Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 240, 2005
Ольга Кольцова
Что-где-когда, – куда из старых снов,
со стертого расплывчатого снимка
уходит осознание основ,
гримаса, маска, зеркало, ужимка, –
фигляр кривляется и врет о том, о сем,
тень искривляет плоскости, объемы,
шути, штукарь, над ветхим колесом,
тасуй же знаки, призрачный знакомый,
двойник, удвоенный мельканьем мотылька,
обеих змей раздвоенное жало,
постукивает старая клюка,
слепой кружным путем бредет в кружало,
что-где-когда, вопросом на вопрос,
когда-то, где-то, что-то, все забыто,
ты в землю врос, себя ли перерос,
пыльца, сквозь частое просеянная сито,
биенье крыльев, нервный перестук
о потолок, о стены, о предметы,
зарубки, метки, метины, заметы,
двусмыслица ореха Кракатук.
Ядро двойное надвое, как ртуть,
фигляр, штукарь, последыш иль предтеча,
произреки, себе противореча,
предвечных истин двойственную суть.
2004
* * *
Что ж, играй и подкидывай мяч,*
оттяни приближение бреда,
еще теплится в душах беседа,
но секиру заносит палач.
Плач над миром – густой пеленой,
спрячь глаза, ибо слезы безгласны,
над простором земли безучастной
солнце в дымке стоит слюдяной,
и двоится звезда в небесах
через призму надмирной печали;
в чьих ладонях весы раскачали
так, что с чаши просыпался прах,
серый пепел, седая щепоть –
в горький воздух, в прогорклые воды,
где полынная завязь исхода
прорастает сквозь ветхую плоть.
2005
______________________________
* Св. Алоизий (Людовик) Гонзага (1568–1591). В возрасте семи лет решил посвятить себя Богу и большую часть времени проводил в молитве перед распятием. В 16 лет вступил в орден иезуитов. Во время эпидемии чумы в Риме ухаживал за больными. Скончался в 22 года, до последнего часа ведя подвижническую жизнь. По легенде, в раннем детстве Людовик играл в мяч во дворе со сверстниками; подошедший монах спросил мальчика: “А что стал бы делать ты, если бы знал, что конец света наступит через миг?” Мальчик ответил: “Я продолжал бы играть в мяч”.
* * *
Так по вчерашнему снегу сердце бежит,
По прошлогоднему – или ушедшему – веку.
Блажь и причуда, мечется сердце по треку,
За прошлогодним мотивом – кружит и кружит.
Это не реквием, это болотная мгла,
Нить, дурнотой подступающей скручена туго.
От поворотного жернова, тяжкого круга,
От средостенья, предсердья.
Седая зола
Припорошила зоркий щеголий зрачок.
Вьется мелодия, время кругами кромсая.
Пряха блаженная, дурочка, девка босая,
Клото – иль кто ты, но явно, что не новичок
Нити спрядать, вороша золотую кудель,
И лабиринт запечатать заклятьем заветным.
Путаный вьется мотив по Садовым, Каретным.
Эхом, горшечник, в куски разлетелась скудель.
2005, Москва
Вадим Месяц
Бессмертные*
Получается, мы уехали зря
на блаженные острова,
не обретя ни свободы, ни радости, ни геройства.
Можно вернуться обратно, но как-то грешно
постучать через тысячу лет в родное окно,
представившись праотцом святого семейства.
Океан чем-то походит на наши холмы.
Его волны с оттенками хохломы
так же горбятся в своих переливах нежных.
Мы мечтали о душах,
о самых мятежных, самых безбрежных…
Я помню тебя – ты была хороша.
Ты неспешно дышала на острие ножа,
когда в движеньях своих поспешных
благословляла на гибель простых и грешных.
И мы вместо крика бросали на ветер псалмы.
И крыши мы крыли крыльями белых птиц.
Кто теперь это вспомнит?
Осталась история непролитого молока,
что несли друг за другом в ладонях через века,
чтоб окропить им младенца, спящего в сене.
И прочего как-то не хочется понимать.
Все было зря, все было зря – лишь повторять.
И перед одною тобой упасть на колени.
_________________________________________
* Из книги “Норумбега. Новые мифы о Хельвиге”.
Ведьма-радуга
Опустив на купола покрывала
Средь зеленого людского простора,
С неба радуга детей воровала,
Опускала свои руки в озера.
В бусах яблочных и шали цыганской,
В очи детские глядела уныло.
До империи чужой оттоманской
Она в сердце их своем уносила.
Она сердцем их своим согревала,
Перед тем как передать души зверю.
Чтобы мамка до рассвета не знала
Про великую свою про потерю.
Они ехали на бричках злаченых
По мосту, где не звенели колеса,
Облаченные в печаль разлученных
До последнего босфорского плеса.
Зарыдали, как увидели берег,
Полумесяц на старинных соборах.
Тебе, радуга, никто не поверит.
Вера кончилась в ночных разговорах.
Ты мне, ведьма, подари урожаю,
Жита спелого и желтой пшеницы.
Это я в тяжелых муках рожаю,
А тебе бы только крови напиться.
Ты не думай, что меня ты обманешь,
Зачарована тобою – ну вот уж!
Его матерью надолго не станешь:
Не подкидыш он тебе, а подметыш.
Мой звереныш со змеенышем дружит.
Тебе завтра его станет не надо,
Когда страшную он службу сослужит
Для украденного Царь-града.
Пока в Киеве кричал зазывала,
С перетопом да веселым повтором,
В небе радуга детей воровала,
Наклоняясь по лесам – по озерам.
Нью-Йорк
Ольга Чесакова
ЦУНАМИ
Посвящается Боре
Да знаем ли мы, а чего же мы стоим,
и кто поручится за “нет” или “да”?..
Плотину и плоть превращает в помои
отрыжка природы – вода.
Да знаем ли мы, что мы строим, что чаем,
какие мы сети плетем?..
Что было рыбачьей деревней вначале,
становится рыбьей добычей потом.
А те, что блаженствуют в пляжной нирване,
зачем уподоблены Гогу-магогу?
Кому этот жертвенный суп – океану?
Нептуну? какому-то новому богу?
Создатель каким вдохновляем был планом,
деля эти хляби и твердь?
Извечна война берегов с океаном,
и берег не оберег, – смерть.
Но как нас влечет к этой грани трехмерной,
где сходятся воздух, земля и вода,
где будто нет времени, вечно День Первый,
и кто поручится за “нет” или “да”…
НОСТАЛЬГИЯ
Докричись до меня, – я гора,
я отвечу тебе твоим голосом,
так кричи, чтоб сползала кора,
чтоб зерно вышибало из колоса,
чтобы все, что держало тебя на земле,
стало угольной пылью,
чтоб промчались ветра, теребя эту пыль
словно гриву кобылью.
Обесхлебься, ступай, одичав,
опрокинь горизонт на зарю
и впечатай ступню в солончак,
в хищный щебень пустынь, говорю.
И пока ты бредешь, наг и бос,
меж пустынь и болотных огней,
только слезные россыпи рос
будут, разве, отрадой твоей.
А когда ты дойдешь до меня,
в умиленье забыв хлад и глад, –
полно, в силах ли ты обменять
свой пароль на отзыв-камнепад?
Я гора. Я добра, хоть горда,
и тебе не желаю вреда.
Я скажу тебе так: уходи,
василисков моих не буди!
Докричись до меня, – я гроза…