(публ. Л. Криворучкиной-Щербатовой)
Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 238, 2005
Поделился я как-то мечтой об Афоне с моим другом, доктором Евгением Зубковым.
Рассказал, как желание посетить Святую Гору появилось еще в пятнадцатилетнем возрасте, когда Николай Иванович Солнцев, профессор нашей софийской гимназии, повез группу мальчиков на экскурсию в Рыльский мужской монастырь. Им двигало стремление углубить в детях интерес к истории и географии, привить любовь к Греции и Византии. Поездка состоялась в 1926 году. Провели мы там две недели, нам разрешалось общаться с монахами, и я с большим удовольствием обращался к тем, кто владел русским языком. Много философских и духовных бесед произошло за те дни. Монахи старались заронить зерна веры в молодые души. Все было интересно, поэтому захотелось попасть в другие монастыри, например, совсем рядом через Салоники можно оказаться на Афоне, известном центре Православия. Но тогда этого не случилось, хотя оба монастыря действительно находятся близко друг от друга.
На Афон, тем не менее, я попал, но только в 2001 году и из Нью-Йорка. Когда Евгений предложил мне эту поездку, я воспринял его слова как мечту, которую в моем физическом состоянии осуществить вряд ли представлялось возможным: перенесенная в 1999 году операция на артерии все еще удерживала меня от пеших прогулок и относительно уверенно я мог ходить лишь по квартире. Но Евгений убеждал, что группа, которую он собрал из крепких молодых друзей Петербурга и Нью-Йорка, готова при необходимости нести меня на руках. Все это было мило, но реально казалось невыполнимым. Вскоре Женя привел ко мне дьякона Павла Волкова, бизнесмена Володю Сушко и Валеру Кучерова, которые, словно оценив свои возможности, уверенно заявили: “Собираемся и поехали”. Я сдался. Группа действительно подобралась из людей молодых, физически сильных, в то же время очень милых, интеллигентных и духовных. Я решил рискнуть, во всяком случае, авиабилет на октябрь купил. Продолжая готовиться, упаковывать чемодан, волновался, ждал проблем и надеялся на чудо. И чудо произошло.
Сначала обычным рейсом из Нью-Йорка мы долетели до Афин, потом на небольшом самолете через сорок минут приземлились в Салониках. Оттуда Володя Сушко на арендованном нами микроавтобусе довез всех до Уранополя на Эгейском море, где мы заночевали в гостинице. На следующее утро, получив специальные визы на Афон, примерно за сорок пять минут перебрались на пароме на Святую Гору. Кстати, с визами, которые можно получить только перед самой отправкой парома, существуют некоторые трудности: греки по какой-то причине боятся их выдавать монахам и паломникам из России. В этом смысле Афон оказывает большую помощь и активно старается продвинуть русскую жизнь в святые места, во многом благодаря уже живущим там русским монахам. Все было ново, интересно, я ничуть не чувствовал усталости, что, в общем, меня радовало.
Афон – полуостров около шестидесяти пяти километров в длину и километров восемь-десять в ширину, изумительные горы, поросшие лесом, где еще встречаются дикие кабаны. Первое место, куда я попал, была застроенная церквами знаменитая Лавра – самый большой монастырь, старейшая часть Афона, берущая свое начало в 962 году. В этот же год Лавра получила буллу – официальное разрешение, а Афон – основные законы, действующие по сегодняшний день, от византийского императора Никифора Фоки. Того, который боролся с князем Святославом, мужем княгини Ольги Киевской, пожелавшим расширить Киевскую Русь за счет территорий южных стран. Я его понимаю: в Болгарии, например, тепло, хорошее фракийское вино. Я очень люблю эту страну, особенно центральную и южную ее часть – Фракию. И как не понять его желание, когда Святослав – мой прямой предок… Но Никифор выставил родственника из Болгарии, также как вместе со своей дружиной выгнал византийцев, под чьим владычеством более ста лет находилась страна. В 972 году Никифор Фока выпустил Устав для Афона, и в 10 веке полуостров стал центром Православия. Сюда в монахи и паломниками шли русские, болгары, сербы, а также часть православных, которых арабы вытеснили из Египта. Появились также с юга Италии бенедиктинцы из Амальфи. Большинство из них оставалось на Афоне вплоть до 12 века, даже несмотря на то, что в 1054 году произошел разрыв между Константинополем и Римом, так называемый Фотиевский разрыв.
Лавра – место завораживающей красоты, интересна своими хорошо сохранившимися с конца 10 века церквами. Старый Афон пережил тяжелые времена одного из Крестовых походов в период с 1204-го по 1220 год, когда на его территорию вторглись латинские крестоносцы, итальянцы, немцы, французы, англичане, разграбившие святые реликвии. Из Византийской империи, куда входил Афон, например, была украдена оказавшаяся позднее в Турции, туника, принадлежавшая Иисусу Христу, и многие другие предметы. В 14 веке сюда пришли турки. Вначале турецкое влияние на Афоне было незначительным, более того, турки дали монастырю много привилегий. В 1553 году турки захватили Константинополь, и Афон автоматически стал турецкой провинцией. Но надо отдать должное: турки до 1825 года Афон не притесняли. Лишь в начале 19 века, когда греки восстали против турок за свою независимость и многие афонские монахи поддержали греков в их борьбе за свободную Грецию, отношения дали трещину. Проблемы взаимоотношений не ушли и сегодня.
В Лавре монах Афанасий встретил нас рюмкой ракии с рахат-лукумом вместо традиционного по русскому обычаю “хлеба-соли”. Он же занимался нашим расселением. На группу, которая пополнилась друзьями Жени Зубкова из Москвы и Петербурга, Сашей Зубковым, офицером-подводником в запасе, бизнесменами Андреем Васильевым и Игорем Августовым, а также отцом Маркеллом, священником из Феодоровского собора Царского Села при Александровском дворце, выделили несколько комнат на пять-шесть дней. Я поселился вместе с Андреем Стенбок-Фермором, моим племянником, прибывшим из Парижа, в ничем не примечательной комнате на втором этаже. Обычный деревянный стол, стулья, кровати, к моему удивлению, оказавшиеся весьма удобными, представляли внутреннюю обстановку жилища. Вся мебель, к слову сказать, изготовлена самими монахами. Очень чисто и приятно. Небольшое окно мягко растворяло в прохладе комнаты дневной свет, отражавшийся на нескольких простых настенных иконах, которые и создавали монастырскую атмосферу. От балкона второго этажа лестница вела в большой двор, выложенный булыжниками еще в 10 веке. Ходить было трудно, но я старался понемногу гулять. Мне хотелось почувствовать дух тех, кто посвятил жизнь служению Богу. Греческий игумен Лавры сделал исключение, позволив отцу Маркеллу причастить и исповедовать меня. В три часа ночи о. Маркелл принял исповедь, затем причастил. Под пение греческих монахов я пережил замечательные ощущения. Пение удивительным образом подняло мой дух, дало силы, я почувствовал какую-то особую легкость. Верю, что исповедь дает очищение от поступков, которые тяготят. Все это, что немаловажно, проходило в темноте ночи, с трепетом свечей, а ночь на Афоне сама по себе уникальна, неповторима, окружена непостижимой магией. В Лавре я познакомился с русскими монахами, особенно подружился с Афанасием.
О нем нужно сказать отдельно. Это очень образованный человек с глубоким знанием искусства и литературы. Обучался он в Петербурге, жил недалеко от Омска. После того, как его оставила жена, Афанасий решил уйти в монастырь и десять лет назад пришел сюда пешком из Сибири через Иерусалим, что заняло почти три года. На Афоне он, имея прекрасный русский язык, быстро овладел греческим, стал правой рукой игумена, теперь играет значительную роль благодаря хорошим контактам и в святых местах и в России. Немало русских паломников приезжает сюда именно по его приглашению. Он, я знаю, планировал вскоре перебираться в отдельную от монастыря келью, расположенную примерно в километре от Лавры. У монахов есть свобода выбора: по желанию можно поселиться в келье, которая похожа на маленький домик, либо в пещере, где условия значительно суровее. Кельи, в которых ставятся лишь печки для обогрева, находятся выше монастыря метров на пятьсот, в горах. Жизнь там простая и дикая. Монахи могут оставаться в них до конца жизни, молиться, читать Священное Писание. Избравший одиночество, тем не менее не отрезан от жизни: имеет возможность при необходимости ходить в магазин или путешествовать в другие страны, в принципе – свободный человек. Деньги ему выдают: немало православно настроенных паломников оставляют пожертвования монастырям. Так, один политик и бизнесмен из окружения российского президента подарил Лавре несколько тысяч долларов. Позднее этот милый человек прислал мне икону самой почитаемой моей матерью святой, Ксении Петербургской, освященную на ее мощах: в честь нее нашу младшую сестру мама назвала Ксенией.
Вернемся к Афанасию. Это человек высокодуховный, при этом хороший дипломат, весьма успешно помогавший игумену вести переговоры, в частности с русским правительством, разными православными группами других стран. Афон – место интернациональное, здесь можно встретить паломников из Канады, Австралии, Англии, группы из Рязани, Курска, Московской области, Сибири. И все стремятся побеседовать с отцом Афанасием. Мы с ним много и интересно разговаривали. На вопрос, что он думает о России, отец Афанасий ответил уверенно: “Страна должна пережить тяжелые времена, и она снова будет великой Россией”. Он патриот, и мы оба смотрим в будущее с надеждой на возвращение Православия в страну. Афанасия, по его высказываниям, можно назвать православным фундаменталистом. Он уверен, что православная церковь должна поддерживать государство, а правительство – церковь: отделение церкви от государства имело плохой результат. “Сила России в том, что она базировалась на Православии. И это правильно. Другие религии должны иметь меньше прав, их надо перестать пропагандировать”. Афанасий убежден, что в Татарстане, Башкирии проповедуют антихристианские настроения. В противовес другим конфессиям православный мир должен объединиться вокруг Вселенского Патриарха, лидера Православия. Действительно, православный мир разобщен и разбросан, слабо связан между отдельными странами, хотя православных верующих немало: болгары, сербы, русские, грузины, армяне, халдеи – христиане Ирака, Сирии, Палестины, Ливана, Эфиопии. В Египте, к примеру, живет десять процентов православных, так называемые копты, потомки египтян, перешедших в Православие до прихода мусульман. В Каире, на юге Египта, копты имеют свои церкви с музыкой, барабанами. Около семи миллионов египетских христиан учатся в отдельных школах – единственном месте, где еще существует античный египетский язык. Мировое Православие представляет собой огромную силу, но не использует свои ресурсы, что не помешало бы, например, в Палестине. Меня огорчило, что греки стремятся получить контроль над Афоном, забывая, что это общеправославная святыня. Наряду с греческими, на Афоне есть сербские и болгарские монастыри. Говорили, что в сербском монастыре, став монахом, скрывается национальный герой Сербии, защитник боснийских сербов, доктор-психиатр Караджич. Вполне возможно. В конце концов Афон – это независимое государство, входящее в состав Греции.
Для тех, кто постоянно находится в монастыре, жизнь не кажется тяжелой. Для меня же расписание дня было несколько непривычным, но я старался придерживаться заведенного порядка. В два часа утра все отправляются на молитву в церковь – отслужить обедню. В пять часов заканчивается литургия и трапеза. Оттуда около шести утра монахи расходятся по кельям молиться. После двенадцати часов дня идет полуторачасовая служба, затем все выходят на работу: в огород, виноградники, на сбор оливок и цитрусовых, которые сдают на продажу. Один из послушников, по имени Анатолий, оказался специалистом по пчеловодству. Приехав два года назад с Украины, он обустроил двадцать восемь ульев, и меда в монастыре теперь столько, что его с успехом продают. Вообще монахи полностью обслуживают себя: чистят, стирают. Есть в монастырях и свои больницы, где ухаживают за пожилыми и больными людьми. С этой точки зрения, я всегда мог получить вполне квалифицированную помощь от отца Афанасия или того же Анатолия. Днем, часа в два-три, предлагается небольшой полдник. С пяти до семи вечера проходит вечерняя молитва и ужин.
Столовая, или трапезная, где монахи и паломники принимают пищу, причем процесс этот проходит торжественно, с молитвами, в первую минуту поразила меня: огромный зал, рассчитанный примерно на двести человек. Стены и потолок ее расписаны в 14 веке в эпоху Палеолога, последнего византийского императора Константина XI, племянница которого Зоя (София) вышла замуж за русского царя Ивана III Васильевича. Среди художников – знаменитый Феофан Критский. Краски сохранились и выглядят совершенно яркими, свежими, нетронутыми временем. Столы трапезной сделаны из могильных плит, снятых с надгробий христианских мучеников I века.
Система погребения на Афоне стала для меня открытием: через пять лет после захоронения останки умерших извлекают из могил, и, если остался только скелет, это значит, что земля приняла погребенного. В этом случае отделенный от скелета череп отправляют в так называемую “костницу”, остальные кости складывают в специальное хранилище, находящееся в подвале “костницы”, в противном случае, останки оставляют полностью в земле. Особое внимание при вскрытии могил уделяется цвету черепов: если они медового или темно-желтого оттенка, это означает святость человека при жизни, если череп белый, значит Господь не отверг грешника, приняв его покаяние. Если цвет черепа зеленый или черный, останки подлежат повторному захоронению, а все монахи молятся за грешного брата. Случается, когда в могиле обнаруживают нетронутое тлением тело, что по афонскому чину является плохим знаком, и умершего, зашив в мешок и привязав груз, выбрасывают в море на корм рыбам. “Постригись вот так в монахи и будешь волноваться до последнего дня: примет, не примет тебя земля”, – улыбнулся я про себя.
Надо заметить, что помимо многих достопримечательностей, Лавра прославилась знаменитой чудотворной иконой Божией Матери Кукузелисы начала 9 века, которая находится в часовне с тем же названием. Одна из самых старых на Афоне икон, она сохранилась, несмотря на Крестовые походы латинских крестоносцев. Папа Римский как-то справедливо извинялся за тот период, реликвии, однако ж, не вернул.
Поскольку ходить я много не мог, то провел еще одну неделю в Лавре, в то время как мои компаньоны съездили в два других монастыря: болгарский Зограф и русский Пантелеимоновский. Отец Афанасий же сел за руль автомобиля и решил разнообразить мое пребывание в Лавре поездкой в Иверскую обитель, расположенную в монастыре Ивирон. Дорога туда запомнилась мне надолго: маленький автомобиль, передвигавшийся примерно со скоростью сорок километров в час, бросало из стороны в сторону, трясло и качало на каменистых горных дорогах. Сидя на заднем сидении, я болтался и подпрыгивал, чутко ощущая все шероховатости нашего пути, и тело мое продолжало ныть даже после возвращения в Нью-Йорк. Этот монастырь, который когда-то был грузинским, знаменит Иверской иконой Божией Матери 6 или 7 века. Одной из немногих икон, сохранившихся в период иконоборчества, когда в 8 веке появился девиз: “церковь – без икон, все рукотворное, созданное человеком – противно Богу”. Тогда были уничтожены многие старые иконы, но, к счастью, безумие это не продлилось долго. Иверская церковь понравилась мне, во-первых, старинным зданием, во-вторых, – самой иконой. Паломники, которым разрешается короткое время, не больше одного дня, бесплатно жить в монастыре, оставляют свои подношения, развешивая их непосредственно на иконе. Чего там только нет: золотые кресты, браслеты, золотые часы – все это принадлежит иконе Божией Матери. В монастыре я подружился с игуменом – греком, хорошо говорившим по-французски, мы много общались и интересно беседовали на разные темы. Он рассказал мне одну историю, которая бытует в Иверском монастыре и впечатляет.
Чудеса вокруг иконы начались, когда однажды вечером на постой в монастырь попросился бедный путник, но его не впустили, поскольку ему нечем было заплатить за ночлег. Расстроенный и усталый, он продолжил путь и вскоре повстречал какую-то Женщину, Которая сжалилась над ним и дала золотую монету. Он вернулся в обитель, показал деньги. Удивившись этой перемене, в монастырь его все-таки впустили, а рассмотрев монету, спросили:
– Откуда она у тебя?
– Со словами “Не грусти”, мне дала ее одна Женщина.
Когда ему показали икону “Божией Матери”, он узнал Ее. В этот момент все увидели, что на иконе, украшенной нарисованными золотыми монетами, одной не хватает, и поняли, что деньги с бедных паломников брать нельзя. В Москве есть очень хорошая копия этой иконы, сделанная в 15 веке, я ее видел в одну из поездок. Примерно в 18 веке, после смерти последнего грузинского монаха, Ивирон перешел к грекам. Однако иконостас, сделанный в Грузии в начале 16 века, остался.
Из Иверской обители отец Афанасий перевез меня в Пантелеимоновский монастырь, где в “реликварии”, помимо реликвий и мощей разных святых, хранится глава святого Пантелеимона. Мне повсюду было интересно разговаривать с монахами, но один здесь меня поразил. Отец Мартиниан выглядел как русский богатырь, его кулак был размером примерно с мою голову – колоссальная силища. При этом остроумен, жизнестоек, силен духом не менее, чем физически. Этот человек провел на Афоне почти двадцать семь лет, и чувствовалось, что жизнью своей доволен. У меня, глядя на него, появилась мысль, как когда-то в двадцать два года в немецком монастыре Сант-Бенедиктберг: “Я мог бы здесь жить долго и, возможно, быть счастливым”. Но тотчас испугало отсутствие социальной жизни, к которой с годами я так привык. Чтобы попасть в реликварий, монахам пришлось поднимать меня на три этажа вверх. Там мне показали мощи св. Пантелеимона, исцеляющего больных и немощных, снабдили на дорогу маленькими бутылочками с чудотворным маслом и водой.
В этом монастыре, наконец, я соединился с моей группой, успевшей посетить за эту неделю несколько других святых мест. Я был счастлив снова быть вместе с моими замечательными товарищами, их чуткое, внимательное отношение трогало мою душу и делало поездку незабываемой. Я все время боялся за свои ноги, но и кого-либо обременять, просить о помощи мне не хотелось. Пытался обходиться тросточкой, в худшем случае, ходунком, но передвигаться по улицам, вымощенным булыжником, было невозможно. Поэтому Женя, словно предчувствуя мою проблему, предлагал везти меня в кресле-каталке, а при необходимости его друзья молча или с шутками переносили меня вместе с моим транспортным средством. И делали это не навязчиво, по-доброму. Особенно удивлял меня дьякон Павел: глядя на его одухотворенное, утонченное лицо, несмотря на хороший рост и прекрасное телосложение, я не мог подумать, что он настолько крепок физически, тем не менее именно он брал меня на руки и переносил в местах узких и труднопроходимых, где невозможно развернуться и продвинуться в кресле. Такой милый человек и хороший медик. Под его присмотром я чувствовал, что в случае непредвиденных обстоятельств погибнуть он мне не даст.
Отсюда все вместе мы отправились на остров Патмос. Это место, где святой евангелист, Иоанн Богослов, написал одну из книг Нового Завета – Апокалипсис. Подъем на вершину горы труден, где-то меня несли, как-то я карабкался сам, но вершины этого холма, где Господь Бог диктовал Иоанну свои откровения, я достиг. Если в первый момент это место произвело на меня несколько мрачное, тяжелое впечатление, то стоило лишь оглядеться, чтобы от увиденного захватило дух и показалось, что здесь все возможно, я имею в виду общение с Богом: такое странное, высокодуховное чувство подступало одновременно с мыслями о бренности жизни и осознанием вечности. В одно мгновение пришло понимание, что время – величина придуманная, условная: сливалось настоящее, прошлое и будущее, а жизнь на Афоне словно навсегда остановилась. Интересная деталь: Афон до сих пор живет по византийскому времени, что составляет разницу в три-пять часов по сравнению с афинским. Почему три-пять? Дело в том, что в каждом монастыре время устанавливается по заходу солнца, и этим моментом обозначается начало нового дня – двенадцать часов ночи.
В монастыре на острове Патмос нам показали “костницу” – хранилище черепов святых: целые груды, среди них есть те, что принадлежали святым с известными именами, как святого Фомы, апостола Фомы, хранится здесь и рука Андрея Первозванного. Что удивительно, от них исходит колоссальная энергия. Часть черепов покрыта золотом, другие в естественном виде, все кажутся такими маленькими, но энергетическую силу, от них исходящую, невозможно не ощущать. Надо сказать, что от всей поездки именно остров Патмос оставил в моей памяти самый глубокий след. Время пролетело так незаметно, нужно было покидать святые места. Мы поехали в Салоники, переночевали в Пирее недалеко от аэропорта, в очаровательной маленькой гостинице с прекрасным завтраком из кофе, хлеба и долго отсутствовавших в моем рационе яиц. Наутро отсюда вылетели в Стамбул.
Расставшись с Афоном, я сразу почувствовал нетерпенье: захотелось поскорее встретиться со Стамбулом. Как же давно я не посещал Турцию? С 1920 года. И был счастлив снова прикоснуться к стенам церкви Святой Софии, которая так потрясла меня в десятилетнем возрасте. В этот раз встреча была не менее волнующей, и такое чувство, что я не покидал этих мест, хотя прошло почти восемьдесят лет. Я помню, что еще в первый приезд у меня при виде этой церкви сразу появилась уверенность, что я бывал здесь, может быть, в другой жизни. Колонны церкви принадлежали когда-то первому храму Соломона, откуда полторы тысячи лет назад византийский император Юстиниан извлек их из соломоновой базилики и привез из Иерусалима. На месте храма Соломона потом построили мечеть Аль-Акса.
В Стамбуле я подружился с греческим священником, другом Евгения Зубкова, архимандритом Павлом, который работает в греческом квартале Фанар у Константинопольского Патриарха Варфоломея. В 1920 году я бывал в районе Фанар. Там тогда проживало много греков, Константинополь считался наполовину греческим городом, но греков изгнали в 1923–1924 годах после поражения в войне с Турцией. В Фанаре осталось совсем незначительное их поселение, но живущие здесь место это не покидали, считая его историческим, заселенным православными. Фактически от Фанара, где было несколько кварталов с церквами, большинство из которых уничтожены или закрыты и используются как объекты туризма, остался один квартал. Приятно, что одна часовня 10 века, очень красивая, все еще действует.
Тем не менее чувствуется, что Ислам давит на Православие, стараясь вытеснить из Стамбула. Надо сказать, что американские греки, которых насчитывается около трех миллионов, поддерживают оказавшийся в Турции центр Православия. Во главе этого движения стоит греческий епископ Иаков из Американской греческой архиепископии. Его не выбрали Патриархом только потому, что он – американский гражданин, а условие выборов предполагает наличие турецкого подданства. Отец Павел – помощник Патриарха, одержим мечтой устроить православную обедню в обновленной церкви Святой Софии, которая на сегодня является музеем. Думаю, мусульмане этого не допустят.
Меня очень растрогала встреча с Патриархом, родившимся на территории Турции греком. Какой блестящий человек: культурный, эрудированный, полиглот со знанием английского, итальянского, французского, немецкого языков. Уже не говорю, насколько грамотным политиком я нашел его. Патриарх был детально осведомлен о проблемах сегодняшней Православной Церкви в самых отдаленных уголках. Я задал ему несколько вопросов, один, в том числе, меня особенно интересовавший:
– Как вы относитесь к теперешнему Папе Римскому Иоанну Павлу II, к Католичеству?
– Мы дружим и сотрудничаем, его фото всегда находится на моем письменном столе.
По окончании нашей встречи Патриарх преподнес мне в подарок золотую медаль и запонки. Очень трогательно. Я так благодарен ему за дружбу, за внимание.
Домой возвращаться не хотелось, подумалось об одиночестве, пустой квартире: Кэтлин умерла больше двух лет назад, сын Андрея Стенбок-Фермора, Алексей, прожив у меня со своей женой два года, только что переехал в другой дом. Главное, я так сильно привязался к членам нашей группы, что начинал грустить от одной только мысли о расставании. Но, увы, все имеет свой конец.
Публикация Л. Криворучкиной-Щербатовой