Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 235, 2004
Я из числа тех, кто верит в достижимость для России европейского уровня жизни и европейских норм в политике. Но полагаю, что нашей стране до этого расти и расти еще Бог знает сколько времени. И молюсь, чтобы это время оказалось более-менее мирным. Но я решительно не могу понять тех, кто требует от России немедленно усвоить западные стандарты в политике, морали и образе жизни, а иначе призывает на “эту страну” гнев мирового сообщества. Давно ли вот так же обрушивалась “ярость масс” на тех, кто не хотел равняться на стандарты КПСС?
Для нынешних радикал-демократов характерна априорная подозрительность, если не сказать предвзятость, к теперешеней российской власти и тем, кто воздерживается от ее огульной критики. Но главная их претензия к президенту Путину – державнические тенденции и, разумеется, происхождение из КГБ. Раз при этом Путин, в отличие от Ельцина, пользуется молчаливой поддержкой весьма значительной части общества, “радикал-демократы” готовы объявить это общество глупым, обманутым или ослепленным патриотическими чувствами.
Я далек от мысли считать критиков нынешнего режима сознательными русофобами, но их неприязнь к российскому государству (которое мне тоже не очень нравится, но я не считаю его чуждым мне) объективно оборачивается неприязнью к тем, кто считает русский народ имеющим такие же права, как и любой другой. В том числе – и право на самоопределение, на равный доступ к общественным благам, на пользование родным языком. Полные праведного гнева по отношению к “федералам”, воюющим в Чечне, эти люди не испытывают печали по поводу воинствующих на Львовщине “украинизаторов”, их отнюдь не беспокоит судьба “неграждан” в Латвии и уж, конечно, они не усомнились в правильности приговора “пугачевцам” в Казахстане. Наиболее четко свою позицию обозначил считающийся преемником Сахарова Сергей Ковалев: я всегда на стороне слабых. При этом подразумевается, что Россия и русские всегда сильные, а значит, в любом конфликте не правы.
Андрей Дмитриевич Сахаров тоже повторял, что он защитник слабых, но он же и уточнял свою позицию. Я, говорил Сахаров, защищаю верующих от преследований КГБ, но живи я в клерикальном государстве, я бы защищал атеистов и еретиков. Думаю, сегодня он бы не оставил без внимания положение русских и русскоязычных в упомянутых странах СНГ и Балтии. Для Сахарова не было двойного стандарта, при котором большие зверства над одним народом могли бы оправдывать или заслонять “малые зверства” по отношению к другому народу. В том числе и тогда, когда в одном и том же народе налицо и жертвы, и палачи.
Сегодняшние диссиденты вновь приняли тезис, что Россия – та же империя зла, какой был для Запада СССР. При таком подходе, разумеется, и речи быть не может о правах каких-то там русскоязычных, а уж о целостности России и подавно.
Диссидентское мышление охватывает не только национальный вопрос. Если СССР был, по сравнению с Западом, пуританской страной – это, само собой, было плохо. Окажись тогда в наличии организованные движения за права наркоманов или гомосексуалистов, диссиденты наверняка бы взяли их под свою опеку. Сегодня в политике дискриминируемых нет, а вот наркоманам, точнее пропагандистам наркомании, угрожает запрет. И сверхлиберальная пресса кидается на защиту: отстоим наше право живописать кайф от марихуаны, сравнимый со стопкой водки (как это сделал журналист одной газеты, посланный в Голландию на футбольный чемпионат). Тут опять срабатывает та же привычка брать под покровительство любые меньшинства: не расовые, так сексуальные или даже криминальные. Кто-то из диссидентов обмолвился, что и преступники нуждаются в защите, ибо они в меньшинстве.
Что за странная арифметика? Разве меньшинство не может быть агрессивным и подавляющим? И разве одна и та же группа людей в разных ситуациях не может быть то большинством, то меньшинством? Наконец, почему защита слабых для диссидента автоматически означает, что слабый всегда прав? Любая мать даст отпор обидчику своего ребенка, но она же и отшлепает его, если тот сам набедокурит. Но наши диссиденты выше житейских принципов: для них чеченские бандиты – непременно невинные жертвы коварных “федералов”…
Опять-таки не сочтите меня за шовиниста или безоглядного державника: я прекрасно сознаю, сколько мерзостей творится в Чечне со стороны наших войск (которых диссиденты даже не хотят называть нашими). Но если вы встали на позиции правозащитников, то почему не хотите обличать зверства, творимые той стороной, “борцами за свободу нации”? Одна западная правозащитница прямо заявила: наше дело – обвинять госструктуры, а не отдельных граждан (каковыми она считает организованных бандитов).
Вот вам еще один симптом детской болезни диссидентства в демократии: считать носителем зла только государство. Преступники могут ограбить тысячи людей, убивать и затыкать рты недовольным, но если они называют себя “бизнесменами”, их деяния для диссидента интереса не представляют. И раньше-то “правозащитники” свысока относились к проблемам рабочих, сегодня прямо считают их бездельниками и дармоедами, мешающими идти в светлый капиталистический рай.
Диссиденство как образ жизни, конечно, возникает не на пустом месте. В обществе много язв и их нужно лечить. Но сегодняшние диссиденты озабочены не лечением, а очередной переделкой общества под собственные стандарты, которые они, в свою очередь, собезьянничали с западной витрины.
Самое противное для меня в чтении современных диссидентских текстов – даже не их содержание, а стилистика. Брезгливость и брюзжание по отношению к нашей стране (“этой стране”, по их определению) так и сквозит в каждой строчке. А если речь и не идет о стране, то диссидентские уши все равно торчат. “Новое время”, например, как-то для куражу размахнулось на несколько страниц писаниями о прелестях курения – явно в пику примитивным агиткам о вреде курения.
Если уж вы, господа диссиденты, так любите всяческие меньшинства, так вот вам страдающее меньшинство – некурящие. Почему мы должны в подъездах, на улице, в офисах вдыхать дым, которые выдыхают поклонники табачного зелья? Пусть себе травятся, но только не травят нас и наших детей! Можно назвать и другие меньшинства: ненавидящие рекламу, страдающие головной болью от какофонии, называемой музыкой, презирающие новорусский жаргон и матерную брань… Но люди эти диссидентам не интересны, имиджа на них не построишь.
Я не понимаю, почему любое отличное от радикального мнение обязательно нужно относить к другому полюсу? Разве люди, относящиеся к России и ее бедам иначе, нежели преемники диссидентов – сплошь реакционеры?
Виктор Кузнецов, Москва