Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 227, 2002
N. G. Finkelstein. The Holocaust Industry. Reflections on the Exploitation of Jewish Suffering. L.–N.Y., 2000, 150 p.
Автора этой небольшой, успевшей нашуметь и все же замалчиваемой книжки называют “отвратительным евреем”. Можно подумать, что это определение исходит из уст антисемитов или расистов. Ничего подобного. Клеймят сами разгневанные евреи.
Автор, политолог из Нью-Йоркского университета, Норман Финкельштейн, – чистокровный еврей. Как он утверждает, у него “по этой части” безупречные “верительные грамоты”. Его родители пережили варшавское гетто, немецкий концлагерь. Родственники погибли в Освенциме. Книга Финкельштейна – об “индустрии Холокоста”, но не о той чудовищной, созданной нацистами индустрии, которая унесла миллионы жизней ни в чем не повинных людей.
Финкельштейн открыл иную “индустрию Холокоста”, по его убеждению, созданную определенными кругами США в финансово-политических целях. Еще одна индустрия? Известна “секс-индустрия”, “шоу-индустрия”, много других индустрий в мире, где “все на продажу”. Между нацистской индустрией Холокоста и той, о которой пишет Финкельштейн, лежит, безусловно, глубокая разграничительная линия.
По одну сторону – страдания, по другую – корысть, деньги. Финансовая задача, считает Финкельштейн, очевидна. Провозглашая себя защитницей прав и интересов жертв нацистского Холокоста, нынешняя “индустрия” занимается “выкачиванием” значительных сумм прежде всего из Германии. Затем индустрия распределяет полученное. Идейная, политическая задача, по мнению Финкельштейна, тоже объяснима. Провозгласив акт массового истребления евреев совершенно уникальным, ни с чем не сравнимым явлением мировой истории и строго охраняя его канонизированную неприкосновенность, “индустрия Холокоста” стремится извлечь идеологические дивиденды. Происходит то, что называет “виктимизацией” (victim – жертва), то есть создание ситуации, в которой к жертве требуется особое отношение.
Уже после сказанного нетрудно понять раздражение олигархов “индустрии Холокоста” из таких ее штаб-квартир как Всемирный еврейский конгресс с его спутниковыми организациями. Для них Финкельштейн действительно “паршивая овца”. Однако навешивание ярлыка – не метод опровержения. Наоборот, это свидетельство того, что затронут болезненный нерв.
Между тем Н. Финкельштейн убеждает читателя, что американские радетели жертв нацизма отнюдь не всегда были таковыми. Кажется, странно, но факт: в течение довольно длительного времени после разгрома фашистской Германии, именно тогда, когда кровоточили ужасные раны войны и еще были живы сотни тысяч родственников замученных и убитых в немецких лагерях, в США о нацистском Холокосте почти не говорили. Где же была тогда еще живая память о страданиях и мучениях? Ее, пишет автор, “отодвинули” ввиду развернувшейся холодной войны, в которой ФРГ стала ключевым американским союзником в конфронтации с СССР. И по выражению Финкельштейна, “исторической землечерпалке” не следовало тогда копать то, что могло осложнить сотрудничество. “Легко отказавшись от весьма недолгих сомнений, крупные еврейские организации поддержали американскую позицию в пользу нового вооружения еще не полностью денацифицированной ФРГ”. “Антидиффамационная Лига” стала первой еврейской организацией, отправившей в 1954 году свою делегацию в Германию. Все вместе еврейские организации сотрудничали с правительством Бонна для того, чтобы подавить “антинемецкие настроения” в общественном мнении еврейских масс. Правые, проамериканские круги еврейства шли в этом русле политики США. Антигерманизм и антифашизм подменялся антисоветизмом и антикоммунизмом. Антисоветизм, как считает Финкельштейн, превалировал и в таком, казалось бы, животрепещущем вопросе, как создание государства Израиль. Существовало опасение, что там могут возобладать левые силы (Финкельштейн пишет, что без чехословацкого, то есть советского, оружия Израиль вряд ли был бы создан). Кроме того, смущала мысль о том, что Израиль, создав для евреев ситуацию гражданского дуализма, поколеблет их положение в американском общественном мнении. Так моральное измерение уступило место измерению политическому.
Изменения, по мнению Финкельштейна, начались во второй половине 60-х годов, а именно после 6-дневной войны, когда Израиль, разгромив Египет и Сирию, продемонстрировал свою мощь на Ближнем Востоке, твердо помноженную на западную ориентацию. Тогда-то Холокост и стал превращаться в “арматуру американской еврейской жизни” и возникла нынешняя “индустрия Холокоста”. Его “историческая землечерпалка” заработала на полную мощь. “До этого времени американская еврейская элита вспоминала о нацистском Холокосте только, когда это было политически целесообразно”.
Теперь будирование памяти о нацистском Холокосте, с одной стороны, должно было укреплять милитаристский дух Израиля, с другой – сдерживать тех, кто не проникся идеей “виктимизации”, идеей вины перед еврейским народом. История Холокоста была канонизирована, и вскоре любое вмешательство в канон квалифицировалось как отрицание или попытка “банализации” страшной трагедии. В конце Второй мировой войны число уцелевших еврейских жертв составляло по приблизительным подсчетам 100 тысяч человек (погибло около 5 миллионов). Теперь считается, полагает Н. Финкельштейн, в живых осталось не более четверти этого числа. Однако “индустрия Холокоста” (как и любая другая), превратившись в самодостаточную и функционирующую по своим внутренним законам и в своих интересах, остро нуждается в “клиентуре”. “Ведь трудно оказывать массивное давление на право получения репараций, если в живых осталась только горстка тех, кто пережил Холокост”.
И открывается широкий простор для фальсификаций, движущим мотором которых становятся компенсации, получаемые, в частности, от Германии и Швейцарии, в банках которой остались на номерных счетах денежные вклады европейских евреев. Увы, сегодня находится немало людей, фабрикующих документы, для того, чтобы оказаться в списках “холокостников”, имеющих право на получение денег. “Индустриалисты” Холокоста хорошо знают об этом. Но не в их интересах справедливость, когда речь идет о деньгах. Они фактически сами завышают число переживших Холокост, видимо, как замечает Финкельштейн, не отдавая себе отчета в том, что солидаризируются с “отрицателями”, “банализаторами”, “тривилизаторами” нацистского Холокоста, недостатка в которых нет.
Н. Финкельштейн здесь просто беспощаден. Он обвиняет многих руководителей еврейских организаций и банков США в том, что те, кто выступает от имени еврейского народа и тех миллионов, “которые не могут уже говорить сами”, значительную сумму компенсаций присваивают себе. Или же обращают их на “общественные нужды”, естественно, по своему усмотрению. Так, например, почти половину швейцарских денег передали еврейским организациям и “просветительской работе”, связанной с историей нацистского Холокоста. Часто это делается вопреки соглашениям, определяющим, что полученные деньги должны строго распределяться среди еще живущих жертв. Н. Финкельштейн заключает, что такая политика не может не вызвать проявлений антисемитизма. “Антисемиты, – пишет он, – потешаются над еврейскими лжецами, которые торгуют даже своими мертвыми”.
Трудно со всей определенностью сказать, насколько верны и точны все обвинения Н. Финкельштейна. Нельзя, однако, не признать мужественности его поступка: он решился публично заявить о том, о чем многие предпочитают помалкивать. Пожалуй, именно такие, как Н. Финкельштейн, способны отстоять честь еврейского народа и тем противостоять антисемитизму. Жертвы и страдальцы нацистского Холокоста не нуждаются в “индустрии Холокоста”. И благороднейшим нашим поступком в отношении тех, кто погиб, заключает Норман Финкельштейн, станет “сохранение памяти о них, глубокое осознание их страданий. Пусть они, наконец, найдут тихое упокоение. Суетный, денежно-торгашеский дух нашего мира не должен тревожить в муках ушедших из него навсегда”.
Генрих Иоффе