Опубликовано в журнале Нева, номер 3, 2016
Юрий Борисович Юдин — лауреат всероссийского конкурса газеты «Культура» (1998). Автор нескольких публикаций в «толстых» литературных журналах «Сибирские
огни» (Новосибирск) и «Урал» (Екатеринбург). Живет в СанктПетербурге.
В греческой мифологии Протей — сын Посейдона, пастух тюленьих стад, наделенный многознанием и способностью принимать облик различных существ. На протяжении знаменитой «двулогии» Остап Бендер выступает как истинный Протей, легко меняющий занятия, роли и амплуа, обличья, маски и личины.
В «Двенадцати стульях»: пожарный инспектор (в богадельне Альхена); сын Воробьянинова «от морганатического брака» и владелец мясохладобойни в Самаре (в сцене с архивариусом Коробейниковым); «боевой офицер» (в глазах Полесова и прочих участников «Союза меча и орала»); «председатель концессии» (самоназначенный); судебный исполнитель (в сцене с Авессаломом Изнуренковым); хладнокровный обольститель (в сценах с вдовой Грицацуевой и Эллочкойлюдоедкой); захолустный Антиной (сравнение повествователей); арестант (согласно воспоминаниям администратора театра «Колумб»); художник (на пароходе перед тиражной комиссией); гроссмейстер (в Васюках); железнодорожный заяц; самозванец билетер в пятигорском Провале; нищий на ВоенноГрузинской дороге; снова деятель «Союза меча и орала» (перед Кислярским в Тифлисе и в Ялте); снова художник (заказ на уличные таблички по возвращении в Москву); наконец, жертва пфокушения со стороны обезумевшего Воробьянинова — во втором романе чудесно воскресшая.
В «Золотом теленке»: сын лейтенанта Шмидта; «индийский браминйог» (на афише из акушерского саквояжа); командор автопробега; теоретик самогоноварения; частный сыщик и следователь по «делу Корейко»; «специалист по рогам и копытам» и директор соответствующей конторы; воинствующий атеистагитатор; заклинатель шаманского типа («пуэр, соцер, веспер, генер…»); «морской царь» (в сцене допроса Скумбриевича); «потомок янычаров»; киносценарист; самозванецжурналист — изготовитель «Торжественного комплекта»; путешественник на верблюде, он же «эмирдинамит»; лектор — борец с абортами (в собственных воспоминаниях); миллионер, выдающий себя за «инженера, врачаобщественника, тенора или писателя»; снова сын революционного лейтенанта и дирижер симфонического оркестра (в поисках гостиничного номера); выпускник «одного гуманитарного вуза» (в поезде перед студентами); филантроп в пользу наркомфина, он же депутат сумасшедших аграриев, он же оперный Евгений Онегин, он же пародийный Иисус Христос (расставание с миллионом и объяснение с Зосей); апостол Павел, он же адвентист седьмого дня, он же толстовец, он же бедный студент (возвращение миллиона); кавалер ордена Золотого Руна, он же скупщик золота и самоцветов и контрабандист; наконец, ограбленный граф МонтеКристо, желающий переквалифицироваться в управдомы.
Герой русских былин, идеально соответствующий нашему герою, — это Волх Всеславьевич (он же Вольга Буславлевич или Святославьевич), оборотень и кудесник шаманского типа. При рассмотрении этого былинного героя будем руководствоваться по большей части наблюдениями Вяч.Вс. Иванова и В. Н. Топорова из статьи «Вольга» в энциклопедии «Славянская мифология». По их словам, сюжеты о Волхе Всеславьевиче принадлежат к наиболее архаичному слою в русском эпосе, «характеризующемуся неизжитыми тотемистическими представлениями и широко представленной стихией чудесного, волшебноколдовского, магического, слиянностью человеческого и природного начал».
Колдовские и магические обертоны в образе Бендера возникают регулярно: знаменитый волшебный саквояж; воспоминания о поприще ярмарочного импресарио в Херсоне (с показом в балагане монаха, выдаваемого за бородатую женщину); готовность в любой момент выступить в роли фокусника (в пешем походе после крушения «Антилопы») и даже накормить толпу двумя рыбами и пятью хлебами («Накормитьто я их накормил, но какая была давка»)[1]. В широком же смысле сама способность Остапа к беспрестанным перевоплощениям, безусловно, является волшебной.
Иванов и Топоров особо отмечают чудесное рождение Волха: мать его, гуляя по саду, «соскочила с камня на лютого змея»; он обвивается вокруг ее ноги и «хоботом бьет по белу стегну». Змеев в дилогии на первый взгляд не слишком много, но среди них найдется и чудесный «шакал в форме змеи», и геликон — змей горыныч, и другой «геликон из зоопарка»; однажды Бендер сам именует себя заклинателем змей (далее нам еще придется вернуться к этой теме). Матушка Остапа в тексте ни разу не упоминается; мы знаем только, что его папа был «турецкоподданный» (турецкое подданство в Одессе нередко принимали негоциантыевреи: оно позволяло им обойти условия конфессиональной дискриминации, предусмотренной законами для иудеев, а также освобождало их детей от воинской повинности)[2]. Неизвестен и точный возраст героя; в первом романе, действие которого происходит летом 1927 года, он назван двадцатисемилетним; во втором, летом 1930 года, Остап утверждает, что ему тридцать три[3]. Словом, происхождение его окутано нарочитой таинственностью.
Когда былинный Волх появляется на свет, рождение его потрясает природу: гремит гром, дрожит сыра земля, трясется «царство Индейское», колеблется море, рыба уходит в морскую глубину, птица — высоко в небеса, звери — в горы и т. п. В «Двенадцати стульях» прямо изображается девятибалльное землетрясение в Ялте. Кроме того, часты разнообразные упоминания вулканизма. Это изображение Везувия в сундучке отца Федора; вулкан Фудзияма, который снится Остапу в дворницкой; «центр земли» и «подземные вулканы» в радиотрансляции; вулканический прыщ; пятигорский Провал, Дарьяльское ущелье, Машук, предгорья ТяньШаня и прочие горные пейзажи, включая даже перевал СенГотард; «бутоны, извергающие лаву», в изображении рассвета на Волге; экран с Фудзиямой в кабинете председателя Арбатовского исполкома; «вулканическое кольцо общественной деятельности», которым Скумбриевич охватил «Геркулес»; «подземная коммерция» Корейки; небывалые вулканы и перешейки, от которых спятил некий учитель географии; вулканические раскаты смеха, охватывающего Остапа в бомбоубежище после бегства «подзащитного»; вулканическая грязь российских проселков; Молох и Ваал «Торжественного комплекта» и т. п., вплоть до «фонтанчика из капусты и морковных звезд» и психоаналитического варева «в венском котелке»[4].
Чудесно и развитие Волха Всеславьевича: едва родившись, он уже говорит, «как гром гремит», его пеленают в «латы булатные», кладут ему в колыбель «злат шелом», «палицу в триста пуд»; в семь лет его отдают учиться грамоте, а к десяти годам он постигает «хитростимудрости»: оборачивается «ясным соколом», серым волком, «гнедым туром — золотые рога». Про оборотнические таланты Остапа Ибрагимовича сказано достаточно; о годах его детства и юности, напротив, почти ничего не известно. Однако за плечами у него явно имеется гимназическое образование (удержавшийся в памяти список латинских исключений, коекакие познания в новых языках, достаточно обширная общая эрудиция) и несколько тюремных отсидок (в Старгород Бендер входит пешком, в ботинках на босу ногу, повидимому, отбыв очередной срок). В первом романе герой носит нарочито яркие одежды растительных тонов («зеленые доспехи»), но под ними обнаруживается инфернальная рубашка в чернокрасную клетку. Во втором романе подчеркивается «медальный профиль» Остапа и атлетические его стати.
Что же касается миксантропических и зооморфных образов романа, их даже бегло перечислить затруднительно. Отметим только, что иногда они нагромождены так тесно, что слипаются в большие ряды: таковы архитектурнодекоративные тигры, кобры и львы, похожие на писателя Арцыбашева, на улицах губернского Старгорода (между ними мелькают «рог изобилия» и «остров мертвых»); таковы шиншилла из тульского зайца, собакавыхухоль и мексиканский тушкан, оборачивающийся шанхайскими барсами (а также Фима Собак, «девушка с воображением дятла») в сценах с Эллочкойлюдоедкой; таковы «львы из тиражной комиссии, ягнята из личного стола, козлы из бухгалтерии, кролики из отдела взаимных расчетов, гиены и шакалы звукового оформления и голубицы из машинного бюро» на волжском пароходе; можно привести и другие примеры.
Былинный Волх в двенадцать лет набирает себе дружину, а в пятнадцать уже готов к воинским подвигам. Отметим, что между действием первого и второго романов проходит три года; правда, последовательность тут иная: Остап набирает дружину только в «Золотом теленке», хотя репетиции подобной вербовки есть и в первом романе («Союз меча и орала», мобилизация васюкинских шахматистов и, в особенности, попытка занять роль «старшого» в автопробеге Персицкого: здесь уже предчувствуется будущая роль командора «Антилопы»).
Былинный Волх упражняется в «хитростимудрости», выступая как великий охотник, повелитель природного царства, прежде всего мира зверей; обернувшись волком, он бегает по лесам и «бьет звери сохатые», в облике сокола бьет гусей, лебедей, уток. Настоящий противник у Бендера только один: это «золотой теленок» Корейко; речь о нем впереди. Что же касается других зооморфных персонажей, то Остапзаклинатель походя приручает или укрощает их всех: «гадюку семибатюшную» Полесова, «курочку» Грицацуеву, «змея» Мечникова, Балаганова с бараньими кудрями, водителя «Антилопы» Козлевича, Паниковского, уподобленного жабе, целый бестиарий геркулесовцев и др.[5]
И лишь Воробьянинов, сравниваемый по ходу романа то с журавлем, то с КонькомГорбунком, в итоге умудряется вывернуться изпод влияния Остапа. Но Ипполит Матвеевич — сам гротескный маг и оборотень, восходящий к архетипу Кощея Бессмертного. Он ведает вопросами жизни и смерти в Старгородском загсе, прибегает к перекрашиванию и переодеванию, играет разные роли («отец русской демократии», казенный курьер, мальчикподмастерье при художнике, бывший член Государственной думы, бывший попечитель учебного округа и т. п.). Он пытается, как Кощей, похищать женщин. Роль же Кощеевой смерти, похоже, играют брильянты, спрятанные в стуле (Воробьянинов узнает о них после смерти своей тещи мадам Петуховой; когда он видит, во что превратились сокровища, то сходит с ума).
Волх Всеславьевич кормит и поит, одевает и обувает свою дружину; он всегда бодрствует, замечают Иванов и Топоров. Отметим, что и Остап при первой возможности занимается экипировкой «антилоповцев», проявляет особенную изворотливость в добывании для них хлеба насущного; вспомним и его ночные бдения над «делом Корейко».
Центральный сюжет одной из былин о Волхе состоит в том, что главный герой применяет свои «хитростимудрости», чтобы сокрушить Индейское царство. Обернувшись туром — золотые рога, он быстро добегает до него; обернувшись ясным соколом, прилетает в палаты к царю Салтыку Ставрульевичу и подслушивает его разговор с «царицей Аздяковной, молодой Еленой Александровной». Затем оборачивается горностаем, спускается в подвалыпогребы, перекусывает тетивы у луков, обезвреживает стрелы и ружья, снова оборачивается соколом, прилетает к своей дружине и ведет ее к городукрепости индейского царя. Чтобы незаметно проникнуть внутрь, Волх превращает своих воинов в муравьев («мурашиков»); по узкой щели они пробираются в город и подвергают его разгрому. Волх убивает индейского царя, берет в жены царицу Аздяковну, женит своих воинов на семи тысячах местных девиц, а сам становится царем, богато одарив дружину. Таков наш былинный вариант Протея.
Тема «Индейского царства» в дилогии о Бендере всплывает неоднократно. Знаменитый саквояж Остапа содержит полный арсенал облачения и принадлежностей «браминайога». Мельком упоминается какаято Голконда Евсеевна. Во вставной новелле Остап отправляет в Индию Вечного жида. Сам он в своих странствиях то и дело вынужден уклоняться к востоку, будь то Кавказ в первом романе или Туркестан во втором. Ближе к концу «Золотого теленка» индийская тема нарастает: капитанская фуражка Бендера, сорванная ветром, катится «в сторону Индии»; Остап пытается выяснить смысл жизни у индийского мудреца; поминается «ария индийского гостя»; звенят «золотые индийские рупии» в разговорах дорожных попутчиков о внезапных обогащениях. Наконец, и голубая мечта Остапа о РиодеЖанейро — по сути, мечта об «Индейском царстве». Правда, это не Ост, а ВестИндия, но вполне эквипотенциальная в качестве образа земного рая.
Что касается «царицы Аздяковны», то любовная тема присутствует как в первом, так и во втором романе; и если женитьба Остапа на вдове Грицацуевой — циничный обман, а ухаживания Воробьянинова за Лизой — постыдный фарс, то роман Бендера с Зосей проникнут светлой печалью (отметим, что до Остапа за Зосей пытался ухаживать его основной антагонист Корейко; в былине царица Аздяковна прежде принадлежала индейскому царю Салтыку Ставрульевичу). Вознаградить свою дружину Остап, не лишенный чувства справедливости, тоже пытается — пусть безуспешно, но тут вмешались обстоятельства такого рода, что ничего нельзя было добиться.
«Мотив превращения Волха (и его воинов) в муравьев, проникающих в неприступную крепость, напоминает подобный же мотив с громовержцем Индрой… Зевс является к Эвримедузе также в виде муравья. Их сын Мирмидон (букв. „муравьиный”) стал родоначальником мирмидонян, „муравьиных людей”. В русской сказке Иван Царевич, превратившись в муравья, проникает в хрустальную гору, убивает двенадцатиголового Змея и освобождает царевну, на которой женится», — пишут Иванов и Топоров.
Заметим в этой связи, что в «Двенадцати стульях» путь героев протекает от одного хрустального дворца до другого: начинается он близ «светящегося острова — железнодорожного клуба», рядом с которым Остап получает ордера у архивариуса Коробейникова и узнает таким образом свой дальнейший маршрут; кончается этот путь у сияющего Дворца опятьтаки железнодорожников в Москве. На полпути между двумя этими пунктами лежит утопический стеклянный дворец в НьюВасюках. Отметим и «знаменитый Хрустальный перевал», с которым пришлось помучиться строителям Восточной магистрали в «Золотом теленке».
Иванов и Топоров обнаруживают связь ВолхаВольги с мотивом гремящего грома. В то же время Волх «реализует и тему противника Громовержца — Змея: будучи сыном Змея, он унаследовал от него „хитростимудрости” и, в частности, умение прятаться от врага». Поэтому в образе Волха заметны переклички с русским ВолосомВелесом, в котором также отыскиваются змеиные черты, и с сербским Змеем Огненным Волком.
Остапагромовержца можно наблюдать в сцене экзекуции над Воробьяниновым после неудачного аукциона или в сцене в черноморском бомбоубежище, с раскатами «вулканического хохота». Единственный достойный противник этого громовержца — «скотий бог» Велес, то есть Корейко, который именуется «золотым теленком» и которому Остап заявляет: «Вы произошли не от обезьяны, как другие люди, вы произошли от коровы». Змеиные свои черты Корейко обнаруживает аккурат перед тем, как Остапа ввергают в бомбоубежищеузилище: натянув противогаз, подпольный миллионер превратился в «потрясающую харю с водолазными очами и резиновым хоботом», неотличимую от других подобных харь (мотив многоглавой гидры)[6].
Еще один сюжет, в котором выступает Волх (точнее, Вольга), связывает его с баснословным пахарем Микулой Селяниновичем. В этой былине Вольга воспитывается в детстве без отца, осваивает «мудрость» (превращается в щуку, в сокола, в волка, охотится на зверей), собирает дружину для похода. Дядя Вольги князь Владимир стольноКиевский жалует племянника тремя городами: Гурговцем, Ореховцем и Крестьяновцем, и Вольга с дружиной отправляется «за получкою» (тут достаточно упомянуть невольную дань, которую Остап собирает на черноземной арбатовской земле, выдавая себя за командора автопробега). По пути Вольга встречается с пашущим свое поле оратаем Микулой; ни главный герой, ни дружина не могут поднять его сохи, крестьянская кобыла землепашца обгоняет коня Вольги и т. д. Прямого соответствия этому эпизоду в дилогии нет; приблизительное соответствие можно обнаружить в «Золотом теленке»: когда Остап после черноморского фиаско опять берет след и пускается в погоню за Корейкой, «Антилопа» терпит крушение именно в безнадежно сельской местности.
С сельскими проселками связаны и прямые былинные мотивы в «Золотом теленке». Одно отступление ждет читателей романа на пути в Черноморск:
Между древним Удоевым, основанным в 794 году, и Черноморском, основанным в 1794 году, лежали тысяча лет и тысяча километров грунтовой и шоссейной дороги. За эту тысячу лет на магистрали Удоев — Черное море появлялись различные фигуры. Двигались по ней разъездные приказчики с товарами византийских торговых фирм. Навстречу им из гудящего леса выходил Соловейразбойник, грубый мужчина в каракулевой шапке. Брели по этой дороге завоеватели со своими дружинами, проезжали мужики, с песнями проходили странники.
Жизнь менялась с каждым столетием. Менялась одежда, совершенствовалось оружие, были усмирены картофельные бунты. Люди научились брить бороды. Полетел первый воздушный шар. Были изобретены железные близнецы — пароход и паровоз. Затрубили автомашины. А дорога осталась такой же, как была при Соловьеразбойнике. Горбатая, покрытая вулканической грязью или засыпанная пылью, ядовитой, словно порошок от клопов, протянулась отечественная дорога мимо деревень, городков, фабрик и колхозов, протянулась тысячеверстной западней. По ее сторонам, в желтеющих, оскверненных травах, валяются скелеты телег и измученные, издыхающие автомобили. Быть может, эмигранту, обезумевшему от продажи газет среди асфальтовых полей Парижа, вспоминается российский проселок очаровательной подробностью родного пейзажа: в лужице сидит месяц, громко молятся сверчки, и позванивает пустое ведро, подвязанное к мужицкой телеге.
Тема дороги — одна из главных в дилогии. В «Двенадцати стульях», как уже отмечено, ключевые топосы — железнодорожные (недаром авторы трудились в газете «Гудок»), хотя есть и речной круиз (сначала на пароходе, потом на лодочке), и пешее путешествие (по ВоенноГрузинской дороге), и морской вояж с Кавказа в Крым. «Золотой теленок» начинается с оды пешеходу, которого всюду теснят автомобили; затем вниманием читателя завладевает победительный автопробег, а по пути из Черноморска героям приходится часть пути одолеть пешком. Но железнодорожная тема отступила лишь временно: она снова расцветает в сценах путешествия Остапа в журналистском спецвагоне и смычки Восточной магистрали. Затем Остап и Корейко преодолевают пустыню на верблюдах, а в конце романа Бендеру снова приходится попутешествовать на поездах в тщетных попытках избыть свою миллионерскую участь. Кончается «Золотой теленок» сценою пешего перехода границы по льду реки.
Воробьянинов, отец Федор, троица Балаганов–Паниковский–Козлевич, а в романной предыстории и Корейко показаны как люди дороги. Прочий персонаж нарочито статичен. Даже спецкорреспонденты из спецвагона ведут себя стереотипно, по заветам «плюшевого пророка», заранее предсказавшего сценарий их путешествия. Даже инженерылетуны Брунс и Талмудовский — на самом деле любители комфорта и мечутся по стране исключительно в его поисках. Нэпман Кислярский успевает тысячу раз пожалеть, что отправился на отдых на Кавказ и в Крым; заветное его желание — отсидеться в доме предварительного заключения с заветной корзинкою. Правда, в конце романа Остап сталкивается с целым бродячим племенем студентов, и это усугубляет его душевный дискомфорт: он попросту не выдерживает конкуренции, откровенно завидуя этим молодым дикарям.
Но вернемся к экипажу «Антилопы», теперь уже на пути из Черноморска, где возникает еще одна сцена с былинными мотивами.
Пассажиры вылезли из машины и, разминая ослабевшие ноги, прошли немного вперед. На распутье стоял наклонный каменный столб, на котором сидела толстая ворона. Сплющенное солнце садилось за кукурузные лохмы. Узкая тень Балаганова уходила к горизонту. Землю чуть тронула темная краска, и передовая звезда своевременно сигнализировала наступление ночи.
Три дороги лежали перед антилоповцами: асфальтовая, шоссейная и проселочная. Асфальт еще желтился от солнца, голубоватый пар стоял над шоссе, проселок был совсем темный и терялся в поле сейчас же за столбом. Остап крикнул на ворону, которая очень испугалась, но не улетела, побродил в раздумье на перекрестке и сказал:
— Объявляю конференцию русских богатырей открытой! Налицо имеются: Илья Муромец — Остап Бендер, Добрыня Никитич — Балаганов, и Алеша Попович — всеми нами уважаемый Михаил Паниковский.
Козлевич, пользуясь остановкой, заполз под «Антилопу» с французским ключом, а потому в число богатырей не вошел[7].
Тему васнецовских богатырей и остаповского кастинга развивать не будем. На наш взгляд, плодотворней сравнить троицу помощников Остапа с триадой других титанических героев русского фольклора[8]. Горыня, Дубыня и Усыня — три богатыря русских сказок. Они обладают нечеловеческой силою: Горыня «на мизинце гору качает, горы сворачивает». Дубыня «дубье верстает: который дуб высок, тот в землю пихает, а который низок, из земли тянет». Усыня «спёр реку ртом, рыбу ловит усом, на языке варит да кушает», «одним усом реку запрудил, а по усу, словно по мосту, пешие идут, конные скачут, обозы едут». По словам Иванова и Топорова, антропоморфные черты этих богатырей оттеснены хтоническими.
Горыня связывается с горой как препятствием на пути, помехой, нарушающей ровность… Дубыня (связанный с дубом в силу народноэтимологического осмысления) мог некогда быть связан с другим нарушением ровности — с провалом на пути, помехой, находящейся внизу… Имя Усыня также должно быть расценено как результат народноэтимологического переосмысления. Поскольку слово «усы» является метонимическим переносом названия плеча («ус» из индоевроп. *oms), Усыня сопоставим с образом дракона или змея, запруживающего воды своими плечами. Змеиная природа Усыни непосредственно проявляется в сказке: «птица Усыня змей о двенадцати головах» («сам с ноготь, борода с локоть, усы по земле тащатся, крылья на версту лежат»). Чаще всего Горыня, Дубыня и Усыня выступают вместе, образуя законченную триаду. Горыне близок Змей Горыныч, в свою очередь связанный с образом Огненного Змея. Эта связь дает возможность видеть для определенного периода в именах Горыни и Горыныча отражение корня «гореть» (огонь), а не «гора»… Не исключено, что триаде Горыня, Дубыня и Усыня на более раннем этапе соответствовала трехчленная «змеиная» группа — Змей Огненный, Змей Глубин, Змей Вод[9].
В облике ГорыниБалаганова подчеркиваются брутальные и атлетические черты: железные ноги, молодецкая грудь; важны также его огненнорыжие волосы. Фамилия ДубыниПаниковского происходит от бога дикой природы Пана (опосредованно, через слово «паника»); заметим, что Паниковский порывается уйти курьером в лесоторговый концерн «Геркулес»; вспомним и его крик, обращенный к Балаганову: «Не подходите ко мне с этим железом! Я вас презираю!». Наконец, в облике УсыниКозлевича самая приметная деталь — «кондукторские усы», которые то молодецки подкручиваются, то уныло висят, в зависимости от расположения духа усача.
Сказочные Горыня, Дубыня и Усыня то препятствуют главному герою, то выступают его помощниками. Бендеру его неумелая команда также нередко создает помехи и препоны: Балаганова приходится выручать в сцене нечаянной встречи детей лейтенанта Шмидта; Паниковского — в сцене с гусем и в сцене, где он притворяется слепцом; Козлевича — из похмельного арбатовского житья и из объятий расторопных ксендзов.
Не заслуживает забвения и камень с надписью «владения отставного майора ВолкЛисицкого», который становится для Паниковского надгробным. Здесь скрещиваются не дороги, но важные мотивы: оборотничество (ср. европейских верфольфов и вулкодлаков и китайских лисоборотней) и предсказание судьбы (в сказке камень предвещает смерть героя, женитьбу или утрату коня[10]; «Антилопа» терпит крушение невдалеке от места гибели Паниковского; первый вариант «Золотого теленка» кончается женитьбой Остапа на Зосе).
Главное отличие романного сюжета от былинного — в том, что Остап Бендер, в отличие от Волхва или Вольги, в конечном итоге терпит поражение. На наш взгляд, это связано с тем, что Остап по большей части занимается не своим делом, исполняя функции не похитителя или мошенника, но сыщика или следователя. В этом случае он тяготеет не к архетипу трикстера, вольного ловца случайной удачи (герой типа скандинавского Локи), а к архетипу мага, пытающегося установить контроль над всем мирозданием (герой типа скандинавского Одина). Отсюда проистекают алхимические мотивы дилогии.
В первом романе часто упоминаются всяческие препараты и снадобья: вежеталь (растительный лосьон на спирту); средства для окраски волос «Титаник» и «Нимфа»; таинственные силы гемоглобина, о которых рассуждает парикмахер «Пьер и Константин»; огнетушительпеногон «Эклер»; порошок от клопов (во вставном сюжете о гусаресхимнике); сундук мороженщика, «полный майского грома»; гробовщик Безенчук, практикующий лечение спиртом («нам растираться ни к чему»); опять «горный вежеталь»; монтер Мечников, измученный нарзаном (мертвою водой) и употребивший деньги за проданный стул на покупку водки (живой воды). Во втором романе Остап вынужден прослушать целую лекцию о боевых отравляющих веществах и средствах химзащиты. Все эти снадобья играют важную роль, даже если не вмешиваются прямо в фабулу, как в казусе с гражданскою обороной. Вежеталем благоухает вся окружающая природа; гемоглобин, уповательно, както повинен в старгородских чудесах, о которых речь впереди; огнетушитель с отсроченным действием заставляет поразмыслить о природе времени, в частности, былинного и романного.
Добавим в герметическую копилку нескольких аптекарей и провизоров, явных и скрытых (например, аптекою когдато владел бухгалтерсимулянт Берлага), мельком упомянутых фальшивомонетчиков, какогото агентамагнетизера, целое общежитие студентовхимиков имени Бертольда Шварца (баснословного изобретателя пороха); аукцион Главнауки; журнал «Гигроскопический вестник»; торговлю медикаментами и артель химикатов «Реванш» — прежние предприятия Корейки; наконец, рецепты самогона от Остапа Бендера и железные гири, которые могут превращаться в золотые и снова в железные. Напомним также, что Остап способен превратить шахматную мысль в средство междупланетных сообщений и выступить как квалифицированный толкователь снов (конгруэнтность алхимии и психоанализа разъяснил Карл Юнг).
В дилогии об Остапе так или иначе отражены все основные задачи исторической алхимии. Это получение философского камня («блюдечко с голубой каемочкой» — эквивалент волшебного Грааля, который оборачивается то камнем, то чашею). Это получение универсального растворителя (живая и мертвая вода Мечникова, дистиллированные химикалии Корейко). Это получение панацеи от всех недугов (гемоглобин ПьериКонстантина, кефир Паниковского). Это, наконец, достижение практического бессмертия. В облике губернского Старгорода явно проступают черты обители бессмертных (граждане здесь родятся и женятся, но никак не хотят умирать); зато невдалеке от него, если верить Остапу, во время Гражданской войны прикончили даже Вечного жида. При этом в «Золотом теленке» упоминаются Лига сексуальных реформ, которая способна избавить от старости, а также загадочная Лига времени. Главная цель Остапа — не богатство и не зачарованное царство, а магическое «пресуществление себя», хотя сам он об этом задумывается только в финале второго романа.
[1] Образ пастыря плюс упомянутый выше образ морского царя в сумме дают Протея — пастуха тюленьих стад; напомним, что рыба — традиционный символ Христа.
[2] В «Двенадцати стульях» герой произносит свой полный пародийномакаронический титул: ОстапСулейманБертаМарияБендербей. Остап — украинский или южнорусский вариант греческого имени Евстафий («устойчивый, твердостоящий; уравновешенный, крепкий, здоровый»). Сулейман — арабский вариант имени библейского царя Соломона, известного чудотворца, почитаемого и мусульманами. Берта — имя германского происхождения, от мифической волшебницы, Хозяйки горы и Дикой охотницы. Мария — частое второе или третье имя у немцев и испанцев, обычно в честь крестной матери (ср.: Райнер Мария Рильке, полный вариант — Рене Карл Вильгельм Иоганн Йозеф Мария Рильке). Бендер — скорее всего, от бессарабского местечка Бендеры (название — от персидского «гавань, пристань»), населенного до погромов 1890х годов преимущественно евреями. В «Золотом теленке» Остап представляется «БендерЗадунайский» — также явно пародийный титул (Бендеры, впрочем, стоят на Днестре). Известно и отчество Остапа: Ибрагимович (Ибрагим — арабский вариант имени библейского праотца Авраама).
[3] Бендер отмечает: это «возраст Иисуса Христа», косвенно напоминая о непорочном зачатии.
[4] Отметим и другие инфернальнотеллурические мотивы саги о Бендере. Уже в первом абзаце первого романа «грязь под луной блестит, как антрацит». Далее мелькают лунный жилет, серебряные звезды и алюминиевые волосы в портрете Воробьянинова; светящиеся глаза гробовщика Безенчука; Полесов — «оперный дьявол в саже»; многочисленные брандмейстеры; пожарная инспекция с испытанием огнетушителей; «пещера Лейхтвейса»; скелет в общежитии им. Бертольда Шварца; вдова Грицацуева — «большой монастырский самовар»; кооператив «Плуг и молот»; «бриллиантовый дым»; «дуэль на мясорубках»; разливанное море бакинской нефти в описании отца Федора; дым из ноздрей и огонь из глаз Ипполита Матевеевича («Никогда Воробьянинов не протягивал руки»); отец Федор с алмазными глазами. Во втором романе: обнимающиеся скелеты в арбатовском магазине наглядных пособий; горбунвурдалак; черноморский крематорий и идея огненного погребения; знакомая Остапа по имени МедузаГоргонер; целая глава «Подземное царство», повествующая о коммерческих операциях Корейки; зачарованное царство «Геркулеса», полное золота и зеркал; адская контора «Рога и копыта» и адский курьер Паниковский; «геркулесовский содом»; подмышка, под которой горячо, как в домне, так, что можно плавить руду; «Воронья слободка» с навязчивыми керосиновыми мотивами, ее закономерный «пожар с шести концов», огненные слезы и горящая душа Пряхина; обстановка шабаша на Черноморской кинофабрике, с козлом, помелом и пеньем петуха; пародийная ария «не счесть алмазов пламенных в лабазах каменных» и даже какаято «пещера под Можайском».
[5] Бендер — теневой глава конторы «Рога и копыта» (формально ее возглавляет зицпредседатель Фунт); Корейко — теневой глава концерна «Геркулес» (формально его возглавляет тов. Полыхаев). «Геркулес» подвизается в лесной промышленности; у него есть дочерняя фирма «Трудовой кедр», секретарша и подруга Полыхаева наделена травоядным именем Серна Михайловна и т. п. «Рога и копыта» призваны заготавливать животное сырье, и как Бендер ни старается от этой миссии отвертеться, в профетическом смысле он — повелитель царства Фауны. Соответственно, Корейко — повелитель царства Флоры.
[6] Упомянем «волосатое пальто с телячьим воротником», о котором Остап говорит как о главной мечте «советского мышонка», за которого он поначалу принимает Корейко. Обратим внимание и на фамилию подпольного миллионера, вызывающую ассоциацию с мясопродуктами (однажды к нему применяется еще и прозвание «ветчинное рыло»). В семантику библейского Золотого тельца вдаваться не будем, хотя она изрядно углубляет образ Корейко. Отметим лишь способность этого фигуранта к перевоплощениям, не столь картинную, как у Остапа, но гораздо более эффективную, чем у Воробьянинова.
[7] После недолгого совещания Остап предрекает, что асфальт приведет их в какойнибудь «зерновой гигант», шоссе обещает встречу «с нетактичными колхозниками», зато проселок сулит гораздо больше: «Вот он — сказочный древний путь, по которому двинется „Антилопа”. Здесь русский дух! Здесь Русью пахнет! Здесь еще летает догорающая жарптица, и людям нашей профессии перепадают золотые перышки. Здесь сидит еще на своих сундуках кулак Кащей, считавший себя бессмертным и теперь с ужасом убедившийся, что ему приходит конец. Но нам с вами, богатыри, от него коечто перепадет… С точки зрения дорожной техники этот сказочный путь отвратителен. Но для нас другого пути нет. Адам! Мы едем!»
[8] Титанические мотивы возникают в дилогии неоднократно: средство «Титаник» и врач Титанушкин, «гулливерова мебель» и огромная ручка с пером № 86 в редакции «Станка», «эолова флейта», титаническая борьба на морском берегу (ограбление Корейко), титанический труд Остапа, журналист Гаргантюа и т. п. Встречаются и хтонические фигуры помельче: карлик Коробейников, гном Синицкий, нимфы, русалки и пр.
[9] Ср. Паниковского, который шлепается на землю, как жаба, «холодную лягушку» на груди у него же, «маслопроводный шланг», о котором мечтает Козлевич.