Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 251, 2008
* * *
Я не знаю, кто жив
за поверхностью ровной листа
и не знаю, кто жил
и погиб за пролетом моста.
Я не знаю, где ты
и что входит в твою немоту,
в простоту и в мечту,
и в отчаянную маету.
Снова пять замело
безрассудно истраченных дней.
И темно, и светло
на Земле, и так много людей.
Отзовется сова,
отзовешься когда-нибудь ты,
и возникнут слова
на краю никакой пустоты.
Слей же несколько строк
в угрожающе темный подвал,
чтобы я ничего
и уже никогда не искал.
К САФО
Я Млечного Пути вдоль и тоски
к тебе тяну свои слепые уши
и слоги не могу твои не слушать,
не слышать, и меня ты зареки
и распрями как можешь мой порог –
он деревом бессильно занемог.
Стою лицом к Афинам, “Ремингтон”
и тянет вниз, и пробуждает к жизни.
Нагая мышь и белый патефон
несут мне правду о твоей харизме.
Отчизне лет я чуждо одинок,
но твой увидел Запад и Восток.
Склонясь на все озера, обхожу
и воду взглядом, и остатки тыла.
Сквозь наслоенья жизни не остыла,
не остывает радость. Погляжу
как словом ты умеешь вышивать
и позволяешь вышивке внимать.
Я – перегной. Подпольный чародей.
Шутник из уготованного пара.
Погонщик контрабандного товара
из Кандагара. Оселок ничей,
но твой и папин. Папочкин и твой.
Под лютню ночью для меня запой!
На восхищенье – черная дыра,
как там, где вырыл медленную яму
я для себя. Не смог и Сантаяна
тогда помочь. Не смог “Король Убя”.
Все сети, копья, шлемы и мечи
в Истории с тобою. Не молчи!
Иду по распрямляющимся кочкам
в Пасхалии религий даровых,
изречно перемалываю стих
и старыe пути свои песочком
просеиваю, чтобы только взять
твоих посланий пламенную прядь.
Я – пустота последнего пальто
и невозможность Карадаг-дурмана.
Мне завещала бесприютность Анна.
Для перепевов я твоих – никто.
Позволены мне радость и тоска.
Настроены струна мне и доска.
Среди семи красот, семи чудес,
восьмого чуда света на иврите –
кричу и упираюсь: “!Помогите!”
иль: “Помоги, послание небес!”.
На полном или медленном скаку
метни в меня опять свою строку!
МЮНДИ-БАР В ТАЛЛИННЕ
Сорок ступеней вниз
в таллиннском баре свечей –
из обаянья виз
и узнаванья, чей
застопорился взгляд
на сочетанье щедрот:
слева над стойкой – ряд,
справа – нечет и чет
из огоньков зеркал
кварцевых с отблеском плит
заиндевевших скал
гладкий ручной гранит.
Сорок минут зерна
огненного на песке –
в чашечки кофе на
радости волоске
и узнаванья слов
в мягком оплыве плечей
над перелетом снов
в дом, что еще ничей.
Музыка из пустот
на протяжении зги.
Чуть приоткрывши рот,
медленно излови
всеми частями тел
в таллиннском баре теней
чувственность цветодел
и осторожно слей
тяжесть суставов дня
в утяжеленность сумы.
“Здесь были ты и я…”
Там были мы и мы.