(Воспоминания о художнике и поэте второй эмиграции С. Бонгарте.)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 241, 2005
К двадцатилетию со дня смерти
Смелый, блестящий, эмоциональный, щедрый, критичный, яркий, артистичный, обворожительный… Эпитетов, живописующих характер и наружность русского художника и поэта Сергея Бонгарта, можно найти огромное количество на страницах обширной монографии “Sergei Bongart” (2002). Она написана американской художницей и искусствоведом Мэри Балком (Mary Balcomb). Из обилия эпитетов я сразу же выделяю два: артистичный и эмоциональный.
Да, именно артистичным запомнился он мне в его филадельфийский приезд в начале восьмидесятых годов. Здесь проходила совместная выставка нескольких русских художников, включая Бонгарта. Он был тогда уже смертельно болен, жаловался на страшную усталость, иногда доходившую до потери сознания. Высокого роста, элегантно одетый, все еще моложавый (молодился заметно: бросались в глаза подкрашенные волосы), внешне немного похожий на голливудского актера Феррола Флинна, он обладал безукоризненными манерами и умением с достоинством держаться в обществе, – американцы называют это social grace. Тогда Бонгарт приехал со своей будущей женой, молодой художницей Патрицией ЛеГранде, учившейся у него живописи.
Особый бонгартовский темперамент трудно не заметить и в живописи, и в поэзии. Творческой эмоциональности он придавал большое значение. “Каждая картина должна иметь в основе чувство… Без эмоции – работа мертва… Пишите чувством”, – наставлял он своих учеников в школе живописи. Можно почти с уверенностью сказать, что будь у него цех поэтов, он говорил бы там то же самое.
Сергей Романович Бонгарт родился 15 марта 1918 года в Киеве. “Самый красивый город в мире”, – неоднократно повторял он в эмиграции. Кем был его отец – мне неизвестно, мать умерла рано. Учился он посредственно. Отец, обескураженный школьной неуспеваемостью сына, но обнаружив у него способность к рисованию, настоял на уроках живописи. И вот мальчик, мечтавший стать инженером, серьезно увлекся искусством.
Его первым учителем был ученик Репина Михаил Михайлович Яровой, о котором Бонгарт сохранил на всю жизнь светлую и благодарную память. Война помешала ему закончить Киевский художественный институт. В 1943 году он навсегда покинул родной город, но никогда его не забывал, как не забывал и друзей юности. Самыми близкими были бывшие киевляне – Сергей Вагнер и Иван Елагин. Дружил он и с Владимиром Шаталовым, с которым учился в институте.
После войны, пережив в Германии время насильственной репатриации, в декабре 1948 года Сергей Бонгарт эмигрировал в Америку. В сравнительно короткий срок он снискал себе имя незаурядного преподавателя живописи. В Калифорнии, в Санта Монике, Бонгард приобрел дом-студию известного художника Николая Фешина и там открыл собственную школу живописи. Благодаря не только таланту, но и личному обаянию, какому-то неотразимому магнетизму, он привлек в свою школу много знаменитостей, щедро плативших за “творческие сеансы”. Долгие годы учился и дружил с мэтром знаменитый голливудский актер Джеймс Кагни (James Cagny). Посещал его студию и другой знаменитый актер – Джек Лемон, училась у него примадонна Metropolitan Оpera Дороти Кирстен и другие знаменитости.
Как-то Бонгард набрел на диковинный уголок в штате Айдахо, чем-то напомнивший ему киевские места. Там он открыл филиал своей школы, назвав новое приобретение “Киевщиной”. В эти далекие от всех цивилизованных центров края съезжались любители живописи, приобщаясь к тому искусству, которое вдохновенно и увлеченно преподносил им эмоциональный русский художник, не устававший настаивать: “Пишите чувством”. Выставки Сергея Бонгарта проходили успешно, его награждали медалями и картины покупались за солидные суммы денег.
В быту же Бонгарт был радушным хозяином, любил приглашать к себе в гости, кормил изысканными блюдами, которые готовил сам. Он любил животных. Долгие годы у него жили овчарка Гойя и кошка Машка. Кормил он и бездомных котов, нашедших приют в айдаховской “Киевщине”.
У женщин Сергей Романович имел неизменный успех. Первым браком он был женат на русской певице Галине Нечи (Нечипуренко), затем – на красивой и богатой Катрин Голдсмит. Она погибла в автомобильной катастрофе. С третьей женой – Джоэнн Стюарт – Бонгарт развелся и только под конец жизни женился на своей талантливой ученице Патриции ЛеГранде. Детей у него не было. Между браками случались романы с молоденькими женщинами. В этой череде увлечений можно предположить пылкое желание художника остановить время, угадывался даже некий страх перед неизбежным концом. Жизнь – молодую, здоровую – он любил со всей страстностью своей артистической натуры. В стихах Бонгарт сумел это выразить. Вот, например, конец стихотворения “У океана”, посвященного будущей жене – Патриции ЛеГранде:
…А девчонка бежит вдоль шипящей межи,
Мимо мокрых камней в голубой крутоверти,
И повсюду грохочет и буйствует жизнь, –
Жизнь чистейшего сплава, – без примеси смерти.
Предчувствуя близкий конец, он жаловался в стихах: “Мне последнее время труднее уснуть, / Уже меньше надежд, и желаний, и планов. / Знать, пора собираться в положенный путь, / В путь, в который с собой не берут чемоданов”. Сергей Романович Бонгарт умер 3 марта 1985 года от неизлечимой болезни почек. Его отпевали в Лос-Анжелесе, 8 марта, похоронили в любимой “Киевщине”. На похороны прилетели из Питтсбурга поэт Иван Елагин с сыном Сергеем, названным в честь его крестного отца – Сергея Бонгарта. На обратном пути в самолете Елагин написал замечательное стихотворение “Памяти Сергея Бонгарта”. Впервые оно появилось в альманахе “Встречи” (1985). В этом восьмистрофном стихотворении есть строки, которые не забываются:
…Мы выросли в годы таких потрясений,
Что целые страны сметало с пути,
А ты нам оставил букеты сирени,
Которым цвести, и цвести, и цвести…
Работы Бонгарта висят во многих музеях Америки. Но самая большая коллекция находится во Фрай музее (Frye Art Museum) в Сиэттле, шт. Вашингтон. Музей приобрел 19 работ художника.
* * *
Долгое время в Америке Сергей Бонгарт стихов не писал. “Двум Богам не молятся”, – говорил он другу Владимиру Шаталову. Может быть поэтому поэтического сборника он издать не успел, хотя, особенно в конце жизни, мечтал об этом. Одно бонгартовское стихотворение заканчивается пожеланием: “А мне б картин хоть сто еще, / Да книжечку стихов”. Иван Елагин любил не только живопись Сергея Бонгарта, но и его стихи, и много помогал своему собрату по перу в освоении поэтического ремесла.
Незадолго до смерти, Бонгарт ездил за помощью в издании книги в Нью-Йорк к Ольге Анстей, тогда уже тоже безнадежно больной. К сожалению, от “книжечки стихов” она его отговорила, сказала, что у него не все благополучно с синтаксисом. Но разве это так важно в поэзии? Сергей Романович очень огорчился “приговором” Анстей, по телефону жаловался мне, что уже не увидит в печати своей книжки.
Магия стихов Бонгарта, конечно же, не в безукоризненной технике стихосложения. У него есть свой поэтический голос. Бонгарт сумел в стихах отразить и свою внутреннюю биографию, биографию души, а не детали жизненного пути, пусть даже и необычного.
Молиться “второму Бoгу” Бонгарт стал лишь в начале семидесятых годов. Но в печати его стихи впервые появились в послевоенной Германии еще в 1947 году, в мюнхенском поэтическом сборнике “Стихи” (обложка работы С. Бонгарта). Сейчас эта маленькая антология – библиографическая редкость, которую я берегу как зеницу ока. В ней, кроме Бонгарта, опубликованы восемь поэтов первой и второй эмиграции: О. Анстей, Вл. Гальской, И. Елагин, С. Зубарев, А. Касим, Н. Кудашев, А. Савинова, А. Шишкова. Всех их уже нет в живых.
В этом сборнике большинство стихов Бонгарта можно отнести к жанру любовной лирики. Почти все они обращены к Галине Нечи. Любовь и горечь расставания. Есть в этих ранних стихах есенинские и блоковские нотки, встречающиеся у него и позже.
…Это было. Прошло, как проходит
Все. Как ты, моя жизнь, отгоришь.
Лишь висят в театральном проходе
Пожелтевшие клочья афиш.
Да на сердце щемящая жалость
Обманувшей когда-то мечты…
И как память о прошлом осталось
Между нами ненужное “ты”.
Поэт-романтик грустит о женщине, которую сам оставил:
…Там будет все, как будто бы вчера:
Весь город мой в людском немолчном гуде,
И те же дни, и те же вечера…
Но только там одной тебя не будет.
И где-нибудь, не знаю точно – где,
Мой любопытный друг меня расспросит
О стройной девушке, о ласковой жене,
Которую я так нелепо бросил.
О разрыве Галина Нечи кратко сказала общему другу: “Мы оба были артистами”.
Ностальгические строки обильно встречаются почти у всех творческих людей второй эмиграции. В то время все они знали, что обратного пути нет. Родина (у многих с большой буквы, так как подразумевался не Советский Союз, а “вечная Россия”) их никогда не простит: не простит пребывания на Западе и добровольного невозвращения. У Бонгарта очень много ностальгии.
Совсем как тогда – бузина и скамейка,
И тополь худой, как кащей,
И вот ностальгия ужалит, как змейка,
От этих обычных вещей.
Ужалит и вдруг уже некуда деться
От синих стрекоз у реки,
От дома, от сада, от счастья, от детства,
От материнской руки.
Или:
…И память сердца не осиля,
Через пространства и года,
Я до сих пор кричу:
“Россия,
Моя земля, моя беда!”
Ностальгические стихи, самые разнообразные, он писал многими красками – от густых, трагических, до радостных, светлых.
В декабре вспоминается май,
Вспоминается юность все чаще,
Мокрый Киев, веселый трамвай,
На зеленую площадь летящий…
А иногда встречаются гротескные зарисовки. Вот конец стихотворения об американской сороке, напомнившей ему российскую пернатую особь этого же рода-племени:
…Таких бы брать на мушку,
Другой – ее б убил!
А я, дурак, кормушку
В саду соорудил.
Орет, а ты неси ей…
Несу и не ропщу.
За память о России
Я и не то прощу.
Из всех цветов Бонгарт больше всего любил сирень. Она была для него символом цветущей, бьющей ключом жизни, воспоминанием о весне, о юности в России, давным-давно, когда влюбленные юноши дарили девушкам огромные букеты сирени. Радостно-бурное время, когда “Сады бушуют, рвутся в небо, даже / Его просторы стали им тесны, / И улицы кипят в ажиотаже / От ливня, от сирени, от весны…”
В стихотворении последнего периода Сергей Бонгарт отдал дань поэтическому мастерству своего долголетнего друга Ивана Елагина: “Читая стихи твои снова, / Я просто поверить не мог, / Как ловко упрямое слово / В бараний ты скручивал рог…” Этим стихотворением заканчивалась подборка стихов поэта, которую он прислал мне для публикации в альманахе “Встречи” за 1985 год. Свои стихи в печати он уже не увидел. Этот выпуск был посвящен его памяти.
И вот в Москве стараниями литератора Марины Белоглазовой готовится первый сборник Сергея Бонгарта – “Перекати-поле”. Так он хотел назвать свою книгу. Почему такое странное название? Да потому, что “Мы ведь в Америке оба / Выходцы из России”.
Филадельфия