Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 241, 2005
Евгению Рейну
Ну что, давай еще по маленькой,
Пока Надежда не заметила?
Раскачиваются тени дальние
Над пологом глухой метели.
Он тянет образы безмерные
Из-за границы беспредела.
Я улетаю в край потерянный,
Он к бесконечной бездне белой.
Но снова вижу на экране я
Огни печальные, текучие:
Глобальных деревень мерцание,
Где выпьем мы по воле случая.
Как в черно-белой кинохронике
Фигура мечется по берегу:
Медвежесть, брови, подбородок и
“Белеет парус одинокий”.
Что ищет он в стране Румынии,
То в Англии, потом в Нью-Йорике?
Цезура есть в речистом имени
И свет в глазах в табачном облаке.
Еще по рюмке? Блесна истины
Случайно в строчке открывается.
“Ну что ж, приятно познакомиться!” –
скажу, но голос мой срывается.
* * *
На чужом полуострове сердце спокойнее дышит.
Там лежишь, как на дне, и себя только слышишь.
День проходит, как пасынок ночи,
как боль по погоде.
Ты приходишь, стоишь, словно звук Пастернака
на мерзлом пороге.
Не понять, не остыть, но оставить:
откуда все это берется?
Это сердце, напившись прибоя, медлительно бьется.
Память вьется плющом по чужому фронтону,
по фронтону голландско-кирпичного дома,
тщетно в мире ища очертания дома.
Слышен шорох плавней Каролины,
дыханье прибоя.
Постоишь на пороге и снова
сливаешься с морем.
С морем в зоне воронки
опасно напрягшийся ливнем.
Ожиданье напрасно, но жизнь –
ожиданье, и в нем
нарастает загадочный гуд
как в детской трубе водосточной.
Так прощаются с детством всю жизнь.
Но и это заочно.
Нью-Джерси