Интервью «НЖ» с К. Э. Гиацинтовым, президентом Дворянского собрания Северной Америки
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 248, 2007
– Кирилл Эрастович, Вы – президент фирмы DRG International Inc., член Совета директоров Российско-американского совета по торгово-экономическому сотрудничеству, член Нью-Йорской Академии наук, Общества радиационной медицины, в 74-м году были заместителем министра торговли США, директором отдела экономических отношений Запада и Востока и т. д. Вы – президент Дворянского собрания в Америке, член Общества содействия русским детям. Вы – потомок русских эмигрантов первой волны… Не могли бы Вы подробнее рассказать о себе и своей семье? Насколько известно, Гиацинтовы – это старинный клан священнослужителей, составлявший к XIX веку костяк духовенства Рязанской епархии Русской Православной церкви…
– О первом Гиацинтове упоминается в 1621 году, он был священником, звали Николаем – отчество память не удержала. Но позже мы встречаем Гиацинтовых в основном среди военных и людей искусства. Уже мой прапрадед оставил духовное звание, поступил на государственную службу и получил дворянство. Это XVIII век. По женской линии мы в родстве с боярами рода Шубиных, дворянами Измайловыми (они – из татарских князей). Один из Измайловых участвовал во взятии Казани при Иоанне Грозном (потом ему отрубили голову). Его потомком был генерал-аншеф Измайлов, оставшийся преданным Петру III и поэтому сосланный Екатериной Великой в свое имение. Один из моих прадедушек – Мазаракий, происходил из очень древнего дворянского рода. Он был боевым офицером, участвовал во взятии Карса.
Дедушка, Николай Егорович Гиацинтов, родился в 1856 году. Он работал в Московском университете, получил ученую степень магистра политической экономии. С 1902 года служил в Министерстве финансов, был вице-директором департамента железнодорожных дел Министерства финансов. Довольно рано он получил генеральский чин действительного статского советника. Имел Владимира 3-й степени, Владимира 2-й степени, Станислава 1-й степени и Анны 1-й степени, что среди сановников встречалось нечасто. Мой отец всегда вспоминал: у дедушки был свой вагон, но когда его дети ездили с ним, он заставлял их покупать билеты первого класса. Они спрашивали: зачем покупать билет? – в вагон никто не заходит, он совсем пустой; а дедушка отвечал: я – служу, а вы – путешествуете, поэтому должны платить. Это одна из отличительных характеристик людей того времени. Были, конечно, всякие, но в большинстве своем эти люди твердо верили: надо служить царю и отечеству, а не своему карману, как это происходит сегодня повсеместно, в том числе и в США.
Мой отец родился в Царском селе в 1894 году, жил в Петербурге, потом учился в Николаевском кадетском корпусе – напротив Мариинского театра. Потом он поступил в Константиновское артиллерийское училище, одно из старейших российских военных учебных заведений. Его произвели в офицеры 24 июня 1914 года, а война для России, как помните, началась 1 августа. Он сразу пошел на фронт. Воевал в 3-й Гренадерской артиллерийской бригаде. Сначала он воевал с немцами, потом с австрийцами, в Гражданскую войну был у Деникина, потом у Врангеля. В Добровольческой армии был с сентября 1918 г. – во 2-й батарее 1-го легкого артиллерийского дивизиона, с февраля 1919 г. – на бронепоезде “Генерал Корнилов”, с августа 1919 г. был начальник связи и команды конных разведчиков 2-го дивизиона Марковской артиллерийской бригады – и до эвакуации Крыма. Он был подполковником.
Отец одним из первых оказал вооруженное противодействие восставшим еще осенью 1917-го. Когда 181-й Остроленский полк, отличавшийся особым буйством, попытался покинуть боевые позиции, он приказал ударить по нему шрапнелью. Видя столь решительные меры, остальные полки взбунтовавшейся дивизии подчинились своим офицерам и вернулись на позиции. Если бы тогдашнее командование повело себя более решительно, может, и государственной катастрофы 1917-го удалось бы избежать. В 1992 году вышла книга отцовских мемуаров “Записки белого офицера”, где он подробно описал всю свою жизнь. После эвакуации из Крыма он попадает на Лемнос. Интересно, что в мемуарах он этого не пишет, но когда я был еще мальчишкой, во Франции, он мне рассказывал: когда они покидали Крым, все были уверены, что вернутся сразу. По его рассказу выходило: была договоренность о том, что французы получают российское золото в обмен на оружие. Так что с оружием в руках все собирались вернуться достаточно скоро. Увы, никто ничего им не дал, хотя золотой запас Врангель передал союзникам. Военные части сидели сначала на островах в Дарданеллах – сохраняя все армейские структуры, потом офицеров отделили и предложили записаться во французский Иностранный легион в обмен на полное довольствие для всей эвакуированной армии, включая солдат, которых в легион не брали. К тому времени помощь союзников практически прекратилась, у людей не было самого элементарного, не хватало простой еды. И вот опять – дело офицерской чести: солдат тогда не был просто подчиненным, офицер чувствовал за него ответственность как за сына.
Словом, отец попал в Иностранный легион, там он прослужил три года (контракт заключали на пять лет). Всех русских офицеров спустили до простых рядовых, российские чины не были признаны. В мемуарах отца эта глава названа “Белые рабы” – такова была в действительности служба русского офицера в Иностранном легионе. Отец дослужился до ефрейтора, потом по здоровью досрочно демобилизовался. Вообще, его воспоминания о легионе – уникальны; мало кто из русских выжил на той службе. Типичная судьба белого офицера в эмиграции. Ну, а потом отец попал в Югославию, где уже жили его родители.
– А где Вы родились?
– На юге Франции, в Тараскон-Арьеж. Рядом с Тулузой. Тогда в городке было, может, 6 тысяч жителей. И там было множество русских. Дело в том, что до революции в России жил один француз, промышленник, родом из тех мест. После революции он вернулся в родной Арьеж и открыл там фабрику. Зная порядочность и трудолюбие русских, он начал принимать к себе на работу русских эмигрантов. Адвокаты, полковники, генералы – все работали у него. Так возникла там и русская церковь, и русский хор. Сегодня это сплошь арабский город, русских не осталось. Потом я жил в Альби, город вокруг замка XIII века, места знаменитых альбигойцев, катар. Там до сих пор стоит громадный кафедральный собор, со стен которого альбигойцы поливали горячей смолой своих врагов.
Я люблю ездить во Францию, особенно на юг. Там люди еще – люди. В обед мы покупаем с женой бутылку вина, французский хлеб, колбасу, немножко масла, останавливаемся где-нибудь при дороге… Хорошо!
– Вы приехали в США в 1952 году. Большая часть жизни прошла здесь. А вспоминаете Францию…
– Да, я там родился, провел детство. По счастию, у меня сохранился французский язык.
– У вас русский язык замечательный. Вы ходили в русскую школу во Франции?
– Нет, учился в семье, от родителей. Писать я по-русски не люблю, нет уверенности. Но говорю хорошо. По-немецки, по-французски, по-английски – пишу и говорю свободно. А по-русски практики не хватало, да и не учился никогда.
Мне было 21, когда мы попали в США. Из Австрии. Дело в том, что немцы оккупировали южную Францию, когда мы там жили. Я помню летом 1942 года, в августе, пришли жандармы и нас всех арестовали. Тогда всех русских эмигрантов арестовывали. Помню, жандармы пришли в дом (мы жили недалеко от фабрики, где отец работал инженером), мама как раз поставила курицу. Нам сказали всем собраться – нужно съездить в жандармерию и вернуться. Мы как были, без вещей, одеты по-летнему, поехали. Провели весь день в жандармерии, а вечером нас посадили на автобусы и повезли в концлагерь. Мы с мамой были в бараке для женщин, спали на полу, но нам дали свежую солому. Провели там около двух недель. Помню, наш дом так пропах протухшей курицей, не хотелось заходить… Но на этом все не кончилось. По договору с Германией Франция должна была поставлять рабочую силу. И отца отправили в Австрию. Мы во Франции голодали. Я помню, мне было 12 лет, я ездил по фермам, продавал остатки наших фамильных ценностей – какие-то колечки, брошки. Выменивал на хлеб. И мама сказала: если уж умирать, то будем умирать вместе. И мы отправились к отцу. Так мы все и оказались в Линце, родном городе Гитлера. Мы жили в специальном лагере для западных рабочих, № 39. А напротив был лагерь остовцев. Отец работал заведующим лаборатории, начальник был австриец, член партии (но, знаете, это как в Советском Союзе – все должны были стать членами партии). Отец пробовал заступаться за остовцев. Его несколько раз арестовывали, уводили в гестапо, но доктор Функе всегда его выручал.
Близко был настоящий концлагерь Маутхаузен (филиал Дахау), а еще были рабочие лагеря. Людей вроде отца, когда арестовывали, отправляли в такие лагеря на 90 дней, их били, они голодали, возвращались абсоютно мертвыми. И я помню, родители, да и не только они, думали, что попасть в такой лагерь – хуже, чем в концентрационный. Информации ведь никакой не было. Из Маутхаузена никто не возвращался, так что все были уверены, что там лучше. Потому что казалось, что хуже, чем в рабочем лагере, быть не может. Поэтому мать, когда отца арестовывали, говорила: только бы в концлагерь…
Вот так. Потом пришли союзники. Отца, свободно говорившего на нескольких языках, взяли работать переводчиком – тогда по Ялтинскому договору бывших советских людей должны были отправлять назад, в СССР, поэтому все остовцы проходили “скрининг” – проверку на то, что они не сотрудничали с нацистами. Это давало шанс остаться в зоне. Отец тогда многих спас. Помню, он пересказывал диалог: “Вы русский?” – “Да, но возвращаться не хочу”. – “А что-то вы на поляка похожи, давайте так и напишем: поляк” (поляки могли остаться в зоне). Однажды и остовцы спасли отца. Тогда многих белых офицеров советчики просто крали и вывозили в свою зону, она была через мост. Надо было просто перетащить человека – и его уже никто никогда не смог бы найти и вернуть. Так вот, остовцы пригласили отца к себе в барак, в гости. Он возвращался поздно вечером, когда его схватили и потащили через мост. Остовцы подняли шум, появился патруль, который узнал отца и освободил (его знали по работе). Уехать же в Америку нам долго не удавалось. Знаете, что отвечали отцу на его прошение о визе? – “Вы – ярый антисоветчик, а мы со Сталиным – союзники, так что вы – нежелательная фигура в США”. Вот так до 52-го года мы жили в Австрии. А приехав в США, я сразу был мобилизован – шла Корейская война.
– Да, это и есть судьба, она ведет человека, посылает ему неожиданные встречи, испытания, проверяет его на прочность, награждает его – или уничтожает. Кирилл Эрастович, скажите, а народная артистка СССР, Софья Владимировна Гиацинтова – не Ваша ли родственница?
– Это моя тетя и первая жена отца. Они были двоюродными братом и сестрой, дружили с детства, потом полюбили друг друга, а в 17-м, во время революции, поженились. Судьба их разъединила, хотя оба до конца помнили друг о друге. Последний раз отец встретился с Софьей Владимировной в 1923 году в Чехии, она приехала на гастроли с театром. Отец получил от нее письмо – в это время он жил уже в Белграде, быстро, за взятку, оформил визу и пустился в путь. Они встретились. Но он не мог и не хотел вернуться в Советскую Россию, она не могла остаться. Я был с нею знаком лично, ездил к ней в Советский Союз, приходил домой – тогда с большим риском, не столько для меня, сколько для нее. Она жила на улице Неждановой. Там теперь большая мемориальная доска в ее честь. В 1924 году отец и Софья Владимировна развелись. А в 1927 году папа встретил маму, вскоре они поженились. Она была дочерью полковника-артиллериста Мартынова.
– Это из рода известного Николая Мартынова?
– Да, который дуэлировал с Лермонтовым. И я вам расскажу – почему. Эта история обросла легендой и правда оказалась утерянной. Мартыновы и Лермонтовы жили по соседству. А с Николаем Мартыновым они служили в одном полку. Надо сказать, характер у молодого поэта был сложный. У Мартыновых его не очень любили, но так как вокруг образовалось много барышень, то все встречались друг с другом. Однажды, это был 41-й год, Лермонтов собирался возвращаться назад в полк, Мартынова, хозяйка дома, передала с ним письмо для сына, вложив туда 500 рублей, а одна из ее дочерей, у которой в полку служил жених – или просто вздыхатель, не важно, тоже решилась передать письмо своему молодому человеку через Лермонтова. На офицерской пирушке Лермонтов вскрыл оба письма и прочел вслух, в том числе – письмо девушки. За это ее брат Николай и вызвал Лермонтова на дуэль. Ну, а дуэль – дело такое: попадет тот, кому повезет. Попал Мартынов. Банальная, по сути, история. Кстати, в тот же год здесь, в Америке, стрелялись президент и вице-президент, и один другого убил. Время такое было, защищали свою честь. А чужие письма не надо читать, да еще в офицерском клубе. Сегодня в подобной ситуации мог быть суд с адвокатом или сказали бы: наплевать, а тогда люди берегли свою честь и боролись за чистое имя. Дело серьезное.
– Да, люди были долга и чести. Думаю, врожденных храбрецов вообще мало, мужество формируется на основе глубокой нравственности и чувстве ответственности. Поэтому, кстати, оказалось возможным организовать Белое движение и бороться столько лет. Да вся история Зарубежной России, выстроенной, живой, – доказательство тому.
– Да, люди были мужественные и ответственные. Скажем, отец – молодой офицер, который ничего в жизни, кроме войны, не видел, – как ему было устроиться в мирной жизни? – Но он и это сумел. Тогда в Праге как раз началась “Русская акция”: чешское правительство финансово поддерживало всех русских эмигрантов, давало им возможность учиться, получить профессию. И пошли учиться – надо было думать о будущем. Отец провоевал 10 лет, он не имел гражданской специальности. Поэтому пошел в университет, где и окончил химический факультет. По фотографиям тех лет видно, насколько интеллигентна была русская эмиграция – умные, необыкновенные лица!.. Ведь каждое поколение передает что-то следующему, так отбираются лучшие черты, концентрируется духовное и интеллектуальное богатство, возникает дворянство – национальная элита. Этот процесс можно наблюдать в истории любой страны.
– К сожалению, один из результатов событий 1917-го в том, что был уничтожен генофонд русской нации. Решения этой проблемы в сегодняшней России пока нет.
– Да, любая нация должна стоять на прочном фундаменте. Конечно, всегда возникают звезды, таланты, которые выпадают из общего ряда, но они не могут дать основу народостроительству – процессу, который проистекает веками, – а уничтожается нация, как мы видели, за пару лет.
– А русские беженцы в массе своей пережили в эмиграции еще и страшный процесс деклассации. Как складывалась жизнь Вашей семьи?
– Мои дедушки с обеих сторон – и Мартыновы, и Гиацинтовы – после большевистского переворота выехали сначала в Болгарию, потом в Югославию. В Чехии отец получил образование, встретил свою вторую жену – мою мать – и они поехали во Францию. Почему? Да потому что все годы первая русская эмиграция была убеждена, что большевизм настолько чуждое для России политическое движение, что он не может долго продержаться. Поэтому нужно просто переждать этот драматический момент. Все жили с убеждением, что эмиграция – это временно, практически никто не принимал гражданства тех стран, где они жили. Скажем, мой отец принял американское гражданство уже в конце жизни. Адвокат ему так и сказал: “Господин Гиацинтов, мы с уважением относимся к традициям вашей страны, к вашей культуре, и Вы можете принести богатство своей национальной культуры сюда, в Америку”. Эта горечь неоправдавшихся надежд на возвращение сопровождала поколения русских эмигрантов. Отцу очень хотелось навестить Софью Гиацинтову, – к сожалению, и это не получилось, они так больше не увиделись. Словом, если вернуться в 20-е годы, то никто ведь не ожидал, что коммунизм будет так долго длиться.
Ведь и Русская Православная Церковь за границей была создана для того, чтобы помочь русским людям пережить эмиграцию, сохранить Церковь и вернуть ее на освобожденную родину. Отец был церковным старостой в Сиракузах (штат Нью-Йорк), мать тоже была очень верующей, пела в хоре, да и меня привлекла. Для чего все это было? – Чтобы удержать православие и собственные национальные традиции. Они думали, и я от них перенял это убеждение, что Церковь за границей – явление временное, пока длится изгнание. Но как только Россия освободится, Церковь вернется на родину.
Мне, при том, что я начал ездить в тогда еще Советский Союз с 1966 года, трудно понять, как, несмотря на коммунистическую власть, на репрессии и уничтожение всего, связанного с православием, русские сумели сохранить Церковь в России?! Помню бассейн на месте храма Христа Спасителя – я часто мимо него проезжал и вдруг однажды вижу – забор. “Это что такое?” – “Это мы церковь будем строить!” Потом меня пригласили, когда храм уже строился. Пригласили подняться на купол, как раз рабочие покрывали купола золотом. По русскому обычаю – никакой страховки. Вы выходите на строительные доски, все качается, крепится какой-то веревочкой, – держитесь за стенку, чтобы не свалиться… Я спрашиваю архитектора: “Откуда вы берете деньги? Три тысячи рабочих!” – “Деньги дал мэр Москвы Лужков. Платят зарплату регулярно”… Или – гуляю по Красной площади – смотрю, церковь восстановили…
– Вот невольно мы и подошли к вопросу о состоявшемся объединении Церквей. В Зарубежной Церкви это событие было воспринято неоднозначно, некоторые приходы выступили против принятого решения…
– Об объединении Церквей. Понятно, что Зарубежная Церковь испытывает сомнения. Но ведь мы-то ничего не сделали, чтобы восстановить разрушенные российские церкви! И сколько можно быть разъединенными? Это ничего не принесет. Я поддерживаю воссоединение Церквей. Моя уверенность в необходимости соединения опирается на историю, на убеждения моих родителей, которые, кстати, всю жизнь оставались ярыми антикоммунистами. Объединение, безусловно, хорошо и для России, и для русских, рассеянных по всему миру. Потому что для любого народа – даже и не очень религиозного – должны существовать безусловные нравственные принципы. Эти принципы даются Богом, хранятся Церковью. Так – у всех народов: у католических, у иудеев, у протестантов… Следование Божьим законам порождает порядок в человеческой жизни. Должна быть система, в которой мы может жить. Это не фантазии человека, это Бог так говорит.
– А что Вы думаете по поводу сегодняшней России? Многие критикуют нынешнего президента Путина за авторитаризм правления, за введение цензуры. Коррупция в России достигла колоссальных размеров. О демографической проблеме и говорить страшно: русские вымирают, надо отдавать себе в этом отчет. В такой ситуации – несмотря на некоторую случайную удачу с нефтью – есть ли у России шансы сохранить нацию и государственность?
– Конечно, в современной России не все прекрасно, не все удачно. Но надо понять, что и Москва не сразу строилась. Нужно время после таких испытаний. Проблемы очень серьезные, особенно коррупция. Как это может быть, что вчера ты получал 100 рублей в месяц, а сегодня – мультимиллионер, вроде Ходорковского или Березовского и иже с ними?.. Но когда мы здесь, в Америке, говорим о российской коррупции, я подумываю вот о чем: вы мне назовите хоть одного сенатора, который вошел в Сенат бедным – и вышел бедным. Скажем, в Денвере был вполне приличный аэродром. Потом стали поговаривать, что надо перенести аэродром подальше от города, новый будет функционировать в любую погоду, будет намного лучше оборудован и пр., и пр. Так вот, тогдашний мэр Денвера, потом он стал министром транспорта, “случайно”, накануне того, как правительство купило землю под строительство аэродрома, купил этот участок. А потом, естественно, продал правительству. За две недели заработал 25 миллионов.
Так что вернемся к России. В 90-е годы все стоящие у власти постарались заграбастать кто сколько может. Без стеснения. Сегодня процесс развития России начинает приобретать более цивилизованные формы. Да и работать учатся понемногу. Я возглавляю международную фирму DRG, специализирующуюся на разработке и производстве высокотехнологической медицинской аппаратуры и диагностических приборов (поставки в 110 стран). Фирма основана в 1970 году, сегодня у меня служат люди в том числе в Москве, в Петербурге, на Украине, в Казахстане. Это новое поколение 35-45-летних; они, собственно, не знают, что такое советская власть. Из старых поколений – половина пропавших. Из них уже ничего не сделать: они не умеют работать. И не научатся, по тогдашней пословице: мы делаем вид, что мы работаем, они делают вид, что они нам платят… Психология этих людей таковой и осталась. Но пришли молодые. И возникает вопрос: а куда Россия пойдет дальше? Это меня тоже тревожит. Например, Вы помните убийство американского журналиста Павла Хлебникова? Я его знал, и всю семью их знаю – старая русская эмиграция. И я не понимаю, как правительство не может найти убийц. Не хотят? – Почему? Вот что тревожит.
Однако Путин для сегодняшней России – хороший президент. Ельцин всех распустил, а сам обогатился. Путин же, насколько я вижу, сам ничего не берет. Обратите внимание: в этом его не обвиняют даже оппоненты. Хотя российская коррупция велика и кажется всеобщей. Кстати, коррупция неизбежна при капитализме, она сопровождает свободный рынок. Но она не должна превышать здравого смысла – и логики этого рынка.
Раньше в СССР у правящего класса были привилегии, но не было денег. Теперь правящий класс хочет и власти, и денег. Вот типичная ситуация в советское время: приезжают бизнесмены из России – давайте вместе строить: вы нам дадите то, сделаете это… – А вы что? – Ну как же, мы вам дадим возможность войти в наш рынок. При этом медицинское оборудование, которое мы поставляем, стоит, к примеру, 80–100 долларов, они собираются его продавать за 1 тысячу. Понимаете разницу?.. Кроме коррумпированности – а может, и вместе с ней – общее разгильдяйство. В России до сих пор вы платите только за квартиру – а кто платит за воду, за уборку территории?.. Мне отвечают: зачем платить? – мы открываем кран, вода сама течет. Вот это “вода сама течет” – Россия сегодня. А понимание, что за все нужно платить, – это западная психология и логика. Мне нужен стол в офис – я не пойду его красть, я его должен купить. В России – иначе. Подписываешь контракт, начинаешь выяснять условия платежа. – “Да вы не переживайте, мы заплатим”. – Проходит квартал, – “А мы не успели”… К кому я здесь пойду и скажу: “Я вам потом заплачу, когда деньги будут”?..
– Таким образом, и сегодня с Россией работать невозможно? Ведь это уже не политическая нестабильность, ситуацию, которую можно изменить, это – психология человека и страны, она не меняется за один день…
– Да, для этого нужны поколения. Причем это социалистическая психология, характерная для всех стран бывшего соцлагеря. Скажем, Германия. Я так радовался, когда пала Берлинская стена, – специальный ужин организовал для своей немецкой фирмы. Мне – наивно – казалось, что война между Западом и Востоком кончилась, начинается новая жизнь. Оказалось же, что восточные немцы психологически не готовы войти в нашу жизнь. Приезжаешь в командировку подписывать договор, за месяц заказал билеты, получил приглашение, визы, договорился по телефону, приехал ровно к 6 июня. – “А, вы уже прилетели?.. Мы только в конце недели можем встретиться, вы погуляйте, у нас тут красиво…” Но я не могу, да и не хочу гулять: я приехал точно в назначенный срок. Изменилось очень мало.
С другой стороны, в России много умных людей, высокий уровень образования. Дайте возможность – с течением времени они станут богатыми деловыми людьми. Когда не было никакой конкуренции и людям просто не давали возможность развиваться, они сидели молча и пили водку. Теперь приходит понимание, что нельзя лишь красть, нужно и можно работать.
– Не секрет, что сегодня российско-американские отношения испорчены. Отчего это произошло? В России другой менталитет или оттого, что США ведет “свою игру”? Коммунистической власти уже нет, но все чаще произносится: “вторая холодная война”. Не культивируется ли старый стереотип врага? Ведь это самый устойчивый стереотип, помогающий выстроить очень комфортную модель мира: есть чужой плохой, – значит, я – хороший; есть враг – от него надо защищать свой дом. Таким образом, это стереотип помогает, с одной стороны, положительному жизнестроению, с другой, на уровне государства, покрывает бездарную политику правительства. Как президент представительной этнической организации – Русского Дворянского собрания в Америке – что Вы думаете по этому поводу?
– Холодной войны я не вижу, хотя бушевская команда старается что-то такое развить. Я был всю жизнь республиканец. Но нынешняя администрация вызывает большие сомнения. Это глубоко непрофессиональные люди. Типичные самозванцы. Я-то вообще считаю, что последний удачный президент Америки был Эйзенхауэр. Эта администрация ведет страну просто к банкротству. Миллиард долларов в день на войну? Каждый день по 4–5 человек убиты… Вы что, шутите?.. Мой сын, профессиональный военный, сейчас в Афганистане – поэтому я могу сказать “изнутри”. Или, скажем, правительство ужесточает эмиграционную политику; я даже не буду говорить, что новые законы требуют новых капиталовложений – денег налогоплательщиков. Но я сам принадлежу к эмиграции, мы приехали в США после Второй мировой войны, мои родители попали в эмиграцию уже в 1922 году, – опыт нашей семьи заставляет меня помнить о том, что Америка всегда была страной эмигрантов, на этом она выстроила себя, разбогатела, сформировала свою демократию. Как можно это забыть?
А как Вам вот такой пример: Буш едет в Нью-Джерси проводить избирательную кампанию – и дорогу перекрывают: 6 часов вечера, тысячи людей возвращаются домой после работы… Я вспоминаю отца, который рассказывал, как Государь старался проехать по боковым улицам, чтобы не мешать движению и не нарушать общего ритма жизни горожан… Но главная проблема в том, что в результате такой политики простые американцы теряют гражданский пафос. Страна всегда держалась на: “помоги Америке”. Сегодня общество охватило разочарование, цинизм, особенно у молодых, которые не верят правительству, чувствуют себя обманутыми. Происходит девальвация доверия к власти. Мы залезли по уши в грязь, так вместо того, чтобы вылезти, продолжаем зарываться глубже. Я уверен: следующий президент закончит эту войну. Вспоминаю 80-е годы: я был в составе американской делегации, приезжал в Россию. Выступал Горбачев, академик Арбатов. Арбатов тогда вдруг сказал: “Мы нанесем Америке сильный удар – мы отнимем у вас врага”. Это было настолько умно сказано! Да, я помню реальную холодную войну. И до сих пор осталось это антирусское настроение. Что сегодня выглядит просто нелепостью.
– Кирилл Эрастович, расскажите о Дворянском собрании в Америке. Чем занимается эта организация?
– Дворянское собрание было основано в 1938 году. Такие же общества существуют в Бельгии, Франции и других странах. Это неполитическая филантропическая генеалогическая организация. Предпоследним президентом Собрания был кн. Алексей Щербатов, теперь я являюсь президентом, вице-президенты – кн. Владимир Голицын и кн. Иван Оболенский.
Проблема Дворянского собрания сегодня в его замкнутости. Мы должны увеличивать число членов, принимать новых. По закону ДС принимать можно только дворян, которые были зарегистрированы в “Родословной книге князей и дворян российских и выезжих” еще до 1917 года. Это, с одной стороны, верно. Но с другой стороны, привносит массу проблем и вопросов. Скажем, жена дворянина может не быть дворянкой, что при существующих правилах означает, что дочери не могут стать членами ДС. А если жена – нерусская? Вообще неразрешимая задача. Или – вопрос естественного пополнения дворянского сословия. Скажем, английская королева каждый год своей милостью дарует дворянский титул достойным людям. Таким образом она пополняет дворянское сословие. Мы, в силу известных обстоятельств русской истории, не имеем такой возможности. Последний Государь Российский был убит вместе с прямыми наследниками. Сегодня, правда, есть несколько претендентов на русский престол. Мы считаем, что прямой претендент – герцог Ольденбургский. Вспомним, дочь Петра Великого Анна вышла замуж за Ольденбурга, потом был венчан на царство Петр Третий. Среди ныне живущих Романовых очень много весьма отдаленных ветвей. А герцог Ольденбургский обладает наиболее чистой кровью. Но вопрос о престолонаследии очень сложный и не может быть решен завтра. Общество не может пополняться естественным путем, как это происходит в странах с живыми монархами. Чего мы не делали и делать не будем – продавать титулы, это категорически нельзя делать. Есть более простой и законный путь пополнения рядов ДС. Я предлагаю разделить всех членов Дворянского собрания на 4 группы. Первая – дворяне, зарегистрированные до 1917 года; вторая группа – жены, дочери, словом, женская линия, дети родителей-дворян, их принимают как associated членов (они при том не имеют права голоса); третья и четвертая группы – те, кого мы называем “друзьями” Дворянского собрания. Эта группа единомышленников участвует в благотворительной деятельности нашей организации, они также, как и мы, ценят русскую культуру, уважают русскую историю и народ. Эти люди придерживаются кодекса дворянской чести, норм и обычаев.
– Но они не могут получить дворянство?
– Нет. Но мы вынуждены пойти на расширение наших рядов. Время берет свое, еще лет десять-пятнадцать – и Дворянского собрания, да и полных дворян, просто уже не останется.
– Да, жизнь такая… демократичная… Кстати, ведь в США запрещены титулы. И при принятии гражданства все должны отказываться от своего рода. Князь Алексей Павлович Щербатов рассказывал, как он при принятии американского гражданства “спрятал” свое “княжеское” происхождение: он записал как второе имя, middle name, – “Prince”, т. е. “князь”: Alexis Prince Shcherbatoff.
– Это было остроумно. Алексей Павлович Щербатов всегда этим отличался – он был остроумный и – умный человек, трезво смотрел на обстоятельства. За что все его любили.
– А чем сегодня занимается Дворянское cобрание?
– Мы занимаемся большой благотворительной деятельностью. Раз в году мы проводим Дворянский бал. Собранные на нем средства (40–50 тысяч) мы тратим на благотворительность. Финансовыми делами у нас заведует князь Оболенский. Мы дарим те суммы денег, что зарабатываем на проценты за текущий год. Скажем, из этих денег мы поддерживаем детский дом для умственно больных детей в Петербурге. Дворянское cобрание в Америке поддерживает Музей русской монархии в Москве. Это музей неправительственный, он занимается большой просветительской работой. Мы также содержим несколько пенсионеров из дворян – в России, в Аргентине. Ведь не у всех жизнь сложилась материально благополучно. После пережитых невзгод и лишений многие в старости оказались в бедственном положении. Им мы и помогаем. Дворянское cобрание также поддерживает российских детей с кардиологическими проблемами. Мы оплачиваем им операции в отечественных клиниках. Традиционно даем деньги и русским скаутам, организации, возникшей еще в 20-е годы.
– Кирилл Эрастович, Дворянское cобрание – это общество ностальгическое, просто духовная потребность собраться вместе людям одного сословия, одной истории и памяти? Что заставляет держаться друг друга?
– Любовь к России, во-первых. И, конечно, потребность в общении с людьми, которые тебе близки по духу. Долг помнить себя и свое прошлое. Так было всегда в эмиграции. Поэтому мы стараемся поддерживать контакты с Дворянскими cобраниями во Франции, в Бельгии, в Финляндии, с Российским Дворянским cобранием. Мы существуем много десятилетий и надеемся продержаться еще. Зато какая радость видеть результаты деятельности, начатой еще твоими родителями! Скажем, я с большим удивлением первый раз был приглашен в посольство Российской Федерации несколько лет назад. Теперь мы уже почти привыкли к этому, но по-прежнему мне в этом видится восстановление исторической справедливости. Мы все-таки – русские. Мой сын, скажем, – американец по месту рождения, офицер американской армии, но в отпуск он едет в Россию. Просто мы, русские, очень связаны со своей землей, культурой, верой, историей. Мы так устроены. И лишить нас прошлого нельзя, мы его все равно ищем и восстанавливаем с ним родственную связь. Конечно, надо понять, что жить в России мы уже не можем, мы – иные. Мы родились и сформировались вне России. Здесь, в Америке, в Европе – наши друзья, близкие, наша личная память. Так сложилась судьба. Но та же судьба требует от нас сохранить внутреннее родство с землей и культурой предков. И мы следуем ее требованию.
Интервью взяла М. Адамович