Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 248, 2007
Не до свадьбы, но все перемелется.
За стеклом – бесконечна крупа.
Словно в небе воздушная мельница
распахнула свои закрома.
Что-то снег не по времени ранний.
И тогда я себе говорю,
что затянутся свежие раны
к ноябрю-декабрю, к январю.
Вот уеду, и все разрешится:
время лечит, дорога легка.
Хоть к Бахыту, там все ж заграница.
Синий паспорт, не дрогнет рука,
протянув его девушке в форме.
Да, вот так, гражданин USA.
Волка ноги до времени кормят,
отдохну, на дорогу присев,
на транзите, у стойки, у бара,
только там себя и застать
до посадки, и есть еще время
пограничные штампы читать,
где на паспортном фото тревожны,
чьи-то, словно чужие, глаза.
Мы разъехались неосторожно,
так друг другу душой не сказав
ничего. Так, наверно, и надо:
хлопнуть дверью, не загрустив
и как птицу из райского сада –
душу по ветру отпустив.
22 октября 2006 г.
ГУДЗОН
Льготный тариф закончился. Снег отлежался.
Природа прощается с жизнью. Жемчужен
скол молока. Я ухожу на прогулку. Где-то
родился ребенок, наивно-речист.
Мне остается чудесное слово
сказать на прощанье. На почту зайду,
полюбуюсь на флаг. У реки магазинчик
заброшен теперь, заколочен,
хозяин-старик, сухой ветеран морпехоты,
пропал прошлым летом. Дойду до любимой
лавчонки местных сокровищ. Куплю ожерелье,
браслет, два кольца и кулон для любимой,
которой не знаю.
Ноябрь, 2006
* * *
Все, что заплачено и оплакано,
Все, что заметано и отведено,
Метит судьба нитями белыми,
Словно на шкуре звериной отметины.
Ну и пора, пока зарубцуется,
Дышишь и куришь, чай без сахара,
Ночью тиха непроезжая улица,
В этих местах не нужна охрана.
Не она, ни охранная грамота не надобны.
Морен надолбы, как замка башни.
Пошли мне туда письмо до востребования.
Помнишь, как было в жизни вчерашней.
Ходишь к окошку, смотришь на девушку,
Она стареет от раза к разу.
Пора принять, наконец, решение –
И все разрешится совсем и разом.
А я все жду, может быть, сбудется,
Давно пора смириться с данностью.
Молоко да хлеб, в небе туманность.
Вот стол да порог, вон небесная лестница.
* * *
Кто же ты, Гандельсман,
тот таинственный вепрь,
что с фронтонов глядит
ленинградского мира?
Грустно мне без тебя,
полупьяный пиит,
но в твоих-то руках
даже вилка как лира.
Я тебя распознал:
полустанок, судьба,
ветр с Евразии,
мучает свет запоздалый.
Ты когда-то сказал,
что поэт это два
существа: человек и поэт.
Но и этого мало.
Потому как по мере
течения рек
их пути растекаются
в разные нивы.
Позади одиноко
стоит человек.
Сквозь него пронеслось
что-то странное мимо.
СТАРЫЕ СЛОВА
Декокт, шлафрок, мундштук, мануфактура.
Слова текучие из дальнего предела.
Мещанской жизни аббревиатура
живет. До нас ей нету дела.
Слова живут, но что все это значит?
Хранится интонация, как паспорт.
И нечего судьбе вотще перечить,
бродя по рынку в тридевятом царстве.
Кондишн, газ, ремень – вся процедура.
Уеду вдаль, туда, где лес и логос.
Но против часовой все вторит голос:
декокт, шлафрок, мундштук, мануфактура.
* * *
Русской просодии
самодовольна свирель:
быт в междуцарствии рая и яда.
Белым стихом
бесснежна ее постель,
но привкус морской
“замороженного винограда”.
* * *
Боже, дай Бог не уляжется
этот гул, в ушах с детства шумящий.
То голос срывающийся слышится,
то бесшумно идет на шипящих.
То он рубленый, но за ним
долог полог природного духа.
Всю жизнь глаза ест жертвенный дым,
родной речи школьное эхо.
Не там, господа, вы ищете.
Не уйти далеко на “как будто”.
Все одно в чаще водит немец-“леший”,
а потом жажда мучит утром.
Живу на краю, берегу, перечу,
лелею, жгу в печах гражданки.
В общем, не жизнь становится речью,
а скорее, наоборот, наизнанку.
Вот что важно – дано в детстве,
в школьной обиде, в первой забытой книжке.
На тигле времени плавится естество
речи и янтарем на нитку все нижется.
Да и сам наощупь идешь по нитке,
по янтарной дороге на дальний север.
Но другой дороги, куда ни кинь, нету.
Там речью свищет вдоль реки ледяной ветер.