(Глава из книги). Стихи разных лет (публ. Т. Бобринской)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 248, 2007
Великое Отступление**
Расцвет и упадок коммунистической идеологии в России
Николай Сергеевич Тимашев в свое время был хорошо известен в русских пореволюционных, эмигрантских, а затем и американских научных кругах, Тимашев был одним из основоположников американской социологии. Начав свою академическую карьеру как правовед, Н. С. Тимашев приобрел прочный авторитет социолога высочайшего уровня. Кроме социологии права он занимался социологией религии и церкви, проблемами демографии, истории, международными отношениями, был известным публицистом в эмигрантской прессе 1930–1960 годов, активно занимался общественной деятельностью и играл видную роль в русской диаспоре в Америке.
Николай Сергеевич родился в Санкт-Петербурге 9 (22) ноября 1886 г. Учился в Первой Санкт-Петербургской классической гимназии, затем в Императорском Александровском лицее. Учился в Германии (Страсбургский университет), потом преподавал в Санкт-Петербургском университете (1914–1917). Был профессором (1916) и с 1918 года – деканом экономического отделения Петроградского политехнического института. В 1921-ом Тимашевым пришлось бежать за границу – Николая Сергеевича обвинили в причастности к «Таганцевскому делу». Нелегально перейдя границу Финляндии, Тимашевы уезжают в Берлин, а затем в 1923 году – в Прагу. Николай Сергеевич работал в Русском народном университете (переименованном позже в Русский свободный университет) – заведующим отделением общественных наук, на Русском юридическом факультете, а затем – в Институте русской экономики. В пражский период его жизни вышло несколько книг: «▒Право’ Советской России», «▒Конституционное право’ Советской России», «Политическое и административное устройство СССР» и др. В 1928 году Тимашева пригласили работать в редакцию газеты «Возрождение» (Франция), в отдел, занимающийся вопросами советской России. В Париже Тимашев начал преподавать во Франко-русском институте, в Славянском институте Сорбонны.
С 1932 г. Тимашев начал сотрудничать с проф. Питиримом Сорокиным, возглавлявшим кафедру в Гарвардском университете. В 1936 г. он с семьей переехал в США. В Гарварде ему дали курс социологии права и курс советского общества. Лекции Тимашева пользовались заслуженным успехом. Студенты и коллеги прозвали его «The Great Tim».
В 1942 году выходит фундаментальное исследование Тимашева «Религия в Советской России», написанное по материалам, собранным ученым в 30-е годы по советской прессе. В 1946 году увидела свет еще одна крупная работа ученого – книга «The Great Retreat» («Великое Отступление»). В ней поражает точность высказанных ученым прогнозов развития политической и идеологической власти в СССР, глубина анализа советской идеократической системы.
Позже Тимашев работал в Фордэмском университете; он стоял у истоков создания кафедры социологии этого учебного заведения. В 1955–56 годах его пригласили преподавать социологию в Голландию, ученый прочел ряд курсов в Гронингенском университете. В 1958 году Н. С. Тимашев удостоился почетного звания Professor emeritus. Он продолжил активную научную и педагогическую деятельность, читая университетские курсы во многих американских колледжах, участвуя в международных симпозиумах.
С 1942 года, со второго номера «Нового Журнала», Н. С. Тимашев становится постоянным автором журнала, а с 1959 по 1966 гг. он – соредактор НЖ. Тимашев был вице-председателем «Общества друзей русской культуры», председателем Объединенного комитета по ознаменованию 100-летия эпохи Великих реформ, председателем Общественного комитета по подготовке к 1100-летию Российского государства, он состоял в совете директоров Русского Православного Богословского фонда в Нью-Йорке, вице-председателем Друзей Сергиевской Духовной академии в Париже и Друзей русской культуры в Нью-Йорке. Его имя включено в сборники WhoisWho, WhoisWhointheEast, WhoisWhoinSocialSciences… Он был Почетным членом американской Социологической ассоциации (emeritus fellow) и Почетным председателем Американского Католического социологического общества. Николай Сергеевич Тимашев был человеком чрезвычайно одаренным и жизнелюбивым. Он увлекался садоводством, музицировал, сочинял сказки для своих детей, писал стихи (сохранилось четыре тома его ненапечатанных стихотворений). Николай Сергеевич Тимашев умер 9 марта 1970 г. в Нью-Йорке.
Мы предлагаем читателям небольшую подборку стихов Н. С. Тимашева, написанных в разные периоды эмиграции, а также перевод одной из глав известной книги ученого «The Great Retreat». Это фундаментальное исследование Н. С. Тимашева все еще ждет перевода на русский язык.
Глава XII. ОБЗОР И ЗНАЧЕНИЕ ВЕЛИКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ
«Священный Союз» вокруг национальных ценностей – такое определение представляется нам наиболее подходящим для характерного поведения русского народа, продемонстрированного им во время этой войны. Объединение вокруг национальных ценностей в чрезвычайной ситуации не удивляет нас. Оно кажется естественным, и если многочисленная группа населения, так называемая «пятая колонна», демонстрирует противоположное поведение, это не только шокирует, но и озадачивает. Что же касается современной России, то «Священный Союз» вокруг национальных ценностей ощущается как удивительный и в тоже время вдохновляющий, как любое неожиданный, успех. Не Россия ли была многие годы оплотом культуры, отвергавшей существование особых национальных ценностей и, одновременно, – многих ценностей, носящих наднациональный характер? Не Россия ли стала Красным Раем, прообразом грядущего Вселенского Коммунистического общества? Не было ли ее единство, если таковое вообще имело место, союзом борцов за Коммунистическое Преобразование Человечества, но никак не союзом борцов за национальную культуру? Таковы были обвинения одних и надежды других, когда Гитлер напал на Россию и тем самым сделал ее союзником Соединенных Штатов.
Да, Россия и была такой, и ее вожди испытывали гордость, достигнув полного преобразования нации, состоящей из 170 миллионов индивидуумов. Но между тем временем и нынешним существует огромная разница. Чтобы понять это, взглянем на сложившуюся ситуацию глазами воображаемого историка из будущего, в руках у которого имеется подробное описание социальных и культурных нормативов России в 1930-х и 1940-х годах, в то время как память о событиях и именах лидеров между этими двумя датами полностью утрачена. Мы можем с легкостью предположить, что, основываясь на этих свидетельствах, наш историк придет к заключению, что между 1930-м и 1940-м в России произошла настоящая революция, сопровождаемая полным изменением в руководстве страны.
Хотя мы-то знаем, что между 1930 и 1940 годами в России не было ни революции, ни смены руководства. Что на самом деле произошло, так это то, что Россия в течение многих лет представляла собой арену Великого Отступления.
Теперь давайте изменим условия нашего мысленного эксперимента и предположим, как бы мог выглядеть отчет нашего проницательного обозревателя, если бы он, побывав в России в 1930 году и ничего о ней с тех пор не слыша, вернулся туда в 1940 году.
В 1930 году на улицах Москвы и провинциальных городов можно было увидеть только плохо одетых мужчин и женщин, причем подчеркнутое отсутствие заботы о своей внешности считалось добродетелью. Казалось, что все эти люди были озабочены только двумя вещами: вовремя прийти на работу и приобрести по карточкам еду в кооперативных магазинах, выстояв предварительно в многочасовой очереди. Казалось, они никогда не думали о каких-либо развлечениях или даже просто о совместной вечеринке.
Десятью годами спустя на тех же самых улицах можно было снова встретить бедно одетых людей, но уже попадались женщины, пытающиеся копировать парижскую моду, и гладко выбритые мужчины в накрахмаленных воротничках. Было очевидно, что те, кто не выделялся в толпе своей внешностью, завидовали тем, кто мог себе это позволить. Большинство детей носило школьную форму, люди объясняли, что форма – обязательна для всех учащихся младшей и средней школы. Среди мужчин многие были в красивой военной форме, некоторые из них в форме капитана или полковника, демонстрировавшие на груди разные ордена. Когда их спрашивали, что это за ордена, они с гордостью называли имена Александра Невского, Суворова и Кутузова. Такие ответы для нашего гостя звучали абсолютно неожиданно, так как в 1930 году ему говорили, что все ордена и звания навсегда отменены победоносной пролетарской революцией, а имена генералов и князей канули в вечность.
Последовав за некоторыми прохожими, наш гость мог бы увидеть, что они заходят в магазины. Уже никто не показывал продовольственные карточки, некоторые тратили свои рубли с такой же легкостью, как преуспевающие граждане в буржуазной стране, другие считали каждую копейку, ровно так же, как это делали живущие в нужде граждане стран «капитала». Эти наблюдения находились в резком контрасте с тем, что наш наблюдатель видел во время своего прошлого визита, когда карточки значили больше, чем деньги, и количество денег в кошельках разных покупателей было приблизительно одинаковым.
Но теперь люди занимались не только покупками. Многих интересовали развлечения, и их потребности легко удовлетворялись. Они могли пойти на концерт народных танцев и песен, или на кинокомедию, или пойти на какое-нибудь представление, совершенно в духе дореволюционных дней. Но для всего этого они должны были приобрести билеты, что не каждый мог себе позволить: распределение бесплатных билетов прекратилось вместе с практикой вести со сцены политическую пропаганду вместо представления. В других местах люди танцевали или учились танцевать; десять лет назад такие «легкомысленные» занятия были бы немедленно пресечены.
В 1940 году многие могли позволить себе остановиться и купить книгу или газету. Книги и газеты значительно отличались от тех, что выпускались в 1930-ом. Хотя в них все еще было много пропаганды, но их содержание уже не ограничивалось одной только пропагандой. В газетах вдумчивый читатель мог насладиться хорошей статьей о спорте, искусстве, науке и технике. Книги уже не содержали романтизированных, но, тем не менее, скучных описаний великой стройки социализма в одной стране. Многие люди приобретали прекрасно изданную в последние годы классику, как русскую, так и зарубежную. В целом, в культурной жизни уже не доминировали требования соответствовать марксистским догмам, как это было ранее, хотя требование не быть антимарксистом еще сохранялось. При этом культурная жизнь выглядела несравненно более разнообразной, чем во время первого визита.
В газетах постоянно использовались такие слова, как родина, патриотизм и Россия. В 1930 году употребление таких слов считалось несомненным признаком контрреволюционных настроений. Наш наблюдатель хотел было получить какую-либо информацию из штаб-квартиры Коминтерна, но оказалось, что это довольно трудно: Коминтерн выглядел старым и забытым, уже дышащим на ладан. (Мы знаем, что он умер в 1943 году.) Время от времени в газетах попадались статьи, осуждающие аборты и разводы, в других восхвалялось уважение к родителям и пожилым людям. В 1930 году те же самые газеты выражали совершенно противоположные взгляды.
Теперь школьники жаловались, что им приходится слишком много заниматься. Среди основных обязательных предметов были русский язык и литература, а также история и география, предметы, о которых их предшественники даже не слыхали; теперь же школьники не должны были изучать социологию, то есть учение Маркса, и они были этому несказанно рады, поскольку от старших братьев и сестер слышали о том, какая это занудная вещь. Некоторые из старших детей, правда, сожалели, что им теперь приходится слушаться учителей и сдавать многочисленные экзамены, от которых зависит их переход в следующий класс, но они могли не тратить более свое время на дискуссии о мировой революции или о религии как поповской выдумке. В 1930-ом можно было услышать, что многим детям было отказано в школьном обучении как выходцам из «господствующих» классов дореволюционного общества; теперь это уже не имело значения, зато многие родители жаловались, что их дети должны оставить школу после окончания семилетки, поскольку дальнейшее образование – платное.
Теперь время от времени можно было увидеть людей внутри или рядом с церковным зданием; если их собиралось слишком много, милиция следила за порядком; с улиц полностью исчезли запланированные «беспорядки» – антирелигиозные демонстрации или карнавалы. Чтобы понять произошедшие изменения, наш репортер хотел было купить одну из антирелигиозных газеток, с которыми он был хорошо знаком раньше, но это было нелегко; казалось, никто больше не интересовался ими. (Вернись он двумя годами позже, это оказалось бы попросту невозможно).
При посещении фабрики наш очевидец заметил бы значительные изменения. Ранее здесь доминировал принцип равной оплаты, и о работе никто не думал. Теперь заработная плата целиком зависела от количества и качества выполненной работы, поэтому каждый был заинтересован в результатах своего труда. Некоторые рабочие, правда, между собой, жаловались на то, что разница в оплате чересчур велика. И действительно, эта разница была значительно выше, чем в развитых индустриальных странах Запада. Рабочий класс уже не находился на верхушке социальной пирамиды. Инженеры, высокопоставленные чиновники, популярные писатели, артисты и т. п. сформировали привилегированную группу, члены которой могли наслаждаться жизнью в условиях, которые казались им царскими, – по сравнению с теми, в которых им довелось жить десятилетием ранее.
В деревне улучшения также бросались в глаза. Крестьяне выглядели гораздо счастливее, чем это было раньше. Когда их спрашивали – почему, ответ был всегда один: им теперь разрешалось обрабатывать индивидуальный участок земли, предоставленный им колхозом, и выращивать личный рогатый скот. В целом колхозы управлялись теперь значительно лучше и не зависели всецело от Москвы.
Допустим, что наш наблюдатель обладает проницательным умом. Таким образом, он не мог не заметить, что не все изменилось со времени его первого визита. Сталин был всемогущ, как и прежде. Когда наш гость спрашивал осведомленных людей о свободах, дарованных Сталинской Конституцией, те только улыбались. Они также говорили ему, что Комиссариат внутренних дел так же плох, как и ГПУ или прежнее ЧК. Все фабрики и магазины все еще принадлежат государству. Материалистическая философия марксизма, хоть и в модифицированной форме, по-прежнему остается официально признанной Доктриной. Система управления культурой все еще в силе.
На основе вышеописанных наблюдений можно легко нарисовать картину Великого Отступления. Как и в 1921-ом году, ключевыми позициями в стране владели те, кто победил в 1917-ом. Разница была в том, что в 1921 году принцип ключевых позиций распространялся только на сферу экономики, а в период Великого Отступления уже все сферы социокультурной жизни подверглись пересмотру и политической диктатуре, была установлена монополия государства в области производства и распределения, а управление культурой была выделено в постоянное направление государственной деятельности как ее ключевой принцип.
С другой стороны, многие вещи, оставшиеся вне этой главной цитадели, были отброшены. В их числе – коммунистический аскетизм, осуждение радости и красоты и насаждение уныния и уродства. В то же время, коммунистическое «раскрепощение нравов» было объявлено вне закона и замещено строгими семейными ценностями в духе старого времени.
Другим принципом, полностью отброшенным в ходе Великого Отступления, была убежденность в том, что люди могут привлекаться к работе за равную заработную плату, независимо от ее результатов. Отказ от такой практики стал, возможно, одним из наиболее болезненных для власти.
Третьим коммунистическим постулатом, полностью отброшенным в ходе Великого Отступления, был так называемый интернационализм. «Россия в первую очередь» – теперь это актуальный принцип российской политики. Отказ от интернационализма, возможно, был для власти почти таким же болезненным, как и от предыдущего принципа.
Полный отказ от достижений, завоеванных в ходе Коммунистического Эксперимента, был явлением совершенно выдающимся. Главной моделью в ходе Великого Отступления стала смесь элементов исторической и национальной культуры России с элементами, принадлежащими коммунистическому кругу идей и поведенческих стереотипов. Скажем, лозунг: «Русский народ – великая нация, потому что она дала миру Пушкина и Ленина». Пушкин – это персонификация русской культуры; нет никакой необходимости связывать его имя с чьим-либо еще, оно говорит само за себя. Ленин же, как персонификация коммунизма, между тем, двусмысленная фигура. Власти полагали, если ассоциативно связать имена Пушкина и Ленина, народные симпатии с Пушкина перейдут на Ленина.
Очевидно, что эти два набора элементов не могут смешаться абсолютно, не меняясь сами. Естественно, коммунисты старались сохранить как можно больше ленинских принципов, в то же время, пушкинские принципы оживить только по мере необходимости. В частности, они особенно не желали возрождать религиозный аспект русской культуры, но, в конечном счете, вынуждены были уступить. За годы Великого Отступления они использовали метод проб и ошибок, что-то продвигая, в чем-то отступая, и выбирая из исторических традиций такие, которые могли бы смешиваться наиболее легко с их собственными принципами. Как это было показано выше, во многих случаях это смешение приводило к возрождению устаревших традиций, от которых отказались еще до революции.
Эти элементы смеси можно продемонстрировать на большом количестве примеров из социокультурной деятельности. С одной стороны, Русская Православная Церковь – одна из наиболее узнаваемых, отчасти даже привилегированных организаций, в соответствии с исторической традицией. Но государство ведет антирелигиозную пропаганду в школе, согласно с коммунистическими принципами. Колхоз – коммунистическая институция, но индивидуальные земельные наделы и индивидуальный скот оживили часть старого порядка. Изобразительное искусство повторяет стиль восьмидесятых годов девятнадцатого века, но использует для живописных образов героев нашего дня. В области литературы – выдающийся «Петр Великий» Алексея Толстого, написанный в высоком стиле предреволюционных дней, но использованный, чтобы показать, что Сталин – выдающийся наследник величайшего из русских монархов.
Значение Великого Отступления может обсуждаться с разных точек зрения: власть, народ, объективный исторический процесс.
С точки зрения властей, индивидуальные изменения в политике, определившие Великое Отступление, были компромиссами, так как в каждом отдельном случае они означали собой частичный отход или даже сдачу завоеванных позиций, и восстанавливали социальное устройство, идейно чуждое властям. Это совсем не означает, тем не менее, что власти вынуждены были отступать под давлением требований, звучащих слишком громко, чтобы их можно было игнорировать. В условиях диктатуры ни у кого нет возможности сформулировать такие требования, и государство должно догадываться об их существовании только по реакции народа на свои действия.
Весьма редко делались заявления, из которых становилось понятно о возможном провале намеченного: 1) провал антирелигиозной пропаганды; 2) провал агрессивного интернационализма; 3) провал в области политического образования; 4) провал общеобразовательной системы в целом; 5) провал колхозной системы, оказавшейся неспособной удовлетворить элементарные нужды сельского населения.
В ряде уже названных случаев изменения в политике, как и в других областях, сопровождались скрытым изменением самой Доктрины, приписыванием провалов прежней политики деятельности уклонистов, вредителей, врагов народа и тому подобное, представлением новой политики как исправленной версии ортодоксального марксизма. Этот метод был использован в оживлении культа национальных героев, при отказе от экспериментов в области семьи и школы, при гонениях на революционное искусство, при снижении антирелигиозной пропаганды, при изменении официальной позиции по отношению ко многим научным проблемам, при децентрализации экономического планирования и т. д.
Также часто применялась особая тактика действовать без объяяснения: замедляли темпы индустриализации, меняли размеры заработной платы промышленных рабочих и колхозников, пресекали проявлений местного национализма в национальных республиках, восстановливали старые способы наказания преступников – это лишь наиболее яркие примеры, иллюстрирующие вышесказанное. В некоторых случаях власти использовали механизм устных уступок без реального разрешения их на практике; так это было в деле конституционных реформ 1936-го и 1944-го годов и разъяснений о колхозной внутрипартийной демократии.
До этого момента реформы, составляющие Великое Отступление, были нами классифицированы с точки зрения того, как правительство представляло их народу. Но как они укладываются в общую модель того периода, в общий план Отступления? Эта модель никогда не была официально сформулирована, но она может быть восстановлена по индивидуальным действиям властей. Во-первых, структура диктатуры и персональная позиция Верховного Вождя и круга его приближенных должны были быть объединены и везде, где это возможно, укреплены.
Во-вторых, противоборствующие силы, существование которых было признано, должны были быть примирены, враги нейтрализованы путем ликвидации основных причин их враждебноости, а затем превращены в друзей и союзников путем удовлетворения их пожеланий. Что касается последнего, оно легко узнается в провозглашении лозунга радостной и комфортабельной жизни, в обеспечении людей искусством и литературой, которыми они могут наслаждаться; в отмене продуктовых карточек, децентрализации экономического планирования, в молчаливом равнодушии к сексуальным отношениям и т. д. В то же время, что касается примирения противоборствующих сил, то особенно заметно изменение самого значения коллективизации, которая была проведена, чтобы сломить пассивное массовое сопротивление деревни, в свою очередь угрожавшее нанести непоправимый вред снабжению населения продовольствием. Также заметен переход от преследования по религиозным мотивам к веротерпимости, что было обязательно, дабы объединенная сила ожесточенных верующих не присоединились бы к врагу в случае возможной войны.
В-третьих, эффективность в организации трудовых ресурсов должна была быть повышена; и это было достигнуто путем целого ряда экономических реформ, а также с помощью реформ в области школьного образования и восстановления института прочной семьи.
И, наконец, еще несколько деталей первоначального плана должны были быть пересмотрены, поскольку опыт показал, что их либо невозможно реализовать, либо в процессе их реализации возникают неожиданные последствия опасного характера. Невозможность реализации Плана поставила коммунистических вождей лицом к лицу с «природой вещей» и ее отражением в сердцах людей, с теми вековыми моральными устоями, которые очень слабо меняются во времени и пространстве. Им пришлось понять, что невозможно построить общество, основанное на неуважении к родителям и старикам, половой распущенности, отрицании ценности отечества, а также на отрицании принципа экономической личной заинтересованности и на предположении, что человеческую природу можно изменить по приказу или с помощью пропаганды. Оказалось также невозможным и искоренить идею Бога из христианской нации, или навязать другим нациям план, который исторической случайностью стал доминировать в России. Что же касается вредных побочных эффектов, они ярче всего проявились в отношении попыток потрясти эти три столпа общества.
Во многих случаях, начиная размышлять о механизмах, способных способствовать достижению сложных целей Великого Отступления, власти были обескуражены тем обстоятельством, что так много из старого, при небольшой модификации, они смогли использовать. Старую школьную систему, традиционного типа семью, набор титулов, званий и знаков отличия, даже церковную дисциплину – все оказалось весьма полезным для консолидации диктаторской системы, все умиротворяло значительные группы населения или обеспечивало эффективность в использовании национальных трудовых ресурсов. Шаг за шагом, все это было внедрено в модель нового коммунистического общества в стиле 1940-х и более поздних времен.
Этот новый принцип организации общества не появился сначала в умах представителей правящей элиты, чтобы потом быть претворенным в жизнь. Поначалу были намечены только основные линии курса, по которому предполагалось следовать в будущем, и лишь постепенно, методом проб и ошибок, была получена окончательная картина. Иногда отдельные мероприятия властей быстро внедрялись в жизнь и даже усиливали друг друга, в этих случаях решения давались легко. В других случаях возникали конфликтные ситуации, в особенности, если нужно было учесть противоречивые интересы и желания различных групп населения. Например, проводимая государством реформа морали вызывала недовольство у довольно значительной части молодого поколения, наслаждавшегося сексуальной свободой, дарованной в рамках Коммунистического Эксперимента.
Необходимость внесения изменений в политику, которая до этого основывалась на твердом фундаменте Доктрины, могла зародить в правящей элите некоторые сомнения в непогрешимости ее пророков. Мы не можем с достоверностью судить, имело ли это место в действительности, однако изменение в официальной Доктрине положений о роли личности в истории и констатация некоторых ошибок в предсказаниях Маркса и Ленина говорят в пользу этой гипотезы.
Возможно, многие коммунисты наконец разочаровались в способности других стран устроить у себя «пролетарскую революцию» и больше не верили в грядущую мировую революцию. Возможно и то, что в глубине души многие из них сомневались в пользе распространения коммунистических идей на область искусства: как и все русские, они любили русские народные песни и танцы и вследствие этого радовались их возрождению. Сам Ленин никогда не верил в необходимость разрушения семьи, к чему побуждало его следование Доктрине. Неудивительно, что многие коммунисты не очень возражали против ослабления ярма наиболее одиозных положений Доктрины, которое было наложено на них самих. Эти примеры все же не должны затенять того обстоятельства, что Великое Отступление само по себе было ничем иным, как серией вынужденных уступок, больших и малых.
Уступки! Это слово означает победу, пусть только частичную, нации над безответственной диктатурой. Впрочем, слово «уступки» мало подходит для характеристики произошедших событий. На самом деле, это была настоящая, хотя и частичная, победа народных масс, победа, вырванная усилиями всей нации у антинародной власти. Как это часто случается в истории, судьба той или иной нации бывает весьма незавидной, если ее развитие искажается вторжением иностранных завоевателей. Она незавидна вдвойне, если эти завоеватели оказываются варварами. Судьба России, попавшей в капкан Коммунистического Эксперимента оказалась столь же незавидной, несмотря на то, что она была захвачена не иностранными, а собственными варварами. Следовательно, вынужденный отказ властей в ходе Великого Отступления от таких важных составляющих коммунистической доктрины, как антинациональная и антирелигиозная политика, эксперименты в области школы, семьи и искусства, был равносилен освобождению страны от иноземного ига. И это освобождение сопровождалось исчезновением наиболее ненавистных сторон эксперимента в области экономики. На базе этих достижений условия жизни в городе и деревне значительно улучшились, хотя все еще оставались весьма далекими от тех, которые им обещала официальная пропаганда, и тем более не шли ни в какое сравнение с положением трудящихся в развитых капиталистических странах. Последнее обстоятельство было смело признано в процессе Великого Отступления и самими коммунистическими вождями. Но в процессе Великого Отступления наблюдался устойчивый рост экономических показателей, и можно было надеяться на дальнейшее улучшение. Именно это имеет значение в формировании эмоционального «климата», в котором рождается отношение народа к правительству и от которого зависит масштаб поражения. Враждебность по отношению к правительству значительно уменьшилась и, соответственно, желание бороться против последнего врага быстро возрастало. Политика Великого Отступления принесла богатые плоды.
С точки зрения объективного исторического процесса, значение Великого Отступления состояло в следующем. Коммунистический Эксперимент не был логическим продолжением русской истории. Он не был серией реформ, которые осуществлялись нацией с целью устранения искусственных барьеров, сдерживающих ее развитие. Наоборот, он представлял собой значительное отклонение от линии поступательного движения русской истории. Это было искажение того процесса естественного развития страны, корни которого были заложены в ее прошлом. Данное искажение возникло как одна из возможных версий, которые вообще присущи любому революционному процессу, в особенности в той его фазе, которая была описана в предыдущей главе, когда борющиеся за власть вносят в исходную программу революционных масс свои оппортунистические положения. Очевидно, что первоначальная программа претендента на власть видоизменяется в угоду оппортунистическим влияниям только временно. Если в результате такой адаптации претендент побеждает, все искажения постепенно перестают действовать, лишь только новый порядок достаточно укрепится, особенно в его политической плоскости. При таких условиях, новые лидеры имеют возможность реализовать не только те элементы программы, которые привели их к власти, но также и оставшуюся часть, то есть те пункты программы, которые не обсуждались в период борьбы за власть.
Именно по такому пути пошел процесс реформ в России после революции. Народные массы никогда не относились сочувственно к антирелигиозной пропаганде, развернутой большевиками после революции. И, надо сказать, в своей дореволюционной агитации большевики никогда не акцентировали внимание населения на этой опасной для них теме. Но после захвата и консодидации власти немедленно начались атаки на религию. В то же время, для реализации своей программы коллективизации сельского хозяйства они вынуждены были ожидать целых двенадцать лет.
Невозможно переоценить важность этой фазы исторического процесса. Она вводит в рассмотрение проблемы окончательных итогов революции «коэффициент личности», который действует примерно следующим образом: потенциальные лидеры приспосабливаются к «стихийной программе» революционных масс; массы соглашаются на их лидерство и делегируют успешному претенденту на власть полномочия для осуществления преобразований на основе этой программы; затем происходит постепенный возврат лидера к своей изначальной программе и осуществление властных полномочий уже в соответствии со своей программой, а не со «стихийной программой» революционной массы. А так как революционная ситуация уже отсутствует, другими словами, поскольку общество уже вернулось к «нормальной жизни», законы революционных ситуаций больше не действуют. Нравится ему это или нет, но общество вынуждено терпеть ту власть, которая возникла в результате революционной борьбы. Станет ли нация продолжать принимать эту власть и дальше будет решаться во время следующего кризиса, когда общество опять станет пластичным. Очевидно, что тест на отношение нации к своему правительству получает совершенно другую форму, если революция приводит к установлению истинной демократии. К сожалению, это происходит чрезвычайно редко.
Также очевидно, что оппортунистического приспособления официальной программы революции может и не быть в случае, когда есть реальное соглашение между оригинальной программой участников-победителей и «стихийной программой» революционных масс. В свою очередь, очевидно, что возможность утаивания противоречий между этими двумя программами находится в обратной пропорции к общему, особенно политическому, образованию нации.
В случае России ситуация была наиболее подходящей для демонстрации только что описанного необычного процесса. Здесь не было соглашения между оригинальной программой победоносных участников в борьбе за власть и «стихийной программой» революционных масс. И уровень образования этих масс был весьма низок, поскольку в случае России, это была нация за вычетом элиты. Именно поэтому скрыть или замаскировать расхождение было так легко.
В ходе Великого Отступления ущерб национальной структуре, нанесенный коммунистической революцией, в основном, был восстановлен. Российская история продолжается, естественно, измененная перенесенным шоком. И все-таки, это история именно России, а не безымянного образования международного рабочего класса.
Но почему было отступление? Лидеры, военные и политические, не отступают без нажима. Что же это было за особенное давление, от которого коммунистические лидеры должны были уничтожить значительную часть того, что они осуществили ранее?
Обсуждение этих причин возможно в двух плоскостях – абстрактной и конкретной. С абстрактной точки зрения мы можем сказать, что любая революция должна хотя бы частично уничтожить то, чего она достигла, если общество, в котором революция произошла, хочет спастись. Это золотое правило, вынесенное историками из опыта Французской революции и ее послереволюционного периода: послереволюционная Франция – дитя как Революции, так и старого режима.
Исход русской революции должен быть таким же. Любое жизнеспособное общество после перенесенных страданий возвращается в состояние, наиболее соответствующее его природе и историческому развитию. Поэтому можно сказать, сама логика истории толкнула коммунистов и к необходимости отступить, и к уступкам лидерства другой группе, в результате новой революции. Коммунисты всегда были склонны к оппортунизму; в 1921 г., в схожих обстоятельствах, они предпочли «серию отступлений на длительное время» отдаленной угрозе политического краха. В 30-е они опять предпочли отступление – потере власти.
И все же приведенная нами абстрактная модель не в состоянии объяснить, почему интересующие нас события произошли именно в 1934 году, а не ранее или позднее. Отражение конкретных событий может прояснить этот период. Cпецифической чертой русской революции было то обстоятельство, что решительный поворот вспять, начало периода отмены многих революционных «перегибов», никогда не был признан и объявлен. Официально Коммунистический Эксперимент продолжался, но самый смысл его был в корне пересмотрен: как уже было замечено, в официальной Доктрине образца 1934 и позднее многие установки бывшего Коммунистического Эскперимента были объявлены «буржуазными отклонениями» от чистого коммунизма и, наоборот, многие элементы Традиции, ранее порицаемые и преследуемые, были включены в официальную Доктрину. Таким образом, отступление коммунисты стремились представить как триумфальное восхождение к вершинам коммунизма. Жизнь народа улучшалась, благодаря постепенному отмиранию чистого коммунизма. Трудности уменьшались и жизненные условия становились лучше, благодаря факту, что чистый коммунизм больше не существовал. Но официально достижения представлялись как накопленные победы коммунизма.
Представляется удивительным, насколько утописты преуспели в этом маскараде, по крайней мере в отношении внешнего мира. Только меньшинство авторов, пишущих вне пределов России, и, следовательно, свободных в выражении мнения, квалифицировали эти перемены или как Предательство Революции – если они продолжали ценить саму Доктрину, или как Национализацию Интернациональной Революции, если им нравилась конкретно эта фаза перемен. Но большинство не осознавало изменения курса и продолжало описывать события в России как непрерывный поступательный процесс.
Поскольку Великое Отступление никогда не было признано и обнародованно, невозможно точно установить, какие причины подвигли утопистов изменить их убеждения и когда и как это произошло. Таким образом, возможна только предварительная реконструкция на базе косвенных свидетельств. Во многих случаях сама природа подобных событий позволяет рискнуть высказать предположение относительно тех проблем, которые власть предержащие должны были решить.
Факты, имеющиеся в нашем распоряжении, позволяют сформулировать следующую гипотезу: коммунисты должны были свернуть Второе Социалистическое Наступление и начать Великое Отступление, потому что в 1934 году соединились два звена событий. Одним был очевидный провал главных направлений Эксперимента. Другим было усиление угрозы нападения сильной коалиции. Но можно ли считать, что Коммунистический Эксперимент провалился? Не была ли Россия наконец представлена в семье индустриальных стран? Теперь, в свете последних событий, некоторые выражают полное восхищение выдающейся политикой, которая поставила Россию на сильную индустриальную основу. Кое-кто говорит, что без ускоренного создания промышленного оборудования беспрецедентное сопротивление России немецкой агрессии было бы невозможно. Трагедия народов, оккупированных Гитлером, показала, что одной доблести недостаточно.
Не подлежит сомнению, что индустриализация России в ходе пятилеток – позитивное явление. Между тем, не следует забывать, что быстрая индустриализация была одним из направлений предреволюционной России и что революция на много лет замедлила этот процесс. Переходя к ускоренной индустриализации, коммунистические лидеры возместили величайший вред, нанесенный революцией.
Казалось бы, их политика заработала безоговорочное одобрение. Но о политике нельзя судить, базируясь на ее конечных результатах. Кроме конечных результатов, есть средства, темпы, стоимость и побочные эффекты. Используя эти критерии, основное достижение и должно быть квалифицированно, а что особенно важно в нашем контексте, – квалифицированно, конечно же, с учетом создателей и исполнителей этой политики.
Гигантские индустриальные планы были реализованы в России и ее производственные возможности сильно выросли. Но выбранные темпы с самого начала показали свою негативную сторону, так как противовесом промышленного рывка стало общее разрушение сельского хозяйства и подрыв нации как биологической совокупности. Люди день и ночь трудились, повышая количество используемого сырья, и миллионы должны были умереть от голода: поистине дьявольская картина явилась внутри общества, которое обещало рай на земле. В ходе Великого Отступления этот факт был молчаливо признан и темпы индустриализации были замедлены. Направляя Россию в сторону индустриализации, коммунистические правители действовали сообразно с одним из главных направлений недавней Российской истории; но уподобляя темпы ракетным, они действовали как утописты, коими они и являются. Замедлив темпы, они намного уменьшили нанесенный ими вред. Если бы с самого начала темпы не были столь утопичны, достижения были бы выше и гармоничнее, чем оказались в действительности.
Когда люди в стране должны умирать от голода, это означает, что-то неладно с экономическим механизмом, будь он капиталистическим или социалистическим. Коммунистические правители имели возможность и действительно отрицали катастрофу, к которой привела их политика, но они, конечно, видели все. Одновременно они стояли перед лицом другой катастрофы: развал системы образования, несмотря на отсутствие недостатка отчетов о ее процветании. Конечно, быстрорастущим миллионам детей школьного возраста была дана возможность получить образование, и количество студентов в высших учебных заведениях увеличилось во много раз. Но методы обучения и воспитания в духе Коммунистического Эксперимента, опять же, превращали усилия как учителей, так и студентов в пустую трату времени. В стране были сотни тысяч студентов высших учебных заведений, но они с трудом владели азами начальной школы.*
Несмотря на напряженные усилия, они не имели ни малейшего представления об элементарных законах природы, которых лежат в основе работы сложных технологий, потому что их головы не были готовы для восприятия знаний. В стране были миллионы школьников начальных и средних школ, но в действительности они обучались мастерству лишь одного искусства – стереотипной дискуссии по политическим и социальным проблемам. В этом заключалась откровенная опасность: программа индустриализации попадала под угрозу краха, если и дальше не появятся люди, способные выполнять ее.
Более того, постоянные усилия, направленные на разрушение семьи, привели к появлению миллионной армии беспризорных и бездомных детей, которые повышали уровень прступности, что медленно, но неизбежно становилось страшной социальной чумой.
Хаос вместо плавного перехода к индустриальному обществу, миллионы людей, умирающих от коллективизации, культурная катастрофа, разрыв общественных связей и рост преступности – это ли не было очевидными сигналами даже для самых слепых утопистов? Но они еще могли продолжать свой Эксперимент, во всяком случае какое-то время; в отличии от периодов 1921-2 или 1928-9 годов, новая революция, казалось, не угрожала. Но что угрожало, и что они вовремя распознали как угрозу, – это иностранная оккупация и за нею – утрата власти.
Насколько именно была видна на горизонте угроза войны и поражения, и потери власти? В 1931 году Япония захватила Южную Манчжурию, а в следующем году – Северную, расположенную в непосредственной близости от советской границы. Впервые с 1920 года реальная угроза войны появилась на политическом горизонте. Между прочим, эта возможная война имела выраженный колониальный характер, и не угрожала режиму. В 1933 году в Германии пришел к власти Гитлер и начал крикливую атаку на коммунизм. Поначалу стабильность гитлеровского правительства была под вопросом; между Россией и Германией лежала Польша, армия которой в 1933 году была заметно сильнее немецкой. Но в январе 1934 года был подписан пакт между Германией и Польшей. После чего близость войны была осознанна в Москве, пакт воприняли как доказательство альянса, враждебного Советскому государству.
Это было совпадением двух негативных тенденций, внешней и внутренней, сделавшим Великое Отступление неизбежным. Если бы Коммунистический Эксперимент был успешен, как об этом объявляли власти, чрезвычайная ситуация внешней угрозы не заставила бы их менять политику. Если бы русский народ принял коммунистический идеал, тогда и соответствующий ответ был бы – коммунизма побольше и без примесей. Но народ не принял коммунистические идеи, и власти это полностью осознавали. Они понимали, что должны вселить в народ борцовский дух, без которого война будет проиграна еще до ее начала. Таким образом, они должны были вернуть ту мощную силу, которую пытались искоренить, – чувство национальной гордости. В дополнение к этому они должны были вернуть материальную заинтересованность в результатах труда, разрушенную Доктриной.
С другой стороны, если бы не внешняя угроза, власть предержащие возможно продолжили бы свое экспериментирование. И прежде они радикально меняли свою политику, но только при одном условии – когда ожидали разрушения своей власти непреодолимым революционным движением. Реальная внешняя угроза опять создала ситуацию, при которой коммунисты должны были выбрать между тем, остаться ли российскими правителями или продолжать демонстрировать всему миру образец социалистического общества. И в очередной раз они предпочли прервать Эксперимент.
Обычно внешняя угроза не связана с внутренним проблемами развития страны, она может лишь совпадать с ними. В случае России, тем не менее, ситуация была иной: внешняя угроза развивалась, в основном, как результат деятельности тех, кто правил над Россией и управлял Коммунистическим Экспериментом.
Существование угрозы открыто признавалось и широко обсуждалось. Чего не было и не могло быть, так это признания, что невероятному распространению фашизма в значительной степени способствовала глупая международная политика Советов в их первые пятнадцать лет. Угроза войны и на Востоке, и на Западе возникла как возмездие за угрозу революции. На Востоке это была глупая политика попыток «советизации» Китая, которая дала Японии, наконец, благовидный предлог для давления на китайских политиков. На Западе глупая политика подтачивания всех организаций рабочего класса, стоящих в оппозиции к коммунистам, которая изменила баланс сил в пользу фашизма. И та, и другая политика были интегральной частью Великого Эскперимента, прямо вытекающей из Доктрины.
Мы рассмотрели, какие объективные факты привели к необходимости Великого Отступления, или, по крайней мере, сделали его единственным средством предотвращения военного поражения, порабощения страны иностранными завоевателями, и, как результат, полного уничтожения существующей структуры власти. Но эти факты должны были быть осознаны власть предержащими и должны были побудить их внести необходимые изменения. Как уже было замечено, ничего об обсуждениях проблемы и решениях никогда не было опубликовано, и нам остается довольствоваться только косвенными доказательствами.
Почти никогда прежде политические лидеры великой нации не заблуждались относительно реальности больше, чем в России 1930-х годов: накануне самого решающего изменения на европейской и, возможно, на мировой сцене они продолжали действовать так же, как и в последние пятнадцать лет, подддерживая внутренние конфликты в любой «буржуазной» стране, борясь прежде всего с «социал-предателями» и, таким образом, помогая врагам последних везде, где могли их отыскать. Разве не немецкие коммунисты по прямой указке Москвы объединились с национал-социалистами при проведении общенациональной забастовки, разве не лидеры Коммунистического Интернационала приветствовали любое поражение социалистов, даже если это поражение шло от фашистов? Не правительство ли продолжало свою бесчестную политику внутри страны, провоцируя распространение отчаяния и пораженчества среди населения, находящегося под его властью?
Есть основания полагать, что на пороге 1932 года лидеры страны еще не осознали, каково реальное положение дел. В декабре 1931 года на сессии Центральной Избирательной Комиссии одна делегатка-колхозница робко внесла предложение уменьшить темпы роста тяжелой промышленности и сконцентрировать внимание на производстве товаров прямого потребления крестьян. Молотов грубо одернул ее, заявив, что это невозможно сделать, поскольку достижения тяжелой промышленности еще недостаточны. В феврале 1932 года в Москве открылась партийная конференция. Согласно плану, она должна была продлиться от 1-го до 9-го февраля, но была закрыта уже пятого числа, в связи с тем, что делегаты исчерпали повестку дня. Поскольку в планах конференции стояло обсуждение Второй пятилетки, то кажется, что в это время никто не сомневался, что план должен продолжить головокружительный подъем тяжелой промышленности.
Первые сомнения, видимо, появились к 1932 году. В любом случае, знаменательно, что с мая по декабрь Второй пятилетний план ни разу не упоминался, за исключением нескольких замечаний в адрес неких экстремистов. И это несмотря на тот факт, что План должен был стартовать 1 января 1933 года. В действительности, о нем было объявлено только в 1934 году, таким образом, более одного года страна жила под знаменем Плана, но без конкретного плана в действии.
Весьма характерные события развернулись на XVII съезде партии, который утвердил этот план (февраль 1934 года). Проект плана был значительно более умеренный, чем тот, который обсуждался двумя годами ранее на партийной конференции.
На съезде дискуссии начались после отпимистичного доклада Молотова, и множество делегатов из провинции вносили предложения об ускорении темпов индустриализации. Затем неожиданно Орджоникидзе, народный комиссар тяжелой промышленности, выступил с предложением об уменьшении показателей по добыче угля и железной руды. Был образована комиссия под председательством Молотова, которая представила свой доклад в конце съезда. В этом докладе были уменьшены показатели не только по добыче угля и железной руды, но и по сельскому хозяйству, транспорту, количеству рабочих и фонду заработной платы, а также были сделаны довольно умеренные обещания по обеспечению продуктами питания и выпуску товаров народного потребления. Это доклад был единодушно утвержден. Совершенно очевидно, что состоялась закрытая сессия, на которой делегаты из провинций информировали лидеров партии, что страна обеспокоена объявлением Второго пятилетнего плана, который должен стать таким же болезненным для народа, как и первый.
События на съезде партии почти совпали по времени с подписанием договора между Германией и Польшей, которому советские газеты приписали самое зловещее значение. Поскольку первый шаг в серии Великого Отступления имел место в апреле 1934 года, – это была резолюция Центрального Комитета о политическом образовании – можно предположить, что если и когда материалы заседаний Политбюро того периода будут опубликованы, станет известно и секретное решение исключительной важности, принятое в феврале-марте 1934 года.
Еще одним свидетельством, которое полностью подтверждает утверждение, что Великое Решение было достигнуто в 1934 году и что это было, в основном, мотивировано ожиданием войны с фашистской коалицией, является неожиданное и радикальное увеличение вооруженных сил и военных ассигнований, начатое в 1934 году. В течение десятилетнего периода, с 1924 по 1934 годы, численность Красной Армии была 562000 человек, в 1935 году она была доведена уже до полутора миллионов человек и продолжала расти в последующие несколько лет. Началась лихорадочная деятельность, нацеленная на техническое перевооружение армии. Среди прочего, в 1935 году была проведена реставрация дисциплинарных мер с восстановлением военных званий, продолженная в последующие годы приказами об обязательном отдании чести офицерам солдатами, находящимися в увольнении, о восстановление погон и кортиков как части униформы генералов и комиссаров.* Военные расходы подпрыгнули с 1,4 миллиарда рублей в 1933 году до 9.0 в 1935; 15,9 в 1937; 40,8 в 1939; 54,0 в 1940 и 71,0 в 1941 году.
Для нас очень важно, что этот процесс начался в 1934 году. Примерно в это время коммунистические лидеры, возможно, осмотрелись вокруг себя и обнаружили, что они полностью изолированы. Пакты о ненападении, заключенные с соседями, не имели никакого значения. Попытки флиртовать с Францией не принесли большого успеха, к тому жу у власти во Франции находились ярко выраженные антикоммунистические группировки. И внутри страны тоже не было ничего, кроме ненависти крестьян, загнанных в колхозы, разочарования бывших энтузиастов Социалистического Преобразования страны, чьи ожидания были так ужасно обмануты, и пораженчество в народе, у которого отняли прошлое и учили ненавидеть его культуру. Вполне реально, правящей элите должно было стать ясно, что при таких условиях война означала бы поражение, полный крах и ликвидацию их власти. Нужно было выиграть время, и по счастию это оказалось возможно, так как потенциальные противники еще не были готовы к войне и должны были перевооружиться. Таким образом, должна была быть объявлена совершенно новая политика: интеграция Советского Союза в коалицию стран, противостоящих фашизму; абсолютное изменение направления кампаний, управляемых Коминтерном в отдельных странах – главной мишенью становились фашисты, а не «социал-предатели»; абсолютное изменение во внутренней политике, восстановление национальных русских святынь и сокращение дезинтеграционных процессов, вызванных перекосами в межнациональной политике; отступление от колхозной структуры, восстановление материальной заинтересованности трудящихся, предоставление возможности отличившимся вести достойную жизнь в условиях оправданного комфорта и возможность передачи их социального статуса своим детям по наследству.
Приняли коммунистические лидеры или нет новую политическую философию, они внесли те изменения, которые потребовала ситуация. Великое Отступление спасло разом и независимость России, и власть тех, кто был у руководства. То была ожидаемая награда за способность увидеть вещи, какими они были в реальности, а не такимим, какими они должны быть согласно одной Доктрине или другой. И то, что было проделано этими правителями, многие годы бывшими бескомпромиссными доктринерами, оказалось почти невероятным.
1946
перевод В. Бронштейна
Из цикла «СКИТАНИЯ»
Я выброшен из жизни; я не нужен.
Повсюду сил враждебных торжество.
Хотел бы в бой пойти – но безоружен,
Хотел бы рало взять – но нет его.
О, то пройдет, конечно, что мешает,
И будут снова родине нужны
Бойцы, творцы и пахари; кто знает –
И вдохновенные певцы весны.
О, то пройдет! Но жизнь угаснет раней
В безвестности, ненужности, глуши,
Не искупив наградою страданий
И не исполнив радостью души.
* * *
Цветущим лугом
Лежал пред мной путь.
Железным кругом
Давили грудь
Тяжелые думы.
Я нес их с трудом.
Я шел угрюмый
Сияющим днем.
И зло сковало
Цветов аромат.
Я шел усталый
Как будто чрез ад.
* * *
Вдали гудят колокола.
Роса крупна и тяжела
На грустных ветках.
А над болотом мертвым мгла,
Как сном объятые тела
Иль звери в клетках,
Клубами грузно залегла.
Почти что ночь. Но нет! Светла
Вершина кручи
И островерхая скала,
Что дерзким даром вознесла
Гора под тучи.
Еще мечта не умерла.
Нет, мир не весь во власти зла,
Нет, есть просветы!
Есть царство света и тепла.
К нему тропа не заросла
В душе поэта!
МОЛОДОЙ РОССИИ
Не назову своими ваши думы,
И вашей я мечты не разделю.
Но новому, что в вас кипит тревожно,
Как ни уродливо оно, безбожно,
Бесформенно, крикливо, бездорожно –
внемлю.
Я цену лучше вас самих ведь знаю
Брожения родящему хмелю.
И Русь, что будет после, вновь святую,
Отвергшую, что вы искали всуе,
Но прах времен отрясшую, младую, –
люблю.
* * *
Открой мне, о Боже, где я осяду,
Где найду себе новый я дом:
Сберу урожай, вскопавши где гряду,
Заживу снова мирным трудом.
Везде я чужой, бездомный. Далекий
Я умру от родимой земли.
Но казни ее сократи ты сроки
И воскресшей свой взор ниспошли!
публикация Т. Бобринской