Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 226, 2002
Поэт первой эмиграции Игорь Владимирович Чиннов умер в 1996 году во Флориде на восемьдесят седьмом году жизни. Свой обширный архив он завещал московскому Институту мировой литературы Российской Академии Наук. Сейчас готовится к изданию книга, основанная на письмах к И.Чиннову писателей, поэтов, критиков русского зарубежья. Публикуемая подборка составлена из писем наиболее известных в эмиграции в послевоенные годы издателей и редакторов. Многие современники считали, что именно Игорь Чиннов унаследовал "кресло первого поэта эмиграции", принадлежавшее, по словам Р.Гуля, Георгию Иванову. Поэтому, естественно, что проблем с публикацией своих стихов у Чиннова не было. Лучшие издания – "Новый Журнал", "Мосты", "Опыты", "Русская мысль", "Новое русское слово" – охотно его печатали. Публикуемый материал охватывает период 1950 – 1980 годов и свидетельствует о тяжелом положении, в котором оказалась за рубежом русская литература и об огромных заслугах перед ней таких людей, как Роман Гуль, Геннадий Хомяков и других, порой в одиночку тащивших целый журнал.
РОМАН ГУЛЬ
Роман Борисович Гуль – писатель, журналист, главный редактор «Нового Журнала». Родился в 1896 году. Воевал в рядах Добровольческой армии. Попав в плен, был вывезен из Киева в немецкий лагерь. Потом жил в Берлине, где начал зарабатывать писательским трудом, издав в 1921 году книгу «Ледовый поход». Два следующих больших романа Гуля – «Генерал БО» (Берлин, 1929), в немецком переводе – «Борис Савинков. Роман террориста», и «Скиф (Бакунин и Николай I)» (Берлин, 1930–1931). В 1933 году провел около месяца в гитлеровском концлагере. После освобождения уехал в Париж. Там вышли его книги: «Ораниенбург. Что я видел в гитлеровском концентрационном лагере», «Дзержинский» и пр. В 1948–1952 годах Р. Гуль издавал журнал «Народная правда». С 1950 года жил в Нью-Йорке, стал секретарем «Нового Журнала», потом – главным редактором. В Америке у Р. Гуля вышли «Конь рыжий. Моя автобиография», исторический роман «Азеф» – переработанный вариант романа «Генерал БО», «Одвуконь. Советская и эмигрантская литература», три тома воспоминаний «Я унес Россию» и др. В своей биографии он писал: «Люблю Америку. И рад, что под занавес своей жизни приехал сюда, в Новый Свет. Только когда я думаю о своем пути от пензенского имения, от дедовского дома в Керенске до Нью-Йорка, у меня кружится голова. И все же, несмотря ни на что, считаю свою жизнь счастливой и – если бы было можно – повторил бы ее сначала, от первого до последнего дня».
И. Чиннов вспоминал: «Роман Борисович был очень известный, талантливый романист, несомненно, умный, очень даровитый и, несмотря на дворянское происхождение, далеко не аристократ. Он был политически связан с русскими демократами в Америке. Человек не злой, не вредный, не завистливый. У меня с ним установились деловые отношения. Мы встречались еще в послевоенном Париже. Ко мне он относился очень хорошо, и я напечатал у него в «Новом Журнале» 80% моей поэтической продукции. Он делал хороший журнал». Р. Б. Гуль умер в Нью-Йорке в 1986 году.
1 января 1957 года
Дорогой Игорь Владимирович,
ну, что же Вы за чудак! Почему, с чего я могу к Вам вдруг «измениться», как Вы говорите? Я не отвечаю на письмо? Но, во-первах (как говорят у нас на родине), из Америки не отвечать на письма принято: темпы, темпики, ничего не поделаешь. К тому же я все-таки работаю на радиостанции (да еще в Н. Ж.), – и Вы мое кручение-верчение должны же себе живо представить. До писем ли тут? Вы думаете, что я такая свинья только перед Вами? Вот с тех же самых пор, а может быть, и хуже, – я не ответил на письмо Жоржа Иванова (воображаю, как они меня кроют и тоже, наверное, не понимают, что же случилось?). А случилось, в общем, то, что ничего не случилось как будто, а времени нет, оно так стремительно уходит в дурную (и в хорошую) бесконечность, что и хотел бы его схватить, остановить, но ничего не выходит. Вот и сейчас нас с Вами уже подмял новый 1957 год, который, может быть, будет не так уж страшен, как его малюют, а может быть, будет и страшен, Бог его знает. Одним словом, прошу нас любить и жаловать и обязательно прислать нам для очередной книги Нов. Журн. несколько пронзительнейших и прекрасных стихов. Вы что-то нас совсем забыли, а это нехорошо и для нас, и для Вас. Итак, ждем! Поругать я бы Вас, конечно, мог, но это по линии станции1. Но в этот праздник – новогодний праздник (видите, я даже записал стихами) – мы не будем вспоминать.
Сердечно поздравляю Вас с праздниками Рождества и с Новым годом, искренне Ваш Ром Гуль
ПС. В частности, вот о чем. Мы сейчас (давно уже) обратились ко всем нашим сотрудникам, кому высылали журнал бесплатно, с мольбой о том, что «дальше так продолжаться не может». И все ответили радостной подпиской на Н. Ж. (годовой). Но вот у меня и М. М. [Карповича]2 не доходят руки, чтобы написать об этом же В.В.Вейдле и Г.И.Газданову, ну, просто нет силов и временов. Не скажете ли Вы им об этом при случае. Как все сотрудники радиостанции, они стали, конечно, «пленительно буржуазны», и потому им, я уверен, это будет совсем не тяжело материально и, конечно, бесспорно радостно «в духовном плане». Ей-Богу, покажите им эту мольбу русской культуры к ее представителям. Они сжалятся, я уверен…
Ваш Ром Гуль
В частности, Ваша открытка совершенно восхитительна. Она доставила мне короткое, но подлинное наслаждение. Показал ее Варшавскому, он как раз был. И он это тоже любит и оценил. Спасибо за «вкусовые» ощущения!
26 сентября 1957 года
Дорогой Игорь Владимирович,
давно хотел Вам написать, да все никак не удавалось выбрать минуту. Во-первых, Ваши стихи в кн. 493 – превосходны, как Вам известно. Хочу сообщить Вам, что недавно Джордж Иванов в письме, среди прочего, написал: «Нахожу стихотворения Чиннова очаровательными. А как на Ваш вкус?». – Видите, старик Державин Вас заметил.
Небольшой гонорар, который Вам причитается за это стихотворение, мы – ввиду Вашего богатства и нашей бедности, а также ввиду ничтожности гонорара, – занесли на Вашу карточку подписчика.
Есть ли у Вас «горячие» стихи? Т. е. – прямо из печки? Не пришлете ли? Или м. б. (кроме стихов) есть еще ч. н.: отзывы. Все – ждем. Сердечно Ваш Роман Гуль
28 ноября 1957 года
Дорогой Игорь Владимирович,
получил Ваши оба стихотворения. Очень хороши. Одно лучше другого. Растете и растете. И, главное, совсем непонятно, «куда мы растем»? Одним словом, чтение Ваших стихотворений доставило большое удовольствие. Но, к сожалению, и крайне глубокому, стихи пришли уже после того, как декабрьский номер был сверстан. Поэтому пустим их с удовольствием в первом номере 1958 года. Он выйдет, вероятно, в начале марта. Пишу так уверенно потому, что убежден, что и Михаилу Михайловичу Карповичу Ваши стихи очень понравятся. Да они и не могут не понравиться всякому, чувствующему «настоящую музыку». Было бы очень хорошо, если бы Вы к тому времени поднаписали еще что-нибудь, и мы бы Вас подали шикарно. Крепко жму руку. Дружески Ваш Ром Гуль
ПС. Почему ни Владимир Васильевич [Вейдле], ни Георгий Иванович [Газданов] нам ничего решительно не посылают? Ведь не ждут же они от нас каких-нибудь специальных просьб и приглашений? Оба они старые сотрудники «Нового Журнала», и мы грустим, не видя их произведений на наших страницах.
24 февраля 1960 года
Дорогой Игорь Владимирович,
был очень рад получить Ваше письмо и «пук». Пук Ваш чудесный без всякой лести. Очень хорошо. И будем рады подать Вас шикарно в следующем номере Н. Ж., который выйдет, наверное, в апреле. Сейчас материал идет в набор. Спасибо за роскошные слова об «Азефке». «Азефка» неплох и, главное, выполняет все назначенные ему функции: хорошо расходиться по-русски, проходить в переводы и «интриговать» фильмовых «продюсеров» (чудесное слово, не правда ли?). Ах да, и свою последнюю, довольно гадкую функцию, – возмущать эс-эров – он тоже более-менее выполняет сносно. Вообще, «Азефка» функционирует… А, кстати, знаете ли Вы, что подлинная, живая жена Азефа, – жива и живет в одном со мной городе, сиречь в Нью-Йорке? И один сын жив – профессор. Другой умер.
Далее. О более интересном. КАРДИОГРАММЫ4 мне не очень нравятся вообще, и есть – «в частности»: они были у Ивана Елагина в стихах. Сразу подумают: Чиннов заимствовал. Не надо. Придумайте ч. н. совершенно чинновское. Сегодня, прочтя Ваши стихи, говорил В.С.Варшавскому, что у Вас в стихах (у единственного теперешнего поэта) есть подлинно-анненковские ноты – какой-то настоящей душевной пронзительности. Очень приветствую Вашу книгу. Ее издание. И хотя о Вас уже писали настоящие критики – Иваск, Большухин, Адамович, Трубецкой, Маковский, – но все-таки, если бы Вы не очень артачились, – писнул бы о Вас и я при случае, хотя к поэзии не имею ровно никакого отношения. Я больше насчет Михайловского, Чернышевского, Шелгунова, Вишняка и Струве (Глеба, конечно, а не Петра). Тут ходит эпиграмма (приписываемая Елагину): «Орел-струвятник мышку-завалишку когтит за то, что мышка пишет книжку». Неплохо. Не находите ли Вы (хотел сказать гадость – но раздумал – не стоит – м. б. Вы не любите скверных непечатных слов). Это Жорж Иванов мог оценить по достоинству всякий «скабрёз», так сказать.
Последнее. Думаю, что если Вам понадобится наше скромное имя «Нового Журнала»5, мы сможем Вам его дать (хотя это зависит, конечно, не от меня, а от всей редакции*). Но в этом случае мы должны будем ознакомиться с книжкой полностью и с предисловием, если оно будет. Бог Вас знает, Вы закатаете к. н. «лолиту», – и погибнет наша солидная репутация.
А на закуску Вам вот: сегодня пришло письмо от Романа Якобсона, и он пишет, что, когда был в Москве, «один очень видный русский ученый» сказал ему о Н. Ж. так: «Как приятно читать такой прекрасный журнал, в котором все написано так свободно, так искренне и на таком прекрасном русском языке». И сей ученый читает нас регулярно. Теперь мы хорошо знаем, что и ректор Моск. университета** читает, и вообще вся элита читает. И в СССР, и в Польше, и Чехословакии. Всего Вам хорошего.
Искренне Ваш Ром Гуль
7 апреля 1962 года
Дорогой Игорь Владимирович, спасибо за письмо. Жаль, что стихов нет. Но поступаете правильно: ждите, когда пробьет час. И тогда шлите в Новый Журнал. Я? В июне? Нет. Гораздо позднее — да. В июне мы будем в Италии. К слуху о Вашем переезде6 отношусь КРАЙНЕ положительно. Во-первых, потому, что люблю эту страну
_________________________________
* редакция сконструировалась: Н. С. Тимашев, Ю .П. Демин и я. (Прим. Р. Гуля)
**со слов другого профессора – американца (Прим. Р.Гуля)
– «я другой такой страны не знаю». И жить тут приятнее, чем в к. н. другой стране. И возможностей больше, чем в к. н. другой стране (для нашего брата). Предложение, которое Вы получили, – блестящее. Обычно поступают на 6000 в год. Я знаю людей с дипломами (сов. вузов, специалистов по русскому языку – это особенно ценится! – и 6000 в год). Все ,что больше, – это уже роскошно. 8000 – это первоклассное жалованье. Две тысячи Вы будете откладывать наверняка. И на них будете ездить либо по Америке (как я), либо по Европе (как многие). И из Америки Вас палкой не выгонишь тогда. А жить будете «ви кейзер», как говорила одна старая еврейка. Вуаля. Принимайте без всяких разговоров. И жизнь Ваша будет обеспечена во веки веков. Аминь.
Ваш искренне Ром Гуль
9 июля 1967 года
Нау хиир дис*, дорогой Игорь Владимирович! Этим военным выражением я начинаю свой ответ Вам на присыл Ваших стихо. Писать буду очень всерьез, без всяких шуток и прибауток. Я думаю, что этот «пук» Ваших стихо – самое интересное из всего, что Вы написали за последнее время. Почему? Потому, что только в нем Вы «подбираетесь» к какой-то очень своей внутренней теме – и начинаете писать о ней со всей бесстрашностью – т. е. с искренностью. А искренность в писании (которую, конечно, отвергают и которой, конечно, пренебрегают всякие модники вроде Набокова или Берберши) – это – как ни верти – не только самое главное, но единственно главное, ибо именно она определяет остроту произведения, его «доходчивость», его способность «ранить» читателя, и она же дает, рождает «от себя» и все формальные достоинства. «Форма» – «взятая с потолка» – никогда, никому нужна не будет. Недаром, кажется Шекспир, сказал, что гений это искренность. И старик был прав. Вот мне и показалось, что Вы подходите к какой-то своей внутренней теме во всем бесстрашии искренности. И это – именно это, на мой взгляд, – обуславливает ценность написанного. Тема Ваша, несомненно, бодлеровского характера, и многим она «приятна» не будет, но это не суть важно, важно, чтобы это были – цветы зла. И как будто (по моему разумению) «пук» – становится именно цветами. Но «закругляюсь», не могу так длинно писать, ибо Вы ведь мне все эти рассуждения не оплачиваете гонораром, и никто другой тоже этим не занимается, а писем у меня – уйма уймущая. «Пук» я, конечно, посылаю в печать, но… увы… кроме одного стихо. Его НЖ проглотить не может, да и не должен. Поймите меня правильно. Я думаю, что оно одно из самых сильных, – «Я проживаю в мире инфузорий» (в частности – «голубая бацилла, большая поклонница литературы», – это, конечно же, Берберша, уверяю Вас). В этом сильном стихо есть строка: «Я пью коктейль с ценителями гноя», – это очень сильно, я ничуть не возражаю, и если, если бы я редактировал чисто литературный журнал (не общественно-политический), я б это напечатал. К тому ж, это моя тема – сейчас в мире литературы – везде – главенствуют «ценители гноя»** (ну, если не гноя, то чего-нибудь в этом роде!). Но я связан определенными «рамами» и не могу в НЖ дать таких строк. Нельзя. Прикиньте следующее. НЖ – будем выражаться довольно громоподобно (но, увы, правильно) – противостоит всем советским журналам (толстым), всей этой макулатуре (на 99 %), он борется (да, да именно борется!) за какие-то культурные, политические, человеческие ценности. И в своей борьбе он должен быть очень осторожен – дабы «не подставляться врагу». Вот как-то я напечатал два стихо – одно Померанцева, другое Туроверова – оба с нытьем, с «душа устала» ипр. И их тут же, с соответствующими комментариями, перепечатали «Вести с родины», газетка КГБ, – посмотрите, мол, до чего эмигранты никуда не годны, дряблы, до какой
____________________
* Now here this (англ.)
** нет, это неверно, «ценителем гноя» был Бодлер, а теперь – просто пошлая и мелкая сволочь. (Прим. Р.Гуля)
степени слабости и импотенции они скатились. И, представьте себе, «Вести» в данном случае были правы, ибо стихо были слабые по форме и говеные по содержанию. Пусть Ваши «инфузории» сильны, но если этот «коктейль» перепечатают в советских газетах или журналах, то это будет удар по НЖ в целом. Вы, как Милюков, скажете – «обыватель глуп». Да, м. б. глуп. Но в общественно-политическом деле и с глупостью «обывателя» тоже надо считаться иногда. Нельзя потрафлять обывателю, ибо Вы скатываетесь в яму. Но «вести линию» необходимо, этим обуславливается успех предприятия. Обрываю, курц унд гут, Вы меня поняли, я вижу по Вашим глазам, по Вашему выражению лица во время чтения моего письма. Изменить эту строку? Я вот попросил Иваска изменить две строки в его стихо (но их легко изменить, они не «программны», могут быть так, а могут быть и этак). Тут, я думаю, изменить ч. н. трудно. Одним словом, все беру в НЖ (в сентябрьскую)7, но «коктейль» – не могу. Подумайте над этой строкой. Может быть, вместо «гноя» Вы напишете «сои» (шучу!). Вряд ли тут возможны «перемены декорации». Ну, о стихах кончаю. О «Хвале»8 напишите, конечно. Докажите все, что доказуемо. Но, ради Бога, не мучьте «Гуля жирный карандаш», а ему придется мучиться, если Вы трахнете ч. н. весьма кумовское. Даже и кумовское должно казаться не кумовским. Вот, в чем искусство кумовства в литературе.
Мой друг, Н. Берберова, писала мне, будто ее друг, В. Злобин, – в доме для душевнобольных – и спрашивала, правда ли это, нет ли у меня сведений? Видимо, она страшно взволнована. Я написал ей, что ничего не слыхал, но вполне допускаю, что он попал в это заведение после той травли, которая поднялась против него в то время, когда он был приглашен в Канзасский у-т. М. б. это и было последним «толчком» через порог сего заведения. Кто знает? Вы не слыхали о Злобине ничего? Я нашел три его стихо, которые были не напечатаны у меня, и даю их в сентябрьском номере9. Если это верно, то даю – «почти посмертно».
Обрываю, кончаю, всего Вам хорошего в мире инфузорий, куда я не хочу идти никак все-таки. Я хочу – наверх к ангелам! Если пустят. А почему нет? Пишите мне только по летнему адресу, сюда в Питерсхэм, Масс. 01366. Дружески Ваш Ром Гуль
P. S. Жена приветсвует, но она, конечно, против всяких цветов зла. Она за утоли моя печали10. Кстати, Вы хотите именно – мои печали – или классическое – моя печали. Aufwiеdersehen!
[Открытка. На штемпеле – 1967 год]
Дорогой Игорь Владимирович,
В/ статью о Мандельштаме11 прочел, – первый класс! Никаких сокращений и изменений – ушла в набор в сент. №. Вы, оказывается, прекрасный прозаик. И «этюд» Ваш (некий «Бобок»)12 прекрасно написан. Разворачивайтесь в марше! А какие чудные, хоть и знакомые, цитаты из Мандельштама – есть просто сногсшибательные – и никаких «прозаизмов» – все врезается в мозг и в сердце. Адамович прислал письмо – хочет писать о «Хвале» (вероятно, хвалу). Ю. П.оказался великим стратегом и тактиком. Но кто же будет писать: Вы или он13. Выясните у хозяина, пожалуйста.
Дружески Ваш Ром Гуль
14 мая 1971 года
Дорогой Игорь Владимирович,
Ваши стихо все получены, все (кроме последнего) сданы в набор и пойдут в кн. 103. Последнее стихо – было, во-первых, «за много», а во-вторых, оно, кажется, и написано греческим размером, а мы считаем, что писать греческим размером в момент, когда Греция захвачена полковниками, установившими кровавую фашистскую диктатуру, – неприлично, да-с. Что бы сказал Чернышевский и Вишняковский? Ай-ай-ай.
Никакие выступления для меня невозможны, увы. У нас сейчас жизнь вся покосилась, и я еле-еле тащу журнал, лелея мысль в первый же удобный момент оставить этот высокий пост «властителя зарубежной литературы» и «академии наук». Говорят, не подобает Дундуку такая честь…
Нет, всерьез. Жена моя нездорова, и вот мы вернулись из Флориды совсем не в хорошем виде. У нее поднялось неслыханно давление: 240 на 110 – поэтому ей прописана постель. Я тоже «сшибся с казанков» во Флориде, пошел сдуру против ветра 30 миль, и сердце мне сказало, что этого делать не след. Посему сейчас жизнь у нас «госпитальная», в сущности. И я с трудом тащу и с еще большим трудом отвечаю на письма (на уйму просто не отвечаю). Так что никаких выступлений от меня не ждите. Спасибо. Но не можно. Увы… Искренне Ваш Ром Гуль
ПС. Кое-кто на меня нападает за помещение Ваших стихов. Пишут письма. Но мы сами по себе (стоим фельзенфест и охраняем поэта. «Надо спасти поэта», сказал когда-то Блок (кажется о Кузмине). Вуаля. И Ауфвидерзеен.
7 ноября 1973
Дорогой Игорь Владимирович, я пишу Вам это, во-первых, конфиденциально, во-вторых, прошу Вас ответить на него по возможности быстро и совершенно серьезно. Дело вот в чем. Я, как Вы знаете, хочу кончать свое редакторство, ибо у меня нет никаких сил тащить и дальше эту колесницу. Это чистые каторжные работы. Я думаю, нет и не было такого «явления», чтобы один человек заменял собой «оркестр» и тащил бы, один, толстый журнал. Приезжие люди воображают, что у Н. Ж. есть какая-то редакция,какой-то аппарат в 10 человек и пр. и приходят в полное удивление, когда узнают, что ничего этого нет, а есть один человек. Но один этот человек устал, физически устал, он больше не может. И потому ищет замены. Со всех концов несутся крики: бросать нельзя! это конец культурной эмиграции! и пр. ламентации. Один американец мне заявил, что бросать нельзя потому, что это «мировое» дело, и что оно важно не только России, но и Америке. Все это так. Со всем этим я согласен, и это верно, но силы есть силы. И я не могу лезть преждевременно в могилу, когда она и так уже не за горами.
Итак, курц унд гут. Я в прошлом году пробовал говорить с тремя писателями, предлагая им заменить меня, все категорически отказались, сказав, что они идти в каторжные работы не хотят. Но вот я протащил еще год и больше не хочу. Но у меня сейчас возник другой план – в смысле того, чтобы не бросить, не закрыть журнал, чтоб он как-то жил, что нам всем нужно.План такой – поделить редакторскую работу: Я бы себе оставил публицистическую часть (политика, экономика, вопросы культуры – статьи по этим вопросам, рецензии, воспоминания). А все иное пусть бы редактировал другой человек. При этом я бы оставил за собой – работу по экспедиции, т. е. – ежедневные (как сейчас) встречи, разговоры с секретаршей и распоряжения о высылке гонораров, об ответах на письма по конторе, о том, о сем, тут пропасть мелких дел. И оставил бы также всю возню с бухгалтером – чеки в сошэл секюрити, в анемплоймент14 и пр., все разговоры с типографией, технические. А другой бы человек – редактировал быполностью указанные материалы, вел бы корреспонденцию с авторами по поводу них, читал бы корректуру всю свою, вообще был бы полновластен во всей части Н. Ж., кроме публицистики. И вот, перебирая с женой имена нашихдрузей и сотрудников журнала, я наткнулся на – Игоря Чиннова. И подумал, почему же я думал о том, о другом, и не подумал о Чиннове, мне думается, он мог бы соответствовать, т. е. гарцевать на этом коне соредактора: на обложке было бы: под редакцией Гуля и Чиннова. Можно было бы указать, что именно редактирует Чиннов, а что Гуль. Если б Вы захотели «Чиннова и Гуля», – можно было бы и так, хотя, к В/ несчастью, по-русски Чиннов пишется с «Ч», т. е. начинается. При этом факте – гонорар, который я получаю как редактор (500 д. в месяц), надо бы соответственно разделить (пополам, скажем). Что Вы обо всем этом плане думаете? Мне было бы важно и интересно узнать. Но хочу Вас – с последней прямотой – предупредить обо всех деталях такого предприятия. Вы, конечно, понимаете, что множество пишущихлюдей с восторгом согласились бы разделить эту участь. Но из множества я считаю 97 процентов множества не подходящими по всяким разным причинам. Во-первых, журнал надо держать на том «высоком» уровне, на котором он есть, ибо спустить его до уровня «Граней» или «Мостов» можно в один миг, если начать печатать С. Ф. Б. Д. и многое другое. Это – не имеет смысла, ибо «Грани» уже существуют и существовать будут, вероятно. Надо оставить «лицо» Н. Ж. столь же умным и прекрасным, каким оно родилось и создалось. Только в этом и есть смысл его существования, что подтверждается и вновь прибывшими из СССР (если они интеллигентны и умны). Кстати, они тоже просят меня не бросать НЖ.
Я думаю, по многим данным, Вы писатель подходящий. Но я должен Вас спросить, во-первых, можете ли Вы работать, ибо редактирование, это есть работа, прежде всего (хватило б только пота!). Я знаю людей, которые с удовольствием взялись бы за это соредакторство, но я знаю и то, что эти люди будут приезжать, курить, рассказывать литературные анекдоты, и все это не годится. Я спрашиваю Вас: можете ли Вы, умеете ли Вы работать над чужими рукописями, редактировать их? Ведь мне приходится поднимать до «высокого литературного уровня» множество статей идаже не статей, а беллетристики. И это – самое трудное. Иногда я работаю над к. н., черт бы ее побрал, статьей три дня! Чтоб довести ее до уровня и… довожу. Так вот, работали ли Вы в «Либерти»15, скажем, как редактор? Мне по Вашей прозе кажется, что Вы можете править, редактировать. Но я не знаю, я не уверен. И потому скажите Вы мне сами: как Вы думаете, Вы могли бы вести такую работу или нет, или Вас это не интересует? И еще вопрос. Вы писали, что Вы купили квартиру в Лейквуде, что, мне думается, правильно. Но, когда Вы туда переедете, сколько времени Вы еще остаетесь в Нашвилле? Это тоже очень важно, ибо, сидя в Нашвилле, – редактировать для НЖ – трудно, если не невозможно. И еще практический вопрос: сколько Вы можете подрабатывать, получая сош. секюрити и пенсию? Если б Вам было 72 года – Вы могли бы безгранично подрабатывать, хоть 200 тысяч в месяц, но Вы еще, конечно, такого Мафусаилова возраста не достигли, и потому за все, что Вы заработаете больше какой-то суммы, – Вы должны возвращать в сош. сек. доллар за доллар. Это зверство, но это так.
Должен еще сказать, что я не знаю, как сложится судьба Н. Ж., – и в смысле финансовом: будет ли та фондейшен, которая помогает Н. Ж. (и помогает все-таки солидно, хотя и не покрывает всех расходов), будет ли она продолжать свою помощь и в 1974 г., и далее. Я думаю, что будет. Вот одна фондейшен – Юманитис Фонд – приказал долго жить и два года тому назад известил нас об этом, дал всем своим клиентам за 5 лет вперед (мы тогда получили 10.000) и умер. Я запросил сейчас нашу фондейшен, как дела и на что можно надеяться, и жду ответа. Думаю, что будет какой-то «дефицит» в теперешнем годовом балансе, но это еще надо узнать, и м. б. небольшие это деньги и можно будет где-нибудь достать.
Еще скажу одну вещь: при редакторской работе (как Вы сами знаете) надо быть либеральным (и в ту, и в другую сторону). Нельзя печатать только то, что мне нравится. Вот так вел «Опыты» Ю. Иваск, и это совсем не подходяще для НЖ, ибо НЖ – это, увы, не «Гостиница для путешествующих в прекрасном» и не «Пощечина общественному вкусу», это русский толстый журнал, основанный Алдановым, Цетлиным, Карповичем и т. д. Он и должен быть русским толстым. В этом его рэзон д’этр*. Ну вот, более-менее написал, кажется, обо всем. И мне нужен Ваш принципиальный ответ, т. е. – ответ в принципе – согласен, мог бы, или – нет, не согласен, не мог бы. А там уж я дальше буду глядеть в подзорную трубу будущего и действовать. Письмо, думаю, надо оставить «между нами» пока что, ибо неизвестно, как и что выйдет, и выйдет ли и т. д.
Из В/ стихо идут три (последние отложил, ибо технически не войдет – всего две
____________________________________
* Смысл существования (фр.)
стр.). А другим (массе) поэтов дадено только, в этом номере, по 1 странице, но зато их действительно масса.
Итак, крепко жму Вашу руку и жду деловой ответ по существу.
Имейте в виду, я запрашиваю Вас – в принципе, – т. е. не приглашение в соредакторы уже, а хочу только узнать, как бы Вы к этому отнеслись, если бы дело сложилось. А потому и прошу Вас держать это пока в каком-то секрете, чтобы не было болтовни. У меня есть и другие переговоры на эту тему, но пока ничего решенного нет. Voila! Искренне Ваш Ром Гуль.
P. S. А как Вейдле-то Вас расхвалил (и Иваска)16 – прямо-таки – в гроб сходя, благословил. И как! Не к. н. портретом Лажечникова!
28 января 1974 года
Дорогой Игорь Владимирович!
Получил Ваше письмо, из которого вижу, что Вы «всем недовольны»: и тем, что в «Азефе» нет необходимой для Вас орнаментальности (клянусь, что для Вас я напишу специально орнаментальную какую-нибудь другую книгу!), и тем, что Одоевцева Вас недостаточно оценила17. А, по-моему, рецензия – что надо. Кстати, я не убавил и не прибавил ни одного слова в этой рецензии – напечатал «ан-натюр». Если Вы хотите быть представленным поэтически в следующей книге, то стихи надо прислать быстро, ибо эту книгу я гоню. Опоздаете – не попадете.
С редакторством вышло так: поддерживающая нас фаундейшен сообщила, что будет оказывать поддержку еще только год. Поэтому я решил не делать никаких перестроек в редакции, а этот год протащить самому. А что будет дальше, Бог знает. Искренне Ваш Ром Гуль
28 января 1978 года
Дорогой Игорь Владимирович!
Я видел объявление в журнале «Современник». Там есть Ваши стихи. Меня это очень удручило, п. что о редакторе журнала (А. Гидони) появлялись в печати самые неприятные сообщения. А что я слышал о нем устно от лиц, его знавших, только добавляет темные краски для этой фигуры. К тому же, в «Современнике» он прямо начал печатать материалы из Москвы исключительно вонючие и подозрительные. О Скуратове (Москва) я слышал очень плохие вещи и не удивляюсь, что он прямо из Москвы посылает статьи в «Нашу страну» и в «Современник». К моему глубокому прискорбию, сотрудников «Современника» я печатать в «Новом Журнале» не хочу и не буду. Очень грустно будет Вас потерять, но ничего не поделаешь, в некоторых вопросах я твердокаменный. Пишу и другим сотрудникам «Современника».
Жду от Вас ответа: кого Вы выбираете?18 Свобода печати не должна покрывать некоторые акции и некоторые органы, к которым нельзя иметь даже косвенное отношение. Вуаля! Дружески Ваш Ром Гуль19
г. андреев (Хомяков)
Г. Андреев (это псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова. Другой его псевдоним: Н.Отрадин) – писатель, журналист, родился в 1906 году. В России в тридцатые годы сидел в лагере. Воевал. Попал в плен к немцам. Оказавшись в Германии, эмигрировал. Жил в Мюнхене, где работал на радиостанции «Свобода» Там же работал И. Чиннов, и они познакомились. С 1967 года Г.Андреев (Хомяков) поселился в США. Он писал прозу, в основном автобиографического характера. В 1950-м вышла повесть Г.Андреева «Соловецкие острова», потом двухтомник очерков и рассказов «Горькие воды», повести «Трудные дороги», «Минометчики». Автобиографическая повесть «Трудные дороги» признавалась рецензентами одной из лучших вещей послевоенной эмигрантской прозы. В 1959 году Г.Андреев стал главным редактором альманаха «Мосты», издававшегося ЦОПЭ (Центральным объединением политических эмигрантов из СССР). В 1963 году, с прекращением деятельности ЦОПЭ, прекратилось и субсидирование альманаха, Г.Андреев все же продолжил издание на деньги сотрудников и других сочувствующих лиц до 1970 года. В 1975–1977 годах Г. Андреев был соредактором Романа Гуля в «Новом Журнале». Выйдя в отставку, поселился на берегу залива под Нью-Йорком и, по словам И.Чиннова, писал воспоминания. Умер Г. Андреев в 1984 году в США.
10 мая 1964 г.
Дорогой Игорь Владимирович,
перво-наперво, протестую против неравенства: Вам пиши все подробно и обстоятельно, – а Вы изволите отделываться чириканием (или начертанием) нескольких строк. Что же это получается? Во-вторых строках – желание Ваше принести лепту паки и паки приветствуется, ждем сию лепту, придумали Вы это хорошо.
Дальше пойдет, в-третьих, без соблюдения порядка, но обстоятельно. «Стишки», как Вы пишете, я не спрашивал еще ни у кого, это у меня намечено во вторую очередь, по причине той, что прежде надо собрать более солидный материал (а стишки – что ж? Будут). Но время уже приходит, почему – присылайте и стишки. Как всегда, задерживают наиболее сурьезные авторы – Вейдле, Степун, некоторые другие, которых теперь начну торопить более энергично. Я намеревался сдать в набор до отъезда в отпуск (10. 6), но теперь вижу, что не выйдет: сурьезные подводят. Вместе с тем теперь надо собрать все, а потом уже сдавать в набор: надо точно рассчитать содержание и размер, из-за денег, коих мало, поэтому не особо важный и вообще плохонький материал придется исключать – если наберется более основательный. Каждые 50 стр. будут стоить минимум 1.000 марок, поэтому и приходится рассчитывать заранее, по одежке протягивая ножки. Это же не прежнее цопэвское время20, когда посчитать можно было потом. Материала, думаю, будет даже с излишком: у меня уже есть на 200 стр., и еще жду не менее, чем на 150. Вероятно, можно было бы выпускать и в 400 стр., но на это денег не достает, надо бы ограничиться 300 страницами. 300, видимо, перешагнем, подойдем так к 350, что меня малость бросает в дрожь: денег ведь пока нет и на 300, пока «обеспечены» только 200 страниц. Но так как раньше осени все равно не выпустим, то к тому времени, надеюсь, и еще что-то набежит, в смысле денег; кроме того, около 300 экз. у меня обещают сразу взять и заплатить за них, – таким образом, получу и монету, которой будет не хватать для расплаты с типографией.
Так что, как видите, это в самом деле не так, как прежде: приходится все рассчитывать, взвешивать, покрываться холодным потом, останавливать дрожь в поджилках и т. д. Но вижу, что все это преодолеть можно, и поэтому издание вполне реально, и как только сурьезный автор даст свой материал, я сдам номер в набор. Между прочим, в нем будет, по-моему, и очень интересный материал. Так что, ждем Ваше приношение, одно и другое, благодарность за что выражаем заранее.
Беда еще, конечно, та, что времени у меня – увы и ах, даже в обрез иногда не хватает. Кроме «Мостов» вожусь еще с изданием одной книжки, которую нам совсем не надо было бы издавать, но Степун настоял, еще в прошлом году. И еще одна есть (советский материал, завидный), тоже хочу летом издать, она окупится и, может, даже малость прибыль даст. Так что, верчусь вроде той самой белки, что в колесе.
А Вы еще о станции21 спрашиваете, – что же, тут все более или менее по-старому, работаем, – и работа, и обстановка Вам известны. Что нового там может быть? Жаль, времени много берет, но зато, конечно, «сыты и одеты». Сейчас у нас Адамович, временно (тоже должен еще статью дать); в июне–июле Струве должен приехать. Жизнь течет, как видите.
Наши приветы Вам и живите благополучно. Ваш Г. Хомяков
27 июля 1964 г. Мюнхен
Дорогой Игорь Владимирович,
когда получите мое письмо, до Мексики или после, ей-ей не знаю: Вы же не написали, когда туда отплываете. Надеюсь и на то, что стишки пришлете все-таки заранее, ждать две–три недели согласен, – но не до бесконечности.
Милостив я так потому, что тут всякие катастрофы происходят, правда, местного значения. Вы пишете, жара, – она сама собой, но меня не от этой жары бросает и в пот, и в дрожь. Материала у меня уже больше 300-т страниц, большую часть я еще до 1 июля приготовил к набору – и до сих пор не набрали ни строчки. Хоть разбейся о сыру землю – толку нет. Дело в том, что типография держалась почти только на заказах ЦОПЭ, а когда последнее скончалось, она захирела, и вдруг, недавно, почти приказала совсем долго жить. И не знаю, что делать: другая, Башкирцева, перегружена. Выход найду, но когда – сам не знаю. Боюсь и заглядывать в будущее: там все мрачно. В сентябре, как думал, нечего и говорить, не выйдем, хорошо, если в октябре.
Вот, оно вольготно было сидеть в ЦОПЭ и выпускать два номера в год. А тут туго. Да еще Росинский уехал сегодня на два месяца в Ваши края, – еще тужее, одному работы поверх головы на станции, программ сейчас значительно прибавилось. Ну, как-нибудь. И промежду прочим, мы все-таки еще одну книжку выпустим, недельки через две, какую – пока, вроде, секрет, пошлю Вам, когда вернетесь, если, конечно, сообщите, когда это произойдет.
Т. А.22 – ведь я ее мало знаю, вернее, совсем не знаю, но не вижу причин, почему бы надо было к ней относиться худо. На днях она обратилась с тем, что хочет писать для нас (сейчас она работает в библиотеке), не знаю, выйдет ли что из этого: у нас же сложно, с пристроением материала к какой-нибудь программе, Вы знаете. Но посмотрим.
А что это Вам так понравилась Мексика? Вы, похоже, ее патриотами стали, как и Юрий Иваск. Он тоже туда? Давно я ему не писал ничего, привет передайте самый сердечный.
Запропастились куда-то Ржевские23, уже давно ничего не писали. Поехали куда-то отдыхать, на озеро и, видно, заотдыхались, молчат как рыбы, которых он, наверно, из этого озера извлекает. Принимайте и Вы наши сердечные приветы и пожелания доброго путешествия, (а стишки посылайте, все-таки не очень медлите), Ваш Г. Хомяков
21 сентября 1965 г., Мюнхен
Дорогой Игорь Владимирович,
по всем моим расчетам, гавайской экзотикой Вы уже давно насытились и теперь пребываете дома. И вообще все Ваши летние похождения пришли к концу, – значит, опять можно заниматься серьезными делами. Согласны? Ясно, что Вы предпочли бы наоборот – и я тоже, – но, как говорится, ничего не попишешь. И поэтому пишу.
Прежде всего, могу поплакать в жилетку: автор пошел такой ленивый, что никак не шлет рукописей. И что делать с этим автором – с авторами – сам не знаю. Из тридцати обещавших получил рукописи пока только с десяти, – был тут Слоним, говорит: так это же большой процент! А мне что делать с таким процентом?
В самом деле, что-то туго на этот раз идет. Энтузиазма было по выходе № 11 хоть отбавляй, обещаний тоже, пожеланий, чтобы продолжали – и они были, а вот рукописей не вижу. Многие еще идут, но когда? Поэтому настроение у меня не из блестящих. Мог бы уже сдавать в набор, но что же сдавать, если едва на полномера только материал.
К Вам, к сожалению, больших претензий не предъявишь. Но и к Вам есть: когда пришлете стишки? Присылайте!
Есть и еще дело. Вы знаете, что Штаммлер тоже хотел написать статью для «Мостов», с Вашей помощью в части языка. Он писал мне, что «сядет осенью за статью». Так вот, к Вам просьба: передать ему поклон и справиться, можно ли рассчитывать для этого номера страниц на 10–15 до 20. А потом мне отпишите, хорошо? Очень прошу об этом.
Как вообще живется на свете? Получив от Вас открытку со знаменитых (чуть было по привычке не написал: пресловутых) островов, от зависти я не задрожал, но опять подумал – ишь, куда носит людей. А тут – скоро старость подойдет, и так не побываешь в таких местах. Грустно.
Ну, ничего, как-нибудь выдержим, не то выдерживали. Мы тут по грибы ездим, только недавно привезли из лесу целый ворох, сейчас жена чистит, а я письма пишу. Потом буду грибы есть, жареные со сметаной, – вот Вам, теперь Вы завидуйте! Приветствуем и желаем! Г. Хомяков
28 ноября 1965 г., Мюнхен
Дорогой Игорь Владимирович,
вот, видите, в конце концов, все хорошо получилось, и наша «перекрестная» переписка закончилась благополучно: стихи Ваши у меня, спасибо. Что называется, в последний момент захватил место для них: позвонил в типографию, чтобы оставили шесть страниц. Завтра отвезу, наберут и поставят; по необходимости место получилось в середке, не говенное, как Вы изволили выразиться, хотя и не перворазрядное, но тут Вы сами виноваты. На мой взгляд, стихи хорошие, «со значением», и их конечно надо дать вместе. Значит, так и пойдут, под цифирью, как у Вас указано: 1, 2, 3 и т. д., постройка будет бережно сохранена.
Что у нас происходит? А вот что: первый отдел заканчиваем (около 160 стр.) и будем набирать дальше. Еще нет пяти–шести рукописей, но если подойдут во время набора, как обещано, это не страшно. Ю. П. [Иваск] еще не прислал, Бахрах не закончил и т. д. Да, Райс Ваш безнадежно замолчал. Обещал прислать к 5 – 10 ноября, уже после этого послал ему напоминание – молчит как зарезанный. Пришлет, еще, наверно, втисну, но пришлет ли24? Нет, явно он малохольный, уж не взыщите.
А что у нас получится? Перебирая названия и авторов, так и этак тасуяи перетасовывая их (занятие необходимое, но, в общем, не слишком плодотворное: от перемены слагаемых и т. д.), подсчитывая строки, вижу, что получится около 400 страниц (может, малость больше, или меньше) самого разнообразного материала, в т. ч. и хорошего. Это вроде такой большой корзинки, куда напиханы разные покупки в пестрых обложках, – некоторые в серых, – различного веса, цены и т. д. Однако, почему бы и нет? Для ежегодника, альманаха это и нужно, – а дать только высококачественное мы, «русское зарубежье», все равно уже не в состоянии.
Утешать может только одно: то, как относятся к нам «там». Адамович писал мне недавно о «встречах в Париже»: он был одним из переводчиков на приеме у зама Мальро советских поэтов, – у него впечатление очень унылое, и я его вполне понимаю. Но вкусы ведь разные: Померанцев, наоборот, пишет, что он носится с этими поэтами, задрав хвост трубой. «Общается» и ведет длинные «задушевные» разговоры. И тут выясняется, с каким вроде бы даже благоговением относятся «они» к «Мостам». У Твардовского и подобных ему есть полные комплекты, некоторые в Париже взяли № 11, недостававший. Так что наше «не полное» удовлетворение, наша ворчня, в этом свете, не могут оправдываться, – хотя, вообще-то, это утешение не ахти, какое. Шлем наши приветы и лучшие пожелания. Ваш Г. Хомяков
3 июня 1972 г., Бейвилл
Дорогой Игорь Владимирович,
письмо Ваше только что добралось до нас: я ведь давно, еще 1 января, отряхнул прах комитетский25 со своих ног, а нью-йоркский – 1 февраля. На станции, как Вы, вероятно, слышали, был большой дрожемент – закроют, не закроют; теперь малость им полегчало, но идут разные перемены. А мы переселились в свой домик и живем «на покое», как всамделишные пенсионеры.
Об отелях в Нью-Йорке ничего не могу сказать, по причине полного незнания. Ржевских в Нью-Йорке тоже нет, уже неделя, как уехали к себе в Нью-Хэмпшир. А в Комитет, на станцию, по-моему, Вам стоит зайти, может быть и стишки возьмут для передачи, – что Вам терять? Оболенского там тоже уже нет, он ушел, – спросите Сосина, он там один из главных по передачам, или Рица, или Шидловского, если не будет двух первых.
Захотели бы заехать к нам, теперь или на обратном пути из Европ, – будем рады видеть. Автобусы в нашу сторону идут из Нью-Йорка каждые полчаса, дорога берет, на автобусе – 2 с половиной и до трех часов. У нас можно переночевать. Если решитесь на такой отчаянный шаг, – во что я мало верю, предварительно позвоните, телефон пишу внизу, и я расскажу, до какого места ехать и прочие необходимые детали. Стоить звонок сюда будет меньше доллара. А какая нелегкая несет Вас в Европы, где Вы были в прошлом году? Грусть и тоска безнадежная? Между прочим, если помните наш разговор тогда о колонии пенсионеров где-нибудь в Австралии или где еще в заокеании, то идея эта (я писал об этом и говорил некоторым в шутку) неожиданно получила одобрение. Варшавский например не раз просил «не оставлять мысль о колонии». А Вы думаете о большом городе, но приличном, – да что Вы, где тут такой взять? Везде одно и то же: режут, грабят, вонь, грязь и прочие штучки. Приветствуем и напутствуем: попутного ветерка и счастливого плавания! Ваш Г. Хомяков
4 апреля 1976 г., Бейвилл
Дорогой экс-лейквудовец!
Был я недавно у Ржевских, видел там Вашу новую книжицу26 и подумал: ах он изменщик такой и этакий, от лейквудовки отказался27, теперь книжку не посылает! Но вчера она пришла и могу поздравить: книжка опять хорошая, издана хорошо и содержание внешности соответствует, т. е. тоже хорошее. Подумал я только вот что: а не много ли? Т. е. не слишком ли обильно Вы в нее вложили стихов? Получается вроде бы переполнение, глаза разбегаются, и не знаешь, на чем надо бы их особенно задержать.
А вот за один стих, коий я вчера корректировал для НЖ, какой-нибудь особо железобетонный непримиримый может Вас, не разобравшись (а где же при железобетонности разбираться), жестоко изругать, за бездельника или что-то в этом духе. Осторожнее надо «на поворотах».
А как вообще жизнь движется? Вы как, окончательно решили отказаться от лейквудовки или как? А чем замените, где сухое место будете искать? В Аризоне, в Нью-Мексике? Там только ковбоям наверно хорошо, а поэтам? Не думаю.
Вы, несомненно, уже слышали о несчастье с Ольгой Андреевной28: у нее случился удар, она уже давно в больнице и, в сущности, при смерти. Поэтому Роман Борисович совсем из строя вышел, а без него журнал не выпустишь: все еще «вожжи» держит в руках. Вчера я проверил последние наверно корректурные оттиски. Журнал, в общем, набран и проверен, в середине апреля, думаю, выйдет.
А мы в марте на неделю даже во Флориду смотались, посмотреть, на что это похоже. Могу сказать, на что: на итальянскую Aдриатику смахивает. Солнце только еще злее, Эли довольно сильно обгорела, я нет. Это у нас было вроде разведки, в первый раз там. Ничего, на немного ездить туда можно, но не все время. Бывайте здоровы, и живите богато. И приезжайте,
Ваш Г. Хомяков.
борис Филиппов
Борис Андреевич Филиппов (Филистинский) – писатель, литературовед, поэт – родился в 1905 году в Ставрополе. Учился в Ленинграде. В тридцатые годы был трижды арестован, с 1936 по 1941 гг. сидел в Ухто–Печорских лагерях, а потом был сослан в Новгород. Во время войны с оккупированной немцами территории был вывезен в Германию, где жил в лагере для перемещенных лиц (ди-пи). С 1950 года поселился в США. Сначала – в Нью-Йорке, а с 1954 года – в Вашингтоне. Филиппов – автор и составитель более пятидесяти книг прозы, статей, воспоминаний, стихов. Многие годы Б. Филиппов вместе с Г. Струве возглавлял “Inter-languageliteraryassociates” («Международное литературное содружество»), где были напечатаны книги лучших русских писателей, запрещенных в СССР. Сергей Голлербах, знавший Б. Филиппова, писал после его смерти, что это был «великолепный, полный юмора рассказчик, прекрасный лектор, неутомимый работник, любитель и собиратель книг… чьи интересы не ограничивались литературой, философией и религией. Он страстно любил и хорошо знал музыку и живопись» («Новый Журнал», 1991). И. Чиннов, тоже большой любитель и знаток живописи, очень ценил это в Филиппове, как и его чувство юмора. А о библиотеке Филиппова вспоминал с восторгом и благоговением. Филиппов прожил долгую жизнь и застал начало перестройки в России. В 1990 году журнал «Север» напечатал главу из его книги «Кресты и перекрестки». Умер Б. А. Филиппов в 1991 году под Вашингтоном.
16 мая 1968
Дорогой Игорь Владимирович!
Простите меня великодушно, что даже не ответил на Ваше поздравление и милое, ласковое письмо: был скверно и долго болен, много и гадко занят, и не «творчеством», а редактированием, корректированием и – что много хуже и нуднее – всяческими работами для хлеба насущного и «административной» кухней… Итак, простите!
Читаю в газетах, что наш Игорь Владимирович порхает по градам и университетским весям Нового Ноева Ковчега, Америки тож, и читает свои поэзы и лекции о современных пиитах воспламененных – как тутошних, так и иззажелезнозанавесных. Добро! Так и надо: ведь пииты нашего эона вступили в пору гомерического напева на форумах, может статься в большей мере, чем когда бы то ни было ранее: больше читают, чем печатают, больше их слушают, чем читают очами: так и на сесесеровских Днях Поэзии в манежах (с окуджавовской гитарой и без оной), так и на пиитическом Зарубежье.
Увы, я не смог бы издать сейчас никакой вообще книги: ни обеспеченного американского профессора, поэта и эссеиста, ни европейского санкюлота-московита-изгнанника (они всегда еще прибавляют «правды ради»): ведь я уже не «дирехтор» издательства, а проживающий на своих харчах – и на другой работе промышляющий – вольнопер: поручат мне одному или в запряжке с Глебом Петровичем Струве редактирование того или другого автора – редактирую (-ем), не поручат – ищем сами издателя для нашей со Струвом редакционной резко-академической затеи… Нет, от редактирования мы не ушли, но теперь уже нет у меня административной «хвункции», и я, по выражению покойного моего тезки – Бориса Пильняка – не могу «енергично функцировать». Зато хочу сам писать, когда немного отдохну.
Да, жаль, что не удастся нам повидаться у Вас: не выгорело дело у Вас с моим приглашением на эпизодическую лекцию. Ну, авось, когда-нибудь получится.
Будете в Наш-Ингтоне (впрочем, он теперь «не наш, не ваш, а имени твоему», но не Твоему, а чернущей силе…29), – очень буду рад, если остановитесь прямо у меня. То же самое, конечно, в отношении милого и дорогого моему нутру Андрюши – Гейнриха тож – свет-Владимировича Штаммлера30: привет сердечный ему! Вас обоих будем рады видеть у себя, почитать друг другу. Налаживаю сейчас новые издательские возможности, так что пусть Андрей Владимирович не беспокоится: постараюсь – и это выйдет! – издать и Клюева, и Волошина, и Розанова. Вот только трудно с нашим братом – изгнанником правды ради: на издание наших книг деньгу из американских благотворителей выколотить почти невозможно: считается, что мы «не показательны» для нашего времени и нашей страны: выплески, мол, из расейского корыта… Ничегошеньки о нем, корыте том,– не знаем и не разумеем…
Рад буду Вашей статье31 о нашей заторканной, заушенной, старательно не замечаемой иноязычными эмигрантской поэзии.
Мама моя и Евгения Владимировна – совместно с Вашим покорнейшим слугой – шлют Вам самый сердечный привет и самые лучшие пожелания.
Ваш всегда Борис Филиппов
ВИКТОР КАМКИН
Камкин Виктор Петрович (1902–1974) – книгоиздатель. В Вашингтоне у него было свое издательство и магазин русских книг. В 1968 году И. Чиннов предполагал издать у него свою третью книгу стихов «Метафоры», которая вышла в конце концов в том же году, но не у Камкина, а под маркой «Нового Журнала». Для В. Камкина 1968 год был очень тяжелым из–за произошедших весной 1968 года в Вашингтоне беспорядков, и хотя его издательство от них не пострадало, Камкину пришлось изменить всю издательскую политику, о чем он и пишет в письме Чиннову.
14 июля 1968
Глубокоуважаемый игорь Владимирович, я своевременно получил Ваше письмо от 8 июня с. г. На письма, касающиеся издательства, я, как обычно, отвечаю по воскресным дням, работая дома. Таких писем каждый раз до 20 – 25. Высылку книг по подписке я возобновлю, многие издания уже целиком разосланы, и я буду Вас просить помочь мне сообщением, на какие издания Вы были подписаны. Что касается издания Вашей книги стихов, сообщу Вам следующее: после разгрома города в апреле, повторного погрома в мае у меня, как и у большинства коммерсантов, нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Зачем создавать то, что завтра будет разрушено. В страховке книг отказано. Я даже возвращаю книги тем лицам, которые прислали мне на продажу свои издания, и мало двигаются.
Я закончу издания книг, о которых я уже договорился, некоторые книги находятся в наборе, некоторые печатаются. Издам новый роман Нины Федоровой, я дал обещание ее умершему мужу, моему декану проф. Рязановскому, роман-хронику Ирины Одоевцевой «На берегах Сены». Хотя я с Одоевцевой и договорился о переиздании ее романа «Ангел смерти» – теперь этот вопрос откладывается на 2 – 3 года, – если мы выживем. Я буду по-прежнему принимать новые издания на склад, при условии, что автор оплачивает все расходы по напечатанию, и то, фактически склад издания будет находиться на квартире у автора, а у меня только то количество, которое необходимо для продажи. После издания некоторых книг я издательство совершенно прекращу – причин, кроме указанных, сотни, а главное – нет рынка. Рынок, правда, еще немного теплится, и его можно было бы снова приподнять, но виноваты в этом очень многие. От издания второй книги Корвина-Пиотровского я отказался, – возможно, второй том издаст на свои средства вдова автора.
Возможно, что через 2–3 года жизнь у нас войдет в законные рамки, будут даны некоторые гарантии безопасности, и тогда возможно будет подумать о продолжении книгоиздательства, рассчитанного гл. обр. на американского читателя, но не русского. Даже издательства, которые пользовались государственной поддержкой, прекратили свою деятельность, а у меня больше забот, чем у тех, кто получает готовенькое жалованье. Я очень сожалею, что по причинам чисто деловым мне приходится воздерживаться от издания Вашей книги, но если, паче чаяния, Вы все же издадите свою книгу, я буду стараться ее распространять. Елена Андреевна шлет Вам сердечный привет. Глубоко уважающий Вас В. Камкин.
АНДРЕЙ СЕДЫХ
Андрей Седых (это псевдоним Якова Моисеевича Цвибака) – журналист, писатель, главный редактор «Нового русского слова» – родился в 1902 году в Феодосии. В 1919 году нанялся матросом на пароход, идущий в Болгарию. Через Константинополь, где шесть месяцев продавал на улицах газеты, и Италию перебрался во Францию. Учился в Париже. С 1926 года работал корреспондентом газет «Последние новости», «Сегодня». В 1933 году был секретарем И.Бунина и ездил с ним в Стокгольм, когда Бунину вручали Нобелевскую премию. В 1942 году переехал в США.
С 1973–главный редактор газеты «Новое русское слово». А.Седых написал больше десяти книг прозы, среди которых – его впечатления о поездке в 1929 году в Прибалтику – «Там, где была Россия: Путевые очерки поездки в Латвию», позже вошедшие в книгу «Пути, дороги», книга воспоминаний «Далекие, близкие», «Крымские рассказы» – тоже основанные на воспоминаниях. С Чинновым они были знакомы много лет. Их связывали деловые отношения– Чиннов печатался в «Новом русском слове». «Когда я приезжал в Нью-Йорк, – рассказывал И. Чиннов, – мы шли в ресторан, разговаривали. Яков Мойсеевич – умная голова. И представляете, свои деньги, 350 тысяч, он оставил на новых эмигрантов Израиля!» В 1982 году вышла книга «Три юбилея Андрея Седых» – юбиляра поздравляли с восьмидесятилетием, шестидесятилетием журналистской работы и сорокалетием работы в редакции «Нового русского слова». А. Седых умер в 1994 году в Нью-Йорке.
1 марта 1978
Дорогой друг и Мастер!
(По-французски «мэтр» звучит лучше). Вы меня сконфузили, прислав чек за книгу32. Я собирался послать Вам ее в подарок, но мне нужно разослать так много книг, что я делаю это постепенно. Разве я за Ваши книги, которые Вы мне дружески присылаете, плачу деньги? Короче: чек с благодарностью Вам возвращаю, а книгу сегодня выслал и, с Божьей помощью, Вы получите ее дней через десять, если во Флориде не выпадет снег.
Насчет Бахраха. Статья33 хорошая, спору нет, но я не могу перепечатывать из «Р. М.», которую в США все же многие читают. Да и у нас много подписчиков из Франции. А вот если тот же Бахрах или кто-то другой напишет хвалебную статью в Вашу честь и пришлет ее мне – с удовольствием напечатаю34.
Благодарю Вас за солидарность, проявленную Вами в связи с выпадами этого прохвоста Гидони35… Что касается стихов, то я всегда их с радостью печатал. Единственно, о чем я просил Вас – не присылать очень авангардных стихов, так как читатель у меня в массе не авангардный… Но мы с Вами об этом говорили.
Будьте здоровы. Желаю Вам (как писала мне юная племянница из СССР) «хорошо провести Ваши пенсионные годы»36. Я уже десять лет назад вышел на пенсию и с тех пор работаю в два раза больше. Будьте здоровы.
Ваш Андрей Седых
9/ 24/ 1980
Дорогой Игорь Владимирович!
Предчувствие Вас не обмануло: мы не допускаем сотрудничества в других газетах, выходящих в Нью-Йорке, даже если они дают большой портрет авторов. Я уже видел Ваши стихи в «Новой газете»37, и это меня огорчило. Пожалуйста, сотрудничайте только у нас, как это было всегда. На парижские, иногородние газеты и журналы это не распространяется. Стихи Ваши пойдут в одно из ближайших воскресений.
Будьте здоровы. Всегда Ваш, Андрей Седых.
21 мая 1984
Дорогой Поэт!
Очень хорошие стихи. Только обидные для наших читателей: «Какие вокруг образины,// Какие уродины тут!..» или: “Уйти! Он ушел от чудовищ,// От злобных страшилищ – червей!..». И такое – во всех трех стихотворениях. Извините, как сказал бы Зощенко.
А стихи, обращенные не к «презреннымпотомкам»,– присылайте. Всегда будем рады. Душевно А. Седых
ПРИМЕЧАНИЯ
1. И. Чиннов работал тогда в мюнхенском отделе радиостанции «Свобода», а Р. Гуль – в нью-йоркском.
2. В 1946 – 1959 годах М. М. Карпович был главным редактором «Нового Журнала».
3. Стихотворение «К луне стремится, обрываясь…»
4. Так И. Чиннов хотел назвать свою вторую книгу стихов, названную «Линии» (Париж, 1960).
5. Две последовавшие после «Линий» книги И. Чиннова «Метафоры» и «Партитура» вышли под эгидой «Нового журнала».
6. И. Чиннов осенью 1962 года переехал в США по приглашению Канзасского университета и стал там профессором.
7. В “Новом Журнале”, 1967, № 88 напечатаны стихи И. Чиннова: “Ну, а тебе – дела не опротивели?..”, “Ну, не бессмертие, хотя бы забытье…”, “Разлетается сердце черными хлопьями сажи…”.
8. “Хвала” (США, 1967) – книга стихов Ю. Иваска, ближайшего друга И.Чиннова. Об этой книге И.Чиннов так и не написал.
9. В “Новом Журнале”, 1967, № 88 напечатаны стихи В. Злобина “Мне голову отрубили на плахе”, “О, как просто, и как прекрасно!..”, “Темире Пахмусс”. В. Злобин умер в 1967 году в лечебнице для душевнобольных.
10. Стихотворение И. Чиннова “Утоли мои печали…”.
11. В «Новом журнале», 1967, № 88 (сентябрь) напечатана статья И. Чиннова «Поздний Мандельштам».
12. Этюд не был напечатан.
13. Статью написал Г. Адамович, опубликована в «Новом журнале», 1967, № 88.
14. Отчисления в страховую компанию и фонд для безработных.
15. Радиостанция «Свобода».
16. Статья В. Вейдле «Жрецы единых муз. Два поэта» напечатана в «Новом русском слове» 16 сентября 1973 и 21 октября 1973.
17. Имеется в виду статья И. Одоевцевой о книге и И. Чиннова «Композиция», напечатанная в «Новом журнале», 1973, № 113.
18. А. Н. Гидони стал главным редактором журнала «Современник» с № 37–38 за 1978 год. До того у И. Чиннова в нескольких номерах были публикации. После этого письма Гуля Чиннов перестал сотрудничать в «Современнике».
19. В архиве И. В. Чиннова сохранилось 41 письмо Р. Б. Гуля.
20. ЦОПЭ – Центральное объединение политических эмигрантов из СССР
21. Г. Хомяков работал на радиостанции «Свобода» в Мюнхене.
22. Татьяна Александровна Шюрхольц (урожд. Рысина) – хорошая знакомая И. Чиннова, они были знакомы еще до войны в Риге. Чиннов помог ей устроиться на радиостанцию «Свобода» и просил Хомякова ее поддержать.
23. Г.Хомяков дружил с писателем Л. Ржевским.
24. Видимо, не прислал, т. к. статья Э.Райса в журнале не появилась.
25. С 1 января 1972 года Г. А. Хомяков вышел в отставку и переехал жить в США.
26. В 1976 году у И. Чиннова вышла книга стихов «Пасторали».
27. И. Чиннов купил квартиру под Нью-Йорком в Лейквуде, но потом решил после выхода на пенсию поселиться не там, а во Флориде.
28. Жена Р. Гуля.
29. Речь идет о пожарах и погромах в Вашингтоне в 1968 году. Об этом И.Чиннову писала из Вашингтона Татьяна Фесенко, составитель антологии зарубежной поэзии «Содружество», с которой Чиннов был более двадцати лет в переписке: «…Пасха была у нас чудесной: яркой не только от множества цветов, но и главным образом оттого, что у нас гостил милейший и интереснейший В.В.Вейдле. Он нас живой водой окропил, рассказывал массу интересного и ценного, и к тому же был уютным-преуютным и таким простым, как бывают только очень интеллигентные люди. Тепло и мило вспомнили о Вас. В. В. днем пропадал в Национальной галерее, изо дня в день, больше никуда ходить не хотел, в такой восторг она его привела. А затем мы много катались – вдоль лужаек с миллионами нарциссов и тюльпанов, вдоль улиц, засаженных десятком тысяч пышно цветущих азалий, под кружевными зонтиками белых и розовых прелестных «догвудов» – не знаю, растут ли они в Вашем Канзасе? А в «Европу времен Второй мировой войны», т. е. в район развалин (22 квартала!) на противоположной стороне города, который, по сути, позволили разграбить и сжечь, мы не заглядывали. Еще работая у Камкина, я всегда боялась этого района, – там уже с утра на крылечках сидели вдрызг пьяные негры, и фланировали особой такой походочкой отчаянные парни в крошечных шапчонках. Вот там-то все и выгорело – остались Камкин и Funeral home [похоронное бюро] наискосок, а у нас ничего не произошло, отделались только напряжением нервов…(27 апр. 1968)».
30. А.Штаммлер – профессор Канзасского университета.
31. Статья И.Чиннова “Смотрите – стихи”, где он делает обзор современной поэзии зарубежья появилась в “Новом Журнале”, 1968, № 92.
32. Речь идет о книге А.Седыха “Крымские рассказы” (Нью-Йорк, 1977). А.Седых подарил ее с надписью: “Игорю Чиннову – Поэту с большой буквы, от его горячего поклонника Андрея Седых. 1978”.
33. Статья А. Бахраха о стихах И. Чиннова “Один из последних” (“Русская мысль”, 16 февраля 1978).
34. Статья А.Бахраха о стихах И.Чиннова “Спирали и параболы” появилась в “Новом русском слове” 25 июня 1978 года.
35. В журнале “Современник” (Торонто), № 37– 38 за 1978 год (там и.о. главного редактора стал А. Г. Гидони, которого в эмиграции подозревали в сотрудничестве с советскими спецслужбами) появилась отрицательная рецензия Всеволода Рунина “Литературные ничевошки” на книгу А.Седыха “Крымские рассказы” (Нью-Йорк, 1977). И. Чиннов объявил, что перестает сотрудничать в “Современнике” из-за дурной славы, которой пользовался А. Гидони.
36. В 1977 году И. Чиннов вышел на пенсию в звании заслуженного профессора.
37. В «Новой газете» (Нью-Йорк) за 9–14 августа 1980 года появились стихи И. Чиннова: «Я недавно коробку сардинок открыл…», «Живу, изящными уютами…», «Из шелухи, из чепухи…».
Публикация Ольги Кузнецовой