Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 229, 2002
(1903 год)
19-7/I-03, Москва
Дорогая моя мамочка!
Выздоровел ли совсем Шура? Вероятно, опять тебе не пришлось отдохнуть, и на праздники было еще больше возни, чем в будни. Даже тут, хотя, по-видимому, ничто не должно мешать мне, праздники вот уж почти пролетели, а я ни разу не сидел спокойно в своей комнате. Вся жизнь так складывается, что все время мечешься, и ничего не приходится делать спокойно, а всё в какой-то лихорадке. Конечно, почти ничего за это время я не успел сделать, разве только написал, наконец, свою статью и теперь сижу и переписываю её. Но она вышла такая неуклюжая, что я вижу полную невозможность предлагать её для журнала.
Ты пишешь, что у нас в доме не умеют веселиться; мне кажется и вообще действовать не умеют, потому что ни к чему не хотят относиться просто, традиционно, а всегда с особой выдумкой. Самое элементарное действие у нас стремятся превратить целым рядом особых, специальных подготовлений, мер, предварительных действий во что-то необычайно важное и особенное. Конечно, результатом этого является замораживание действия. Действие хорошо, когда оно под влиянием порыва; у нас же о порыве столько начнут заботиться и так будут обсуждать его, что он испарится, пока придет черед действию, и поэтому ни одно действие не вырастает естественно; везде и всегда тепличная атмосфера. Конечно, при таком действии, оно нехотя и безразлично, во вкусе Милля.
Мария Николаевна и Варвара Николаевна просили кланяться вам; то же самое и Готлиб Федорович, у которого я был не так давно.
При письме присылаю 2 фотографии. Передай, пожалуйста, их папе. Если можно, пусть Лиля мне выпишет из словаря Larousse в статье «danse macabre» те источники, которые там указываются. Напиши мне, получила ли ты посланную тебе картину. Я начинаю опасаться, что она застряла по дороге. Недавно я был у Андросовых и читал им свою статью. Хотя они говорили, что интересно, но видно так непривычны (особенно Соня) к идеалистическим взглядам, что были несколько ошеломлены, вроде того, как если бы я объявил себя китайской императрицей, а Мария Николаевна от удивления, как сказала, забыла мне предложить ещё чаю. Впрочем, я с ними в очень хороших, кажется, отношениях, и мы оживленно проводим время, когда мне приходится быть в их доме. Мария Николаевна достаточно часто вспоминает вас и выражала пожелание свидеться.
Переводной чек я получил, но до сих пор ещё не получал денег. Вероятно, пойду за ними после праздников, когда они понадобятся. Пока у нас, насколько мне известно, все совершенно спокойно, и, мне кажется, в этом году может обойтись без беспорядков; по крайней мере сейчас нет никаких симптомов.
Целую тебя, дорогая мамочка. Сейчас ухожу, так что надо отнести письмо. Твой П.
19-13/I.-03, Москва. В. Ф. Эрну
Дорогой Володя!
До сих пор не отвечал вам, потому что был занят писанием (точнее: переписыванием) статьи “о суевериях и чудесах”. Сидел над перепиской очень долго, тем более что около 22 страниц очень мелкого почерка пришлось переписать почти нацело дважды, и после этого буквально взять перо в руки не мог; да и теперь тошнит от одного воспоминания о статье. Когда я писал ее вечером, она мне еще казалась терпимой, но когда голова могла относиться критически – утром – я видел, что все 22 страницы полны непроходимой белиберды, и если бы меня спросили по совести, все ли я понимаю из того, что написал, то я бы ответил, что понимаю не более … Авось кто-нибудь умнее меня найдет смысл!
Чтобы покончить с делами, пишу о них сейчас: книг у букиниста, понятно, нечего покупать; они мне вовсе не нужны, и я только хотел воспользоваться случаем, но я новые могу купить не дороже. С тетрадями уж не возитесь, т. к. я все равно надеюсь приехать не так нескоро домой, чтобы не мог обойтись без них. Пока еще не знаю, когда начнутся занятия. Думаю, что скоро, так что когда получите мое письмо, непременно выезжайте немедленно, т. к. это будет порядочно поздно.
Сейчасясижуза математической работой – черчением фигур одним почерком, не снимая пера, и составляю ряд теорем. Это и позволяет отдохнуть и важно во многих отношениях; а особенно приятно сидеть часами и выдумывать замысловатые узоры в виде примеров. Быть может, об этом прочту сообщение.
Спросите Георгия Николаевича, не надо ли выслать ему чего. Письмо ему я написал, да как-то не соберусь послать.
В таком ненастроении писать сейчас, что, кажется, брошу, тем более что надо отправить скорее.
Вчера был акт в университете, но я не пошел на него, хотя и был приглашен распорядителем; впрочем, интересного ничего не было. Надеюсь скоро увидеться с вами.
Ваш П.
19-21/I.-03, Москва
Дорогая мамочка!
Вчера сюда приехал Эрн; он извиняется, что не мог зайти к вам за посылками, но я думаю, что это вышло очень хорошо: вы мне столько насылаете, как будто я задаю ужины всему общежитию. Сегодня начались занятия и вместе с ними нормальная жизнь. Собираемся в скором времени устроить заседание нашего математического общества. Дела его, видимо, оживились, т. к. не хватает места для рефератов, да, кроме того, некоторые профессора хотят делать небольшие сообщения. Так, напр., Лахтин собрался сделать сообщение по геометрии, но его сообщение так разрослось, что часть его будет прочитана на заседании математ. общ., а другая, демонстративная, у нас; я-то услышу обе, т. к. последнее время посещаю заседания математ. общества при университете. Написал я небольшой реферат по геометрии положения, но читать его буду на следующем (через одно) заседании; Жуковский нашел его интересным. Придется только готовить для него диапозитивы, т. к. некоторые чертежи играют роль картинок и должны быть красиво выполненными. Мы собираемся иногда у Андросовых читать собственное по литературе и т. п.; так собирались дня два тому назад. Того, чего мне нужно было, из этих собраний не выйдет, но все-таки это не будет совсем бесцельным времяпрепровождением, и может служить вместо отдыха.
Вернулся ли папа из своего путешествия? Кажется, я совсем забыл написать тебе, что посылку получил.
Я право не знаю, как и о чем я могу писать тебе. О чем я ни пишу, сейчас ты недовольна; о целом ряде вопросов что бы я ни говорил (именно я), ты не хочешь просто слушать и спешишь заявить, что я и сам не верю своим словам. Ведь нельзя же закрывать глаза на факты из-за того только, чтобы подогнать всё по своей мерке. Тебе хочется, чтобы у меня не было известного мировоззрения, и я уже более четырех лет твержу, что оно все-таки у меня есть, но пока никакого ответа, кроме настойчивого отрицания факта, я не слышу. Весьма возможно, что оно разовьется дальше, так или иначе, не берусь решать, но ведь для меня же может быть, наконец, обидно ваше утверждение: ты такой от того, что попал в Москву и нам надо жалеть об этом. Ведь это значит, вы попросту отрицаете за мною то, чем я единственно дорожу: сознательное развитие мировоззрения и отбрасывание прочь предрассудков, будь они даже предрассудки интеллигенции. Да и притом надоело мне слушать сказку о Писареве и проч. и в ответ на все мои запросы получать ответ г-на Писарева. Если поколение, которое кажется вам наиболее идеальным, было необходимо, чтобы пробудить сознательность, заставить своим отрицанием разумно построить мировоззрение, то, однако, как исторический слой оно – пустота, голое отрицание. Если оно и расчистило почву, то само оно – не почва. Пора уже действовать, а не заниматься разговорами о том, как, мол, хорошо будет действовать после наступления революции на Марсе и уничтожения обязательных лекций в университетах для баранов. Мне нужно стоять на чем-нибудь, на исторической почве, иметь нечто реальное, а не абстракции о будущем блаженстве. Ближайший слой, на котором можно опереться, не увязая в под-под-партиях, это наши деды, и я обязан воспринять то положительное, ту историческую почву, которую они мне дают, как я стараюсь сделать ее сознательной и сознательно принимаемой помощью ваших отрицаний. И почему-то вы непременно хотите вырвать эту почву у меня из-под ног, хотите, чтобы я снова носился по воздуху. Вы не хотите вникнуть в то, что дорого всему народу, не хотите посмотреть, не скрывается ли там, за грубой оболочкой, чего-нибудь ценного, а просто брезгливо отворачиваетесь. И ведь этот нигилизм не только в отношении религии, метафизики и т. д.; и наука не избежала его вовсе. Мне кажется, всякое “да” просто претит вам, и хочется (именно хочется, т. к. часто бывает нисколько не обосновано) отрицания всего, неопределенности и неоформленности. Поэтому мне кажется, вам должно быть просто неприятно видеть под чем-нибудь почву. Серое, бесформенное, неиндивидуальное, незаметное и витающее в воздухе – вот то, что должен ценить я, с вашей точки зрения. Это всё чистые отрицания, и для меня имеют значение только для оттенения всего положительного. Вы все великое хотите свести на малое, а я в том, что вы считаете малым, усматриваю признаки великого.
Целую тебя, дорогая мамочка. Прости за резкий тон, но, я думаю, лучше знать настоящее мнение друг друга и не создавать о нем себе иллюзий, чем всегда и во всем смягчать тона и затушевывать контуры. Если есть разница, то пусть она сознается. Только при сознаваемых различиях возможно примирение, а не перемирие.
Целую тебя, моя хорошая.
Твой П.
19-31/I-03, Москва
Дорогая моя мамочка!
Я так давно не писал тебе, потому что это время каждый вечер мне что-нибудь мешало. У нас было на днях заседание общества, о котором ты уже знаешь, и заседание это прошло интересно, тем более, что проф. Лахтин сделал сообщение о своей работе, касающейся таких поверхностей, у которых имеется только одна сторона.
Вообще дела общества идут довольно оживленно, и для рефератов даже не хватает времени, т. к. мы собираемся не более двух раз в 1 месяц. Мне сейчас опять пропасть дела; не говоря уже о лекциях, сочинении и переводе Канта, котор. я хочу закончить поскорее, висит на мне писание реферата для следующего собрания и приготовление диапозитивов для волшебного фонаря к нему, т. к. у меня имеются такие путаные чертежи, что сразу их и не сделаешь, скорее не чертежи, а узоры различных видов и даже изящные.
Меня просили взять на себя один урок; я сумел часть его передать одному студенту, но все-таки придется заниматься физикой и тригонометрией, хотя надеюсь не заниматься помногу.
Тут самая причудливая погода; то идет сильнейший снег, то все стаивает, то до 10╟ морозу, то 3╟ – 4╟ тепла; недавно в 2 часа температура изменилась почти на 8╟. Но в общем запахло весною, и хочется видеть какую-нибудь зелень. У нас, вероятно, уж почки распустились. Хотя около нас много садов, но очень скучно без природы; я бы не был в состоянии выжить в городе безвыездно, и когда вспоминаю, какие виды бывают весною в Тифлисе, мне очень хочется перенестись туда. Тут, правда, поразительны закаты солнца, но их давно уже не видно за тучами.
Поправился ли Шура от своей простуды? Что у нас такая неудачная зима? Все время кто-нибудь да болен дома, насколько я могу судить из ваших писем.
Oт Люси получаю письма, но довольно редко; по правде сказать, я и сам пишу довольно редко, т. к. при занятом дне как-то откладывается написание письма с одного срока на другой.
Целую тебя, дорогая мамочка. Прости, что пишу мало так: я тороплюсь на лекции. Твой П.
19-2/II-03
Дорогая мамочка!
Последнее время мне все приходится писать и писать то одно, то другое, так что надоело писание смертельно. Работаю в библиотеке и, между прочим, в отделении рукописей в Румянцевском музее. Дело в том, что Ельчанинов просил меня навести справку по вопросу, который и меня интересует; только на днях я собрался, наконец, исполнить его просьбу и наткнулся на рукописное письмо Лабзина, которым так увлекся, что сижу и переписываю его. В философском отношении оно не представляет интереса, но служит, как мне кажется, любопытным документом по истории цензуры и т. п. Хотя вообще меня эти вопросы мало касаются, но данное письмо так наивно, а потому и так язвительно, что я употреблю старания, чтобы его напечатали в “Новом пути”, конечно, если пропустит цензура. Напр., он описывает, как он издавал свой “Сионский вестник”, пользуясь тем переполохом, который поднялся из-за него, и покуда поступали бумаги Государю о необходимости заключить Лабзина в крепость, пока “поднялась буря, которая длилась более месяца и простиралась до того, что и в городе, и при дворе, и в кабинете, и за столом Государя, судили и рядили о моем журнале, как злом каком умысле, а обо мне, как о преступнике”, Лабзин преспокойно докончил все издание. Очень милы там некоторые резонерствования, а все письмо, кроме слога, по-видимому, является во всех отношениях вполне современным (хотя, конечно, не с точки [зрения] либералов).
19-4/II-03
ПриехалСергей Теймуразович. Вчера вечером я заходил к нему и провел там вечер. Кажется, что ему скучно тут, да и что в самом деле делать проездом на несколько дней. Он мне говорил вскользь, что Маргарита разошлась с мужем; я, конечно, не стал расспрашивать его об этом, но если можешь, напиши, правда ли это. Это, кажется, судьба всех порядочных людей у нас; сначала приходится ссориться с обществом, а потом между собою, и тяжело смотреть, как большая часть сил, почти все силы уходят на полемику вместо созидания, разрушение вместо построения, и ссоры вследствие нежелания понимать друг друга. Так постепенно разрушается, расшатывается духовный организм и теряется способность к росту и развитию.
Я перечитываю в 3-ий или в 4-ый раз “Разговоры Гете”, собранные Эккерманном, и каждое слово Гете вызывает восхищение. Столько всестороннего интереса, жизненности проявляет он в 80 лет, так горячо и интенсивно радуется и негодует, что хочется чуть не всю книгу переписать в мою тетрадь заметок для будущих сочинений. А у нас как-то даже молодые люди прозябают или начинают быть инертными весьма скоро. У меня пример есть перед глазами – Преображенский. Он очень образован, талантлив, ведет деятельную жизнь, следит за литературой, но чувствуется, что он уже устал (ему около 40 лет), что его занятия не наполняют его огнем, что, наверно, было раньше. А между тем ведь он живет не в провинции, непрерывно посещает всевозможные ученые общества, но… огня уже нет, хотя он и печатает свои труды. И, видимо, он сам чувствует это.
Только сейчас получил письмо от папы и, насколько понимаю, вы мною недовольны, особенно ты, дорогая мамочка, т. к. не хочешь даже писать. Право не за что: стараюсь делать что могу, но не скрывать же мне своих убеждений, хотя бы они и были, как ты утверждаешь, временными. Я, конечно, надеюсь, что все мои воззрения всегда будут временными, т. е. всю жизнь будут развиваться; но нельзя смешивать органического развития мировоззрения, внутренней потребности исправлять и дополнять его с простым менянием убеждений. Про себя могу сказать, что я пока еще ни разу не менял просто убеждений, а насколько мог, старался стройно двигать их вперед, и сердиться за то, что видишь пункты, где необходимы пополнения, было бы странно.
За последнее время я нашел не много, но очень интересного материала для своей работы, и теперь она у меня продумана, так что кое-что прочесть еще и написать не составит большого труда, но зато придется повозиться с чертежами, т. к. я набрал массу различных красивых кривых в виде образцов. Целую тебя, моя хорошая мамочка. Не сердитесь на меня, а лучше напишите скорее. Твой П.
Поправился ли Шура?
19-4/III-03, Москва
Дорогая мамочка!
Сейчас только вернулся с нашего математического собрания, но так утомлен, что совсем не могу писать письма. Одно время тут было совсем тепло, но теперь снова стоят небольшие морозы, так что и на весну не похоже. Ужасно хочется скорее домой, не знаю только, когда смогу выбраться.
Люся мне прислала письмо, в котором сообщает, что они переехали в Женеву, но адреса своего не пишет, так что я не могу ей отвечать. Думаете ли вы, чтобы она и тетя Ремсо приехали на лето домой? Напиши, пожалуйста, как ты и папа думаете относительно Лили. Если вы предполагаете, что с будущего года она поступит в школу рисования, то сообщите, чтобы я мог узнать тут, о чем понадобится заранее. Я лично был бы очень рад, если бы Лиля жила со мною. Как идут дела детей в гимназии? Было бы хорошо, чтобы Шура избавился от экзаменов, а то это отнимает много времени и труда. Целую тебя, дорогая мамочка, и вас всех. Твой П.
19-8/III-03, Москва
Дорогая моя мамочка!
Мне бы очень хотелось быть поскорее с вами, но не знаю, смогу ли я устроиться со своими занятиями, чтобы выехать так рано, как предполагал раньше. Но ты все время говоришь, что у нас дома неудобно и т. д., как будто это может сделать жизнь более или менее полной; для меня лично это все равно, и мне бы хотелось только, чтобы вы устроились, как вам удобнее и лучше. На днях я был на заседании общества (“философия естествознания” – это такая секция филологического общества). Заседание было посвящено памяти физиолога И. Мюллера, причем прочли рефераты Сеченов и Огнев. Я в первый раз тут услыхал и увидел Сеченова, бывшего нашего профессора. Он очень стар и носит старинные круглые очки в черепаховой оправе, оченьнеудобные, так что ежеминутно они у него падают и попадают в рот. Сеченов очень милый старичок, и через каждые 3 слова своего сообщения о Мюллере делал присутствующим нравоучение вроде: “к счастью, увлечение натурфилософскими бреднями не оказало на Мюллера того гибельного влияния, которого можно было бы ждать … Тогда (с подчеркиванием этого слова) эстетика не преобладала над наукой, и Мюллер недолго держался взглядов на познание, подобных взглядам Гете, и т. д. и т. д.”. Все это у него выходило очень наивно, особенно, когда он начинал смотреть при такой фразе на кого-нибудь в упор. Впрочем, либералы могут принять к сведению, что Сеченов сказал такую фразу (речь идет об одном попечителе округа, покровительствовавшем Мюллеру и бывшем ревностным гонителем либералов, демократов, революционеров и т. д., что выяснил в следующем реферате Огнев, проф. нашего университета): “Что у Мюллера были выдающиеся таланты видно из того, что он сумел заслужить любовь своего начальства, и ему покровительствовал попечитель…”
Получил недавно письмо от Ельчанинова; он пишет, что моя статья о суевериях, быть может, будет помещена в “Новом пути”; но сообщаю тебе это с опаской, т. к. прекрасно знаю, что вы останетесь ею более чем недовольны. Пожалуйста, не говори никому, что она моя, т. к. я боюсь либералов и без нужды не желаю портить себе настроение бесполезными разговорами.
На лето у меня работы достаточно, что и нужно было ожидать, т. к. новая все прибавляется, а старую не успеваешь доделывать в свой срок. Прежде всего надо написать сочинение для зачета и для него прочесть порядочно и понаделать уйму чертежей; дело, впрочем, мне милое, т. к. люблю изящные геометрические картинки и тут хочу порадеть об эстетике. Кроме этой основной работы думаю писать 2-ую ее часть (приложения к психологии некоторых из своих идей) и отдельными статьями, быть может, постараюсь устроить в “Новом пути”. Затем надо многое прочесть по математике и др. и хочу выполнить одну маленькую работку по физике. Больше, кажется, и ничего нет, но и этого хватит на все лето даже при усердной работе. Будет ли Шура держать экзамены? Лиле-то уж наверно придется; быть может, я смогу немного помочь ей, т. к. в мае-то уж наверно буду дома. При этом письме присылаю свою метрическую выпись, которую только позавчера собрался, наконец, взять из университета.
Вышла новая книга Poincare “La Science et L’Hypotеse”, чрезвычайно интересная, хотя и слишком, если не поверхностная, то легкая. Мне хочется видеть ее в русском переводе и я постараюсь возбудить этот вопрос. У нас тут есть одно издательское общество при университете; к сожалению, я не знаком с его членами, но надеюсь, что через Жуковского устрою дело.
Как идут издательские дела общества, о котором писал ранее папа?
Передай мой привет Лизе-тете; надеюсь, что она дождется в Тифлисе меня; мне хочется видеть ее, т. к. я не видел уже 3 года.
Заходил вчера по делу к Андросовым; Соня собирается держать латинский экзамен, так что я начал выспрашивать у нее грамматику и в увлечении этим приятным занятием мы засиделись до 11 часов вечера. Варвара Николаевна кланяется тебе.
Целую тебя, дорогая мамочка. Твой П.
19-17/III-03, Москва
Дорогая моя мамочка!
Все еще не знаю, смогу ли приехать домой к Пасхе, т. к. не решил вопроса относительно книг. Как-нибудь постараюсь устроиться, хотя не надеюсь на успех.
Роман Рода, о котором ты пишешь (“Проточная вода”) печатается в “Образовании” за этот год, но я не имею времени теперь читать его, так что прочту как-нибудь после. Конечно, я прочел статью Ельчанинова, о которой ты меня спрашивала, но я знал о ней гораздо раньше того, как она появилась. Ты говоришь, что “Новый путь” и его направление кажутся тебе чем-то очень далеким, т. е. нисколько не трогающим за живое. Разумеется, против такого психологического факта я сказать ничего не могу; но ведь не сможешь ты не признать, что не только есть люди, для которых это и недалеко, и живо, жизненно, и даже того, что это живо в той или иной форме для большинства (это аргумент ad personam, т. к. для меня он ничего не говорит, но вы часто ссылаетесь на всеобщность).
Какой-то из критиков недавно заявил, что увлечение метафизическими и религиозными вопросами указывает на психическую болезнь, и потом прибавляет: “да не представляет ли и вся философия особого рода болезнь?” Пусть это так; но такими психически больнымибыливсе(даже отрицатели, т. к. отрицая, они интересовались) лучшие и великие,всете, чьего обаяния не можешь отрицать и ты. Да, пусть мы, больные, будем с ними. Страдать болезнью Спинозы, Платона, Фарадея, Ньютона, Бруно, Гете и т. д. и т. д. можно считать только счастьем, хотя, разумеется, не философствовать спокойнее и, быть может, веселее.
Был на днях на заседании физического общества. Теперь только и говорят, что об “электронах” и “ионах”, “ионах” и “электронах”. Факты очень красиво связались, и выросла прекрасная и стройная теория (математическая), по которой электричество признается чем-то вроде “жидкостей” XVIII ст. Это вовсе не значит, чтобы прежние теории исчезли и стерлись с лица земли; нет, они переработались и входят в состав новой теории, и насмешки по адресу “мифов”, “потаенных сущностей” и т. п., которыми без стеснения награждали физики недавнего прошлого теории физиков прошлого и позапрошлого столетия, видя в них чуть ли не “теологов” (самое ругательное слово) и во всяком случае “метафизиков”, теперь сконфуженно несколько приумолкли, и даже говорят теперь слишком энергичные выражения, вроде теории образования воды: “кислород + (+электричество) {химическ. соединение} вступают в двойное разложение с водород + (-электричество) {хим. соедин.} и образуется водород + кислород {хим.соедин.} и (+электр.) + (- электр.){хим. соедин.}, а последнее соединение есть эфир” и т. п. Да и в математике происходят вещи очень бурно, и всё в области метафизики: бесконечность, расходящиеся ряды и т. п. Наш Бугаев, напр., глубоко возмущен некоторыми из современных математических работ, хотя сам он спиритуалист и большой любитель метафизических вопросов. Он прямо кричит, что это возвращение к теориям, господствовавшим 100 и 150 лет тому назад, что 150 лет работали над их изгнанием и т. д… Но тут все забывают, что если была необходима критика, чтобы сознательно относиться к имеющемуся, то критика не есть еще самоцель, что за сознанием должно появиться сознательное отношение к тому материалу, ради которого старались, а сознательное отношение вовсе не состоит в том, чтобы всё не нравящееся выбросить как ветошь и сделать надпись: “мифы, теология, метафизика, эстетика, наука (даже наука), философия etc. Строго воспрещается трогать во избежание заразы. Против провинившихся в непослушании будут приняты меры, как-то: общественное мнение (понимай: закидают грязью), сумасшедшие дома (Мейер, Zullner) и т. д.” Часто теперь единственным аргументом против взгляда известного выставляют устарелость взгляда, т. е. по праву давности его признают ложным: раз, мол, 30 лет это мнение считалось ложным, то уж пусть и остается впредь с таким эпитетом.
Целую тебя, дорогая мамочка. Тебе кланялась Варвара Николаевна.
Твой П.
Напишу Госе в другой раз: очень поздно сейчас. Присылаю с этим письмом свидетельство из университета и заявление.
19-28/VIII-03, Минеральные воды
Дорогая мама!
Ты, вероятно, знаешь от Коли, что я еду во 2-ом классе, хотя и очень жалко, что сел так, никаких удобств сравнительно с З-им нет и публики довольно много. До Баладжар я ехал с одним знакомым по гимназии, а от Баладжар до Ростова с другим, так что все время не остаюсь один. Это приятно, т. к. иначе со мною начала бы заговаривать весьма подозрительная компания студентов, едущая в соседнем купе. К вам, верно, уже приехала Соня-тетя. Кланяйся ей от меня и не забудь передать ей платок. Могу сообщить, кстати, что я посеял салфетку, нечаянно выкинув ее за окно. Целую тебя. Твой П.
19-30/VIII-03, Зверево
Дорогая мамочка!
Благополучно проделал все пересадки и, несмотря на множество публики, уселся в Ростове очень удобно в обществе одного офицера с семьей и девочки-консерваторки, которой 15 лет и едет которая в Петербург одна. В общем, поезд переполнен, а вчера, как говорят, в Ростове и вовсе не продавали билетов. Первое письмо адресуйте, пожалуйста, на имя Семенниковых для передачи мне (адрес их: Екатерининская площадь, дом Ренквист, кв. 22), т. к. долго ждать, пока-то я еще сообщу свой адрес. Скажи Андрейке, что тут очень много арбузов, так что их продают на иных станциях даже по 1 коп. за штуку. Целую тебя, дорогая, и всех вас.
Твой П.
9-7/IX-03, Москва
Дорогая Люся!
Прошлоцелоелето, как я все собирался написать тебе и Ремсо тете, новсе времяэто мне столько приходилось писать всякой дребедени, что я был решительно не в состоянии видеть без отвращения бумагу, чернила и все такое. Теперь я написал, наконец, значительную часть своего зачетного сочинения, точнее, переписал из нескольких учебников; надо докончить его и переписать начисто, а на это, наверно, пойдет не менее двух месяцев писарской работы. Проклинаю день и час, когда я не сообразил, как оно будет увесисто (в буквальном смысле) и взялся писать его. Да кроме того еще целая масса статей и т. п. висит над моей головой, статей от геологии до мистической теории познания включительно (конечно, через математику). Не знаю, как я со всем этим справлюсь, хотя за возможную в будущем заметку и некоторые негативы для журнала по фотографии я уже получаю его задаром.
Из Сурама я ходил пешком в Бакуриани, где жили Сапаровы и гостил у них несколько дней. С Элей я познакомился весьма мало, так что-нибудь все время мешало поговорить с нею по душам, кроме последнего момента, когда она пошла немного проводить меня. Что же касается до Тамары, то я давно уже, т. е. года два или даже больше, нахожусь с нею в хороших и довольно близких отношениях, и несколько раз мы говорили с нею о разных основных вопросах. Мина хорошо поет, но мне слышать ее удавалось мало; вероятно, послушаю теперь, в Москве, куда приехал кроме того и Павля, ее брат; он поступил тут в университет на математический факультет.
Виделся в Тифлисе несколько раз с Георгием Николаевичем, причем часто мы говорим о воспитании и ужасной неряшливости в этом отношении нашего века. Особенно тяготит его полная распущенность всех воспитываемых, которая за последние 2-3 года распустилась не только у нас в Тифлисе, но, кажется, по всей России, напр., в Москве, такими пышными цветами, что о всей прелести их нельзя тебе составлять себе представление издалека, т. к. даже мне, который видел период достаточной распущенности в гимназии, все это представляется странным и кошмарным. Отсутствие вкуса к чему-нибудь идеальному, полная невыдержка, неумение и нежелание работать хотя бы в какой-нибудь области, вульгаризация во всех смыслах – одним словом, мерзостная горьковщина, которая под видом “силы” скрывает самую полную несостоятельность, самое полное бессилие, а под видом аморальности (т. е. сознательного отказа от морали, дерзновения преступать законы идеального) содержит в себе самую ультра-буржуазную имморальность (т. е. неимение, лишение каких-либо идеальных импульсов к действию, умственную и волевую слабость), эта горьковщина достаточно распространена среда молодежи нашей, особенно гимназистов и гимназисток.
Карточки Андрейки, мамы и Госи снял, но пришлю тебе их в следующем письме, т. к. нет готовых хороших отпечатков.
Целую тебя.
Твой Павля
Мой адрес: Москва. Знаменка, Малый Знаменский переулок, дом Фетисова, кв. № 4. П. А. Флоренскому.
Присылаю тебе стихотворение
На перепутьи
Мы стоим на перепутьи
и дрожим от тьмы
И в мистическом предчувствьи
ждем рассвета мы.
Все мы, путники, томимся
и восхода солнца ждем;
Теней мрачных мы страшимся,
бледно светит небосклон.
Жизнь волнами всюду хлещет,
блеском золота горя.
Почему ж так слабо блещет
Солнца вечного заря?
19-21-IX-03
Дорогая моя мамочка!
Вот уже почти месяц, как я не имею ни писем, ни известий от вас. Почему вы не пишете? Каждый день я думаю посылать телеграмму, [но потом] начинаю надеяться, что получу письмо завтра. Я вам писал с дороги, потом послал из Москвы телеграмму и два письма. Неужели вы их не получили и не знаете моего адреса. Пишу его еще раз; вот он: Москва, Знаменка, Малый Знаменский переулок, дом Фетисова, кв. 4.
Пожалуйста, дайте знать о себе поскорее.
Квартира, на которой я поселился, оказалась для меня очень удобной и спокойной; все теперь прибрано в моей комнате по местам. Мне из редакции “Нового Пути” дали знать, что [оттиски] моей статьи послали в Тифлис; если вы полу[чите] их, то перешлите мне сюда, т. к. мне необходимо дать их кое-кому, да и самому нужно иметь присебе,какни искажено там многое. Потом я просил тебя в прошлом письме прислатьмнепачку моих записных книжек; если можно, сделай это. Они лежат в правом ящике стола.
Недавно был у знакомых; видел, во-первых, Готлиба Феодоровича. У него нового ничего нет, разве только то, что он более стал либеральным и говорит о полезности забастовки наборщиков и т. п., находя, что труд их оплачивается слишком мало, а Катков и друг. содержатели типографий, получают слишком много. Летом в Москве был съезд учительниц и учителей, пожелавших обучиться преподаванию хорового пения; Готлиб Феодорович поднес им в подарок каждому по своей брошюре о пении. Во-вторых, был у Ельчаниновой, зашел проведать, не нужно ли ей чего. Затем был у Семенниковых; за это время у них по очереди все кто-нибудь нездоров. Варвара Николаевна кланяется [вам и] между прочим сообщила мне, что вы не [полу]чили моих писем. Правда ли это?
Получил твое письмо и вижу, что напрасно беспокоился. Приехал ли теперь папа?
О Тамаре я ничего не слыхал, хотя почти каждый день вижу Павлю в университете или столовой, где и он и я обедаем. Между прочим: нашел тут вегетарианскую столовую и изредка обедаю там; часто нельзя, т. к. она далеко от меня находится, да и сравнительно дорого. Но там поразительная чистота и большое разнообразие блюд.
Общество наше (студенческое) скоро начнет свои заседания. Недавно был на заседании Московск. математического общества и отнес туда по просьбе Лахтина фотографию с книжки с автографом, которую снял летом; ее поместили в библиотеку общества.
Поступила ли Лиля в школу рисования, и как вообще идут ее занятия?
Прочла ли ты мою статью? Если да, то напиши, очень ли недовольна ты, хотя там, как я писал уже, много изменено против моей рукописи. У меня был [тон?] более робкий; более уснащен был язык мой богословскими терминами и был гораздо менее легкомыслен.
Мне хочется писать одну большую статью, мысли для которой давно уже продуманы; но, к сожалению, сейчас нет времени, да и фактических сведений не хватает, так что подчитывать придется много, на что опять нужно время.
Соня Андросова на курсы не принята, так что она решила этот год слушать некоторые курсы по математике, читаемые в коммерческом училище. Оказывается, что там много курсов общеобразовательных по всем отраслям знания, т. к. цель этих коммерческ. курсов – подготовлять учителей и учительниц для коммерческих школ. Кроме того, я думаю немножко, по воскресеньям, заниматься с нею; это, главное, будет полезно мне и интересно, а что касается до неё – трудно решить, не проделавши опыта.
Целую тебя, дорогая моя мамочка. Мне очень скучно без вас, только самовар, который я нарочно держу по […] своим кипением и шипением напоминает [о вас].
Твой П.
15.X.1903, Москва (открытка)
Дорогая мамочка!
Пишу наскоро, т. к. у меня появилось экстренное дело: мне приходится менять квартиру, т. к. у хозяйки заболела сестра и в скором времени переселится к ней, а места у них не хватает. Должен сознаться, что ищу квартиру слишком лениво, так что с завтрашнего дня придется взяться за дело энергичней. Оттиски статьи своей получил от вас. Насчет квартиры у меня мелькает одна идея, но пока еще настолько не основательная, что напишу после; но если она удастся, то я поселюсь очень удобно.
Заседание нашего общества было и сошло довольно благополучно.
19-22/X-03, Москва.
Брату Александру Александровичу Флоренскому
Дорогой Шура!
Напиши мне, как идут твои занятия в гимназии. Не знаешь ли ты чего о Бабанском? Мне хотелось бы не терять его из виду, да только само собою так выходит: в переписке с ним я не состою, а о нем тут ни от кого не услышу. Если ты узнаешь, что стало с его сыном, то, пожалуйста, напиши это. Где находится теперь Шура Хударов? Процветает ли он на Михайловской или перевелся, как предполагал, в Батум. Тут сейчас находится Тамара, и я вижусь с ней довольно часто, т. к. показываю кое-что в Москве; но в очень скором времени она собирается уезжать.
Пишу тебе так отвратительно, т. к. на новой квартире мне еще не поставили порядочного стола и приходится писать на шкафике, поворачивая ноги под прямым углом вбок от туловища – положение, конечно, неудобное.
Бывает ли у тебя по-прежнему Кительгоф (если только я не извратил фамилии)?
Доменядоносился неясный слух, что будто Ягулов переводится куда-то в Виленский (?) округ. Правда ли это? Если будешь говорить с ним,передаймой поклон. Целую тебя. Твой Павля.
19-3/XI-03, Москва
Дорогая мамочка!
На днях отсюда уезжает Тамара; я просил ее отвезти тебе и папе снимки с картин. Хотел прислать что-ниб. детям, да боюсь затруднить грузом Тамару и времени сейчас нет ходить по магазинам. Пришлю как-нибудь в другой раз.
У меня тут чуть не каждый день есть заседание какого-ниб. общества и, по правде сказать, кроме математического мне все ужасно надоели; столько идет на них времени, а толку мало.
Работа моя подвигается вперед чрезвычайно медленно, т. к. для нее необходимо время, да еще не урывками, а сплошное; этого, конечно, теперь нет и приходится откладывать ее со дня на день.
Посылку я получил; благодарю тебя за хлопоты, но вижу, что доставил их тебе чересчур много, т. к. ты кроме записных книжек (одна пачка) выслала всю мою корреспонденцию.
На днях советовался с Жуковским относительно того, оставаться ли или нет мне на курсе; он не советует делать это, но пока я не имею окончательного решения, тем более, что еще некоторое время можно не решать этого вопроса. Как подумаешь о подготовке к экзаменам в течение почти полугода, так хочется забыть об них хоть на время.
Был недавно на заседании математическ. общества; там читался хотя и не математический, но интересный доклад о заграничном путешествии одним из молодых профессоров; послушать об устройстве семинариев и организации занятий в Германии и Франции, о курсах самоновейших было любопытно, а некоторым из профессоров поучительно, т. к. референт рассказал, как самые знаменитые математики позволяют на семинариях спорить с собою и иногда оказываются неправыми.
Несколько дней тому назад Преображенский прислал мне приглашение на заседание фотографического общества. Я пошел, но оказалось, что слово “фотографическое” приставлено почти исключительно для пущей важности; в это общество, как оказалось, собирается публика, которой нечего делать, “аристократическ.” дамы etc. и забавляется глазением на кинематограф и т. д., а потом начинается концертное отделение, причем все разряжены как будто для торжественного раута; дамы же являются почти декольтированными. Несмотря на музыку, я оттуда пустился бегом с половины “заседания” и уже, конечно, во второй раз не пойду.
Вот уже более двух недель, как я живу на новой квартире, и ни разу не получал писем от вас. Пропали ли они или вы просто не пишете? Напиши, каков теперь Андрюшка; мне вы ничего о нем не сообщали, а он, наверно, сильно изменился за это время.
Это злосчастн. письмо пишу более недели и кажд. раз что-ниб. мешает. Не хочу задержив. далее и отправляю; напишу на днях.
Целую тебя, дорогая мамочка, и вас всех. Пишите.
Твой П.
19-26/XI-03, Москва
Дорогая мамочка!
Вот уже сколько времени не могу написать тебе и папе, так все время отрывает что-нибудь в сторону, то заседание, то еще что-нибудь. Вчера у нас было математ. собрание, оно сошло средне, хотя выяснилось, что в общем рефераты читаются чересчур хитрые, так что большинству они непонятны и скучны. Как раз сегодня имел по поводу этого большой разговор с проф. Млодзеевским. Я обратился к нему с вопросом, а он пригласил к себе и встретил любезно очень, так что два часа мы говорили о разных математических и нематематических вопросах. Он выразил уверение, что все они, т. е. профессора, окажут свое покровительство и т. д., но оставаться на курсе безусловно не советовал и поэтому, вероятно, я наскоро докончу работу и после Рождества стану готовиться к экзаменам.
Относительно того, что ты пишешь о Шуре, я могу только сказать, что оказался вдвойне прав; во-первых, относительно Ягулова вас я предупреждал, хотя сказать, чтобы из-за этого он “не стоил” поклонов, конечно, не скажу и останусь с ним в прежних отношениях, потому что таких историй с ним я знаю не одну, а десятки и, следовательно, ничего нового такой факт мне не дает. В Ягулове есть много хороших черт, и среди других он даже весьма хорош; что же касается до дурных, то все они происходят от того, что он не может стать выше учеников, да и, по правде сказать, ему нечем стать по существу выше их, так что и винить его довольно трудно. Для своей ограниченности он очень хорош, повторю еще раз, и если бы другие менее ограниченные были бы соответственно хороши, то было бы очень много людей близких к идеалу. Это во-первых. А во-вторых, не трудно было предвидеть не только относительно Ягулова, но и всякого другого,чтопокровительство – покровительством, а справедливость – справедливостью; ждать, чтобы была вечная оранжерея, странно и несправедливо. Heт ничего удивительного, что реакция вышла бурной,уЯгуловаэто всегда, потому что основания, вероятно, хотя я не знаю, были вполне достаточные и со стороны Шуры, и что дерзкий тон надоел Ягулову, понять можно также постороннему зрителю.Ты спрашивала, мамочка, как-то насчет Эрна. Я вижусь с ним не особенно часто, т. к. единственное время, не занятое американской жизнью, – воскресение – бываю у Андросовых. Он живет на уроки, близко около меня и занят много делами филологического общества, т. к. выбран секретарем его. Недавно говорили с ним на след. тему: православен ли проф. Трубецкой, если судить по его сочинениям, причем я уличал его в неправославии. Но разговор вышел такой длинный и азартный, что целую неделю после я не мог вовсе говорить и совсем потерял голос; впрочем, теперь могу снова поднять тот же “вопрос” с новыми силами.
Мое здоровье теперь хорошо, только одно время болел зуб; я ходил несколько раз к дантисту, но каждый раз он почему-нибудь не принимал. И, вероятно, от дантистического воздуха у меня зуб прошел сам собою.
Целую тебя, дорогая мамочка, и всех вас. Поздно теперь, а завтра надо вставать в 7 ч., так что кончаю письмо. Напишите мне адрес Люси, а то я не пишу ей, опасаясь, что она переменила квартиру.
Твой П.
19-4/XII-03, Москва
(письмо местами испорчено).
Дорогая мамочка!
Сейчас получил твоё письмо и спе[шу ответить?]: из того переполоха, который подняли ты и папа, вижу, что вам прямо и откровенно нельзя писать, т. к. вы вычитываете между строк то, чего там вовсе нет. Попалась [одна?] квартира неудачная, ну я совершенно спокойно пор[учил горн?]ичной нанять подводу, уложил на нее все вещи и переехал на другую. Я знаю некоторых студентов, которые почти каждый месяц меняют квартиры, и ничего тут нет особенного, разве что только смешно, когда приходится все вещи убрать как попало и торжественно перевозить их по улице. Был я когда-то, около месяца тому назад, чуть-чуть простужен, настолько слабо, что это ни в чем не изменило порядка жизни. Все это случается со всеми вами раза 2 в неделю, а тут реже, потому что квартиры устроены лучше. Теперь я совершенно здоров и чувствую себя прекрасно, одно только, что мало занимаюсь, т. к. то на заседаниях, то в гостях, и это, конечно, неприятно. Что же касается до общежития, то неужели ты хочешь, чтобы без всякой причины бросил хорошую комнату и переселялся в место для меня неудобное. Я теперь предпочитаю жить даже на самой дрянной квартире, чем в общежитии, потому что среди всех обитателей его господствует пошлость, возведенная в принцип, и когда я вижу все эти самодовольные […] и ни о чем не […] физиономии, то испытываю почти что ненависть. Иногда вечером вернешься из библиотеки домой и уверенность, что никто из моих знакомых по общежитию не постучится ко мне сейчас в дверь и что я никого из [них?] могу не видеть, вызывает такой подъем духа и радужного настроения, как будто избавился от смертельной опасности.
То, что сказано о квартире, относится и к деньгам. Деньги у меня еще и сейчас есть, а что касается до книг, о котор. писал, то я их продам не потому что нужны деньги, а потому что не хочу делаться “мучеником” ненужного мне “имущества”; знаешь ли ты, как надоело перекладывать в день 2-3 раза несколько книг, которые мне ни к чему не нужны и для которых нет места, так что с сундука они гуляют на стол, потом на кровать, потом на окно, потом на корзину и т. д. Ни малейшей экономии я не делаю, и даже наоборот исполняю самые прихотливые капризы. Перевод ваш я получил, и мне неловко, что вы так неверно поняли мое письмо, будто денег у меня нет. Я внутренне радовался, что их немного и что, рассчитав на квартиру, стол и т. д., я могу не думать вовсе о деньгах.
Вот прошла целая неделя, моя дорогая мамочка, но я все не дописал письма; последние дни особенно занят, т. к. хочу прочесть рефераты у нас на математическ. собраниях, в секции по философии религии и одновременно пишу статью. Правда, что все это на одну тему, но главное не в содержании, а в способе обработки, а обработка должна быть именно совершенно различная.
Приехать на Рождество я никак не могу, т. к. тогда, наверно, уже не смогу кончить сочинения и подготовиться к экзаменам; а если бы даже экзаменов я не стал держать (чего не думаю), то тогда приезжать не стоило бы, т. к. к Пасхе я мог бы быть дома, мне самому очень хочется повидать вас, но сделать этого никак нельзя; уж один переезд требует столько сил, что целую неделю после нужно отдыхать.
Последние дни тут было до 18╟ мороза; но я так привык к холодам,чточувствую себя в такой атмосфере как раз хорошо, и когда наступает 8╟, как сегодня, то будто бы весна, так кажется тепло.
Напиши мне, что прислать детям к празднику. Думаю, что письмо придет вовремя, так что [я] успею послать, а пока буду ждать твоего ответа. Может быть, этим делом, т. е. опросами, займется Валя и напишет мне. Привезла ли Тамара вам фотографии, кот. я просил ее передать?
От местоположения моей квартиры нельзя не быть в восторге. Каждый день 4 раза прохожу мимо храма Спасителя и вижу его при разнообразнейших освещениях; то он весь как будто живое тело, при восходе и закате солнца, купол горит красными и желтыми отблесками; то кажется неземным существом, будто гигантское привидение, когда его окутывает ночью туман; при лунном освещении все бронзовые фигуры карниза оживают, и будто шевелятся и движутся вдоль стен. Каждый день открываешь что-нибудь новое, и это доставляет радость на несколько часов. Но осмотреть его внутри (я видал его только мельком) никак не могу собраться, хотя собираюсь уже 3 года. Все минуты так плотно пригоняются друг к другу, что кажется каждое новое занятие должно уничтожать что-нибудь из старого.
Боюсь снова задержать письмо. Целую тебя, моя милая мамочка, и вас всех. На днях напишу, т. к. в субботу праздник.
Твой П.
P.S. Бегу сейчас на заседание.
19-21/XII-03, Москва
Дорогая мамочка!
Совсем напрасно ты беспокоишься о пустяках. Живу я как нельзя лучше, уж совершенно не экономлю и столько накупаю еды, что не могу съесть. Обедаю пока в столовой, а как ее определить ближе, не знаю; знаю только, что она на Арбате и что держит ее какая-то дама с греческой фамилией (а может быть и итальянской). По мне было удобно обедать там, когда я жил на другой квартире, а теперь хожу туда по инерции и все собираюсь поискать какую-ниб. другую поближе. Живу я у какого-то присяжного поверенного, молодого, который никогда не бывает дома. Ни с ним, ни с его женой я не знаком по-настоящему, хотя последняя и я угощаем друг друга попеременно зубными каплями; сейчас был мой черед, т. к. болели зубы у нее, а у меня нет.
Вот все, что могу написать тебе на твои вопросы; дальше мне бы пришлось подсочинять, ну а я столько сочинял всякой всячины за последние дни и должен еще сочинять и переписывать, переписывать и сочинять, что лишних выдумываний избегаю. Вы так и не ответили, что выслать детям; мне бы хотелось послать вовремя, и я со дня на день жду твоего письма или от кого-ниб. из детей.
На днях, может быть, завтра, думаю выехать из Москвы дня на 2-3 на одну из станций – дачных мест. Столько суетишься попусту целый день (иногда я в 9 ч. утра выхожу из дому и только в 1-м часу ночи возвращаюсь домой), что нет времени сосредоточиться. Есть многое, что нужно обдумать, и все мешает что-нибудь, а своего самого ценного я терять не хочу, как не хочу обратиться в справочную книжку. Этот-то год надо дотянуть как попало, а потом я положу себе за правило в месяц 2-3 дня быть совсем одному и ничего не делать.
Сюда на несколько дней приедет из Петербурга Ельчанинов, но когда именно он приедет, не знаю. Я бы хотел его видеть, т. к. письменные переговоры – вещь слишком сложная, да и я решительно не в силах вести постоянную корреспонденцию.
Был на днях на заседании математического общества. Читался доклад Некрасовым по основным началам теории вероятностей, но Некрасов говорил решительно обо всем, начиная от педагогических и общественных теорий и кончая Откровением. Сам по себе доклад был мало для меня интересен, т. к. мысли эти мне более или менее известны, да и Некрасов, кажется, не совсем отчетливо понимает, что он говорит. Но было интересно посмотреть, как отнесутся к воззрениям, которые с нашей точки зрения “обскуранты”, члены математического общества. Ни одного голоса не поднялось в защиту так называемого в широкой публике “научного мировоззрения”; наоборот, каждый, кто говорил, подтверждал и еще дополнял, и споры шли только о деталях; а не об общей концепции. Это, мне кажется, характерно. Далее такой завзятый физик, как Соколов, заговорил о существовании многих различных начал и т. п., заявляя, что “физика давно уже отказалась от стремления объяснять явления механически”.
Опять задержал письмо. Сейчас уезжаю. Твое письмо получил. Целую тебя, дорогая мамочка, и вас всех. Твой П.
Уезжаю дня на 2-3.
Публикация Павла, Юлии и Василия Флоренских,
Москва