Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 243, 2006
Под чей-то глухой перебор:
…исаич… семеныч… налей-ка…
…рублев… петушки… за бугор…
…в отказе… н.я… на таганке…
Качнет – это поезд? Стоим? –
…аквариум… новые стансы
и сизый предутренний дым.
…до белочки… сердца… желудка…
…шагнул из окна по весне…
Чем ты зачиталась, голубка?
В какой это было стране?
Как ветки ломают – дыхание рвется,
Как ствол омертвелый недобро скрипит…
А здесь, в этом долгом, холодном сиротстве,
Одно расставанье болит и болит.
И мертвый глядится в живого – и та же
Упорная мысль проступает в глазах.
Приметы мои – в муравьиной поклаже
И в жале пчелином на мертвых губах.
И голос чужой отражается в слове,
Но зеркало зрит, а смотрящийся слеп…
И время за край забегает и ловит,
И боль землянику несет в подоле.
* * *
Так платит судьба аккуратную пеню
За это зиянье, за эту несвязь, –
И вот, уступая терпенью и зренью,
Садятся, заняв золотые ступени,
Завистник и витязь, сказитель и князь.
И купчая крепость, и подписи кровью
Под брачным контрактом и перечнем прав…
К лицу санбенито, роскошно раскроен,
Но трудно попасть с непривычки в рукав.
И, перстнем блеснув, долговую расписку
Сминает в перстах и бросает в костер.
И горе, сгорев, рассыпается в искры.
…приход: Откровенье, катрен, разговор.
* * *
Душистый хмель февральского тепла
Вот-вот забродит, и до боли ясно,
Что мне зима отпущена была
Как некий срок – и, кажется, напрасно.
И с каждым часом убывает власть,
И в март чужой уже не будет входа…
И эта роль мне плохо удалась.
Начни меня с другого эпизода.