Опубликовано в журнале Нева, номер 8, 2015
Дина Рубина. Русская канарейка. Трилогия. —
Желтухин. — ЭКСМО: М., 2014. — 480 с. ISBN 978-5-699-71725-5; Голос. — ЭКСМО:
М., 2014. — 512 с. ISBN 978-5-699-70684-6; Блудный сын. — ЭКСМО: М., 2015. —
448 с. ISBN 978-5-699-76883-7.
Роман огромен и стоит на трех томах
— полторы тысячи страниц, циклопическое литературное строение странной и порой гаудиной архитектуры — вот уж где доверху застывшей музыки!
Диной Рубиной сотворена и явлена нам трилогия «для
Голоса и птичьего хора» — про любовь, войну, приключения, любовь, скитания,
возвращение, любовь… Итака далее, заметил бы один мореплаватель.
Пером автора создано вдоволь
пространства и достаточно времени: от Алма-Аты до Лондонов-Парижей
и прочих Таиландов плюс вечный шлях от Одессы до
Иерусалима с агасферным брожением персонажей. Жизнь —
шумный постоялый двор, отель в пять желтых звезд… И ведь написано как сочно и
смачно — запахи, звучание, аж мурашки по вкусовым
пупырышкам! Снимаю шляпу и обнажаю кипу — святое дело удалось Дине Рубиной — превратить дольнюю воду прозы в горнее вино
музыки.
Гекзаметр даю на отсечение, пред
нами одиссея — цветная, звуковая, широко- и глубокоформатная. Все движется любовью, учил поэт! Эпос с
плеском волн и парусов, скрипом весел и мачт, сладким пением сирен и липким
воском в ушах. Коварная Цирцея-Габриэла,
на вилле превращающая кошерных мужчин в бесноватых свиней, бегущих к обрыву.
Ослепляющий в пещере Полифем-Чедрик, безумный
араб-великан человек-кирдык. И глухая красавица Айя Каблукова, «редкайя» птица — порой едкая, резкая, колючая, как
терновник, но неизменно сладкоголосая. И возлюбленный ея
— о, ты прекрасен,
подкаблучник мой, ты прекрасен! — уникальный контратенор
Леон Этингер, он же героический оперативник по кличке
Кенар Руси (Русская Канарейка), выпускник Москонсерватории,
певун того райского сада, что зовется короче — «Моссад». И другие двуногие без
перьев, а также истинно пернатые из колена Желтухина
— множественные персонажи сей многоголосой «грандиозной саги о любви и о
Музыке».
Это я уже заехал в
аннотацию, топчусь, так сказать, в прихожей книги, рассматриваю обложки —
желтая, красная, синяя — солнце в море катится, в ночное, Павич
словарь гонит, Скрябин у огня греется…
А я знай вывожу палочки, списываю для благодарного
грядущего читателя выжимку содержания: «Кипучее, неизбывно музыкальное одесское
семейство и — алма-атинская семья скрытных, молчаливых странников… На протяжении
столетия их связывает только тоненькая ниточка птичьего рода — блистательный
маэстро кенарь Желтухин и его потомки. └Желтухин” — первая книга красочной, бурной и многоликой
семейной саги…
Леон Этингер
— обладатель удивительного голоса и многих иных талантов, последний отпрыск
одесского семейства с весьма извилистой и бурной историей. Прежний голосистый
мальчик становится оперативником одной из серьезных спецслужб и со временем —
звездой оперной сцены. Леон вынужден сочетать карьеру контратенора
с тайной и очень опасной └охотой”, которая приводит его в Таиланд, где он
встречает странную глухую бродяжку с фотокамерой в руках. └Голос” — вторая
книга семейной саги о └двух потомках одной канарейки”, которые встретились вопреки
всем вероятиям…
Леон и Айя
вместе отправляются в лихорадочное странствие — то ли побег, то ли преследование
— через всю Европу, от Лондона до Портофино. И, как
во всяком подлинном странствии, путь приведет их к трагедии, но и к счастью; к
отчаянию, но и к надежде. Исход всякой └охоты” предопределен: рано или поздно
неумолимый охотник настигает жертву. Но и судьба сладкоголосой канарейки на
Востоке неизменно предопределена. └Блудный сын” — третья, и заключительная,
книга, полифоническая кульминация романа Дины Рубиной».
Ага, сага — многолиственное
древо текста. Пролог, эпилог, одиннадцать обширных глав. Эх, думаю, пока такая
медленная, вялая книжная тля, как я, проползет от корки до корки, напитается соками
— немало рецензий утечет! Но кончил на удивление быстро — даже не знаю, к добру
ли, больно не хотелось расставаться с героями. Это как когда-то Лейкин делился
с Чеховым: «прочел в один засос».
Потому что, во
первых строках, «Русская канарейка» написана на редкость мастерски, а
во-вторых, как сегодня говорит Москва, разговаривает Расея
— ресурсный текст. То есть богатый пластами смыслов, сюжетными залежами —
успевай усваивать! Кажется, что у Рубиной напрочь отсутствует жесткая повествовательная схема, нудная
схима суровой «красной нити» — щедрый поток текста, вольноплавно
разливаясь, растекается по ручьям и ответвлениям — сад разбегающихся арыков!
Однако, поверьте, всякий
роман — скорей огромный аквариум или, скажем, клетка с канарейками. Автор (царь, бог и старик Морковный) заводит и подкармливает
персонажей — и они движутся, прыгают по жердочке, шевелят жабрами, приникают к
обложке, рассматривая нас, расплющив нос, лущат коноплю, плодятся и размножаются.
Главное — чтоб были нам живые, а вот это уж как дар даст!
Рубина, будто ее Хисторикус или классический Хроникер, отнюдь не пускает
текст на самотек, не оставляет беспризорным. Энергия повествования неустанно подпитывается авторскими комментариями, отступлениями и забеганиями курсивом — когда буквы кренятся вправо, как под
западным ветром, гонящим к Востоку. Этот узорный орнамент словно подчеркивает
славную сотканность текста, ручную выделку Рубиной.
Проза «Русской канарейки» —
полторы, повторю, тысячи страниц — поразительным образом пролетает легко и
незаметно, настолько воздушна конструкция и музыкален язык. Роман-оратория.
Трилогия-трель: «Три слога: первый скачок, секста вверх, плавное опадание на
секунду… воля, простор, неимоверная благая ширь Господнего деяния — и струи
пурпурных лучей хлынули, затопляя голубой, леденцовый, ало-желтый воздух
собора». Согласитесь, действие действием, закрученность
закрученностью, но фон текста важен, его текучее
звучание, плавная подсветка, качание на ветках, аллитерационный рокот,
убыстрение — будто Ариадна Арнольдовна фон (!) Шнеллер, любимый мой персонаж,
дирижирует хором слов, путеводно распутывая нити
событий, ворочая громокипящий клубок сюжета.
Книга меня враз затянула, заразила
— ну, текстественно, началась у меня желтуха-вторая, жар-птичья болезнь. Стало мне
казаться, видеться всяко-разное. Брезжит как бы между
тучами и морем, миражит книжно и иное пространство, и
канувшее время… В «Русской канарейке» реет Кана, пусть не галилейская,
так алма-атинская, Город Большого Райского Яблока.
Вдоль цветущих апортовых садов тянется тропа романа — «и простирались сады, и
были безбрежны и благоуханны» — звенят в весеннем воздухе «Стаканчики граненыя» (исполняют птички божии), и постепенно устаканивается мысль, что судьба напортачила
— переселила души не туды. Это же про нас, это мы —
жестоковыйное потомство желтухиных, «знаменитая
желтая линия», череда рассыпчатых канареечных колен! Желток звезды над
гнездом… Жили в клетках доисходно… Клеточное
строение рабства — поилка-кормушка… Да уж не графья,
не грифы по графе! Кесарю — кесарево, а кенарю — кенарево! Так и хочется просипеть про этот эпос сакраментальное: «Канарейка — не еврейка ль?» То-то
заливается как-то картаво — этакая одесская «Песя Песей»!
Так в книге возникает очередной
вечный город, и они аукаются, отзываются: яблочная Алма-Ата (апорт, Медео) и
сказочная Одесса (а порт!.. а мидии!), семейка Каблуковых
и Дом Этингеров…
Кто только не говорил прозой за Одессу! Как выражался
Инвалидсема: «У нас в Одессе не пишут одни только
слепые сифилитики». Казалось бы, все уже описано, помечено, нагнано тюльки, полна
шаланда, чего же боле… Прошли мы те круги и все инстанции Фонтана! Но у Рубиной на талях таланта поднимается из моря, вырастает-таки
еще один фартовый город-порт — и хочется вчитываться,
вгрызаться в текст, как в пшенку — хорошо потому что. Зурбаганно,
конечно, чуток, гель-гьюшно малость,
пышно, эдакая солнечная сторона Мясоедовской… Ибо у
Рубиной всегда так, песнопесенно:
жизнь сложна, зато ночь нежна, речь южна и какого еще
рожна!.. Проснись и пой — пусть по утрам в клозете! Без мрака нету свету, без горя нет удач!..
А впереди уже маячит библейский
Иерусалим, и махонький Желтухин, аки
птица Рух, закрывает крылами небо трилогии, перелетая, елы-палы,
с елки на пальму — о, йеловые переливы Голоса
(овсянка, сэр!) и счастливая ловля глосиков!..
Благородный овсянистый напев книги, замечательная раскладистость текста воистину притягательны, «гибкая
вольная мелодия» Рубиной по
сути сроду — о влечении к счастью. И когда очередной персонаж-желтухаим
покидает жердочку жизни, уходит в Неклетие,
прикрывает лавочку, ссужает Шему душу, мы
понимаем — он возродится, возвратится (с нисаном в сени), неистребимо
выкинет очередной номер, отколет коленце, издаст псалмы и трели… Вечный Житухин!
Читая Рубину,
радуешься садовому разнообразию земных блаженств (любимый Босх мой отдыхает),
Дина рисует мир ароматным, вкусным, поджаристым, как гренки старика Морковного,
заманчивым — вовсе не нужно тащиться в пустыню за манной, живи и будь счастлив
здесь и сейчас, наслаждайся «расколотой улыбкой граната», вдыхай, твори, не
теряй времени в поисках утраченного, играй хоть на ложках, пой…
Кстати, данный роман Рубиной насквозь музыкален — какая ж проза без баяна?! Лепо ли слова лепить без ритма и метра… «Стаканчики граненыя» — безусловно, ведущая мелодия, гран-ария трилогии.
Без нее никуда! Экая октава! Но негоже забывать также,
что в текст вложена еще и оратория (позовите Генделя,
старенького Генделя) — «Блудный сын». Вот, например, как общедоступная «Ариадна
на Наксосе» (слышите подмигивающее «на-на-на») — оперка внутри оперы, спектакль-матрешка, так и у Рубиной евангельская притча от Луки подвигает «полузабытого
немецкого композитора восемнадцатого века Маркуса Свена Вебера» сочинить себе либретто и оснастить музчасть. Дина Рубина лукаво и вдохновенно описывает свой
апокриф-мистификацию, изобретательно изображает композитора — Вебера, да не
того (как Берлиоз у нас не тот), несет благую весть от Маркуса,
да и вообще в имени Свена Вебера мне слышится, буберится «Ребе с Вены».
Правда, может, я и ошибаюсь: должен с горечью
сознаться, что по музыке у меня изрядный неуд, в нотной грамоте не маракую. Сызмальства мне на ухо
даже не косолапый шатун-одиночка, а сразу три медведя-богатыря наступили!
Изредка подвываю душевно, когда выпью кидушно — вот
мой потолок в искусстве. Раньше считал, что вовсе не красота, а глухота спасет
мир, этот шумный балаган. Но вот накушался прозы Рубиной
— и прозрел ушами, и увидел, что это хорошо: темперированный клавир или там
Моцарт в птичьем гаме, царь-канарейка. Начал я
понимать, что звуки-то, глядь, не хуже знаков, слышь,
что подобные недюжинные тексты, «выпевающие благодарность всему вокруг», не
пишутся-пашутся тяжко руками с мозгами, а «рождаются легкими, горлом, трахеей и
тем, что бьется под левым ребром».
Весьма понравилась и пара главных
героев, что во время любви подобны ангелу с двумя спинами. Глазастая красавица Айя, фотограф от Бога, регулировщица мгновений —
«заключенный ангел со связанными крыльями», Мария в барочных ариях, Дева в
рваных джинсах… И Леон — ангел бывалый, умелый, боец-оперативник, ставший
оперным певцом, перековавший, так сказать, мечи на орало, сменивший гнев божий
на Голос. Пространство трилогии неустанно расширяется, прирастает жарким
Иерусалимом, снежной Москвой, дождливым Парижем, экзотической таиландщиной… А ту Алма-Ату — ату ее, апортную? Нет-нет, и с белых яблонь дым нам сладок и
приятен… Ах, как там шел троллейбус номер девять («девятый номер»!) — от
проспекта Ленина до кинотеатра «Целинный»!..
Или взять Одиссеевы
странствия Леона Этингера — блумный
сын, обломок Дома — его блуждания и метания, приключения души и путешествия
тела! Всюду надо поспеть этому «русскому кенарю», да и уран, чтоб им, добывают
в иранском городе Кенар. Символ символом погоняет… Прямо-таки двуликий Улисс
— наш Лео Этингер и Лео Блум,
порождение великого ирландца. Завораживающая точность деталей этой прозы —
скажем, Париж с его улицами и площадями, рюшами да плясами описан по-дублински подробно, недаром мелькает и Джойсов приют —
книжная лавка «Шекспир и компания». А одна пища чего стоит! Ея ощип и поглощенье, благоухание и введение во храм харчевен! При чтении, признаюсь с искренним
урчанием, слюна течет рефлекторно и желудочки сжимаются
блаженно.
Естественно, образцовый читатель —
человек разумный, образованный, любящий книги Рубиной
— уловит в романе свои радости, углядит личную радугу
в облаке. Я же просто напослед замечу, что трилогия
«Русская канарейка» — проза наособицу, не просто замечательная, но и значительная,
нечасто нынче встречающаяся. Да она и сама редкая птица, дивная певица
кириллицы — Дина Рубина.