Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 229, 2002
В наследии лучшего русского поэта Южного полушария именно сонеты составляют одну из главных частей; их счет идет на сотни, а если прибавить сюда еще и венки сонетов – “Крестный путь”, “Звено”, “Кедр и птица”, прибавить десятки переведенных им на русский язык сонетов Луиса де Камоэнса, Жоашена дю Белле, Фернандо Пессоа, Уильяма Шекспира – наверное, сонеты окажутся вообще главной частью творчества Перелешина. Притом некоторые из его книг составлены из одних лишь сонетов, – в частности, такова обращенная ко мне в силу сложившихся обстоятельств книга Валерия Перелешина “Ариэль” (Франкфурт-на-Майне, 1976). С самим Перелешиным мне так никогда и не довелось увидеться, хотя переписка, длившаяся с начала 1970-х годов до начала 1990-х (когда поэт стал уже совсем плох и на письма отвечать не мог), с избытком компенсировала недостаток прямого общения.
Когда многое в покойном СССР к концу 1980-х годов стало “можно”, конечно же, первым моим порывом был поиск возможности печататься для Перелешина в родной стране. В 1988 году сперва в переводном жанре, потом в оригинальном кое-что удалось сделать. В ответ на мои старания в письме от 18 октября 1988 года Перелешин писал мне: “Читатель, на которого я держу прицел, – в России, как бы она ни называлась. Больше того: авторские права в России осуществляются через Вас, а после моего неизбежного ухода переходят к Вам (надо бы написать “к тебе”)”. Добавлю, что со следующего письма (от 5 ноября 1988 года) поэт стал обращаться ко мне “на ты”. Я не возражал, но никогда не смог бы сам так же обратиться к нему.
Письма трех последних лет были полны инструкций: что разрешать печатать, что придерживать, в каком порядке и на каких условиях. Свой поразительный перевод “Дао Дэ Цзин” Перелешин мечтал увидеть не просто изданным, но как-нибудь очень хорошо, красиво, пусть и дорого. Это удалось, хотя прижизненное издание (“Проблемы Дальнего Востока”, 1990, № 3) было журнальным, его он еще успел подержать в руках и давал читать друзьям. Зато московское издание 2000 года в серии “Триумфы” (ныне закрывшееся издательство“Время”, где я тогда работал главным редактором) оказалось настоящей библиофильской радостью – плотная бумага, сорок иллюстраций, ни единой опечатки. Жаль, что так поздно.
Но в оригинальном жанре для перелешинской поэзии и в России, и за ее пределами сделано пока что мало; архив Перелешина, разделенный им на три части (одна в Голландии, в Лейденском университете, вторая в ИМЛИ в Москве, третья у меня дома) после беглого изучения оглушает исследователя совершенно невероятным фактом: хоть и два десятка книг Перелешин издал, но неизданная часть его творческого наследия все еще куда больше изданной.
Я взял из стихов Перелешина 1980-х годов, последнего для него творческого десятилетия, именно сонеты, его любимую форму – выбирая, разумеется, лишь неизданные стихотворения. Последние стихи его датированы 1989 и 1990 годом, этих стихотворений единицы, и сонетов среди них уже нет. Впрочем, от 1989 года остались единичные стихотворения, от 1990 года – всего одно; его я приложил к некрологу Перелешина, написанному мной для “Нового Журнала” по просьбе покойного Ю. Д. Кашкарова.
Ныне Перелешин уже входит в каждую сколько-нибудь серьезную антологию русской поэзии ХХ века. Но как же много еще остается неизданного! Поэтому в ближайшие годы, надо полагать, Валерий Перелешин будет в числе постоянно печатающихся, современных, новых поэтов России.
Евгений Витковский, Москва
ОСКАРУ УАЙЛЬДУ Уже не те для дел богоугодных В наш обиход прокрались имена: Вот и моя охочая жена Уступлена за банщиков бесплодных. Прошли века заветов старомодных: "Наполните..." - земля давно полна, И как еще вращается она Под тяжестью несметных толп голодных? Теперь мы Вас сумели бы сберечь, Мудрейшего из праведных предтеч, Достойного хваленья, а не брани. Пройдет еще пятнадцать-двадцать лет, И будет Ваш поруганный скелет Обмыт, одет - и принят в орден Бани! НА БАЗАРЕ ХУДОЖНИКОВ Paulo Cesar Costa Lima Здесь хорошо: не хочется домой - Давно статьи и рифмы надоели, И кажутся сонеты и рондели Поделками с дешевой бахромой. На выставку и Павел-Цезарь мой Привез резьбу, и скоро опустели Его щиты: раскуплен труд недели, Труд мастера, а он - глухонемой. Поют его холмистые пейзажи, Базилики звонят, кричат рапажи, Ревут быки (погрузка на плоты). Как это так? Мы вовсе не стыдимся Неравенства, а сетуем и злимся: Глухонемой - без глухонемоты?! 19 мая 1982 НА ПОЛПУТИ Не лгали нам избранники-рапсоды, Что к ним сходил ясновельможный Феб, Чьи спутницы несли насущный хлеб: То новый строй, то замысел для оды. Но с той поры явились коноводы, Вкусившие, что древний миф нелеп И что нужней бранить постылый склеп, Где с голоду кощунствуют народы. Пусть ветрогон, смотря на облака, Размера ждет и рифмы с потолка, А труженик (и стихоплет построчный) Привык потеть с восьми до десяти, А я и в час, обидно неурочный, Приветствую гостей на полпути. 24 декабря 1982 ТОЧКА Где сходятся свеченье благодати, Нездешний блеск полуденных высот - И мутная испарина болот, И поздняя расчетливость некстати, Где сплетены сверхчувственные рати, Создателя незыблемый оплот - И полумрак, и юношеский пот, И духота испаханной кровати, - Там горд зенит, но так же прост надир, Там Божий мiр и мой противомiр Уравнены в одной двузначной точке, Устойчивой до первого толчка. И я молюсь плаксиво об отсрочке Беспомощной молитвой старика. 4 января 1983 ТРЕТЬЯ ГОДОВЩИНА Крест, памятник. Две бабочки над ним, А выше всех - стрекочущие галки. Бессонные, в могилах души жалки: Почтеньем ли утешатся одним? Условные обряды совершим Подтянуто, сурово, без развалки - И, рассадив по холмику фиалки, В себе самих смущенье заглушим. Что я принес от сердца в дар любимой? От жгучих слез - лишь след неуловимый, От прошлого - что мог бы принести? ... Как, три часа? Бегу до перекрестка И уношу задевший по пути Несмелый взгляд могильщика-подростка. 10 января 1983 ЖДУ ПЯТНИЦЫ Я новый день встречаю, как врага, А под вечер сбегаю за ворота: На западе багрец и позолота И месяца янтарные рога. Жду пятницы, - но как она долга, Седмичная трясучая работа В автобусе! Вот проползла суббота, Прошла среда. Вот нет и четверга. Еще одной переболеть бы ночью, А к завтраку увидеть бы воочью Изгибы губ и темных глаз игру, Движенья рук неотразимо смуглых, Чтоб, изменив казенному добру, Застенчиво коснуться плеч округлых. 5 октября 1985 УТРОМ Как вовремя ты подошел ко мне В автобусе, по вдохновенью мига, И наскорообещанная книга Тем, что моя, мила тебе вдвойне. Я вновь один, но ты со мной во сне: Не ожидал волнующего сдвига Смешной чудак - увы, полурасстрига, Отверженный по собственной вине. Потерянный среди многодорожий, В тебе опять я свет увидел Божий, Сменяющий зазнавшуюся ночь. Не время ли забыть об Антиное, В лучах зари соблазны превозмочь? Но днем видней и радостней земное! 3 октября 1986 ПЕРСПЕКТИВА Рождается на свет по миллиону В четыре дня младенцев на земле: Никто не прочь, ища добра во зле, Потворствовать природному закону. Убогий шар, подобие баллону, Раздуется наш мiр да и во мгле На дне морском, в искусственном тепле, Понравится плодливому бурбону. Когда же мы и там дойдем до дна, Нас выручит атомная война, Останки рыб отсрочат людоедство: Их выдавать нам будут по ломтю... Последнее нелакомое средство... Тут Анненский присвистнет: "И-тю-тю!" 15 июля 1987 ПОЦЕЛУЙ Испания своим гордится Сидом, А Франции милее маршал Ней, Но Сид и Ней сближаются тесней В Австралии - в забвенье тем обидам. Там город есть, великолепным видом Прославленный, других портов знатней, Где корабли гостят по много дней, Потворствуя носильщикам и гидам. Пяти минут мы не были вдвоем, А я уже об имени твоем Пишу стихи, мечтая о свиданьи, - Несет меня благословенный вал: Здесь тридцать лет я прожил в ожиданье, Но ты один меня поцеловал! 22 сентября 1988 года