Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 227, 2002
Академия Наук в решениях Политбюро, ЦК РКП (б) – ВКП (б) – КПСС. 1922–1991;том I, 1922–1952. Составитель В. Д. Есаков, РОССПЭН, 2000, 591с., 2000 экз.
Название книги, напоминающее не столь далекое время, не должно отпугивать читателя: оно отражает стремление составителя быть предельно объективным в публикации документов по истории АН СССР. Публикация была предпринята в связи с 275-летием Российской Академии Наук; председателем авторитетной редколлегии был президент РАН Ю. С. Осипов, а составитель – один из самых опытных публикаторов, глубокий знаток истории науки России В. Д. Есаков. В публикации помещено 478 документов, снабженных обширным научно-справочным аппаратом (примечания, перечень документов, список сокращений, именной указатель).
“Предисловие ответственного редактора” академика Ю. С. Осипова и статья составителя В. Д. Есакова “Документы политбюро ЦК как источник по истории Академии Наук”, предваряющие публикацию, создают ту самую академическую ауру, которая необходима для читателя книги. Ю. С. Осипов определяет значение публикации следующей мыслью: “Лишь с введением в научный оборот соответствующих материалов Политбюро проблема “власть и наука” получает документальную основу для исчерпывающего раскрытия, демонстрации политических механизмов воздействия тоталитарного государства на развитие науки”. Как видим, никакого “разоблачительного” пафоса – одна констатация факта: документы сами все скажут думающему читателю.
В этом же духе выдержана и статья Есакова. Констатируя слабую разработку истории РАН, он напоминает о безуспешных попытках ее написания в дореволюционной России. Попытка создания трехтомной истории Академии Наук в 50-е годы также оказалась бесплодной: вышли два тома по дореволюционной истории Академии, а третий том, посвященный советскому периоду, так и не вышел. Работы по частным вопросам истории Академии носили пропагандистский характер широкого диапазона от апологетического освещения взаимоотношений власти и науки в советское время до нагнетания ужасов “репрессированной науки” – в постсоветское.
Цель публикации – способствовать созданию научной истории РАН. И она реализована вполне успешно, так как создает прецедент для дальнейшей публикации материалов Политбюро – важнейшего источника по истории СССР. Первые исследователи, получившие доступ к этим материалам, были разочарованы малой информативностью протоколов заседаний Политбюро, состоявших из только сухих постановлений. Центр тяжести информации содержался в т. н. “материалах к заседанию”, которые хранились отдельно. Составитель осуществил сквозной просмотр протоколов Политбюро и отобрал те, которые касаются РАН. Их публикация осуществлена совместно с “материалами к заседанию” – это повысило информативность документации на несколько порядков. Приведу в качестве примера документ “Об Академии Наук и Публичной библиотеке” от 11 мая 1922 года. Это первая запись, свидетельствующая об обсуждении вопроса на высшем уровне власти. Она содержит всего пять строк печатного текста, но приложение к ней – доклад вице-президента РАН “Современное состояние научного дела Российской академии наук” – занимает девять печатных страниц. Моя “количественная” характеристика, конечно же, не отражает полноту информации, но дает представление об информативной емкости приложений. И так по каждому решению.
Решения Политбюро и ЦК в своей совокупности дают полную картину того, как власть прибирала к рукам РАН – сначала путем “большевизации”, т. е. внедрения в его ряды коммунистов, затем довольно умелой тактикой кнута и пряника, а также грубым диктатом, начиная с т. н. “академического дела”, по которому были осуждены академики С. Ф. Платонов, Н. П. Лихачев, М. К. Любавский, Е. В. Тарле – выдающиеся историки с мировым именем. Заметим, что наступление на Академию совпало с “революцией сверху”, когда репрессии против крестьянства приняли чудовищные размеры.
Документы позволяют проследить, как осуществлялся контроль властей над международными связями Академии над пополнением ее новыми членами и членами-корреспондентами, как “выкручивались руки” академиков при выборах в руководящие органы Академии. Особый интерес представляют документы о “невозвращенцах” академиках В. Н. Ипатьеве и А. Е. Чичибабине, об оформлении научных зарубежных командировок, не обошедшихся без вмешательства органов ОГПУ-НКВД.
Уникальную ценность представляют письма и другие документы великих русских ученых М. И. Вавилова, В. И. Вернадского, А. Ф. Иоффе, П. Л. Капицы, А. П. Карпинского, Л. А. Орбели, И. П. Павлова и др. Вот, например, что писал 19 июня 1930 г. В. И. Вернадский вице-президенту АН СССР: “Я узнал от Вас вчера, что возможно, что моя командировка за границу может быть не разрешена… Право выезда за границу, неразрывно связанное с правом полного научного общения в мировой научной среде, является для меня элементарной необходимостью. Я могу жить в стране, где этого права нет, только при условии фактического его для меня осуществления, как это было до сих пор” и далее: “Успех социального строительства – всякого – прежде всего связан с новым научным творчеством. Я сам идейно чужд и капиталистическому, и социалистическому строю. Чужд и национальному государству. Мой идеал иной, он дело будущего, до которого мне конечно не достичь. Я живу наукой”.
Но наряду с документацией, отражающей отрицательные для науки и ученых действия властей, опубликованы материалы о финансировании науки, строительстве лабораторий и институтов, организации международных научных конгрессов и встреч в СССР, о наградах и проч. Так что политика властей по отношению к Академии была далеко не однозначной, хотя Сталин занимал высокомерно-пренебрежительную позицию по отношению к этому учреждению. Об этом свидетельствует характернейшая для Сталина макиавеллиевская выходка, которая описана Есаковым во вступительной статье. 14 ноября 1946 г. Сталин отправил Молотову, находившемуся на сессии ООН в Нью-Йорке, следующее послание: “Академики Вавилов, Бруевич, Волгин, Лысенко и другие просят меня убедить тебя, чтобы ты не возражал против предложения насчет избрания тебя почетным членом Академии наук СССР. Я поддерживаю академиков и прошу тебя дать согласие. И. Сталин”.
Молотов, естественно, не возражал, и 2 декабря он был избран, о чем был извещен телеграммой президента АН СССР С. Вавилова. Молотов ответил телеграммой благодарности и подписал ее “Ваш В. Молотов”. Вавилов прочел телеграмму на общем собрании АН СССР, которую затем опубликовала “Правда”. Сталин, находившийся в Сочи, немедленно отреагировал, послав Молотову следующую телеграмму: “Я был поражен твоей телеграммой в адрес Вавилова и Бруевича по поводу твоего избрания почетным членом Академии наук. Неужели ты в самом деле переживаешь восторг в связи с избранием в почетные члены? Что значит подпись “Ваш Молотов”? Я не думал, что ты можешь так расчувствоваться в связи с таким второстепенным делом, как избрание в почетные члены. Мне кажется, что тебе как государственному деятелю высшего типа следовало бы иметь больше заботы о своем достоинстве…”
Молотов поспешил ответить: “…Вижу, что сделал глупость… Я чувствовал бы себя лучше, если бы не было этого избрания. За телеграмму спасибо” (с.18–19, со ссылкой на Архив Президента Российской Федерации, ф. 3, оп. 33, д. 125). В этой переписке замечательный образец невольного саморазоблачения “корифея наук” и его холопа. Возможно, что в ней содержится зародыш будущей опалы Молотова.
Итак, первый том вводит в научный оборот такой массив документов, который важен не только для изучения истории АН СССР, но и климата общества в целом. Будем ждать продолжения этого ценного начинания.
Борис Литвак, Канада