Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 232, 2003
Вокруг смерти Горького. Документы. Факты. Версии. М., Институт мировой литературы РАН. 2001
Споры о судьбе М. Горького не утихают. В эпицентре их находится вопрос, не оставляющий равнодушным никого: как же и почему умер великий писатель? Помочь разобраться в характере его смерти и призван сборник “Вокруг смерти Горького”.
Читатель вправе предполагать, что он узнает имена ученых разных стран, высказывавшихся по этому поводу, – М. Никё (Франция), Г. Герлинг-Грудзинского (Польша), Вяч. Вс. Иванова, В. Барахова, Л. Спиридоновой и др. Статей этих нет, как нет даже и просто их историографического обзора. О смерти Горького писали по горячим следам многие современники, от Л. Троцкого до И. Бунина. Можно было ожидать хотя бы выборку из их суждений. Увы, и этого читатель не найдет. Наконец, нет в сборнике и оперативных откликов отечественной и мировой периодической печати на это сенсационное событие.
Читатель вправе обратиться к аннотации, определяющей цель издания. И вот тут его ожидает сюрприз: “Шестой выпуск серии “М. Горький. Материалы и исследования” является ответом на разного рода недостоверные версии о смерти писателя, бытующие в печати”. Недостоверной, собственно, объявляется одна версия – насильственной смерти писателя. И наоборот, отвечающей высшим требованиям науки объявляется версия смерти естественной, по причине болезни. Эта точка зрения нашла наиболее последовательного защитника в лице заведующего Архивом Горького В. С. Барахова. Она была изложена им еще в 1990 году в статье “М. Горький. Последняя страница жизни: факты и версии” (“Вопросы литературы”, № 6).
Что же нового преподносит нам сборник? Немало внимания уделено в нем “московскому процессу” 1938 года, фальсификаторский характер которого доказан давно и неопровержимо. И тем не менее зачем-то воспроизводится 20 страниц текста допросов обвиняемых. Кстати, теперь этот материал найти проще простого. Отыскались предприимчивые люди, которые семисотстраничный фолиант переиздали в 1997 году.
Тотчас по выходе книги в еженедельнике “Ex libris НГ” появилась статья на целую полосу “Раскрытый заговор” с совершенно недвусмысленным подзаголовком: “Бухарин был расстрелян небезвинно”. Попытка реанимировать чудовищную небылицу сразу же вызвала резкое отрицание профессионалов. Депутат Госдумы, известный юрист Шейнис пришел к заключению: “Трудно назвать это иначе, как прямой провокацией”.
Единственная статья в сборнике, самым прямым образом относящаяся к существу вопроса, – это 42-страничная работа Л. Смирновой “Memento mori”. Она могла быть существенно короче, если бы из нее был устранен материал о взаимоотношениях Л. Троцкого и Горького (кстати, уже опубликованный ранее). Все усилия Л. Смирновой направлены на то, чтобы утвердить концепцию “естественной смерти” и опровергнуть “измышления” тех, кто исповедует противоположный взгляд. Да и в самом деле: зачем было лишать писателя жизни, если он “заочно (? – В. Б.) воспевал нового свободного человека”, если Сталин “успешно использовал Горького как организатора литературного дела” и объединения писателей в один Союз.
Между тем ознакомление даже с давно опубликованными материалами работы Оргкомитета СП убеждает: в 1932-34 годах все выглядело не так просто. Случалось, Горький не только не “помогал” Сталину, а напротив, Сталину приходилось мешать Горькому создавать СП на более или менее разумных (в тех условиях) демократических началах. Тогда авторитет Горького достиг апогея, и по свидетельству первого председателя Оргкомитета И. Гронского, вождь часто уступал Горькому даже в тех случаях, когда был с ним не согласен (например, замена докладчика по поэзии горьковской кандидатурой Бухарина). В конечном счете, не будучи удовлетворен итогами съезда, Горький дважды подавал в отставку: Сталину лично и в ВКП(б).
Не находя прочной опоры в среде соотечественников, Л. Смирнова ищет союзников за рубежом. Оказывается, еще в 1997 году В. Страда опубликовал статью “Горький – жертва или слуга Сталина”, в которой, цитирую, “ставит под сомнение основополагающую версию В. Баранова (о насильственной смерти – В. Б.). В. Страда склонен согласиться с Солженицыным, что такой необходимости у него не было” (Corriera della Sera. 1997, 22 mazzo). Следовательно, “отпадают всякие подозрения В. Баранова в отношении Будберг” как непосредственной исполнительницы воли вождя.
Что касается А. Солженицына, то известно лишь одно заявление на этот счет: “Сталин убивал его зря, из перестраховки…” Обе внучки писателя заявляют: “Мы так и не знаем, кто убил дедушку” (“Московский комсомолец”, 1997, 18 июня). Вспомним и название статьи акад. В. Иванова: “Почему Сталин убил Горького?”
Вспоминая одного из очевидцев обстоятельств смерти М. Горького, Л. Смирнова заявляет: “имени его мы называть не будем, в горьковедение оно не войдет”. Речь идет о Михаиле Александровиче Цейтлине, заместителе редактора иностранного отдела “Известий”, работавшего ранее с Горьким в журнале “СССР на стройке”. Был он одно время ответственным секретарем “Литгазеты” (именно в ту пору, когда ею руководил горьковский ставленник А. Болотников, а фактически газета была рупором горьковских идей). Л. Колосовым записаны ценные свидетельства Цейтлина как человека, оказавшегося наблюдателем событий в ночь, когда энкаведешники привезли Муру в Горки из Москвы, а она сразу же осталась наедине с больным, удалив даже медсестру Черткову.
Л. Колосов вслед за свидетельством Цейтлина приводит крайне важную выдержку из малодоступного зарубежного издания “История шпионажа”: “В распоряжении Ягоды была группа врачей, которые отправляли на тот свет неугодных Сталину большевиков. Так были умерщвлены Менжинский, Куйбышев, писатель Максим Горький и его сын Максим Пешков… Что касается Максима Горького, которого очень боялся Сталин, то писатель был отравлен по указанию Ягоды одним из самых тайных его агентов, коим была любовница Горького…”
Попутно: в статье Л. Смирновой говорится о каких-то моих “эксклюзивных” беседах с Н. Берберовой. Был бы рад, если б таковые имели место в действительности. Но это чистый вымысел.
После сказанного читателю будет небезыинтересно познакомиться с остальными авторами сборника. Среди сторонников естественной смерти перечисляются авторы “известных монографий и статей”: Барахов, Быковцева, Маслов, Пархомовский, Тополянский… Причем, оказывается, каждый из них приводит “свою систему доказательств”. Сколько авторов, столько и систем. Какая “система”, скажем, у В. Тополянского, понять затруднительно. Просто всех сторонников версии о насильственной смерти врач В. Тополянский объявляет “мрачными мистификаторами”, то есть проще говоря лжецами (“Литгазета”, 12.06.96).
Сторонников “недостоверной” версии насильственной смерти гораздо больше. Прежде всего это те современники событий, которые присоединились к точке зрения Л. Троцкого. Это также писатели и деятели искусств Ю. Анненков, Б. Зайцев, И. Бунин, Л. Арагон; это деятели отечественной культуры, непосредственно общавшиеся с Горьким, – И. Шкапа, Л. Разгон, Б. Ефимов; ученые-историки Р. Конквест, А. Антонов-Овсеенко, Б. Николаевский и мемуаристы-политики, – скажем, Б. Орлов, автор “Тайной истории сталинских преступлений”. Ну и наконец, это ученые-филологи, специально занимавшиеся изучением проблемы: М. Никё, Л. Флейшман (США), академик Вяч. Иванов, Л. Резников (Петрозаводск), Л. Спиридонова (Москва, ИМЛИ, несмотря на некоторую уклончивость ее позиции в рецензируемом сборнике), ну и аз, грешный, автор книг “Горький без грима. Тайна смерти” (1997, 2-е изд. 2001) и “Беззаконная комета” (о баронессе Будберг), 2001.
“Факт убийства Горького можно считать непреложно установленным”, – пишет Л. Флейшман после скрупулезного изучения ситуации. Таково же мнение и выдающегося историка социал-демократического движения Б. Николаевского, редактора “Социалистического вестника”. Наиболее четко обосновывает свою позицию Р. Конквест. Убежденный в том, что при жизни Горького был бы невозможен первый из запланированных великим вождем процессов против Зиновьева и Каменева, историк пишет: “Все свидетельства показывают, что Горький умер насильственной смертью”.
Повторю: ни одна из этих цитат в сборнике не фигурирует. Очевидно, при анализе роли Горького в общественной и политической жизни страны в ходе подготовки съезда писателей и после него особый акцент следовало бы сделать на явлениях, вызывающих в совокупности необходимость насильственного устранения Горького. Множество подобных фактов уже охарактеризовано, в том числе и в моей книге “Горький без грима. Тайна смерти”.
У каждого крупного общественно-исторического явления есть определенная внутренняя логика развития, самодвижения во времени. И не всегда она постигается только при опоре на документы или свидетельства очевидцев. Документы могут быть уничтожены или сфальсифицированны. В условиях сталинского абсолютного единовластия это обычное явление. Конечно, перед настоящим исследователем как первоочередная встает задача сбора фактов и документов с возможно исчерпывающей полнотой, фактов, как отвечающих выдвигаемой гипотезе, так и противоречащих ей. При подсчете равнодействующей аналитики неизбежно сталкиваются с самой трудной и ответственной (не в последнюю очередь, в нравственном отношении) задачей. Той, о которой говорил Ю. Тынянов: там, где кончается документ, я начинаю.
Беда многих литературоведов состоит в том, что финишируют они именно на границе, отделяющей документ от большого социума. Исследователю важнее всего найти внутреннюю взаимосвязь между фактами, которая цементирует воздвигаемое из “кирпичиков” здание концепции.
Главная беда сборника “Вокруг смерти Горького” в том, что он выключен из стратегии социального и исторического развития страны и ее культуры, что лишает издание четких методологических ориентиров. Вытекает же это из прямо обозначенной в аннотации задачи – борьбы с версиями, априорно обозначенными как недостоверные. А отсюда совершенно недопустимое в науке замалчивание фактов “неудобных”. Реальная проблема тем самым наглухо накрывается воздухо-звуконепроницаемым колпаком.
На особицу стоит в сборнике одна статья – известного исследователя творчества Горького Л. Спиридоновой. Прежде всего автор идет к выводам на основании тщательного и квалифицированного анализа документов (в данном случае – впервые публикуемого дневника коменданта дома на Малой Никитской Кошенкова, непосредственного свидетеля развертывавшихся событий). И приходит Спиридонова неизбежно к выводам прямо противоположным тем, которые пытаются обосновывать другие авторы и прежде всего Л. Смирнова, чья статья претендует на некое итоговое освещение проблемы.
Записки Кошенкова при всей их внешней неупорядоченности, отрывочности не вызывают ни малейшего сомнения в их достоверности. А рисуют они в высшей мере странную атмосферу, воцарившуюся в доме Горького. Казалось бы, согласно той концепции, которую тогда распространяла официальная пресса, власть должна была сделать все, чтобы спасти жизнь великого писателя и “лучшего друга” Вождя. Однако все складывалось иначе. Постоянные перебои с доставкой продуктов, автотранспортом, телефон вдруг отключался надолго, связь с Горками временно была утрачена. Наконец, провокационные звонки по “вертушке” (уж спецсвязь-то с Кремлем работала бесперебойно): “Кремлевский телефон. Я поднял трубку. – Что, достигаете желанного, подлецы? – Трубка в руках, жду голоса, но его нет. Мне тяжело” (Кошенков).
Л. Спиридонова пишет: люди Горького “безошибочно чувствовали присутствие чьей-то злой воли… Все они, искренне переживая за Горького, опасаются повторения истории болезни Максима”. “Создается впечатлениеи, что за ходом болезни не просто пристально следили, но и управляли процессом лечения. А главное, был определенный круг лиц, заранее уверенных в летальном исходе”. Исследователь приходит к выводу: “лечение было “организовано” соответствующим образом, так что “смерть писателя была имитацией естественной, умело подготовленной и выполненной под руководством опытного “фармацевта”.
Насколько стал ненужен и даже мешал Сталину Горький живой, настолько он был нужен ему мертвый. Как икона, как образец для подражания. Был тщательно разработан целый комплекс мероприятий по канонизации классика соцреализма еще до того, как он смежил веки.
Сборник “Вокруг смерти Горького” со всей очевидностью демонстрирует кризисное состояние академического горьковедения, призванного решать задачи не только публикаторского, но и основательного методологического значения.
Вадим Баранов, Москва