Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 237, 2004
МЕЛОДИЯ Слышишь, слуху повинуясь, Тихий рост травы? Волны к берегу, волнуясь, Припадут, волхвы. Припадут, в песок зароясь, Поднесут дары, Радость хрупкая, как робость, Утренней поры. Звук идет, переливаясь: Валтасар, Каспар, Мельхиор, - перевиваясь, Превращаясь в пар. В пар, в дыхание дитяти, Бог, и Царь и Смерть В Нем раскинут, как распятье, Тройственную сеть. Но покуда - сеть рыбачья, Пристальный покой, Пристань, редкая удача Лодочки вон той. НОЧЬ Дежурный чай. Сиди, немей. Длинна ночь. Безусловный воздух свеж. Кому ты говоришь: немедленно меня утешь? О смерти не пытай. А то еще сойдет с невидимой оси, - и не услышишь голос, тонущий в ночи: спаси. Я знаю, ангел мой: тоска. Давай без темных таинств. Продержись в своем уме и не разгадывай свою не-жизнь, где не вдохнешь ни ночь, ни таянье снегов, ни даже эту тишь с чаинкой чистого отчаянья не ощутишь. Неоспоримых звезд раздрызг, и на ветвях сверканье, и не смей пускаться в пряный бред изысканный. Сиди, немей. ДЕНЬ ПЕРВЫЙ Птица чирикнет, как чиркнет о воздух, белую спичку зажжет утра, и крыльев серебряный отдых в нем оживет. Лето, прозревшее легкостью лёта, время ребенка внутри стекол веранды, прозрачная нота, зоркость зари. Дня дуновение, кружево ила, озеро глянет светло, точно задумано Господом было ночью число. Книгой, открытой на птичьей закладке, - зелени взвесь, - мир, как чеканная точность отгадки, высвечен весь. Нью-Йорк