Опубликовано в журнале Новый Журнал, номер 226, 2002
Ираида Легкая ВИД НА СЕВЕР 1 Б. Переезжаем на квартиру поменьше Поближе к небу и похоронному дому В телефонной книжке все больше Номеров безответных Много поумирало Друзей и просто знакомых С двадцатого этажа в доме-оранжерее Видно большое небо и кусочек суши Мост Вашингтона Георга простершийся Над Гудзоном На север стремятся Перелетные птицы и наши души Ветер сегодня ломится в большие окна Вот-вот ворвется воет совсем озверело Так рвутся души покидая тленное тело Мгновенье страха восторга Северное сиянье Северный верный свет холодной Вселенной 2 Дождевой в ушах слышен шум И приходят слова на ум Очертаньями дух строг Разбивается жизнь о порог Сквозь лицо проступает лик Тело ждет покоя земли И не стало кристаллов тают льды Просыпаются ручьи и пруды Это марта роковые следы Это вести живой воды ПОЛЕТ ИЗ МОСКВЫ В НЬЮ-ЙОРК У окна со стороны правой Не осталось не досталось места И сидели мы как сардинки в банке Подавали нам рыбу в тесте Отличить ее от теста было трудно Да и тесто - труха да опилки Разрезая разреженный воздух Трубы моторов вопили А навстречу нелюдимые просторы Белосиние льдистые склоны Извилистые узоры фиордов Страны что зовется зеленой Нью-Джерси Владимир Микушевич НЕВОЗМОЖНОЕ Так ослепительно начавшаяся, Не меркнет, все еще гадая, Эпоха только что скончавшаяся, Красивая и молодая. Друг другу показавшись чудищами, Мы в ожидании гостинца Пытаемся всмотреться в будущее, Как в заколдованного принца. Не знаем, где искать убежища, Когда вчера и завтра ложно И разве что небрежно брезжущее Лишь невозможное возможно. 6.08.2000 МОЕЙ ЖЕНЕ ТАТЬЯНЕ Река, говоришь, заболочена? Но как она светится, крадучись, И сколько в ней сосредоточено Намёков на прежние радуги! Грачи, пополудни развенчивая Лазурь, нам заката не застили, Но даже друг другу, застенчивые, Сказать мы боялись, что счастливы. 8.10.2000. Абрамцево-Малаховка ИЗ "СОНЕТОВ К ПРЕЧИСТОЙ ДЕВЕ" Как дальнозоркого на пир подслеповатых, Меня позвали в Рим, но, глядя на закат, Сказал один из нас, что каждый виноват За всех; другой в ответ: "Нет в мире виноватых"; Пусть ex cathedra рек, покаявшись, прелат, Что, скажем, на костре грех исправлять горбатых, Как ни роскошествуй, купюр зеленоватых На маскировочный не хватит мне халат; На приглашение ответив междометьем, Питаться предпочту осиновой корой. Когда последний час прослыл тысячелетьем; По мне, Пречистая, пчелиный лучше рой, Чем Рим за Римом вслед; пал Первый, пал Второй, А Страшного суда с Тобой дождусь я в Третьем. 16.12.2000 * * * Четыре символа вкруг Божьего Престола, Но по природе лишь один из них крылат; Сверх двух обычных крыл четыре вместо лат Являют четырех ревнителей Глагола, Средь коих Лев, Телец и Человек, собрат Всех тварей остальных в тени земного дола, А в небесах Орел, противник произвола Имперского, парит, преобразив булат В бутон, где в буйстве букв цвет будущего века. А Ты, Пречистая, - кормилица орла, Алкающего днесь не мёда и не млека, Лишь Слова Божьего; пусть рушится дотла Мир, чьи развалины от Фив до Баальбека, - Крестообразные спасут меня крыла. 22.05.2001 * * * Каких вокабул ни учи, Ты самого себя морочишь; Бог знает, что себе бормочешь, Ища пенсне или ключи. Ищу, ищу, ищу, ищу, Спускаюсь, как в каменоломню, В мозг собственный, где трепещу В надежде тщетной: вдруг я вспомню, Что потерял я, где и как, Среди разрозненных бумаг Или средь прошлых воплощений, Простейшее из упрощений, Которое зовется мной, Что в бесконечности дурной Меня когда-нибудь разбудит, И в неразборчивом бреду, Быть может, я себя найду, Когда меня уже не будет. 4.09.2001 РАДУНИЦА Вадиму Крейду Замерев, сердце всё ещё вслушивается: Чтобы звезды себя не роняли, На меня само небо обрушивается Вековыми своими корнями, Всем своим голубеющим купольцем, Парашютом купальским колдуя, И вверяюсь я солнечным щупальцам, Средь которых лучистые дула Ради благоуханного выстрела И по Китежу, и по Нью-Йорку, Чтобы время последнее выстроило Богоносцев на Красную Горку. Облака над лужками и лужицами, Из яичных желтков образуясь, Ждут, когда я сочту их калужницами, Захочу их сорвать и разуюсь. А вокруг мертвецы перезваниваются Колокольцами новых погудок, Всё еще продолжается Радуница, Затаясь в синеве незабудок. Если голос мой звезды запомнили, Ночь одним ослепительным жестом Осенит меня с громом и молниями И окажется вечным блаженством. 7.05.2001 Алексей Прокопьев "Когда не тает на дорогах лед…"- Или "когда он на дорогах тает", И солнце бьёт в оконный переплёт, И ветер веткой витражи листает, И целый мир, отправившись в полёт, Весь день в доверчивой душе летает, И падает, и снова упадёт, И вновь темнеет, снова рассветает, Из года в год - идёт за годом год, Идёт прохожий, и собака лает, И брешет в брешь свалившихся невзгод, - Я утверждаю: Рождество не ждёт: Всё повторится вновь: и расцветает Неповторимо бледный небосвод. АЛЬБА Поднимайся, звезда, что в чуланной пыли обитала. Что земля мне, что круглое небо - все мало и мало. Детский страх перерос допустимые возрастом шутки. Нам отпущены сутки на все между сном промежутки. Между сном и любимой - туман, пелена снегопада. Я прошу эти звезды не падать, не надо, не надо. Поднимайся, звезда, и в глазах растворяйся до блеска. Кто-то бьет по утрам, как отчаявшись, ломом в железку. Оттого не забыть, сколько этих железок минуло, Что железное утро нас весело перешагнуло И пошло куролесить по лестницам, скверам, площадкам. Поднимайся, звезда, проигравшая детским лошадкам. ДЕРЕВЕНСКАЯ БАЛЛАДА Едем полем - я с отцом бабьим летом сухопарым от тепла кудрявый холм слухом полнится и паром серебро в лесу блестит узкий нож в болоте тонет лошадь острая в кости натянула длинный повод ну же ну иди смелей трогай милая не бойся мох трещит как старый клей в колесе сверкают оси топи чавкают во тьме рвёт медведь беду в малине смерч сбивает с листьев медь в дереве ржавеют клинья раскрутилось колесо до горячки до озноба из орнамента лесов в пустоту не занесло бы бесы нижут бусы так словно слово с губ снимают я один шумит сорняк солнцу чёрному внимает DE PROFUNDIS Перед лицом - перед зеркалом - перед отцом не понимающим кто я откуда взываю напоминаю что не был доныне лжецом пусть перережет глаза полоса грозовая Ибо зверек натянувшийся в нервах моих суслик встающий сторожко на задние лапы свистнет - и катится солнце в отравленный жмых в чёрное плачево нечеловечьего сапа Слышишь создатель моих повседневных забот стоит чуть-чуть задержаться у тонкого края гулом и дымом осенних работ поплывёт мир из-под ног и лицом как обломком играя бьётся заросший кугою фальцет голосок чувство грядущей как утро горящей утраты переливается свет и сочится песок необретенная жизнь и круги и квадраты лёгкая как геометрия обнажена чистому взгляду и тает в пространстве покуда жизнь обретенная спит как родная жена и холодильник на кухне белеет как будда Будто и не было болью пропитанных брызг эй научи меня быстро во что превратиться только не в птицу - они разбиваются вдрызг в свист разбиваются в дым что растёт и клубится НА СОН ГРЯДУЩИМ Разве грабить приходит ночь убивать жечь Разве желчью исходит блаженная речь звёзд Аллилуия лиловым и алым - мотылькам и лилеям Аллилуия аллеям с еловым хмельным поцелуем Не жалейте елея - к вам в гости пришла ночь Аллилуия камея: хозяин здесь тоже гость Свет очей мы для царственных кошек которых лелеем Тронный бархат видений покуда пылаем и тлеем Показалось мне жемчуг нашёл - я в ручей вошёл Показалось мне я ручей - я пошёл не спеша Показалось мне - я душа и лечу на свет Оказалось - светло лишь когда ничего не осталось Но сверкает огнями река - чёрный столп стекляной Светляки и гнилушки милей чем иной день Луч клубится в лес - на ладони блестит ключ И светящимся облачком в небе моя тень Аллилуия зрачкам без боязни глядящим во мрак Аллилуия фонарь городской где горит имярек Аллилуия река уносящая всех прочь Разве стал бы грабитель здесь попусту свет жечь * * * Мне нравится воздух прощальный я пoчту пожалуй почту? - почти почерневший печальный - отправив письмо в темноту где бездна побед и бесстраший белуги взбешенной круги где череп мой - истину в чаше в овраге находят враги И я поцелую их в губы сухой богомол - хоботком и нежностью гордой и грубой и шепотом и холодком прилежно черти конькобежец систему сокрытых миров что тают на солнышке нежась как сонмы написанных слов которые не произносят ни вслух ни в сердцах ни в тюрьме и тайно на сердце не носят и не сохраняют в уме и поле как выцветший фартук и полосы по небесам и поле и вензель и картуш в тоске по былым голосам молчать приготовиться к бою и я никому не скажу все связано между собою все рвется - дугой к виражу Москва Нина Королева Мои часы, негодные для вас, Отсчитывают мне иное время. Они давно идут не в лад со всеми, - Не совпадает год, и день, и час. Они идут неровно, вразнобой, Опережая или отставая, Но стрелки их, порука круговая, Ведут меня сквозь вечность за собой. 29 октября 2001 * * * Пол скрипит. Наверно, встала мать Внука на работу поднимать. Пол скрипит опять, - наверно, кот К мисочке позавтракать идет. И еще любимые шаги… Но не видно в комнате ни зги. Призраки со мной накоротке, - Боль-фантом в отрезанной руке… 18 октября 2001 * * * Шестнадцать лет, как я живу в Москве. Мой быт напоминает петербургский, И только мысли бродят в голове: Однажды сесть на поезд, скажем, курский, И посетить места, где искони Родные по отцу меня встречали… И лишь сомненье: живы ли они? Потопит мой благой порыв в печали: А, может быть, и к ним пришла беда, И проявляю я бесчеловечность? Но трудно дозвониться в никуда, В чужое измеренье или в вечность… 3 ноября 2001 * * * Сколько за жизнь собираешь вещей дорогих! Лампа, бюро с откидушкой и много других… Я их в Москву привезла, и расстаться невмочь. Масло - сирень на окошке и белая ночь, Катер на Мойке - рисунок, старинный багет. Старые вазы на полке, - цветов только нет. Их не приносят, как будто настала зима… В старости, видно, цветы покупаешь сама… 5 сентября 2001 * * * А дружба ценилась превыше родства. Родители роли в судьбе не играли… Но право любить и другие права - Суда и своей устаревшей морали - Они сохраняли, как тайну, в душе, Они - обсуждали, они осуждали… Нет матери. Пусто в моем шалаше. И я со свободою справлюсь едва ли… 15 октября 2001 * * * Эти бедные рифмы - стихи да грехи, Время-стремя, и кровь и любовь, - Про такие не скажешь, что очень плохи, Просто ими напишет любой, - Кто не носится ночью бессонной совой, А скребется в бессмертье, как мышь… Только бедные рифмы - ведут за собой Под уздцы непослушную мысль. …Непокорную гриву - косой заплети, Укроти, усмири и погладь. А без рифмы у мысли не будет пути… - Исполать же тебе, исполать! 2 ноября 2001, Москва Надежда Мальцева СТИХИРА ПРО ВСЯК ДЕНЬ Как бы сердце ни кручинилось, что бы нам в судьбу ни вклинилось, мы живём в своей пустыньке - близ и театров, и кино; прилепясь к окошку мглистому, никуда не ходим из дому, не сдаём угла нечистому и твердим себе одно: доживём до понедельника, до Василья, до Капельника - слышишь, где-то в гуще ельника заворочался медведь? Слышишь, стал уже и сивер нем? Под небесным синим ивернем из саней оглобли вывернем, бросим сани на поветь! Прямо в душу с кровель капает, и как луч тонка, строка поёт, и в силках черновика поэт заблудился и пропал - брызнет зелень в окна, снова мы щеголять начнём обновами и с цветами васильковыми до утра бродить у шпал. Словно в келье у затворника, доживём, дай Бог, до вторника, наперёд пошлём поморника, чтоб разведал, где тепло мешкает, в какой Евразии ждёт нас чарочка мальвазии, и когда нам ждать оказии, чтоб хоть завтра повезло. Лай поправ эпохи-вратницы, доживём еще до Пятницы, встретим дождь Пятидесятницы, дождь грибной и Духов день; там, за льдами рекоставными, за крестами православными приоткроем утром ставни мы и увидим в небе тень - то поморник возвращается, всем отныне всё прощается! Но пока не спета славица, у самих себя взаём, заготовив можжевельника впрок для Ворона и Мельника, доживём до понедельника, как-нибудь да доживём. ПСАЛОМ СИМЕОНА-ЛЕТОПРОВОДЦА Обрыв, под ним река, за ней - поёмные луга, в осеннем воздухе бледней забытые стога, прозрачней небо, грусть старей, острее недосып… Стою у гласа звонарей на колокольне лип. Колокола подъяты ввысь, под купол, в синеву, и впору с листьями нестись навстречу Рождеству, - в ветвях темно, таков исход, но храм деревьев есть, в нём служба древняя идёт, и хочется присесть и наблюдать, как всю листву златую, иже с Ним, уносит ветер наяву во град Ерусалим, в завечный птичий пересвист, в ликующий трезвон! Спасётся каждый Божий лист, он раньше нас прощён. Копи же годовых колец бессменную спираль, забудь, что проклял нас Отец, уйди душою в даль, и где вчера ещё трава хирела у оград, восстанет за ночь та Москва, где каждый камень свят. РОНДО В СОПРОВОЖДЕНИИ СУДА ПРИСЯЖНЫХ Легко осуждать, если сам не судим ни Богом, ни сыном, ни братом, когда предстаёт тебе твой побратим простым оловянным солдатом, и пулю, не думая, в ближнего шлёт, и в бой отправляется сразу - надёжный, блаженный, тупой идиот, послушный любому приказу. Неужто мы, Боже, не в силах понять ни зова, ни сердца иного? Неужто без муки предвечная Мать рожала великое Слово, что миру навек в утешенье дано, но вот - ускользает и тает, и только музыкой немого кино нас к судному дню приближает? Когда бы я знала, что мне предстоит, дав клятву непрочному дому, неужто искала б окольных орбит, вела бы себя по-другому? Неужто блаженней на печке сидеть и быть обделённым судьбою - никем и ничем никогда не владеть и даже не спорить с собою, не помнить о том, безвозмездном пути, где вскрылись за далями дали, и где приговору уже не пройти алмазным резцом по скрижали, - не ведать, за что прошивает картечь в погоне за крестною тайной, и жалкое олово сердце стеречь в потёмках от мысли случайной?… Москва Валерий Рыбаков РУССКОЙ ЧАСТУШКЕ Это все нашептал нам Ванюша-дурак Под старушечье шорканье бурками; Это русского морока крученый мрак, Это быль - пополам с балагурками. Керосинной коптилки иль лампы нагар И - бараками или теплушками - Это холод по нарам и дрожь по ногам, Та, которую мы недослушали. Мужиков разоруженных пленная рать, Босиком или голых до пояса… Если уж умирать, то под мать-перемать! И под пулями не успокоятся… Это ветра ночного крутой разворот Над полями, пригорками, всхолмьями, Вознесенного воем старух и сирот, Тем, который мы все недопоняли. Это голос делянок и летних полян В сенокосной страде и усталости, Хриплый голос гулянок - неловок и пьян, И тяжел - от махры или старости. Он за черное слово прощенья не ждет, За корявое не извиняется… … А вдали облака - словно колотый лед: Все идет - да никак не смыкается… * * * И в небесах я вижу Бога… Лермонтов Я не вижу Бога в небесах - Только бесконечность - или ужас; Звездный ветер, бесприютный прах Стольких вер, надежд и стольких мужеств… А Земля? Она жива своей Влажной и беспамятной судьбою: Кто сильнее, тот здесь и правей, Правоту, как смерть, неся с собою. Лишь порой у моря, где гора, Расступаясь, пропускает воды, Вижу отсвет синего крыла - Знак иной, особенной свободы. Может быть, он так же наг и сир Божий спутник - бесприютный странный - Как бездомен третий - Божий мир, И земле и небу нежеланный… Москва Изяслав Котляров * * * В сон эмигрировать хочу из дня, который прожил… Лежу, а кажется, лечу над жизни бездорожьем. В селе, над маревом воды, где все крылаты крыши, - от настигающей беды - все дальше и все выше. Лечу, пространство торопя, и силу обретаю, - из обреченного себя собою вылетаю. Всей жизнью пробую смотреть и понимаю в жизни, что невозможно улететь с Отчизной из Отчизны. * * * В лицо мне заглянул как будто в душу, и вдруг решив, что я ответа жду, сказал, что я совсем напрасно трушу, что ад не страшен, коль живешь в аду. Не думаю, чтоб он со мной лукавил, но вздрогнула в обиде синева, когда он ей, иль это мне оставил про жизни ад звучащие слова. Они себя мне снова повторяли, - да-да, не уставали повторять, - так, словно в этом воздухе застряли и вовсе не умели замолчать. "Живем в аду?" А марево заката слоилось, трепетало над рекой. И жизнь была ничем не виновата, а просто не умела быть иной. * * * Не отнимай во мне терпенье, - продли неведенье мое, - я полюбил самозабвенье, самообман, самовранье. Не отнимай во мне азарта не только нынешнего дня - пусть у сегодня будет завтра и послезавтра для меня. Не отнимай одно и то же… Боюсь больницы и врачей. Мне смелость трусости дороже трусливой смелости твоей. Но говорить о том не станем. Смотри, как близится луна. Давай обнимемся и станем у предзакатного окна. Беларусь Леопольд Эпштейн * * * Приснился конец путешествия: я вернулся В дом, где не жил никогда, и ощутил тревогу: Сколько же я отсутствовал? Найду ли я там живого - Кого оставил? Ну, этого… или эту… И я проснулся Там, где живу. Как всегда, сияли Зелёные цифры времени. Равномерно Жужжало во тьме отопление. Вот, наверно, Явный признак старения, если по-честному, Когда ночами Снятся концы путешествия Не нуждающиеся в начале, И так легко просыпаешься, без прежней ужасной дрожи: Поскольку куда ни воротишься - всюду одно и то же. У КРАЯ СТРЕМНИНЫ Можно подумать, что в лирической побрякушке Больше смысла, чем в шести томах "Всемирной истории"! Снова ссоримся из-за Пушкина. Словно Пушкин Играет роль случайной аудитории Накануне выборов. А нужна победа Именно завтра. И всё равно какая - Хоть в четыре голоса. Но и смерть пугает. Взгляд на светлое будущее из твоего сегодня Похож на дымную комнату - в дому, где никто не курит. Страшно. Горько. Не хочется. Но свобода, Как ни крути, - то, чем всегда рискуют. Орёл, поднявшись с вершины, как будто вровень Парит. Но и это не радует, а устрашает, Потому что стало так просто поймать на слове: Моментальный суд - и на этап с вещами. Ты успеешь ещё покататься на лыжах, походить по песку в панаме. О самоубийстве чувств можно узнать по всплеску Слов. Это легко забыть. Будем дружить домами. И только потом тебе принесут повестку. * * * Часа через полтора после Большого Взрыва Вселенная вся трещала, затоплена жарким светом. Красиво росла, наверное, в темноте золотая рыба - Обидно, что некому было понаблюдать за этим. Впрочем, кто его знает. Интеллектуальных кружев Тем и приятен шорох, что дразнит воображенье: Инфузории трудно представить себя снаружи Под линзами микроскопа. И мы ведь тоже уже не Способны проникнуть взором за стенки родимой капли - Какая там нынче теория про преломленье света? - Да и не очень хочется. Надо дожить, не так ли, До окончанья суток, до окончанья лета, До окончанья года, до окончанья… Что нам До пустых фантазий, традиций не умытых, Не принадлежащим ни к цеху теологов, ни - учёных, Честным налогоплательщикам, тореадорам быта? Какое нам дело, в сущности, сидит ли там кто, склоненный Над микроскопом, или ушёл, устав от тоски стеклянной - В оранжевые сады с подругой своей зелёной? И до нас ли ему? - с нашей жалкой гравитационной (на вечный холод нас обрекающей) постоянной! ИЗ ПОСЛЕДНИХ КИТАЙСКИХ ХРОНИК Времена изменились. С шестого материка Сползла ледяная шапка. Река Янцзы как река Больше не существует, хоть по-прежнему широка - Выйдя из берегов, величаво течёт на запад. Пресноводные черепашки в зарослях тростника Вымерли. Зато дельфины размножились, но пока Ещё не вышли на сушу. Над равнинами - дивный запах Молодого моря. Расцветшая Алашань И вовсе неузнаваема, вся в папоротниках лохматых, И нежный северный ветер прочищает о них гортань К вящему удовольствию крапчатых куропаток. Времена изменились. Как в рукописях старинных Писалось: "Нет абсолютно несокрушимых Твердынь". Горы не стали ниже, но на вершинах Дышится легче. Объяснений этому нет. Вода, собравшись во всех возможных морщинах Земли, напоминает о безрадостных годовщинах - Так, попрекая, женщины говорят мужчинам: "Я же предупреждала!" Поскольку подсчётом лет Теперь заниматься некому, время уходит вглубь, Вовнутрь самого себя, где поверхности без изъяна. И, спасаясь от крокодила, карабкается по стволу Человеком бывшая обезьяна. Бостон