Статья
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 243, 2006
Прологом первой русской революции стал расстрел мирной демонстрации 9 января 1905 года. Последовавшие за “кровавым воскресением” годы современники называли “пятилетьем пышных похорон”. Страну захлестнули теракты, в которых погибло 17 тысяч человек, половина из которых – случайные прохожие, в том числе дети. В списках “виновных” значились имена семи тысяч чиновников и прокуроров, около сотни генерал-губернаторов и градоначальников, трех министров и одного премьер-министра, Петра Столыпина, убитого в Киеве в 1911 году, куда он прибыл на торжества, посвященные 50-летию реформ императора Александра Первого-Освободителя. Вакханалии “ангелов смерти”, как называли себя террористы, правительство противопоставило ответные жесткие меры. Во многих губерниях было введено военное положение, были созданы военно-полевые суды, по приговору которых было казнено 5-6 тысяч человек, тысячи арестованы, заключены в тюрьмы и отправлены на каторгу. Российское общество трагически переживало происходившее в стране. По стране прошли митинги, забастовки, студенчество бойкотировало занятия. Интеллигенция разделилась на две части. Одна ее часть, первоначально по извечно русской традиции сочувствовавшая униженным и оскорбленным, отрезвела, увидев воочию, что несет России “грядущий хам”, другая же продолжала раздувать русский пожар.
В эти годы ближайшие друзья Флоренского Владимир Эрн и Александр Ельчанинов поддались революционной стихии, став деятелями так называемого христианского социализма, основателями “Христианского Братства борьбы”. Сам Павел Флоренский всегда сторонился политики, тем не менее происходившее в это время в стране не оставило его сторонним наблюдателем. О своем отношении к происходящему он написал 23 августа 1905 года сестре Юлии в Берлин: “Кровь, озлобление, дикость со всех сторон… Я знаю, что надо изменить внешний порядок; но знаю также, что то, что делается, невозможно, что это – хаос и зло. Я вполне понимаю озлобление людей, понимаю, что не смогли терпеть; быть может, втайне сочувствую многому, т. е. в том смысле сочувствую, что знаю, что будь я несколько иным, я бы и сам стал так же действовать. Но понимая психологию всего этого, я решительно отказываюсь признать нормальность того, что происходит. Это – такой хаос, какого не видала русская земля, кажется, никогда, разве только в Смутное время.”
Семья Флоренских жила в Тифлисе, на Кавказе, ставшем на фоне первой русской революции ареной межнациональных столкновений, яркие свидетельства о которых мы находим в письмах родственников О. П. Флоренской. Однако беспорядки на Кавказе благодаря решительным действиям правительства перестали носить массовый характер и из межнациональных стычек переросли в грабежи, продолжали свои “экспроприации” и социал-демократы. Ольга Павловна успокаивала сына: “Во всяком случае в Тифлисе теперь спокойно, не знаю, надолго ли, нельзя сказать того же о Кутаисской губернии и Елизаветпольской, где совершаются возмутительные вещи”. (14 января) И уже начиная привыкать к происходящему, добавляла: “У нас в Тифлисе довольно спокойно теперь, несмотря на военное положение, обыски и т. д. Все-таки мы пережили более тревожное время.” (24 января)
К концу февраля 1906 года в Тифлисе в доме Флоренских собирается вся семья, кроме старшего сына Павла, который находится в это время в Сергиевом Посаде. Между Тифлисом и своим имением в Елизаветпольской губернии разрываются Мелик-Бегляровы, сестра О. П. Флоренской Елизавета и ее дети Маргарита и Давид. Они пытаются бороться: “Лиза тетя и Маргарита у нас, но собираются на днях домой в деревню. Хотя и не знаю, как они проберутся. Дали знать, что знаменитый Дали Али собирается разгромить их дом. Маргарита была в Москве, но не могла повидаться с тобой. Она ездила за медикаментами, так как организуется в широких размерах медицинская помощь в пострадавшем районе.” (18 марта) Вторая сестра Павла – Лиля училась в Санкт-Петербурге на Высших женских курсах. Занятия там почти не шли и понятно беспокойство о ней. Лиля и будучи гимназисткой отличалась радикальными взглядами, а в письмах из Петербурга их не скрывала. По настоянию родителей она сначала переехала к брату в Сергиевский Посад (сохранилось ее яркое описание обстановки в Академии), а потом приехала в Тифлис. Драматические события надломили силы главы семейства Александра Ивановича Флоренского и стали главной причиной ухудшения его здоровья и смерти 22 января 1908 года. Он понимал неизбежность переезда семьи с Кавказа, о чем сообщил сыну Павлу в письме от 3 января 1906 года: “Весьма возможно, что придется даже бросить Кавказ и все, что имеем, т. е. дом и содержимое его на произвол судьбы”. Умирая, Александр Иванович поручил старшему сыну Павлу заботиться о матери и младших сестрах и братьях. О том же будет просить своего старшего сына Василия сам П. А. Флоренский в 1934 году в письме из концлагеря, а тот, в свою очередь, накануне смерти в 1956 году передаст семейный завет покровительствовать младшим своему старшему сыну Павлу.
Вернемся же в 1906 год, когда, собравшись в Тифлисе на Николаевской улице, родные Павла Флоренского радовались тому, что хотя бы он находится в спокойной атмосфере Духовной академии в Сергиевом Посаде. Они и не догадывались о том, что вскоре Павел Флоренский окажется в центре событий, происходящих в сердце русского православия.
Бурные события русской революции не обходят стороной высокие стены Лавры. Волнения начинаются в среде преподавателей, а потом и студентов семинарии и академии. В Московской Духовной академии начинается движение за реформу и автономию духовных учебных заведений, алгоритмом своим повторяющее процессы в светской высшей школе, когда методами борьбы становятся митинги, сходки, призывы к обструкции, с одной стороны, угрозы закрыть МДА, принятие Временных правил и их последующая отмена – с другой.
1906 год в Московской Духовной академии начался с того, что ее ректора епископа Евдокима посетил городской полицмейстер. Он сообщил о том, что новый московский генерал-губернатор Дубасов собрал 10 января начальников всех средних и высших учебных заведений, потребовав прекратить бойкотирование занятий и ужесточить дисциплину. Занятия в Академии возобновились 14 января “после небывалой 3-месячной осенне-зимней вакации”. 21 января были введены “Высочайше соизволенные” изменения Устава Академии 1884 года на основе выработанных 30 ноября 1905 года Временных правил, за что и боролись светские преподаватели Академии, по сути дела подстрекавшие студентов. Согласно измененному Уставу Ученый совет приобретал право выбирать ректора и инспектора, ограничивалась власть епархиального архиерея. Однако через месяц, 21 февраля, эти завоевания профессоров были отменены, ибо “не дали обещавшихся от них результатов” (Указ Святейшего Синода № 1358).
Главным событием в жизни семьи Флоренских в 1906 году был арест Павла и последовавшие за ним обстоятельства. 12 марта 1906 года в Покровском храме Московской Духовной академии студент Павел Флоренский произносит пламенную проповедь, в которой содержится призыв к прекращению взаимного кровопролития и отмене смертной казни.
Проповедь была нелегально издана брошюрой под названием “Вопль крови”, на титульном листе которой было обозначено: “Слово в неделю Крестопоклонную. Сказано в храме Московской Духовной Академии за литургией 12 марта 1873 г. от смерти И. Христа. Изд. М[якши]на и Х[аритонов]а. 1906”. Для современников и сам пафос проповеди, и дата, указанная в брошюре, и время ее прочтения – в день, когда стало известно о казни лейтенанта Шмидта, который в это время был кумиром российской молодежи, – говорили многое. Студент Духовной академии Павел Флоренский был арестован и заключен в губернскую тюрьму на Таганке (Подробнее см.: Игумен Андроник. Гомилетическое наследие священника Павла Флоренского. // “Ныне и присно”, № 23–24, 2006, с. 153-184).
Вскоре В. Ф. Эрн привез в Тифлис “Вопль крови” Флоренского. 5 апреля того же года он пишет Ельчанинову из Тифлиса в Москву: “Я был у твоих в первый день Пасхи. Они взяли 20 экз. Павлушиной проповеди, остальные взял священник Иона Брихничев,1 который, помнишь, написал письмо Городцову2 в ▒Вестник Возрождения’… С Булгаковскими оттисками3 и Павлушиными брошюрками поступай, как знаешь. Что же, Павлушу дорогого выпустили наконец?..”
“Вопль крови” Флоренского стал первым общественным протестом против смертной казни в России, за два года до знаменитого “Не могу молчать” Л. Н. Толстого, за четыре года до “Бытового явления” и “Черты военного правосудия” В. Г. Короленко. Проповедь и арест Флоренского имели большой резонанс в обществе. Некто, подписавшийся “Студент”, увидел в ней “одно из первых столкновений Истинной Церкви с государственной, отпавшей от Христа” (Студент. М. Троице-Сергиевская Лавра. // “Народ” (Киев), 1906, 5 (18) апреля, № 2, с. 3). Вот что пишет 17 мая 1906 года в связи с проповедью С. Н. Булгаков4 из Кореиза А. С. Глинке5 в Симбирск: “Получил от Мережковского6 преувеличенно ласковое письмо, которое, однако, все-таки меня порадовало… Д. С. просит меня снестись с Флоренским и просить его описать свои переживания в тюрьме etc. (?!) Здесь приходится поставить только вопросительный и восклицательный знак перед такой непроницательностью даровитого беллетриста. Я отвечаю, что едва ли Флоренский согласится и излишне просить его об этом…” 26 июля того же года Мережковские писали А. Блоку по поводу сборника “Анархия и теократия”: “Хотелось бы, чтобы наш сборник был криком призывным, обращенным не только к русскому обществу, но и ко всему народу… Попросите Флоренского тоже написать, м. б. ему удалось бы воззвание к народу – как бы та проповедь, за которую его арестовали. Ведь это была проповедь уже не в старой, а в новой, нашей Церкви. Неужели он этого не осознал и теперь?” (Павел Флоренский и символисты. Сост. Е. Иванова. М., 2004, с. 515). Однако звучали голоса тех, кто осуждал поступок Павла Флоренского. Так, церковный публицист “Р. П.” презрительно причислил его к революционерам, разорителям Церкви и Российского самодержавия (Р. П. Хулиганское поучение в церкви или иудина мораль. // “Московские ведомости”, 1906, 31 марта, № 86).
Проповедь и отклики на нее явились выражением чувства солидарности, которое вызывают поверженные и гонимые у передовых русских людей, а у Флоренского, помимо прочего, – убеждение в необходимости христианского всепрощения. Будущий священник Флоренский “милость к падшим призывал”. 29 апреля, вскоре после освобождения из тюрьмы, Флоренский в записке своему задушевному другу Сергею Троицкому, “братику Сереже”, так характеризует свое состояние: “Меня удовлетворило бы только одно – это непрерывный подвиг, требующий напряжения всех сил души, не дающий ни минуты подумать и в ближайшем будущем заканчивающийся крестом. Но я хорошо сознаю, что вполне не достоин этого, и мучаюсь своим недостоинством и знаю, что лучше стать могу не иначе, как через подвиг же и крест. Тут я путаюсь и терзаюсь”.
12 марта 1906 года Сергиев Посад бурлил, студенты Академии ликовали. В тот же день студенты четырех курсов провели сходку и составили обращение к архипастырям. Первоначальные проекты Обращения записаны рукою П. А. Флоренского, который по-видимому был инициатором сходки и автором большей части текста документа, своим пафосом и формулировками перекликающегося с произнесенной им проповедью. В “Обращении” студенты обвиняют священноначалие в уклонении от правды Христовой в реальной общественной жизни.
Открытое обращение студентов Московской Духовной академии
к архипастырЯм Русской Церкви
Архипастыри русской церкви! Мы ждали… вот-вот раздастся, наконец, из замкнутых уст наших архипастырей слово правды Христовой о последних событиях на нашей дорогой родине, – событиях, от которых сердце замирает и мысль цепенеет. Напрасное ожидание! – Уж несколько столетий уста эти сомкнулись для безбоязненного и нелицемерного исповедания заветов Христа – со св. Филиппа. Пастыри молчат, паства молчит… и слышится на Руси только свист пуль, гром пушек, стрекотанье пулеметов, да стоны… стоны без конца! – стоны насилуемых, истязуемых, расстреливаемых, вешаемых. – Архипастыри! Ведь они – эти не судом судимые, часто ни в чем не виновные mortui et morituri (умершие и те, которые умрут – ред.) – члены Церкви, члены тела Христова!.. И вы молчите!?
У нас нет сил больше молчать. Воспитываемые тою же школой, из которой вышли и вы, часто непосредственно вами самими научаемые заветам правды Христовой, мы недоумеваем, почему школа наша и вы, когда учите нас, – говорите подлинно по Христовой правде, а за пределами школы и ex cathedra (вне кафедры – ред.) вы о ней молчите или – еще хуже! – гнете и попираете ее в грязи в угоду сильных мира сего? – Быть может, мы не понимаем учения Христа? Быть может, оно существует только для преподавания в духовных школах, а в жизни ему нет места? Мы недоумеваем… Разрешите же наше недоумение, вы, учители наши в науках и в жизни, вы, кому Христос благодатно вверил нас как чад и “малых сих” и за соблазн которых – помните это! – вы ответите пред Ним в день судный!
Скажите, сломите, наконец, печать молчания на устах своих, – как ученики и пасомые ваши, мы вправе требовать от вас, мы требуем, чтобы вы развязали нашу совесть, – наставьте, какова Христова правда о человеческом суде, о зверствах над ближними, об их расстрелах и повешениях! Мы, – кажется нам, – знаем эту правду, но мы не слышим ее от вас; а так хотели бы мы, да и вся Богом хранимая русская паства наша, услышать ваше авторитетное слово о ней, – именем Христа ведь проповедуете вы! – именно в настоящий момент, когда рассудок ваших чад и пасомых мутится от впечатлений страшной, кровавой действительности!
Не требуем от вас вмешательства в политику, не зовем вас к мученичеству, не просим вас прекратить истязания и убийства, – на это вам и власти не дано, – но усердно молим: пастырски заявите свое отношение к насильникам и убийцам; исполните долг пред Богом и своей совестью и объявите во всеуслышание, что смертная казнь, а тем более, расстрелы без суда – противны учению Христа, что убийцы и насильники не имеют права быть членами Христовой церкви, доколе не разрешат им этого смертного греха! – Неужели мы ошибаемся, думая, что именно в этом заключается правда Христова?!
Архипастыри русской Церкви! Объявите всенародно, – не ошибаемся ли мы, до сих пор считая вас Христовыми и со Христом?!
Просим другие газеты перепечатать.
Студенты Московской Духовной академии [подписи]
Обращение широко распространялось как листовка, а опубликовано было сначала в газете “Путь”, 1906, № 24. Здесь среди 121 подписавшегося есть фамилии впоследствии преподавателей МДА П. Нечаева, С. Знаменского, Вл. Страхова, но нет подписи П. А. Флоренского, хотя стоит подпись его ближайшего друга С. С. Троицкого. В газете “Путь”, № 34 от 16 апреля 1906 года было помещено письмо в редакцию 51 студента, где объяснялось, что в момент отправки письма они отсутствовали и только поэтому их подписей не оказалось под “Обращением”, а теперь свидетельствуют, что присоединяются к ранее подписавшим. Председательствовавшие на несанкционированной сходке 12 марта Павел Флоренский и Михаил Пивоварчук7 находились в тюрьме, а потому не могли подписать “Обращение”, переданное в публикацию. Позже всем подписавшим “Обращение” был снижен балл по поведению. (См. Е. В. Иванова. Флоренский и Христианское братство борьбы. // Вопросы философии. 1993, № 6, с. 65)
Бесцензурное издание “Вопля крови” и его датировка “12 марта 1873 г. от смерти И. Хр.”, в котором виделся вызов цензуре, переполнило чашу терпения сергиево-посадского полицмейстера, хотя формальной причиной обыска и ареста Павла Флоренского и Михаила Пивоварчука была все-таки организация несанкционированной сходки 12 марта.
МВД Полицмейстера Сергиевского Посада
Марта 23 дня 1906 г.
Сергиевский Посад, Московской губернии
№ 109 24 апр.
Р. А. Е. Е.
Его Преосвященству
Ректору Московской Духовной Академии, епископу Евдокиму
Уведомляю Ваше Преосвященство, что студенты 2 и 3-го курса Московской Духовной Академии Павел Флоринский (так в тексте – ред.) и Михаил Пивоварчук, по распоряжению Московского губернатора, от 22 сего марта, за № 4626, за нарушение обязательного постановления Московского генерал-губернатора от 13-го декабря 1905 года, подвергнуты тюремному заключению на 3 месяца каждый; каковое наказание они должны отбыть в Московской губернской тюрьме, куда они мною и отправлены 23 сего марта.
Полицмейстер [подпись]
Секретарь [подпись]
(ЦГИАМ, ф. 229, оп. 3, д. 324, л. 31)
Священноначалие, столь резко критиковавшееся в “Обращении”, отнеслось к своим питомцам с трогательной снисходительностью и отеческой бережностью. На этом стоит остановиться подробнее. Ректор Академии епископ Евдоким тотчас же после обыска у студентов П. Флоренского, М. Пивоварчука и С. Смирнова телеграфировал митрополиту Московскому Владимиру, который тогда находился в Петербурге. Телеграмма носила предупредительный характер, и ни канонических, ни административно-церковных мер к студентам не применили.
Петербург
Высокопреосв. Митрополиту Владимиру
Минувшей ночью по распоряжению начальника московской жандармской полиции в Академии местной полицией произведен обыск у троих студентов, особенно предосудительного по свидетельству полицмейстера ни у кого ничего не найдено. По окончательном выяснении дела сообщу о всем письменным рапортом.
Ректор Академии еп. Евдоким
(ЦГИА (СПб), ф. 802, оп. 16, № 186)
Одновременно с этим ректор МДА епископ Евдоким отправляет письмо московскому губернатору В. Ф. Дубасову:8
Милостивый государь Владимир Федорович!
Двадцать третьего сего марта вечером, студенты 2-го и 3-го курса вверенной мне Московской Духовной академии Павел Флоренский и Михаил Пивоварчук были вызваны именными повестками для личных объяснений в Управление полицмейстера Сергиевского Посада; там они были арестованы и увезены в Москву. Об основаниях этого ареста я узнал лишь на следующий день из обращенного ко мне полицмейстером Посада сообщения, из этой бумаги я усмотрел, что Ваше Превосходительство изволили, на основании обязательного постановления Московского генерал-губернатора от 13 декабря 1905 года, подвергнуть сказанных студентов тюремному заключению на три месяца каждого. Предполагая, что это наказание по всей вероятности наложено Вами за участие их в собрании студентов, имевшем, быть может, характер сходки, я имею честь ходатайствовать пред Вами, буде арест действительно вызван предполагаемыми мною обстоятельствами, о сложении сего наказания или сокращении по Вашему усмотрению числа дней ареста.
Позволяю себе обратиться к Вам с этим ходатайством по нижеследующим соображениям. Студенты вверенной мне Академии проживают все в интернате в пределах Свято-Троицкой Лавры. Ежедневно они собираются в аудиториях, столовой, читальне, музыкальной комнате и других помещениях Академии. Посему, нимало не отрицая возможности того, что студенты, собравшись в одном из сих помещений, обсуждали те или другие вопросы, не испросив на сие у меня благословения или разрешения у о. инспектора, и имея сведения о том, что подобный факт действительно имел место однажды, а именно 12 марта сего года, я решаюсь предположить, что Ваше превосходительство именно ввиду этого наложили законное взыскание на студентов Флоренского и Пивоварчука. Особая виновность в этом нарушении обязательного постановления Московского генерал-губернатора именно вышепоименованных студентов мне не известна. Но ввиду возбужденного настроения воспитанников всех высших учебных заведений и особых условий замкнутой жизни в Московской Духовной академии, я позволю себе надеяться, что Вы усмотрите из всего мною сказанного наличность обстоятельств, смягчающих допущенный студентами Академии проступок, и ввиду наступающих святых дней и по моему ходатайству, если не отмените, то смягчите наложенную Вами кару. Призывая на Вас благословение Божие, остаюсь Вашего Превосходительства [молитвенник епископ Евдоким].
25 марта 1906 года.
День Благовещения Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии.
(ЦГИА (СПб), ф. 802, оп. 16, № 186)
На это письмо и просьбу московский губернатор В. Ф. Дубасов ответил ректору МДА епископу Евдокиму 29 марта 1906 года:
Ваше Преосвященство, Преосвященный Владыка!
Вследствие письма от 28 марта, имею честь сообщить Вашему преосвященству, что хотя виновность студентов вверенной Вам Академии Павла Флоренского и Михаила Пивоварчука в нарушении обязательного постановления Московского генерал-губернатора не подлежит никакому сомнению и они вполне заслуживают наложенного на них взыскания, тем не менее, питая глубокое уважение лично к Вашему Высокопреосвященству и в уверенности, что Вы не стали бы предстательствовать за людей, неизвестных Вам с хорошей стороны и недостойных снисхождения, распорядился освободить названных студентов из тюрьмы в Страстной Четверг, дабы они могли, как подобает христианину, встретить и провести Светлый праздник.
Испрашивая себе святых молитв Ваших, с истинным уважением и глубокой преданностью имею честь быть Вашего преосвященства почтительнейший слуга В. Дубасов.
(ЦГИА (СПб), ф. 802, оп. 16, № 186 ред)
На фоне происходящего в России, несмотря на неприемлемый для студенчества Духовной академии тон и политический подтекст проповеди и “Обращения”, церковные иерархи и ректор Академии епископ Евдоким, действовавший, вероятно, с согласия митрополита Московского Владимира, были убеждены в нравственной добропорядочности и церковности Павла Флоренского и Михаила Пивоварчука и встали на их защиту. Студенты были освобождены досрочно, 30 марта, в Великий Четверток. Знали ли они о роли церковных иерархов в деле их освобождения? Может быть, и не знали, по крайней мере П. А. Флоренский в письме от 3 апреля 1906 года благодарит за участие в своей судьбе только Г. А. Рачинского.9
Хотя родители и не одобряли выбор сына идти по церковному пути, но отнеслись к проповеди и последовавшему заключению с нескрываемой гордостью, что видно из письма от 7 апреля. Поступок брата Павла вызывал восхищение и у младшего поколения Флоренских. Любимая его сестра Валя (Ольга) так заканчивает письмо брату от 22 мая 1906 года: “Тобой очень интересуются (если только это слово подходит) мои друзья и все расспрашивают, какой ты такой человек. А потом уверяют, что я должна быть ужасно счастлива с таким братом”.
Наверное, никто из друзей П. А. Флоренского, хлопотавших о его освобождении, не подозревал, что, находясь в 290-й камере Таганской тюрьмы, П. А. Флоренский занимался… математическими вычислениями! Во время своего первого ареста в 1906 году, как и в последующие, в 30-е годы, Флоренский продолжает в заключении работать. В большой общей тетради он пишет работу “Об элементах б-иричной системы счисления”. На титульном листе обозначено: “Павел Флоренский, студент 2-го курса МДА. Губернская тюрьма на Таганке, № 290, Москва, 1906.III.26–III.28.” Студент Павел Флоренский явно не теряет присутствия духа, он даже шутит, бросая вызов тюремщикам посвящением работы: “Истинному виновнику предлагаемаго труда: Ф. В. Дубасову – посвящает его признательный автор”. При освобождении тетрадь была подвергнута тюремной цензуре и в конце ее отмечено: “В сей тетради пронумерованных и скрепленных сорок четыре (44) листа. Старший помощник начальника [поспись]”. Эта работа легла в основу брошюры “Приведение чисел (к математическому обоснованию числовой символики)”, изданной в Сергиевом Посаде в 1916 году.
Впоследствии, в 1927 году, когда отцу Павлу выгодно было бы представить перед Советской властью свое “Слово…” как близкое духу революции, он тем не менее писал в “Автобиографии”: “Никогда в жизни я не состоял ни в какой политической партии. Единственный раз, когда я позволил себе выступление с оттенком политическим, это была проповедь против смертной казни по случаю предполагаемого расстрела лейтенанта Шмидта. В свое время это мое выступление было истолковано неправильно, т. к. на самом деле подвигнуто оно было чисто нравственными мотивами и убеждением во внутреннем достоинстве Шмидта.”
Возвращаясь к событиям 12 марта 1906 года в жизни Флоренского, отметим, что тут видна аналогия с эпизодом биографии философа Вл. Соловьева, которого очень почитал Павел Флоренский. В 1881 году закончилась преподавательская деятельность Вл. Соловьева в Петербургском университете, причиной чего стала прочитанная им 28 марта публичная лекция, в которой он призывал помиловать убийц Александра II. Вл. Соловьев последователен в своей позиции христианского гуманизма, потому что еще 13 марта того же года в другой публичной лекции он протестовал против всякого революционного насилия, а в письме Александру III писал, что “только духовная сила Христовой истины может победить силу зла и разрушения”.
Увы, ни в конце XIX, ни в начале ХХ века страстные призывы к умиротворению, будь то сказанные с нравственных позиций гуманности или в духе христианского всепрощения, не смогли остановить кровавой катастрофы, надвигавшейся на Россию.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Брихничев И. П. (1879–1968) – православный священник до 1907 года, публицист, после 1917 г. – активист Союза воинствующих безбожников. Учился в одном классе с Джугашвили в Тифлисской духовной семинарии. В июне 1906 г. был арестован и приговорен к году тюремного заключения.
2. Городцов – православный священник в Тифлисе, активист Союза русского народа.
3. Вероятно, речь идет об оттисках статьи С. Н. Булгакова “Достоевский и самодержавие”, опубликованной впоследствии под заглавием “Через четверть века” в первом томе Полн. Соб. Соч. Ф. М. Достоевского (1906).
4. Булгаков С. Н. (1871–1944) – философ, богослов, критик, публицист, в 1918 году принял сан священника, скончался в эмиграции.
5. Глинка А. С. (псевдоним Волжский) (1878–1940) – религиозный публицист, критик, историк литературы.
6. Мережковский Д. С. (1865–1941) – прозаик, поэт, критик, философ; заочное знакомство с ним у П. А. Флоренского состоялось благодаря А. В. Ельчанинову, посещавшему в Петербурге Религиозно-философские собрания и редакцию журнала “Новый путь”, где П. А. Флоренский опубликовал свою первую статью “О суеверии” (1903, №8), а очное – благодаря Андрею Белому в 1905 году.
7. Студент МДА в 1905–1907 гг.
8. Дубасов Ф. В. (1845–1912) – адмирал, генерал-лейтенант, участник русско-турецкой войны 1877–1878 гг., с ноября 1905 по июль 1906 гг. – московский генерал-губернатор.
9. См. соответствующее письмо в Переписке. Г. А. Рачинский (1859–1939) – известный литератор, философ, председатель московского Религиозно-философского общества им. Вл. Соловьева.