Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 226, 2002
Андрей Шенье взошёл на эшафот. А я живу. И в этом страшный грех. Марина Цветаева "Лебединый стан". Вы не одна, Марина, - и меня Снедает грех, что жив я, что другие Взошли на плаху прямо из огня И что не мне, а им стянули выю. А я живу, курю, смеюсь, хожу, Дышу и пью, а должен был, кровавый, Подставив грудь британскому ножу, Упасть снопом в волну бурливой Дравы. Иль, на помост взойдя в рассвета час, Подставить Хаму под верёвку шею. Вот почему мне тяжко посейчас, И искупить свой грех я не умею. ВЫЙДЕМ В САД Моей маленькой на День Рождения Выйдем в сад. Ты видишь - рыжей охрою Окропило солнышко листву И дыханием горячим мокрую Осушить торопится траву. Запрокинь навстречу солнцу голову, Пригоршней ладони протяни - Пусть лучей несчётных льётся олово На твои безоблачные дни. Окунись щеками в лист берёзовый, В звонкий и улыбчатый апрель, И вдохни смолы янтарно-розовой Со ствола спешащую капель. *** Никому не нужны ни стихи, ни вздохи, Не растопят в душе они плотного льда, И в сердцах разграфлённых электронной эпохи Не затронут струны, не оставят следа. Или, может быть, Муза касается робко И неслышно воловьих теперешних струн? Или мир покорила бездушная кнопка, И в него из веков возвращается Гунн? КАЛИФОРНИЯ Жене и другу Свидетель канувших времён Ошибку допустил когда-то: Им рай земной был помещён В долине Тигра и Ефрата. В песках у Басры я блуждал Перед порогом мирозданья И с недоверием внимал Стиху библейского преданья. Там тощ кустарник, рощи бедны, Убог ландшафт, унынье в нём, И солнца таз кроваво-медный В песочном вихре, жжёт огнём. Иль горизонт был слишком мал, Или была богаче флора, - Но ясно мне: тот, кто писал - Жил до Колумба Христофора. Да, выбор плох был. И за то Никто не может быть в ответе: Кто ведать мог, что есть ещё И Калифорния на свете? Ты - сон несбыточный в веках Людей гонявшихся за раем. Твой образ в кисти и штрихах Неповторим, неподражаем. Хотелось бы тебе слагать С любовью радостные песни! Где край в подлунной отыскать Ещё заманчивей, чудесней? Мой край далёк. Ему в душе Я выстроил глухую стену. А ты - ты, может быть, клише, Проект, набросанный на смену. И ты, ты чудо хороша Своей особенною статью, И тянется к тебе душа, Как покаяние к Распятью. Ах, избалован глаз людской - Подай ему лазурный Китеж, Ад, небо, рай, мятеж, покой - Ничем его ты не насытишь. Сегодня на Олимп возводишь, Сегодня: "Ах!", а завтра ты Средь бела дня вслепую бродишь, Не видя рядом красоты. Мой новый дом, друг новый мой! За бег волны неторопливый, За берегов морских извивы, За мудрость вековых секвой, За дикий, сумасшедший дуб, Распластанный в прыжке с утёса, За зеркало морского плёса, За вкус солёный милых губ, За парус, вздыбившийся круто - За всё благодарю тебя - За солнце, за тепло приюта, За то, что каждую минуту Тебя я чувствую любя. СПБ Казнимые сумасшествием Самиздат СПБ - дел Петровых страница, Город Господом Богом храним... Пусть мне скажут, какая столица Не стояла во фронт перед ним? Тебе песни поэты слагали И с любовью несли их тебе, И три гордые буквы блистали Над Россией тогда - СПБ. Но слиняла и выцвела слава, С плеч усталых порфира сползла, И разбойничья злая орава Даже имя твоё отняла. И. насмешек осыпанный градом И доселе неслыханных слов, За грехи легкодумных отцов За ночь сделался ты Ленинградом. И хоть буквы остались у нас, Но их всяк принуждён сторониться: СПБ - означает сейчас - Специальная психбольница! МАТЕРИ Помню первые сумерки в золотистой гостиной, Там, где нежные звуки роняет рояль, Там, где деда иль прадеда профиль старинный Со стены улыбается в тёмную даль. Там - неясные шорохи, шаловливые тени, А глубокие кресла уютом манят... Там изящно и просто... Там белой сирени Разливается нежной волной аромат. На рояле - разбросан Шопен в беспорядке, А немного подальше - небрежной рукой Чьей-то брошенный стэк, и забыты перчатки, А вокруг тихий сумрак, сирень и покой. *** Помнишь, здесь только глина была да камень - Не вскопать и сотне лопат... Ты подумай, мы это своими руками Превратили в зелёный сад! Постараюсь теперь и другим описать его - Пусть расскажут простые слова: Перед входом - квадратом кирпичное патио, А вокруг зеленеет трава. Там в углу, как маркиза, склонив стыдливо Серебристо-зелёный парик, В реверансе застыла плакучая ива Над мохнатым ковром повилик. А под самым окном, где трепещут крылья Вечно юных колибри, - там Лепестками бумажными расцвела буганвилья И змеей поползла к небесам. Плющ окутал заботливо изгородь лаской, - Всю закрыл с головы до ног, А на нём маски нежно-розовой краской Разбросал, не жалея Бог. Не цветы это, нет - от венца тернового Это капли крови горят... Потому и назвал их "Страстями Христовыми" Поучавший индейцев аббат. Вниз сливается плющ, как фата венчальная, А под ним - кустов стена В Калифорнии их называют "зеркальными", Так на солнце блестит их листва. Отражается в листьях небо приветливо, Солнца луч купается там... Мимоходом в них смотрятся пчёлы кокетливо, Направляясь к соседним цветам. В кресле - Ты замечталась с книгой раскрытой... Я - под ивой, и сладко мне Напевать о земле, лопатой взрытой, О мещански - счастливом дне.