Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 246, 2007
Апофатики
1
Слово “есть” немотой обозначено, пропуском слова –
самый главный без-личный, без-временный инфинитив
обладанья, потребности быть продолженьем былого,
непрерывности жизни и речи, ее негатив.
Негатив, где узоры из пауз слышней, чем слова,
где на паузах держится все, что поется, дыханье…
Знак согласия – согласованья утрат, тот едва
проступающий ритм перебоев и всплесков молчанья.
Так колонны нужны для свеченья пустот между ними.
Прочной связью пустоты внутри нас растут и теперь,
наконец, понимаешь: чем старше, тем не-отвратимей
ритмом жизни становится чередованье потерь.
2
Ожиданье, что Он пустотою накажет последней…
В доме для престарелых евреев – слепых и глухих –
под ногами сестер вечно путаясь в собственных бреднях,
будешь ночью бродить, бормотать, как молитвы, стихи.
Позабытый родными и Богом, с бессмысленным смехом
по ночным коридорам блуждая в пижаме измятой,
будешь слушать, как глухо силлабо-тоническим эхом,
у тебя в голове отдаваясь, пульсирует святость.
Все заметней становятся паузы. Жизнь понемногу
растворившись в пустотах, теряет свое естество.
И ты сам, высветляясь дотла перед длинной дорогой,
забываешь себя, превращаясь в частицу Его.
13 – 14 апр., 2000
* * *
В это время на сцене истории дождь, как всегда, моросил.
Кроны дыма качались на красных, кирпичных стволах средь могил,
где убитые годы лежали рядами. А в небе над сценой
два великих дракона застыли в смертельном объятьи-сплетеньи:
поядающий пламя дракон производственных всех отношений
и дракон, мощно дышащий пламенем производительных сил.
Разделившись на классы, за ними следило с тоской населенье.
А вокруг ни цветка полевого, ни птицы живой, ни гитары.
Только сыпались искры с небес, в черных домнах метались огни –
зарождались в утробах стальных семена мирового пожара.
И стелилась прослойка в экстазе своей первородной вины
перед правящим классом, пропитанным копотью и перегаром.
Из-под грязных машин выползали на рынок продукты-товары,
набухая деньгами. И стоимость стала прибавочной в них.
Двух великих драконов тела друг сквозь друга росли. Но хвосты
и горящие головы (там, где их разум кипел возмущенный)
врозь торчали, от тел отдаляясь все больше, согласно законам
диалектики и революции. Эти законы просты.
Они писаны всем, и надстройке, и базису, даже драконам –
раз верхи не хотят и не могут низы, значит всем нам кранты.
И сквозь лозунгов грохот и лязг в темноту маршируют колонны.
16-17 июля, 2006
* * *
Меж землею и небом висит человек. Вопреки
всем законам природы. Он съежился от ожиданья
и качается, как на молитве. Набухли зрачки
небизной, перемешанной с пылью земной и сияньем.
Человек торопливо бормочет и, собственной речью
захлебнувшись, мычит, погружаясь все глубже в столбняк…
Но прочерчен на лбу его ссохшейся кровью овечьей
между радуг надбровных похожий на молнию знак.
Цвет небесный в зрачках принимает оттенок землистый –
в зазеркалье души проступает с землею родство,
беспросветное, будто посмертная жизнь атеиста,
атеистовое тогосветье живое его.
Освещенье меняется. Виден лишь образ и голос –
в черепную коробку вплывает сошедшийся клином
белый свет, застывает, темнеет в глаголосе** голом,
там где образ и голос глагола слились воедино.
И огромное слово сомнения “в?с?е?” – как начало.
Колченогие буквы стоят под вопросами, корчась.
Это буквы не-сущей одинности. Мало-помалу
проступает в послании смысл. Но конец нрзбрчв.
20 сент., 2002
* * *
В чащах слов, прорастающих медленным смыслом,
где, как ноты, валяются клочья железа
и впиваются в музыку ржавые числа,
бродят с ревом стада одичавших поэзий.
Среди острых кустов, среди сучьев поющих,
россыпь красных следов далеко за собою
оставляя в траве, продираясь сквозь гущу
леса темных метафор, бредут к водопою.
Кожей содранной тускло блестя в лунном свете,
набухают тяжелым сияньем тела их.
Пересыпанный треском кустарника, ветер
над заросшим простором их рев расстилает…
Ни смотрителей нет, ни читателей, ждущих
дрессированных трюков от слов безымянных.
Следопыты и воры войдут в эти кущи,
но поэзии дикие речью не станут.
Май, 2004
* * *
Тот седой человек
был совсем на меня не похож.
За накрытым столом,
он сидел неподвижно и щупал
голубыми глазами
лежавший на скатерти нож.
И взахлеб бормотал.
На губах шевелился испуг.
Конус слипшихся звуков
торчал изо рта, будто рупор.
Серебристое облако
быстро сгущалось вокруг.
Новогодняя елка
качалась понуро в углу.
Был усыпан иголками,
битой посудою пол.
За огромным столом,
кулаком подпирая скулу,
он сидел неподвижно.
Во мгле серебристой под елкой
точки черно-медового света,
как тысячи пчел,
облепивших поваленный улей,
дрожали в осколках.
Тот седой человек
был совсем не похож на меня.
Его время кончалось.
И взгляд голубой на ноже
в нержавеющей стали мерцал,
словно отблеск огня.
Он бубнил, но при этом в себе
что-то важное слушал.
Еще чудом держалась
душа в нем. А тело уже,
словно облако, плыло
в другую огромную душу.
12 февр., 2006
* * *
Ту яму, в которую месяц назад
ушел ты сквозь землю на небо Господне,
оставив в ней тело, тот черный квадрат
засыпало снегом холодным сегодня.
От двери к тебе и следов не осталось
в осевшей земле. Лишь кричит воронье
над краем таблички дверной из металла,
где черным по белому имя твое.
И завтра к утру затвердеет стена
из смерзшихся хлопьев надгробием белым…
ни дат, ни фамилии… лишь белизна,
упавшая с неба. Над местом, где тело.
15 мая, 2006
Первое Лето в Иерусалиме
Время – час за часом
колокольным звоном
рассылали в Город
часовые звонниц –
близнецы-монахи
в черных балахонах.
И в шарах прозрачных
плыло время оно
над горою Скопус
в мареве бессонниц.
Лопалось, беззвучно
заливая Город,
дом мой заливая
летними ночами,
изнывало зноем
в каменное море,
море, над которым
марево и морок
все плотней сгущались.
Возвращалась память
звоном колокольим,
головною болью.
В черепной коробке
человечек голый
средь горящих бревен
и торчащих кольев
красной кочергою
ворошил уголья –
ворошил былое
раскаленный голос.
Уплывали лица
в ночь над Храмом Третьим
белой вереницей.
Я был очень болен.
И качал все лето
утром на рассвете
время жизни прежней
надо мною ветер,
там, где в люльках звонниц,
звон околоколен.
7-9 дек., 2004
Бостон