потомства, то и цепь прерывается?
ВК
. В Израиле есть ребе, которого один приятель попросил доказать, что Бог есть. И он ему доказал.
НБ.
Ну?
ВК.
Больше он мне ничего не сказал.
НБ.
А! Ловко. Мне один еврей рассказывал анекдот про рай христианский и еврейский. Некто умер и попал на еврейский тот свет. И что же он видит и тем более слышит? Опять Сарра ругается с Хаимом, опять жарят курицу, дети кричат и играют, дым стоит коромыслом. Ну и рай, говорит. Пойду посмотрю рай христианский. Прихожу: порядок, чистота, все выглажено, газоны подстрижены, розы цветут, фонтаны бьют и птицы поют. И ни души. (Смеются.) Как видите, религиозная мысль народов работает.
ВК
(озабоченно). Да, да.
НБ
. В нас говорят возрастные перемены.
ВК.
Химический состав меняется… и мысли, и чувства вместе с ним. Еще кофе? Это две секунды.
НБ.
Между прочим, “свидетели Иеговы”, которые отделились от иудаизма в самостоятельную секту, тоже не занимаются жизнью в посмертии. Но они ввели тему воскресения на преображенной земле, которая станет раем, и это должно произойти усилиями живых. Когда здесь наступит рай, тогда мертвые вернутся.
ВК
. Я видел райские кущи на Земле. Я видел. Я не могу себе представить – мы говорили о возможностях нашего сознания – другого рая и большего счастья. Я его видел, он здесь есть. С другой стороны, и ада, страшнее чем на Земле, я не могу себе представить! Тело живого человека, через которого проращивают бамбук… электроды, приставленные к гениталиям… сжигали… – что можно еще придумать? Психологическую пытку мы придумали: разлучение с семьей, с любимыми и любящими. Что может быть еще?
НБ
(вздыхая). Да.
ВК.
Распределение этих страданий – кто-то получит по заслугам?
НБ
. Признаться, лично я не верю в ад. По той простой причине, что существование ада отменяло бы рай. Если есть ад, то рая нет.
ВК
. Объясните.
НБ.
Присущее нам сострадание… Ты не можешь радоваться…
ВК.
…зная, что кто-то мучается! Замечательно. Достоевский отказывался жить в раю, для создания которого пришлось бы убить хотя бы одного ребенка. Это же о нас. Югославия, Ирак. Но после смерти ощущение изменится. Может быть, полное счастье исключает сострадание.
НБ.
Когда я говорил католикам, почему ада не может быть, они смотрели на меня неодобрительно. Хотя женщины часто со мной соглашались. И одна из них была не простая – из семьи Шарля Фуко, которого вот-вот канонизируют, он умер страстотерпцем. А мужчины говорили: видите ли, это противоречит догме христианства… Бонавентура в XII веке думал, что наше блаженство в раю будет усиливаться сознанием того, что грешники страдают в аду, а мы – нет.
ВК.
Ну да, справедливость. Наконец-то восторжествовала справедливость.
НБ.
И потом, еще и потому, что не я попал в эту переделку. Я в раю, а их там жгут.
ВК.
Чувство справедливости самое главное. Из-за попранной справедливости мы испытываем огромное страдание. Первое, что говорят дети, когда их несправедливо – с их точки зрения – наказывают: c’est injuste! Et c’est leur mot le plus dur pour le monde. (Это несправедливо! И это их самый суровый приговор миру.) Это чувство необыкновенно сильное. (Моет посуду.) За редким исключением, когда убийца попадает в тюрьму, все аплодируют. Даже те, кто потом идут его навещать. Чувство справедливости в нас необыкновенно развито.
НБ.
И однако, если пойти посмотреть на преступника в тюрьме, то исчезает это чувство справедливости возмездия… ты видишь человека раздавленного, и все.
ВК.
Но многие видят в нем эту страшную силу, которая привела его к убийству.
НБ
. Мда… (Тихо.) Сила страшная в нем…
ВК
. Я верю в то, что… (Наливает кофе.) Трудно называть цифры, но я думаю, что огромное количество из нас в состоянии убить.
НБ
(испуганно). Убить?
ВК. Есть такие состояния, которые всю нашу тормозную систему пере… малывают.
НБ.
Убитых преступниками гораздо меньше, чем убитых на дорогах. Во Франции в год погибает 8 тысяч, а жертв преступников около 2 тысяч.
ВК.
Вчера они привели другую цифру: 5 женщин в неделю погибает от побоев.
НБ.
Всего в год погибает…
ВК
. Пусть только одна, неважно. Это ужас.
НБ.
Бывает все-таки, когда женщина провоцирует. Ее жало очень болезненное, но гораздо менее заметное, чем мужской кулак. Хотя бывает, что “он” во всем виноват!
ВК.
Я думаю, нам надо научиться реагировать адекватно. Я не говорю, что я в состоянии это сделать… Это было бы здорово.
НБ
. Как это понимать – адекватно?
ВК.
Слово на слово.
НБ.
Надо уравнять чувствительность. Иначе это же война человека, закованного в сталь, – и человека в трусиках.
ВК
. Согласен. Но тогда все можно оправдать: войну, бомбу. Американцы придумали оправдание Хиросиме: если бы не бомба, то в боях погибло бы пятьдесят тысяч американцев.
НБ.
Когда мать хотела меня уязвить, она произносила две-три фразы особенным тоном. Например, “для некоторых важнее друзья, чем любовь матери”. Что тут особенного? Почему я взрывался?
ВК
. Я через это прошел.
НБ.
Кто может больнее поддеть, чем жена мужа? Или муж жену?
ВК
. И ударом все заканчивается. Есть другой выход: разойтись.
НБ.
Иногда не получается.
ВК
. Со мной одна знакомая в Москве так разговаривала. Все сделала, чтобы вывести меня из себя. И потом сказала: я ждала, чтоб ты меня ударил. Ей это нужно было как доказательство силы моих чувств к ней. И я ее не ударил. Она ушла ужасно разочарованная. В России говорят: не бьет – значит, не любит.
НБ.
Сама тема удара очень разработана в психоанализе. Битье рукой – это одно, битье предметом, например, розгами в школе, это другое.
ВК
. Вы об этом тоже пишете?
НБ
(смущенно). Пусть останется для вечности.
ВК
(серьезно). Это вы научили вашу жену быть такой.
НБ
(отреченно). Ну, конечно.
ВК.
Она научилась все расшифровывать, искать повсюду обертоны и полутени. По своему генетическому плану она должна была прожить обычную жизнь женщины, родить ребенка, ходить на работу. С вами она начала все анализировать, искать подтекст.
НБ.
Все было сложнее: желание освободиться от родительского гнета, я думаю. А мое прошлое добавило ужасов.
ВК
(убежденно). Все они ищут нормальную жизнь – без проблем, без вопросов, без мучительных ответов, без поисков. Чтобы с утра до вечера все было одинаково. Чем дольше я живу, тем больше меня поражает разница между полами. Так называемое “мужское начало”: мы, как стрелы из лука, летим к каким-то загадочным целям. Мы выброшены с такой силой, что изменить направление невозможно. Сломаться и упасть – единственная альтернатива. А в женщине есть мир и покой, дающий им возможность осмотреться. Почувствовать время. Их время совсем другое! Оно “длиннее”.
НБ
(перебивает). Есть известные женщины, которые пошли другим путем. Нефертити. Альма Малер. Лу Саломея с ее письмами Ницше и Фрейду…
ВК.
Фрейд дал совершенно фантастический анализ, оскорбительный для человеческого достоинства. А теперь еще расшифрован химический состав любви. Вы не видели эту чудовищную статью?
НБ
. О серотонине и других гормонах?
ВК
. Во время любви они впрыскиваются в кровь. Настоящий наркотик, он заставляет постоянно влюбляться. По мере старения впрыскивается другой гормон, который заставляет искать безопасности и уверенности. Уже любви нет никакой. В определенном возрасте у женщины возникает потребность в чувстве защищенности. Ей страшно остаться одной, без средств к существованию. Очень сильное чувство. Оно может быть таким же благородным, как любовь, но уже мало имеет отношения к той любви, о которой слагают песни.
НБ
(вздыхая). Романтической.
ВК
. Говорят, мы разделены на две категории: одна для науки, а другая для мистики. Есть еще один вопрос, на который никто не отвечает: а зачем все это? Есть ли цель у того, что одно чувство перерастает в другое, что одно исчезает, другое появляется, приходит новое чувство. Дальше никто ничего не знает. Когда я упал в воду и потерял сознание, меня кто-то держал в воде, и чувство любви из моей жизни ушло… А дальше? Зачем все это случилось? Моя жизнь потекла по-другому – к какой-то цели? И тут наши ученые горации теряются, и никто ничего не может понять.
НБ.
Они, собственно, эмпирики, они стремятся засечь факты и соединить их с причинами на уровне молекул. Но какой-то смысл сквозит. Романтическая любовь нужна при поиске пары, чувство уверенности – при строительстве гнезда для потомства. Смысл и цель тут есть.
ВК.
Наверняка! Но этот смысл в научное объяснение не входит. Ученые часто принимают ответ на вопрос “как?” за ответ на вопрос “почему, зачем?”.
НБ
(перебивая). Меня удивляет, почему, начиная с определенного возраста, эта романтичность исчезает, и секс делается, так сказать, прямым. Секс ради секса.
ВК.
Чем дольше я живу, тем больше он делается мистическим. Из него все больше и больше выпадает его физиологическая, физическая сторона. Странно.
НБ.
Ну, я не знаю, странно ли…
ВК.
Я переношусь в другой мир, я оказываюсь в каком-то невероятном лесу, где растут огромные деревья, трава жухлая на земле, листья разлагающиеся, этот запах, эти видения… Фантастический мир.
НБ.
Гм.
ВК.
Акт как таковой никакой ценности теперь не представляет. Раньше было наоборот. Мне нужно было освободиться от этой энергии, которая меня сжигала. Как факел, зажженный в теле, его нужно было погасить. Сейчас все обросло совершенно новыми ценностями.
НБ.
У меня нет статистики и обобщений на этот счет. Наблюдения над собой, немного – над другими.
ВК.
Мы говорили однажды о воскрешении чувства. Накопленный человечеством опыт можно было бы превратить в грандиозную школу чувств. Мы развиваем голову. Вся наша наука направлена на развитие интеллекта, а не чувства.
НБ.
Ученые тоже чувствуют. Я читал про астронома, покончившего с собой из-за чувства одиночества человечества в космосе.
ВК
. Он оставил письмо?
НБ
. Это было связано…
ВК.
Мы проходили Маяковского, Есенина. В советской школе об их самоубийстве говорилось с осуждением: коммунизм все-таки наследовал кое-что из христианства.
НБ
. Думаю, причина была другая. Самоубийство – это ведь бегство и от власти. Тиберий сказал, узнав о самоубийстве сенатора: “Он ускользнул от меня”. Смерть – прерогатива власти, а не самоволие личности. Повеситься предосудительно, а расстрелять – в порядке вещей.
ВК.
За самоубийц в тюрьме начальство наказывали понижением в чине. Самоубийц осуждали, но… сколько из нас прошло мимо этого? Нас отделял волос от этого невообразимого состояния. Самоубийца выходит за пределы наших чувствований. В письме их не выразить. “Я кончаю с собой, потому что мне нечем заплатить за квартиру”, – это же чушь! Хочется свести к простому объяснению. Поэтому литературное произведение не есть описание жизни. Необходимо насилие над тем, что мы называем “правдой жизни”, чтобы сделать из нее произведение. В жизни есть чувства, которые в литературу войти не могут, настолько они сильны.
НБ.
Какие, например?
ВК.
Чувство страха. Или то, что называется тусклым термином “сексуальный акт”.
НБ.
Теоретики искусства говорили, что сильное чувство разрушительно для формы. Правда, старые теоретики. Лессинг писал: если вы посмотрите на Лаокоона, обвитого змеями, и если бы сам он извивался или тело его было бы деформировано, а лицо было бы искажено гримасой, то мы не могли бы принять его за совершенное произведение.
ВК
. Когда мне заказывают портрет, я объясняю, что улыбающимися рисовать их не буду. Улыбка – это движение. Словно камень, брошенный в озеро. Дна не увидеть из-за ряби, которая идет по поверхности. Движение вошло в искусство с барокко. И тайна покоя, интимного мира исчезла.
НБ
. Сильные чувства разрушительны для искусства, хотя и соблазнительны для художника. Есть книга Синявского “Спокойной ночи!” Замечательно описан его арест, например. А советский режим весь выразился в главе об аресте отца. Тот десятилетиями жил под угрозой, так как в молодости был меньшевиком. И в 1951–52 году кагебе его арестовал и год продержал в тюрьме на Лубянке. Освобожденный, он ни с кем не говорит ни о чем, уезжает в глубокую провинцию, на Волгу. Молодой Синявский его навещает. Они гуляют в лесу. И тут отец заговаривает, и начинает проясняться, почему он молчал: в тайной полиции все знают. Мало того, они читают мысли на расстоянии. Отныне нельзя не только говорить, но и думать что-либо против них, потому что они тут же узнают. Синявский постепенно догадывается, что папа сошел с ума, и читатель тоже догадывается вместе с ним. Пока догадка осознается, по спине течет холодок ужаса. Ибо касаешься иррационального мира, куда вовлечен собеседник Синявского – а для него еще и отец! Писатель смог упаковать пережитый ужас в литературную форму и сообщить о нем читателям – по крайней мере, младшим современникам, нам. Французский читатель книгу не оценил, местная культура соответствующего измерения не имеет.
ВК
. Шостакович выразил это в своей музыке! Вы только что описали его состояние! Зло присутствует и знает о тебе все, оно может тебя пожрать в любую секунду. Он был по-настоящему больным человеком.
НБ.
Вы обобщаете. Зло присутствует в нас…
ВК
. То, что я называю злом, для него это был к.г.б., такая конкретная вещь, как звонок в дверь, арест. Он ждал этого каждый день. Тоже никогда ни с кем ни о чем не говорил. Помните, он подписал “Заявление советской общественности” против Солженицына. Страх поработил его, как обыкновенного советского человека. Все было затянуто черной тучей, он ждал, что из нее вырвется пламя, и его сожжет.
НБ.
(оправдывающе). Время было особенное.
ВК.
Наше поколение застало его. В 1953 году, на похоронах Сталина, детей приятельницы моей матери раздавили в толпе. Я помню, как утром рано по Кропоткинской шли грузовики – а я шел в школу: на одном горой лежали только ботинки, на другой – шапки. Они их сортировали! Люди в толпе наступали друг другу на пятки и срывали ботинки. Грузовики с ботинками! Вся наша коммунальная квартира плакала, потому что должна была начаться, ясное дело, война: умер отец и защитник народов.
НБ.
Я помню это утро. У нас не особенно плакали.
ВК
(имитируя голос диктора). Работают все радиостанции Советского Союза. Севодни в 3 часа утра… не помню.
НБ.
(подхватывает фарс) …перестало биться сердце корифея языкознания и лучшего друга заключенных всего мира…
ВК
. Ой-ой-ой…
НБ.
Учительница в школе с красными глазами… а дома ничего особенного. Мама меня разбудила деловито: “Вставай, Сталин умер!” (Удивленно.) И я попробовал заплакать, но ничего не получилось, и мне стало неловко за мое притворство.
ВК.
Когда я увидел, что все плачут и что за этим какой-то страх, – я помню, мне было страшно, – но что это был за страх?
НБ.
Меня поразил – и начал воспитывать – страх моего дяди, который сидел во время войны. После тюрьмы ему было запрещено жить в Москве. Даже ночевать он не имел права. Однако он приезжал по своим литературным делам и ночевал у нас, в малюсенькой комнате (8 кв.м), в коммунальной квартире. Соседи донесли. Милиция пришла рано утром, когда все еще спали. Квартирный коридор был очень длинный, и мама каким-то советским чувством угадала “чужие голоса” в далекой прихожей. Она тревожно позвала: “Витя!” – а тому ничего объяснять не нужно, он вскочил, схватил одежду со стула, ботинки, и в своих длинных советских трусах босиком выбежал на черный ход. Мать говорит мне: “Дяди здесь не было, понял?” – И тут входит милиция и с ними человек в коричневом плаще. Начинается разговор, меня расспрашивают, как мы тут живем. “И дядя к вам приходит? – Нет, не приходит!” – говорю я убежденно.
ВК.
Молодец!
НБ.
Приказ матери, дорогой друг. Они ушли. Мать тоже уходит – на работу, и говорит: “Пойдешь на лестницу и скажешь, что они ушли”. Дядя убежал на лестницу и поднялся этажом выше, там оделся и сидел. Он был бледен, как смерть, руки тряслись, – и это был мой замечательный дядя, всегда живой и веселый, поэт Виктор Боков. Страх взрослого человека мне был непонятен по моей детской беззаботности, но я его видел и чувствовал. Он сошел вниз по черной лестнице во двор.
ВК
. И куда он пошел?
НБ
. Он уехал из Москвы.
ВК.
Какой это был год?
НБ.
52-й или 53-й. Семейные эпизоды жили в сознании. Была еще “повесть о том, как нас раскулачивали”, рассказанная мне дедушкой.
ВК.
Каждый раз, когда на улице останавливалась машина, в комнате зажигалась маленькая лампочка. Отец садился на кровать. Мать тоже просыпалась. Под кроватью всегда стоял чемоданчик, и в нем смена белья, полотенце. Он ждал. Если машина стояла, он начинал одеваться. Она уезжала, он раздевался. Родители гасили свет и снова ложились. Всех знакомых вокруг него пересажали. Остался он и один его приятель.
НБ.
И что это были за аресты?
ВК
. Они чистили армию. Я ничего не понимал, но жутко было проснуться и видеть маленький свет и медленное молчаливое одевание. Без звука, они ничего друг другу не говорили.
НБ
(изображая следователя, сурово). Генерал Кульбак, расскажите о ваших связях с гренландской разведкой!
ВК.
Генерала ему не дали. Он должен был им сделаться, но… что-то случилось во время венгерского восстания. Он ушел утром рано с чемоданом и вечером вернулся. От отца ничего добиться было нельзя, он не разговаривал ни на какие серьезные темы. Когда я приходил из школы чем-нибудь возмущенный, он просто уходил в другую комнату. Помните, были доносы на родственников. Павлик Морозов донес на своего отца и стал официальным героем.
НБ.
При мне не говорили на определенные темы: “Еще в школе расскажет”.
ВК
. И рассказали бы. Впрочем, я довольно быстро понял, что происходит, кто враг, а кто не враг. Все официальное, все, кто прикасался к партии, для меня были враги. Наши близкие друзья были в партии. Это была еврейская семья, и он был партийный человеком. Для него я делал исключение, я видел, что он в партии для того, чтобы спастись. Еврей-коммунист. Ему нужно было спасти свою семью, и он записался в партию. Как миллионы. (Размышляя.) Русская поговорка: лучше я свою корову потеряю, чем у моего соседа будет две. У меня было подсознательное отвержение этой страны. Никакой философии. Я вначале отверг ее эстетически: отвратительную одежду, безобразные транспаранты на домах, безвкусные официальные праздники. А потом обросло словами, размышлениями, фактами.
НБ.
В начале 70-х, незадолго до моего исключения из университета, начались разговоры об отъезде. Вдруг собрался уезжать Аркадий Ровнер, литератор, тоже выпускник философского: “Все кончено, мы уезжаем”. Я сомневался: “А как же борьба, перспективы, надежды?” – “Нет, нет, ничего этого быть не может. Есть плохое место на земле, а есть хорошее. У места есть карма, предназначение, Россия – это место, негодное для жизни.”
ВК
. Эта философия в пику той, которой был заражен Анатолий Якобсон. Он считал, что евреи принимали активное участие в революции, и что это грех на еврейском народе. Искупить его можно только борьбой с советской властью и возвращением русского народа к старому режиму, к старым ценностям. Многие евреи отказывались уезжать по этим соображениям.
НБ.
В конце концов, Ровнер уехал, а я думал: нужно оставаться и даже в тюрьме посидеть. Логично: раз уж занялся самиздатом и диссиденством, то рано или поздно тюрьма неизбежна. И все шло своим порядком, обыски, допросы. Чекисты сказали, что мне дадут четыре года тюрьмы. Только когда кагебе заявил, что мне предстоит не тюрьма, а спецпсихбольница, тогда я почувствовал, что у меня возникает ужас непреоборимый.
ВК
. Они бы вас закололи.
НБ.
Они стали говорить: “Вы не любите Россию, уезжайте, мы не будем возражать”. (Иронически.) Они-то Россию любили! Концлагерную. И я уехал. Ровнер жил в Нью-Йорке, я у него побывал, он побывал у меня во Франции. Я брожу по Европе. И вдруг Ровнер вернулся в Москву.
ВК
. Туристом?
НБ.
Основательнее. Он поселился в Москве, сын Антон поступил в консерваторию учиться на композитора. В 1988-м я вернулся из Израиля, и мне показали московскую газетку с его интервью: “Мы приехали сюда обратно, я чувствую себя наконец-то дома”. Видите, спустя пятнадцать лет все перевернулось!
ВК
. Большинство евреев, уехавших из Советского Союза, поставили себе тарелочные антенны и смотрят только русские передачи.
НБ.
В Израиле это меня поразило! Люди живут на Западе, не отводя глаз от Востока, от прошлого!
ВК
(с грустью). Какие были актеры! Я смотрю сейчас старые советские фильмы, и вижу, каким талантливым было кино! Я купил “Ревизора” Гоголя. “Лес” Островского. Наша экранизированная классика – это же чудо! Это кино русское… что-то в нем… Я совсем не знаю сегодняшнюю литературу. Моя подруга в Израиле Виктоша Вайнберг, дочка композитора, внучка Михоэлса, меня уговаривает ее читать. Но эта литература мне не интересна.
НБ.
Вы пробовали?
ВК.
Мне попалось несколько книжек. Настоящий блатной язык. Отвратительный. О чем бы на нем ни писали, я его не принимаю.
НБ.
Как говорится, ненормативная лексика затопила речь и литературу.
6
ВК.
Я заметил, что страна, пространство, в котором живет человек, влияет на его мироощущение. Из России я уехал в Швецию: меня подавила малость этой страны. Я сидел в своей квартире, никуда не ездил и все-таки чувствовал границы. Мне было тесно: удивительное, иррациональное ощущение. Наша литература и искусство об этом говорят. И еще я обнаружил, что в разных пространствах я работаю по-разному. Чем оно больше, тем труднее мне сосредоточиться; чем меньше, тем скорее я сосредоточиваюсь на детали, и сама работа делается насыщеннее, интенсивнее. Может быть, есть в этом элемент физического расходования, участия нашего тела? Не должны ли волны психики идти дольше, чтобы освоить пространство? Чем оно меньше, тем быстрее волны возвращаются обратно. Как у летучей мыши. Конечно, это всего лишь образ, но человеческое знание очень часто начинается с образа, с интуиции. Как иногда абстрактное знание заканчивается образами, чтобы психика могла его усвоить.
НБ.
Согласен. После России Австрия показалась “маленькой”, как и Германия, и Франция. Поначалу это не беспокоило, ибо то были посещения перед поездкой в Америку. Когда же во Франции пришлось осваиваться, я стал страдать из-за “тесноты” страны. Это ощущение длилось годы, а ныне совершенно ушло.
ВК
. Я нашел нужное мне “пространство” в Америке.
НБ
. Значит ли, что “тело народа” образует какие-то “стенки” на своей территории, иначе откуда это ощущение предела и тесноты?
ВК
. Аура, за пределы которой ты не можешь выйти.
НБ.
Постепенно душа привыкает и принимает перемены. А любила леса, просторы волжские… Франция очень населена, здесь села удалены друг от друга максимум на три километра.
ВК
. Единственное, что вызывало у меня ностальгию, это лес, в котором можно потеряться. Ты входишь с острым сознанием того, что ты можешь из него не выйти.
НБ.
А времена года?
ВК
. По зиме, конечно, скучаю, по московской.
НБ.
Отчетливая смена сезонов, резкая граница между ними, – особое удовольствие, четкий ритм. А здесь какая-то вялость, незаметное перетекание одного в другое.
ВК
(вздыхая). Зимы не хватает.
НБ
. Снег приносит очищение и покой: все засыпает белым, чистым.
ВК.
Ветви деревьев покрыты снегом, и звук исчезает: ты живешь между снегом и небом. Ничего нет.
НБ.
Вы ездите в горы?
ВК
. Езжу. Но снег там другой: спортивный. По нему я ношусь на лыжах.
НБ
. Вы очень современный, Виктор Алексеевич: любите скорость слалома, предпочитаете мотоцикл автомобилю.
ВК.
В машине я задыхаюсь, я не чувствую ветра на лице. За всем этим – желание полетать.
НБ.
Вы не пробовали?
ВК.
Я уговаривал одного немецкого инженера построить летательный аппарат, но он сказал, что у человека тяжелые кости. Я мечтал о бесшумном полете, без всякого мотора. На дельтаплане можно спускаться, а подниматься лишь там, где есть восходящие потоки. (Пауза.) Полет во сне все время повторяется, меня преследует страх, что я задену за провода.
НБ
(заинтересованно). Каким способом вы летаете, Виктор Алексеевич?
ВК.
Я расставляю руки, делаю несколько шагов, поднимаюсь и лечу.
НБ
(недоверчиво). У вас есть мотор или вы используете мышечное усилие?
ВК
(категорически). Нет, ничего! Часто я расставляю руки и поднимаюсь вверх. Но невысоко.
НБ
. Когда я летаю во сне, я должен напрячь мускулы икр.
ВК.
Ах вот как!
НБ.
Тогда я начинаю подниматься.
ВК.
А у меня полная левитация! Отрываюсь и лечу.
НБ
. Откуда вы знаете, что летите?
ВК
. Люди уменьшаются, я сверху их вижу.
НБ.
И сами ничего не делаете?
ВК.
Ничего. В этом все счастье. Когда мне хочется подняться выше, я начинаю махать руками, но ничего не получается, я даже начинаю снижаться, и это ужасно. И еще странно: я смотрю на людей, зная, что происходит что-то невероятное, а они на меня смотрят без всякого удивления. Толкователи снов говорят, что полет во сне – это неосуществленное желание.
НБ
. Сексуальное, уточняют фрейдисты.
ВК.
А что у них не сексуальное? Шляпа как символ мужского полового органа. Что не символ? Птица – символ, клюв – символ, молоток – символ, гвоздь – символ, все – символ. Мы не говорили об этом, и вот время сказать, что символизм – для меня – самая низшая форма искусства. Когда человек перескакивает через тайну реальности и все упрощает до символа, это признак беспомощности. Выбрасывание всего священного в этой жизни. Священное не символично: ты можешь его перевести в какие-то знаки, но знак – это не символ, он не превращается во что-то другое. Ты интерпретируешь реальность, но это не символ. Терпеть не могу символы!
НБ
. Между тем некоторые элементы вашей живописи могут восприниматься как символы.
ВК
. Что с ними потом делают люди – это неважно. Меня спрашивают: а что это за пуговицу вы нарисовали на портрете? Или яблоко? Или грушу? (С усилием.) Ничего в этом нет символичного. Мне нужно было в этом месте такую форму, усилить вес в этом месте. Это та иголка, которую я втыкаю согласно схеме иглоукалывания. Ничего за этим нет, никакой символической нагрузки у груши или пуговицы нет. Мне нужно было в этом месте зажечь сигнальную лампочку. Ею могло быть что угодно, это место должно получить нерв, и все.
НБ.
В живописи довольно много накопилось символизма. Символ как иероглиф вещи, события. Крест, например, – символ.
ВК
. К счастью, он уже так затаскан, что не воспринимается как символ. Мы относимся к этим символам все с бульшим реализмом. Так и следует. Когда говорят, что абстракционисты очистили образ, линию и цвет от литературщины, – это же чушь. “Абстракционизм” всегда присутствовал в живописи, которую мы называем реалистической. Невыносимое выражение – “примитивисты Ренессанса!”
НБ.
Во французском у “примитива” нет уничижительного оттенка, как в русском. Это всего лишь “первый, родоначальный”.
ВК
. Наверняка! Но подразумевается также, что “они еще этого не знали, а мы вот знаем”. Родоначальник что-то придумывает, но не развивает до конца. На самом деле это было начало и конец, они сделали абсолютно все. Если “сократить” их работы до отдельных элементов, то увидишь и абстрактную живопись, и концептуальную. Все, что происходит в сегодняшней живописи, – это растащенная на кусочки живопись того времени, разбитая мозаика, где каждый квадратик раздут в небоскреб. Из квадратика сделали течение. Все, что придумывается сегодня, уже существовало.
4 декабря 2003. На столике лежит книжка – “Шесть персонажей в поисках автора” Пиранделло, которую я забыл в последнюю нашу встречу.
НБ.
Виктор, вы записываете мысли, которые вам приходят?
ВК
. Обязательно! Впрочем, они приходят так редко, что их легко и запомнить. (Хохочут.)
НБ
. Как вы умеете над собой посмеяться! Это признак великих людей. Если у вас возникают какие-то сантименты… вы их тоже запишите. Мне хотелось бы усилить аспект спектакля нашего разговора.
ВК
(озадаченно). Я же, наоборот, старался театральное из нашего разговора исключить.
НБ
. Конечно, конечно, вы старайтесь.
ВК.
Признаться, я терпеть не могу современный французский театр. Пиранделло не исключение: надуманно, искусственно. Почему нужно так кричать?
НБ
(примиряюще). Театр – итальянский. Вероятно, Пиранделло не ваш автор. Я прочел “Шесть персонажей” с воодушевлением. И потом несколько ночей подряд видел потрясающие сны. Некоторые записал. Вот как действуют его странные пьесы! Между прочим, психоанализ воспользовался идеями Пиранделло. “Психодрама” вышла из него. Психоаналитики его прочитали и говорят: вот что нам нужно.
ВК
(сомневаясь). Не с Шекспира ли началось?
НБ.
Да, конечно, в общем смысле, как во всяком театре, и у нас в жизни есть роли, и в неврозе есть катарсис. Психодрама укорачивает путь к катарсису, его персонализирует. Одно дело отождествить себя с ролью, сочиненной драматургом. Другое – чтобы ты сам создавал эту роль, “играя” ее и тем самым объясняя себе себя. Обнаруживая событие, которое ты забыл, а оно продолжает жить в тебе и питать тебя ядом страдания. Когда я участвовал в психодрамах лет 20 тому назад, я не читал Пиранделло. Тогда этот метод меня поразил именно практическим результатом. Это были импровизации группы, а не пьесы. Я описал некоторые в романе “Чужеземец”. Нас было человек 15, каждый записывал на бумажке тему, и затем она вынималась по жребию и разыгрывалась. Руководил нами Жак Деньё (Deniau). Что с ним – не знаю. Я недавно ему написал, и письмо вернулось с пометкой: выехал, не оставив адреса. Никаких следов на Интернете.
ВК
. С какой целью это делалось? Лечебной?
НБ.
Ах да, мы все были страдальцы. Мы искали канал разгрузки, освобождения. Ничего не было написано заранее. Кто-то предложил тему “Иностранец”, – и представьте себе, не я, совсем свежий тогда эмигрант, а коренной француз.
ВК.
Обо мне эта пьеса! Я вам говорил, что “Иностранцем” меня прозвали в школе.
НБ.
О вас, конечно! И обо мне! Но вас тогда там не было. (Хохочут.) Реакции людей возникали непредвиденные, всем было страшно интересно.
ВК.
У вас были зрители?
НБ
. Мы сами. Главный зритель – и автор – был сам Деньё. Кто-то стал Иностранцем – и всем было ясно, что именно он – иностранец. Чужак. Сразу захотели участвовать три-четыре человека, и один из них тут же отделился. Другие вдруг стали играть стенку, мешавшую приблизиться к нему. Они физически не давали к нему подойти! Началась борьба, почти драка!
ВК
. Вы не делали видеозапись?
НБ.
Увы, нет, тогда эта техника была редкой. Таких сцен сделали две или три. Интерес участников был поразительно интенсивным, он одолевал скованность, прогонял застенчивость. Импровизация продолжалась, одна молодая женщина прорывалась к Иностранцу, а “стенка” ее не пускала…
ВК
. Она потом уехала на Запад!
НБ.
…но он сам рванулся к ней, и они стали обниматься.
ВК
(тихо). Ну вот, ну вот, так и было.
НБ.
Меня начали душить рыдания, и с ними появилось чувство освобождения. След остался в памяти, в душе. И потом катарсис – наверно, он тоже произошел, поскольку я сам переживал персонаж “иностранца” как мой.
ВК.
Вы о пережитом разговаривали?
НБ.
По окончании “пьесы” ее обсуждали по кругу. Деньё посвящал нас в детали, которые он отметил и заметил, а мы нет. Например, наше рассаживание в помещении изменялось, мы подсознательно выбирали разных соседей, в зависимости от эволюции симпатий и антипатий. Не было сказано ни одного слова, но действие началось с первой секунды. Банковский служащий в костюме и галстуке, которого изнасиловал брат в детстве, говорил, что он постоянно чувствует на себе презрение окружающих. Деньё спросил: “А здесь тебя кто-нибудь презирает?” – “Да, тут есть человек, который меня ненавидит. – Ты можешь рискнуть назвать его?” И вдруг он показывает пальцем на меня! Я был ошеломлен. Какова изобретательность подсознания, каково самовнушение! В какой иллюзии о мире живем мы, пленники собственных предположений! Я ведь почти не обратил на него внимания, отметил только странность носить галстук в такой неформальной обстановке, как наша группа. Но и он был потрясен! Его уверенность в моей ненависти к нему столкнулась с фактом, что я его едва заметил! Он составил себе картину, включил меня в нее в роли презирающего, и мир окаменел навсегда. Мы носим в себе схему нашего участия в мире, либретто, согласно которому “я” надевает маски на всех новых встречных, часто совсем невпопад!
ВК
. Многие из тех, кто входит с вами в контакт, получают превратное о вас впечатление! Я должен вам сказать! У Пиво на “Апострофе”, например.
НБ
(озадаченно). Почему вы так думаете?
ВК
. Коля, я вас вижу настоящего за этим…
НБ.
Вам Пиво это сказал?
ВК
. Я видел, как он на вас реагировал, на ваши слова, как вы на него смотрели. У вас на лице появлялась усмешка.
НБ.
Правда, у меня был небольшой сценарий. Передача называлась “Итак, вы никого не уважаете?”, поэтому я оставался в шляпе. Я не снимал ее в знак принятия темы передачи – и в знак протеста против нее: да, я и вас не уважаю! В переломный момент я шляпу снял – и присутствующие почувствовали облегчение, зашевелились.
ВК
. Не знаю, осталось ли у вас еще это беспредельное провокаторство, но тогда оно было.
НБ
. Я надеялся, что не захожу за пределы рискованной шутки. Но я еще скажу, как я вас воспринимаю!
ВК
. Хорошо, хорошо. Я сидел, смотрел телевизор и почувствовал, что у меня на лице появилась ухмылка. Я подбежал к зеркалу – и увидел своего отца. У него часто появлялась такая усмешка, которая значила, может быть: “Ну, хорошо, хорошо… давайте, продолжайте”… Ирония взгляда сверху. И вдруг улыбка моего отца у меня на лице. Я понял, как через наши гены передается даже взгляд на мир!
НБ.
У людей нет права вас любить, Виктор.
ВК
. Вот, вот.
НБ.
Они все бесправные вокруг вас! (Смеются.)
ВК. Мне хорошо было бы, если б все меня любили, но, к сожалению…
НБ
(перебивает). А нельзя! Потому вы смотрите: а, вот этот, вот эти… их я люблю; а ну-ка, идите сюда меня любить! (ВК смеется.) А вы там, вон те, – нет, голубчики, вам это не позволено!
ВК.
Трудно наслаждаться любовью тех, кого ты сам не любишь.
НБ
(скрипуче). Это правда.
ВК.
Трудно.
НБ.
Нет ли тут предвзятости? Реакция та же: вы классифицируете человека, но на второй и на третий взгляд он оказывается другим.
ВК
. Ученые обнаружили две ямки у основания носа. Они не могли понять, для чего они служат. Но ничего просто так у нас не сделано.
НБ.
Вот эти? (Показывает.) Они хорошо видны на черепе.
ВК
. Сейчас есть теория, что это два маленьких радара, и они улавливают так называемые психические флюиды. Как только человек входит в комнату, радар включается, улавливает его флюиды – и в ту же секунду он тебе симпатичен или нет. Первое впечатление, как правило, меня никогда не обманывало. И каждый раз, когда я себя насиловал и заставлял себя любить человека, говоря себе: ты ошибаешься, он гораздо больше, чем то, что ты в нем увидел, – каждый раз я бывал наказан. Человек сложнее, чем то, что ты видишь в нем в первую секунду, но вот то, что тебе в нем не понравилось, окажется потом самым важным, на чем сломаются ваши отношения. (Пауза.)
НБ
. Великий театр цивилизации с масками, приросшими к лицу. Маленький театр каждого дня. А вечером театр профессиональных актеров.
ВК.
Американский актер Роберт Де Ниро ни разу не повторился, он сознательно отказывается играть похожие роли. А часто бывает: сыграл с успехом морского офицера, и на всю жизнь остался морским офицером. Роберт сыграл несчастного полицейского, бандита, боксера. Чем пустее они в человеческом отношении – как пустые емкости, – тем больше они как актеры. Жан Габен играл всю жизнь одну и ту же роль – себя самого. Вы знаете, как теперь начинается школа? Пятилетнему мальчику дают в руки кисть и говорят: вырази себя.
НБ
. А ну-ка, дружок, вырази себя!
ВК.
Я же им говорю, что им нужно от себя отказаться, разрушить себя. Чтобы быть хорошим художником, нужно перестать существовать. Нужно начать совибрировать с чем-то, что мы не можем даже описать: воздух, тучка, пустыня. Нужно быть всем – и ничем. Где “ничем” важнее, чем “всем”. Не индивидуальность твоя должна потом выражаться, а ты должен чувствовать вибрацию внешнего мира. А от них требуют “найти себя”.
НБ.
Ваши советы напоминают монашеские, аскетические: сделайся пустым, чтобы тебя посетил Святой Дух, Благодать Божия.
ВК
. Ну, это самый великий комплимент! Я об этом не думал, но это так.
НБ.
Вы советуете людям стать монахами в искусстве? Это поражает. Они приходят к вам с куском прожитой жизни.
ВК
. Они узнали красоту в моих работах и теперь приходят ко мне и просят научить, как ее достигать. Если ты будешь с твоим “я” рисовать яблоко, птичку или животное, у тебя ничего не получится. Ты будешь рисовать себя.
НБ
. В рамках, как говорится, нашей иудео-христианской культуры естественным выглядит этот подход: сделаться пустым, чтобы тебя наполнил Святой Дух. Но иудаизм советует, похоже, обратное. Он говорит устами хасидов: всякий человек рождается на Земле, чтобы выполнить свою миссию. Поиск самого себя – это и есть поиск миссии. Потому западная культура так динамична, что она несет в себе противоречие.
ВК.
Его я не вижу. Они говорят: узнай свою миссию. Так вот, если эта миссия – быть художником, то я показываю, как им стать. Я узнал это через свой опыт. Посмотрите на Восток: китайцы и японцы делали то же самое. Они говорят: чтобы нарисовать камень, нужно им стать. То есть отказаться от себя, понять суть камня, и только тогда ты сумеешь его нарисовать. Все, кто занимались этой проблемой, пришли к тому же результату.
НБ.
Преподавание и ученичество мастеров Возрождения строились по этим же принципам?
ВК
. Остались рецепты, как приготовить краску, грунт… Я думаю, главное, чего они добились, это яркий необыкновенный свет. Люди шли к ним, чтобы научиться этот свет писать. Боттичелли (├1510) был учеником у Филиппа Липпи (├1469), а потом сын Липпи (├1504) стал учеником Боттичелли, – вы видите, как факел передавался из рук в руки в тесном кругу.
НБ.
Сам Филиппо Липпи был учеником Фра Анжелико (├1455), которого он в общем-то предал: ушел из монашества, женился на красавице-натурщице.
ВК
. Это неважно. Вы видите, чего он добился. Он с Богом не расстался.
НБ.
Впрочем, если Липпи ушел от первоначального призвания, значит, оно не было его настоящим?
ВК
. Наверно. Его вещи огромного духовного заряда. Достаточно посмотреть на его лица. Они светятся.
НБ
. “Душу умел я вдохнуть искусными пальцами в краски, / Набожных души умел – голосом Бога смутить”… Из эпитафии, вырезанной на плите его могилы (латинская эпитафия Полициана). А если вернуться к тому, каким вы были, Виктор… лет двадцать тому назад. Блестящий, энергичный. Блестящим легко восхищаться. Но трудно любить. Пойди, полюби блестящего!
ВК
(печально). Мне этого так не хватало. (Вздыхает.)
НБ.
Звездой восхищаются, но кто ее любит? У нее все есть, а любовь – это отчасти и приношение. Что можно принести тому, у кого все есть? По видимости есть, во всяком случае. Все хотят к ней приблизиться, привлеченные яркостью, светом, взрывом. Любовь предполагает всю гамму симпатий, в ней есть чуточка жалости или снисходительности к жестам, обнаруживающим все то же человеческое, что есть у всех. Он тоже слаб, блестящий человек. Я думал, например, какая женщина могла бы к вам приблизиться по-настоящему? Десятки этого хотят, ослепленные блеском любимца судьбы, но затем, приблизившись, начинают побаиваться. Лично я вас немножко опасался.
ВК.
Мне самому мешала настоящая obsession, одержимость работой. Мало оставалось чувств на все остальное. Я страдал от этой профессиональной деформации.
НБ.
Классическое страдание гения, Виктор Алексеевич. Он настолько любит свое искусство, что ничего не остается для людей.
ВК.
Это не любовь…
НБ.
Страсть?
ВК.
Obsession. Одержимость. Ее невозможно описать, ухватить в понятии, контролировать. С детства мне нужно было сесть, нарисовать какую-то штуку. Если б вдруг загорелась квартира, я продолжал бы рисовать. В ней происходили жестокие скандалы, но я ничего не слышал. И так это и продолжалось. Идешь по улице и видишь красавицу, и вовсе не думаешь, какой у нее хорошенький задик, а смотришь на ухо, как падает от него тень. Просыпаешься из этого и видишь, насколько ты не живешь обычной, нормальной жизнью, и ее безумно не хватает.
НБ
. Вы слышите все время одну только ноту. Вы не слышите симфонии жизни.
ВК.
С возрастом эта узкая целеустремленность все больше тяготит. (Удары строительного копра на улице.) Иногда видишь необыкновенное счастье на лицах людей, которые купаются, сидят в кафе, целуются в парке. А ты лишен этого счастья. Твои ощущения тебе нужно во что-то перевести. Ты переводчик чего-то во что-то. Ты не можешь жить в этой секунде. (Пауза.) Я уверен, что это происходит во всех искусствах и ремеслах, когда автор начинает видеть и слышать персонажей. Все уходит в другой мир. Как у Мандельштама, который начинал слышать внутренний “музыкальный гул”, то есть ритм.
НБ.
Я записал нечто подобное, сейчас найду… (Ищет.)
ВК.
Мы говорили о рисунке как о “мире в себе”: рисунок должен быть драгоценной вещью. Я сделал такой эксперимент: вырезал окошечко в листе бумаги и наложил на рисунок Леонардо да Винчи. Я мог видеть только маленький кусочек поверхности. И лишь тогда я отдал себе отчет в том, насколько ценен каждый сантиметр этого рисунка! Не только весь рисунок, но и самая маленькая часть! Если б его разорвать и выбросить, люди нагибались бы за кусочками! Настолько они драгоценны.
НБ
. В литературе то же самое. На уровне фразы должна быть проделана вся работа. Хотя потом ты ее и не замечаешь, для совершенства целого необходимо совершенство части. Тут возникает то, что называется холизм: собрание прекрасных по отдельности деталей в нечто целое порождает новый эффект, прекрасное целого, которого нет у деталей.
ВК.
Разница между нами в том, что вы, писатели, развертываете произведение во времени.
НБ
. В линейности. Впрочем, воображение дает читателю объемность восприятия.
ВК
. В рисунке все дано сразу. Вы можете готовить фразу на протяжении страницы, а я не могу, у меня каждый миллиметр явлен весь и сразу. Хотя и есть своя линейность – точнее, постепенность в схватывании композиции.
НБ.
Легко себе представить этот эксперимент – разрезать Джоконду на кусочки…
ВК.
Они уже проводились, – сколько у нас осталось старых кусочков – фрагментов. Палец один остался, – и ты видишь, какой совершенной была скульптура.
НБ.
Хронос произвел этот эксперимент. Великий Хронос разбивал статуи и горшки! Древние подчеркивали в живописи похожесть. Предание о Зевкисе, картин которого не осталось, но остались рассказы, что к нарисованному им винограду слетались птицы поклевать.
ВК.
Хорошо, что вы об этом заговорили. Всегда, когда среди моих друзей попадался философ, я умолял его написать что-нибудь о красоте. Еще раз попробовать понять. (Откашливается.) Люк Ферри, министр образования и философ, написал книжку – “L’art science du beau” (Искусство – наука красоты). В одном параграфе министр пишет: я сижу в саду, поет соловей, и я наслаждаюсь его песней. Наслаждаюсь, наслаждаюсь, наслаждаюсь, и вдруг выясняется, что это человек подражал соловью. Сидел в кустах и пел. И у меня возникает отвращение. Почему наслаждение красотой исчезает? По мнению министра, если это не сама природа, то появляется ложь, разрушающая красоту. Парадоксальным образом, эта тема связана с проблемой подделки. Один подделыватель картин…
НБ
. Фальшивомонетчик… фальшивоискусник.
ВК
. Причем выдающийся…
НБ
. Который подделывал Вермеера?
ВК.
Нет. Кстати, о подделке Вермеера. В одной монографии о художнике она была опубликована как подлинная картина. Я тогда своим глазам не поверил: не мог Вермеер писать так плохо! А этого подделывателя звали Эрик Хебборн (Eric Hebborn). Он разделил своих покупателей на несколько категорий: белочки, крысы, акулы, крокодилы. Психологический инвентарь того, кто, как и зачем покупает картины. Какое дело покупателю, говорит он, до того, кто эту вещь сделал, если она красива? Купи ее и наслаждайся. Если цель – не наслаждение красотой, тогда покупатель лжет: он покупает, чтобы перепродать подороже. Логично, не правда ли? Он подделывал рисунок под XVIII век и подписывал его Джотто. И наслаждался покровительственной улыбкой на лице эксперта, который говорил ему: дорогой мой, это конечно, не Джотто, но я думаю, что это… – и называл художника XVIII века, которого Хебборн подделывал. Лицо эксперта лоснилось превосходством над подделывателем, а тот наслаждался своим успехом! Каков тип? Мастерство его было настолько велико, что несколько его рисунков находятся в галерее Уффици. Он утверждал, что нет ни одного музея в мире, где не было бы его работ! (Хохочут.) Эту историю я рассказал своему другу Маршану, и он побледнел. Что такое? “Каков негодяй! У меня четыре его рисунка!” И это великий эксперт итальянского искусства, которому Хебборн сумел продать четыре рисунка эпохи Возрождения. Его убили в Риме в 90-х годах.
НБ.
Совсем свежая история!
ВК.
Совсем свежая. Он начал говорить слишком много.
НБ.
Что он мог сказать?
ВК.
Он начал называть имена… А деньги там колоссальные. Никого не арестовали, но все было настолько странно. Он пишет, как он искал знаний. Алкоголик в баре сказал ему: купи мне стакан виски. А тот говорит: так просто – нет. У тебя есть что-нибудь в обмен? Можешь меня чему-нибудь научить? Тот взял листок бумаги и сказал: подпишись. И потом, отвернувшись, повторил подпись Хебборна так, что тот не мог отличить свою подпись от имитации. И за второй стакан бродяга научил его делать фальшивые подписи.
НБ.
Этого подделывателя сопровождал ангел – если не хранитель, то ангел-воспитатель.
ВК
. Он его оставил… к сожалению.
НБ.
Я тоже знаю историю с иконой.
ВК.
Вам всучили подделку?
НБ.
Появился лет двадцать тому назад некий Иосиф, чилиец из Канады, и привез икону, которая источала ароматное миро. Икону и владельца принял на жительство один монастырь. И все туда поехали, и она стала знаменитой.
ВК
. И даже сделали фильм.
НБ
. Копия Божией Матери Портатиссы, что на Афоне.
ВК
. Нашли мошенничество?
НБ
. Никто ничего не искал. Мою больную дочь повезли в монастырь, и я с ней поехал. Действительно, лежит эта икона под стеклом, запах стоит чудеснейший, видно, что миро пропитало положенные ватки. (Сирена полицейской машины за окном.) Вечером владелец уносил икону к себе в комнату и запирался. Я попросил у него аудиенцию. “Вы знаете, – сказал я, – ваша икона производит впечатление. Не можете ли вы сделать одну вещь для меня? Нельзя ли вытереть эту икону насухо и потом посмотреть, как миро начнет выступать из доски?” Произошло замешательство. Он побагровел: “Вот чего вы хотите! Чтобы я кощунствовал! А ее и так хотели некоторые разобрать и посмотреть, что у нее внутри!” И закричал: “Уходите отсюда вон!”. Тогда я очень все принимал близко к сердцу. Неужели, наивно подумал я, Богу жалко показать мне чудо вблизи? Фоме Неверующему он даже предложил вложить перст в рану, а уж тут совсем малость. На следующий день я решил попросить проверить при всем честном народе. Сотни людей стоят. Входит местный епископ. Только я собрался открыть рот, как появилась сестра-монахиня (между прочим, в миру Наталья Тарасова (├2006), редактор журнала “Грани”, в 70-х регулярно печатавшая мой Самиздат!) и говорит: “Я должна вам сказать очень важную вещь, выйдемте на минуту отсюда”. Мы вышли, а потом миг моей уверенности и готовности миновал. Может быть, оно и к лучшему. Несколько лет тому назад Иосифа-чилийца убили, и икона исчезла.
ВК
. Ее украли?
НБ.
Непонятно, что с ней стало. Но история ее живет.
ВК.
Да, да, было несколько историй с иконами плачущими, а потом оказывалось…
НБ.
Запах миро был превосходный!
ВК
. Если б мы были чуть-чуть поумнее – и я в том числе, – мы бы понимали, что сам факт нашего бытия в мире – это чудо. И сам мир – чудо. Мы не в состоянии этого понять. Наш мозг и наши чувства настолько бедны, что нам не дано ощущения ежесекундного чуда! Каждое движение нашего пальца, даже когда мы ковыряем в носу, – это чудо!
НБ.
Сильный пример, Виктор Алексеевич. Не знаю, многие ли согласятся с вами. Марсель Пруст не согласился бы. (Хохочут.) Впрочем, в вашем примере есть беккетовская сила.
ВК.
Иногда я наяву себе говорю: проснись! И просыпаюсь наяву. Я чувствую…
НБ
(перебивает). Потом я засомневался: прав ли я был? Нужны ли людям такие проверки, грозящие верованию? А если с ним связана сама возможность жить? Вдруг у них отнимают надежду на чудо! Как тут быть? По отношению к так называемой истине.
ВК
. Я понимаю вас.
НБ.
Эти призывы к людям: смотрите, какое чудо бытия! – не дойдут до масс, они их не поймут. А тут им говорят: смотри, течет прямо из дерева и хорошо пахнет. И человек живет дальше, окрыленный.
ВК
. Моя история с падением в море…
НБ.
Сильнейшее событие.
ВК
. Если о нем рассказывать, все будут думать, что я сумасшедший.
НБ
. Столько гениев имели эту репутацию. Согласно новейшей теории, всякая гениальность настолько необычна, что обычные вещи… гению становятся недоступны. Простой человек вернется с работы, выпивает, кушает, потом говорит жене: ну-ка, иди сюда, поговорим о политике.
ВК.
В Италии я плыл на windsurf, парусной доске. Дул сильный ветер. И вдруг… Я не запомнил, что произошло. По-видимому, я упал. И очнулся на поверхности моря. Я поразился расстоянию, которое меня отделяло от доски. Обычно она прилипает к воде и не двигается, а тут меня отделяли от нее метров пятьдесят. Я поплыл и вылез на нее, и почувствовал, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой от слабости. После многих попыток я поднял мачту из воды. Парус был разорван по диагонали. Обеспокоенные друзья ждали меня на берегу. Вечером мы собрались пойти поужинать в ресторан, но со мной стали происходить странные вещи. Я почувствовал, что я… что мир начинает от меня отделяться стеной. Мне стало безумно страшно. Казалось, из этого мира вынуты все чувства. Я продолжал функционировать, узнавал людей и предметы, мои действия оставались разумны. Подходили люди, мы разговаривали, смеялись и прочее, и в то же время я чувствовал, что все чувства из этого мира исключены. И самое главное – исчезло чувство любви. Впервые я обнаружил, насколько каждое наше действие им наполнено. Даже когда мы просто идем по улице, в нас включен механизм любви и нам что-то нравится, что-то нет, какие-то уголки нам более симпатичны и мы хотели бы в них остаться, а другие места нас отталкивают. Все время происходит чувственный анализ, обмен волнами с этим миром. Мы не замечаем, но этот механизм работает без остановки. И вот у меня его не стало. И самое страшное – из мира вынуто было чувство любви. Я потерял с ним эмоциональную связь! Чтобы вернуться в этот мир, я вызывал в памяти моих маленьких внуков. Я их усаживал мысленно за стол, и мы разговаривали. Я получал облегчение. Но мне требовалось для этого необыкновенное усилие воли. Потом все опять отрывалось.
НБ.
И вы никому об этом не говорили?
ВК.
Бесполезно! И сегодня, когда я рассказываю, на меня смотрят непонимающими глазами.
НБ.
Просто сказать: “Мне плохо”?
ВК.
Говорил. Я обратился к врачу в отеле, она проверила мое давление. Оно было пониженным, она предложила мне выпить кофе, положить под язык сахар, и я положил. Но не исчезало невыносимое чувство тревоги из-за того, что все разрушилось. Я понял, что без чувства любви жить невозможно. Я превратился… (колеблется) надеюсь, я не обижу картошку или морковку, – моя жизнь стала растительной. Исчез всякий смысл. И оно длилось, это состояние. Вечером я надеялся, что завтра я проснусь прежним, чувствующим, любящим. Но нет. И опять день проходил в ужасе. Дошло до того, что я не мог входить в свою комнату, она стала камерой пыток! Я переехал в другую гостиницу, – ничего не изменилось. Я решил вернуться в Париж. Кстати, и врач посоветовал: “Тебе нужно вернуться к людям, которых ты любишь и которые тебя любят”. Меня возили в больницу, сделали все анализы. Ничего не нашли. Один итальянский приятель повез меня на своей машине. По мере того, как я удалялся от моря и приближался к Риму, стали возвращаться воспоминания. Я узнал автостанцию, где я ужинал когда-то с внуками. Эмоциональная окраска мира постепенно восстанавливалась. И я рассказывал потрясенному приятелю о моих переживаниях. В аэропорту я пошел в часовенку, она построена там для пассажиров, боящихся летать и вообще путешествовать. Я вошел в нее – и на меня нахлынул ужас. Тысячи людей молились здесь о том, чтобы самолет не разбился и не загорелся, – стены были пропитаны этими молитвами. И теперь их страхи набросились на меня, словно живые существа! Первым желанием было – выйти оттуда. Я себя заставил побыть там некоторое время и потом поднялся в самолет. Он взлетел. И вдруг… Я закрыл лицо газетой и летел в таком виде. У Троллопа я нашел сравнение слез женских, приносящих облегчение, со слезами мужскими, облегчения не приносящими. Когда я прилетел в Париж, все кончилось, я стал самим собой. Знакомый врач, приятель, объяснил мне техническую сторону дела… (Телефонный звонок.) Простите. (В трубку.) Allo. Yes, how do you do? I know now that Martine told you… aha… yes, I’ll come. So you want…
Наши смерти и наши мертвые. Сдвиги и перемещения нашего тела и наших источников вдохновения. Питание чувств. Переплетенье корней. Все выливалось в мгновенный кристалл, дрожащий, призрачный кристалл прозрения, но такой прочный, что он выдерживал долгий взгляд художника и перенесение на бумагу. На поверхность. Приобретение объема. Инкрустацию в длительность.
ВК
(возвращаясь). Извините.
НБ
. Врач, который вам объяснил…
ВК.
Когда я упал в воду и пережил шок, было затронуто правое полушарие, которое руководит всеми эмоциями, оно получило травму. Он сказал, что, поскольку я художник, эмоциональная сторона чрезвычайно развита, и поэтому я так трудно перенес отсутствие эмоциональной реакции на мир. Это объяснение научно-техническое. Я уверен, что если я пойду к человеку церкви, то он мне предложит другое объяснение. И так и было.
НБ
. То есть?
ВК
. С художником он встретился впервые. Он был ошеломлен.
НБ.
Он не знал, что сказать?
ВК
. Он не знал, что сказать. Но потом он сказал: вам показали силу любви. С чем я абсолютно согласен. Если б кто-то пытался показать мне силу любви на примере Ромео и Джульетты, это на меня не произвело бы такого впечатления. Я теперь самый великий пропагандист любви. (НБ сочувственно улыбается.) Всем моим друзьям я рассказал об этом случае и говорил: любите друг друга! Если вынуть ее из жизни, то все разрушается!
НБ.
Любовь к живописи тоже исчезла?
ВК
. Я не мог притронуться ни к чему, это был ад абсолютный. Ад!
НБ.
Почему – ад?
ВК.
Оказывается, отсутствие этого чувства вызывает непереносимое страдание. Я мучился так, как никогда в жизни. Мне приходилось испытывать физическую боль: гарпун пробил мне ногу, и я его вынимал, спилив наконечник… но ничего подобного раньше я не испытал. Это самая страшная пытка, через которую я прошел.
НБ
. Некоторые святые говорят, что ад – это отсутствие любви. Откуда они это могли взять, если не из своих переживаний?
ВК
. Все они падали на правое полушарие…
НБ.
Необязательно. (Смеются.) Наступает зрелое понимание, невозможное в юности. Связанное не с информацией, а с пережитым. Я сказал себе лет десять тому назад: начинаю созревать, и это совершенно новое. Я делаюсь зрелым, сказал я себе.
ВК.
Вы чувствуете себя зрелым, а я нет. Взрослею так медленно! Сейчас мне – тридцать. У меня не было никогда ощущения, что появилось какое-то знание. У меня нет никакой уверенности ни в каком знании! Все время поиск, но ничего не нахожу.
НБ.
Это творческое состояние. Иначе вы уподобились бы американскому актеру, который сыграл морского офицера – и навсегда им остался.
ВК.
Бедный, ему теперь не выбраться из армии!
НБ.
Он вошел в обойму, в машину. Теперь это его рабочее место. Он водит свой танк, и делает это великолепно.
ВК.
По глупости сыграл хорошо, и теперь кончено! (Хохочут.) Подождите-ка, что-то у меня было еще… с Кантом.
НБ.
Теперь вам хочется теории прекрасного?
ВК.
Нет, не теории. Хочется правду узнать! Что это за феномен, зачем красота нам нужна, из чего она сделана. Вот: из чего она сделана? Проанализировать этот феномен.
НБ.
В примере Ферри есть одна неясность. Действительно ли был случай, когда человек искусно изображал соловья?
ВК.
Это он вообразил.
НБ
. Разница колоссальная. В лесу ты заметишь всегда, что это не тот соловей. А в театре нет.
ВК
. Если у тебя нет такой мысли об обмане… Если ты выходишь в сад с полным доверием и кто-то будет имитировать соловья, – нет, ты не почувствуешь.
НБ.
Пример остается виртуальным. Мы его вообразили, по предложению автора. Он не говорит: однажды был такой случай.
ВК
. Это философский эксперимент. Что случается в этот момент и как он его отвергает. Он пишет: “Исходя из этих чувственных – и какой интенсивности! – явлений, каковы суть произведения, присвоить феномену искусства реальность гораздо более высокую и существование гораздо более настоящее, чем та, которую имеет сама реальность повседневности…” С моей точки зрения, ни Гегель, ни Кант не поняли, что рисунок имеет свои собственные законы. Они пытались его связать либо с реальностью, либо с идеей.
НБ
. С добром и истиной.
ВК.
А у рисунка есть свои собственные законы! Вот человек, знающий как сделать комод. Он его делает из досок и палочек, и получается объект “комод”. Механизм создания рисунка похож: нужно знать, как распределяется свет, где будет отражение, как нагрузить изображение массой, где “уколоть”, чтобы получить нужное впечатление у зрителя. Я нарисую точки на холсте – чистом, без изображения – и, перемещая эти точки, я дам вам возможность испытывать разные чувства – радость, печаль, страх, – понимаете, насколько это все важно? У куска бумаги свои собственные законы, следуя которым, я могу превратить его в предмет искусства. Этого они не анализируют, они все время в философских сферах. И вот этот кусок бумаги, на котором я делаю рисунок, – если он удался, если он перешел в категорию шедевра, он выбрасывает вас из сферы известного, каждодневного, в сферу… тайны. Настоящий трамплин! Если я могу поместить в него пружину, с помощью таланта, знаний, накопленного опыта, она вас выбросит в 11-е измерение! У философов нет этого понимания, они привыкли к словам, к выкладкам, им нужно содержание. А за этим есть вещь, перестающая быть вещью. (Пауза.) Он есть, этот секрет. Синдром Стендаля! Заряд такой силы в произведении, что он сбивает человека с ног. Отключает его от реальности.
НБ.
Проблема психологии творчества? Насколько ты своей психической энергией заряжаешь произведение. И как его зарядить.
ВК
. В том-то и дело, что это не моя личная психика, тут моей заслуги нет никакой. Если мне удалось сделать рисунок, это значит, что я в этот конкретный момент рисования смог так исчезнуть, что мир – его внутренняя энергия – в него через меня перетекла.
НБ.
А вы сами пользуетесь этой пружиной, которая спрятана, она вас подбрасывает?
ВК.
Нет.
НБ.
Откуда же вы знаете, что она есть в данном рисунке?
ВК.
Вот фотографии рисунков, которые ушли с выставки первыми. Но я не знаю, как их такими сделать. Я не могу заставить себя сделать “хороший рисунок”. Исключено, невозможно! Еще одно доказательство того, что процесс создания рисунка никакого отношения ко мне не имеет.
НБ.
Это связано, может быть, с вашим творческим состоянием? С вдохновением?
ВК
. Словно кто-то через тебя что-то пытается…
НБ.
Чтό этому способствует?
ВК
(листает книгу). Вот оно: “…les choses divines. Si j’ose dire, le reporteur des choses divines”. Вот в кого может превратиться художник в этот момент! “Репортер божественных вещей”! Блестящая формула!
НБ.
Имя автора Andrй Figueras. Награжден медалью участника Сопротивления и медалью Совершившего Побег. Если вам захочется высказать что-нибудь, непременно позвоните.
ВК
. Вы всегда действовали на меня, словно “катализатор”. Хорошо думается с вами: на лице у вас появляется сосредоточенное выражение, за вами образуется огромное “пространство слушания”, в которое легко говорить. Это я сразу почувствовал. Ваши шуточки раздражают людей, а меня совсем нет.
НБ
. В юности меня дважды оскорбляли люди, которых я любил. Всякий раз я бывал уничтожен. Убит.
ВК
. Вот, вот, это ваше, ваше…
НБ.
Но я не понял, чту их так возмутило.
ВК.
То ли вы защищаетесь таким образом…
НБ.
Позднее я вообразил, что у меня появлялось выражение лица… моего дедушки, когда тот скандалил с бабушкой. (ВК смеется.) И я очень не любил это выражение лица, потому что он начинал над ней издеваться…
ВК.
Во-о-от! (Хлопает в ладоши.) Ну, вот все и объяснилось. (Сирена скорой помощи.)
НБ.
Мне было восемь-десять лет…
ВК
. Вот оно, вот когда начинается!
НБ
. Я думал, что как-то все это очень неприятно, дедушка неприятен…
ВК.
Так, так.
НБ.
…которого я в общем-то боялся. Он был молчаливый. Но спокойный, писал летопись своей жизни и даже стихи. И когда он ругался с бабушкой, в его лице появлялось что-то странное. Может быть, я от него что-то перенял?
(Окончание следует)